Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»67
Следовательно, К. Маркс в какой-то мере несет ответственность за тех, кто попытался претворить его идеи (часто в весьма искаженном виде) в практику и в том числе за 75 лет советской истории. Хотя, справедливости ради надо сказать, что вульгаризация идей Маркса и Энгельса началась еще при их жизни. Как писал Ф. Энгельс молодому социалисту Йозефу Блоху:
«Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимодействии... К сожалению, сплошь и рядом полагают, что новую теорию вполне поняли и могут ее применять сейчас же, как только усвоены основные положения, да и то не всегда правильно. И в этом я могу упрекнуть многих из новых «марксистов»; ведь благодаря этому также возникала удивительная путаница...»68.
Чтобы вы не могли заподозрить автора в особой предвзятости (а человеку моего поколения, сформировавшегося в эпоху «застоя», избавиться от предвзятого отношения к марксизму очень трудно), дадим слово авторитетным западноевропейским мыслителям, принадлежащим к разным философским направлениям, и прислушаемся к их оценки личности и теории Маркса. Надо сказать, что оценки эти весьма противоречивы. Существенно разнятся и интерпретации марксистской концепции. Сопоставим высказывания двух английских авторов:
Джон Тош
«...самой влиятельной формой метаистории в новое время можно считать марксизм. Движущей силой истории стала борьба общества за удовлетворение своих материальных потребностей (именно поэтому марксистская теория называется «историческим материализмом»)»69
Эрик Фромм:
«Самым распространенным заблуждением является идея так называемого «материализма» Маркса, согласно которой Маркс якобы считал главным мотивом человеческой деятельности стремление к материальной (финансовой) выгоде, к удобствам, к максимальной прибыли в своей жизни и жизни своего рода»70
Ученик Фрейда, неофрейдист Э. Фромм, сравнивая воздействие на социальную мысль XX в. Фрейда и Маркса, пишет:
«Вряд ли нужно говорить о том, что Маркс — это фигура всемирно-исторического значения, с которой Фрейда нельзя сравнивать. Даже если вы вместе со мной глубоко сожалеете о том, что почти в третьей части земного шара проповедуется искаженный и деградировавший «марксизм», это не уменьшает уникального исторического значения Маркса. Но и безотносительно к этому историческому факту я считаю Маркса мыслителем гораздо большей глубины и охвата, чем Фрейд. Марксу удалось соединить духовное наследие гуманизма эпохи Просвещения и немецкого идеализма с экономической и социальной реальностью и тем самым заложить основу новой науки о человеке и обществе, опирающейся на факты, проникнутой в то же время духом западной гуманистической традиции. И хотя большинство систем, претендующих на то, чтобы говорить от имени Маркса, отвергают дух гуманизма или искажают его, я верю... что возрождение западного гуманизма вернет Марксу его выдающееся место в истории человеческой мысли»71.
Известный французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, размышляя о соотношении марксизма и экзистенциализма как ведущего философского течения XX в., считает, что к концу 1950-х годов марксизм не утратил своего значения в качестве господствующей философии. Причем функции философии Сартр понимает предельно широко и при этом признает всеобъемлющий характер марксизма:
«Между XVII и XX веками я вижу три такие эпохи; обозначу их именами знаменитых мыслителей: есть "момент" Декарта и Локка, "момент" Канта и Гегеля и, наконец, Маркса. Эти три философии становятся, каждая в свой черед, почвой всякой частной мысли и горизонтом всякой культуры, они непреодолимы, так как не был преодолен исторический момент, выражением которого они являются. Я не раз отмечал: "антимарксистский" аргумент есть лишь очевидное подновление домарксистской идеи. Так называемое "преодоление" марксизма в худшем случае может быть лишь возвратом к домарксистскому мышлению, в лучшем случае — открытием мысли, уже содержащейся в той философии, которую мнят преодоленной. Что же касается "ревизионизма", то это нелепость: нет никакой необходимости приспосабливать живую философию к развивающемуся миру; она всемерно приспосабливается к нему сама, предпринимая для этого множество частных исследований, ибо она составляет одно с движением общества»72.
