Анита, кончай разговаривать. Мне нужно осмотреть ранения
Одну секунду, — сказала я.
Что? — переспросил Зебровски.
Здесь доктор, ждет, пока я кончу разговор.
Скажи, кто будет работать по твоим ордерам, и слушайся доктора. Чтобы к барбекю у меня дома была уже здорова. Я ведь жену наконец уговорил, чтобы ты привела обоих бойфрендов, что с тобой живут. Не хочется, чтобы уговоры зря пропали.
Я чуть было не рассмеялась, но подумала, что это будет больно. Подавила смех, но это тоже было больно.
Приложу все усилия.
— Кончай разговор, Анита, — снова напомнил доктор Крис.
Ордера возьмет Тед Форрестер.
Мы не знали, что он в городе.
Вот только появился.
Забавно: как только он появляется, тут же все летит к чертовой матери кувырком.
Я его зову только тогда, когда уже черти кашу заварили, Зебровски. Ты просто путаешь причину и следствие.
Как же, как же.
Он федеральный маршал, как и я.
Чужая рука вынула у меня из руки телефон. Доктор Крис — ликантроп, но все-таки… все-таки я должна была успеть среагировать.
Я врач Аниты, ей пора на операцию. Даю вам другого маршала, играйте мирно. Миз Блейк отключится на двое суток. — Он помолчал, потом сказал: — Нет, все будет хорошо. Да, гарантирую. Теперь извините, я займусь моей пациенткой.
Он передал телефон Эдуарду. Тот заговорил форрестестеровским тоном рубахи-парня.
Сержант Зебровски, добрый день. Тед Форрестер.
Доктор Крис махнул ему рукой, чтобы отошел и я не слышала. Сам он повернул колесико на капельнице и сказал:
Миз Блейк, сейчас вы заснете. Поверьте мне, так вам легче будет пройти осмотр.
— Но…
Не спорьте, миз Блейк. Вы ранены, дайте уж другим сегодня поохотиться на вампиров.
Я попыталась что-то сказать, но не додумала мысль до конца. Вот только что я смотрела на доктора Криса, и вдруг — ничего. Мир погас.
Я проснулась, и это было хорошо. Заморгала в потолок, который раньше видела, но не могла понять где. Не в той комнате, которую последнюю запомнила. Белые стены, трубы в потолке. Трубы… что-то это должно значить, но у меня еще мысли расплывались на краях.
Она проснулась. Я ее молил уйти со мной и покориться небу».
Я уже знала, кто он, еще до того, как он оказался возле моей кровати.
Реквием!
Я улыбнулась ему, протянула ему правую руку — другая была полна иголок. От этого движения слегка заболел живот, но терпимо. Это навело на мысль, сколько же я пролежала без памяти и какие лекарства зарядили в капельницу. Реквием взял протянутую руку и наклонился ее поцеловать. Я была рада его видеть… да черт побери, я кого угодно рада была бы видеть.
Не знаю цитаты, — сказала я.
Речи недостойного монаха, — подсказал он.
Все равно еще торможу.
Он прижал мою руку к груди, себе под плащ, и синие-синие глаза блеснули в свете флуоресцентных ламп.
— Может быть, вот это поможет: «Нам грустный мир приносит дня светило — Лик прячет с горя в облаках густых. Идем, рассудим обо всем, что было. Одних — прощенье, кара ждет других. Но нет печальней повести на свете…»
Я закончила вместе с ним:
Чем повесть о Ромео и Джульетте».
Он засмеялся, и его лицо из маски холодной красоты стало живым, любимым, реальным.
Чаще смейся, тебе идет, — сказала я.
Смех тихо погас, будто с двумя красноватыми слезинками, скатившимися по идеальной гладкости щек, исчезла вся радость. Когда эти слезинки исчезли в темноте бороды, лицо стало тем же красивым и мрачным.
Я была рада держать его за руку, рада тронуть кого-то, мною любимого, но что-то было в тяжести этого зелено-синего, как море, взгляда, отчего я руку забрала. У меня были другие любовники, которые могли бы на меня так смотреть. Но взгляда этих глаз Реквием не заслужил — или наши отношения стоили большего. Он был Реквием — не веселый и юморной, а любовник из трагедий.
Где Жан-Клод?
Ты ожидала его увидеть возле своей постели?
Может быть.
Они с Ашером заняты где-то в другом месте. Меня оставили быть при тебе, пока они займутся более важными делами.
Я уставилась на него. Это было нарочно? Он пытается вызвать у меня сомнения в них? Я чуть не сдохла, еще на шлангах, блин, нет, я спрошу.