Итак, для Сартра в конце 50-х годов XX в. марксизм остается «живой», не преодоленной философией.
Чем же так привлекательна теория марксизма?
Рискнем предположить, что привлекательность и сила воздействия марксизма обусловлены социальным оптимизмом его историософии и системностью, всеобъемлемостью его социальной теории и ее мощным теоретико-познавательным и методологическим потенциалом.
Джон Тош выявляет три типа исторических теорий и не без оснований утверждает, что марксизм синтезирует все эти функции:
«...социальные теории возникают в связи с тремя аспектами исторического объяснения. Во-первых, это трудности, связанные с постижением взаимосвязивсех измерений человеческого опыта в конкретный период...
...Во-вторых, теория необходима — при анализе исторических перемен...
...И наконец, в-третьих, самые амбициозные теории стремятся объяснить не просто, каким образом происходят изменения в истории, но и определить направленность этих изменений; цель этих теорий — дать представление о судьбах человечества, наделив историю смыслом»74.
ТошДж. Указ. соч. С. 186-187.
В силу этого Дж. Тош убежден в методологической значимости марксизма:
«Подлинной причиной сильной привлекательности марксизма является то, что он прекрасно отвечает потребности историка в теории, причем во всех трех областях, где теория особенно необходима.
Марксистская модель "базис/надстройка" представляет собой весьма полезный способ постижения всей совокупности социальных отношений в любом конкретном обществе. Дело не просто в том, что в ней есть место для всех политических, социальных, экономических и технологических аспектов; при полномасштабном марксистском анализе все общепринятые различия между ними теряют силу. Социальная и экономическая история становятся неразделимым целым …
... Фундаментальный постулат историков-марксистов состоит в том, что любое общество содер 
жит и стабилизирующие и подрывные элементы (противоречия), а исторические перемены происходят, когда последние вырываются из рамок существующей общественной системы и в процессе борьбы устанавливают новый порядок. Историки сочли понятие диалектического взаимодействия бесценным орудием для анализа общественных изменений разной интенсивности: от едва заметного движения внутри стабильной общественной формации до периодов революционного брожения.
Претензии марксизма на то, что он открыл направленность всего исторического процесса — наиболее трудный для оценки компонент этой теории. Сегодняшних историков-марксистов не слишком привлекают гигантские эволюционные схемы, и, вероятно, мало кого из них волнует, насколько их исследования могут пролить свет на перспективу обрисованного Марксом бесклассового общества будущего. Но вряд ли можно усомниться, что марксизм сегодня — единственный наследник концепции истории как прогресса»75.
Но все же, несмотря на столь замечательные отзывы известных западноевропейских мыслителей, нас, людей, переживших все пертурбации последних полутора десятков лет, не покидает ощущение, что хотя бы в чем-то Маркс был не прав: ведь грандиозный социальный эксперимент, поставленный «марксистами» XX в. дал не вполне предсказуемый результат.
Слово «марксист» мы не случайно поставили в кавычки, поскольку не все, что творилось под знаменем марксизма, соответствует идеям Маркса, но какой-то внутренний дефект, по-видимому, содержит и сама теория. Попытаемся его обнаружить.
Рассмотрение некоторых аспектов исторической теории Маркса начнем с анекдота:
«Кто такой коммунист? Это тот, кто читал произведения Карла Маркса и Фридриха Энгельса. А кто такой антикоммунист? Это тот, кто их понял».
Нельзя не согласиться с Э. Фроммом в его поисках причин фальсификации мыслей Маркса:
«Ирония истории состоит в том, что, несмотря на доступность источников, в современном мире нет предела для искажений и неверных толкований различных теорий. Самым ярким примером этого рода является то, что сделано в последние десятилетия с учением К. Маркса. В прессе, литературе и речах политических деятелей постоянно упоминается Маркс и марксизм, так же как в книгах и статьях известных философов и социологов. Создается впечатление, что ни политики, ни журналисты ни разу не прочли ни единой Марксовой строчки, а социологи и обществоведы привыкли довольствоваться минимальными знаниями текстов Маркса.
Как это стало возможно, что философия Маркса оказалась искажена до неузнаваемости, до своей полной противоположности?
Для этого есть несколько причин. И первая из них — это чистое невежество. Дело в том, что материализм не изучается в университетах, не подвергается ни анализу, ни критике... Каждый считает себя вправе говорить о Марксе, не прочтя ни единой его строчки...»7'.
79 Фромм Э. Концепция человека у К. Маркса... С. 376.
Задачу истории Маркс понимал очень широко. В его понимании, в отличие от понимания его современников-историков, руководствующихся принципами историзма (в формулировке Леопольда фон Ранке), история должна служить целям социальной практики. И для реализации этой задачи он ставит философию «на службу истории»:
«Задача истории, следовательно, — с тех пор как исчезла правда потустороннего мира, — утвердить правду посюстороннего мира. Ближайшая задача философии, находящейся на службе истории, состоит — после того как разоблачен священный образ человеческого самоотчуждения — в том, чтобы разоблачить самоотчуждение в его несвященных образах. Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики»60.
Вдумаемся в формулировку исходной предпосылки материалистического понимания истории:
«Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе... Всякая историография должна исходить из этих природных основ и тех их видоизменений, которым они благодаря деятельности людей подвергаются в ходе истории»81.
Мы видим, что Маркс и Энгельс, как и другие мыслители, начинают свои размышления с констатации природы человека. Но вспомним Канта, который рассматривает в качестве отправного момента своих рассуждений разум, т.е. то качество человека, которое выделяет его из мира природы.
Исходная предпосылка рассуждений Маркса и Энгельса фиксирует качество, не специфичное для человека, не то, что выделяет его из природы и в силу этого делает возможным и необходимым исторический процесс, а то, что объединяет его с животным миром. И именно на этой предпосылке строится теория исторического материализма.
Маркс обращает внимание в первую очередь на физическую природу человека и рассматривает диалектику природного и социального:
«Родовая жизнь как у человека, так и у животных физически состоит в том, что человек (как и животное) живет неорганической природой, и чем универсальнее человек по сравнению с животным, тем универсальнее сфера той неорганической природы, которой он живет...
...Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа, т.е. такого существа, которое относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как к родовому существу. Животное, правда, тоже производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это делают пчела, бобр, муравей и т.д. Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш; оно производит односторонне, тогда как человек производит универсально; оно производит лишь под властью непосредственной физической потребности, между тем как человек производит даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее;животное производит только самого себя, тогда как человек воспроизводит всю природу; продукт животного непосредственным образом связан с его физическим организмом, тогда как человек свободно противостоит своему продукту. Животное формирует материю только сообразно мерке и потребности того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету соответствующую мерку; в силу этого человек формирует материю также и по законам красоты.
Поэтому именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо.Это производство есть его деятельная родовая жизнь. Благодаря этому производству природа оказывается его (человека) произведением и его действительностью. Предмет труда есть поэтому опредмечивание родовой жизни человека: человек удваивает себя уже не только интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно, и созерцает самого себя в созданном им мире»83.
Таким образом, Маркс сформулировал свое видение человеческой природы. Суть человека в том, что он объективирует себя вовне. Следовательно, трудестьсвойство человека, отличающее его от животного.
А теперь для сопоставления приведем слова мыслителя рубежа XIX— XX вв., не очень искушенного в проблемах философии в силу специфики своего медицинского образования и профессиональной деятельности, но очень много сделавшего для обогащения наших представлений о человеке. Итак, Фрейд:
«...труд как путь к счастью мало ценится людьми. Они не прибегают к нему так охотно, как к другим возможностям удовлетворения. Подавляющее большинство людей работают только под давлением нужды, и самые тяжкие социальные проблемы проистекают из этой природной неприязни людей к труду».
86 Фрейд 3. Недовольство культурой//Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992. С. 80 прим.
Итак, Маркс утверждает, что труд в природе человека, а Фром настаивает на «природной неприязни людей к труду». Конечно, с точки., зрения формальной логики, здесь нет большого противоречия. Мы вполне можем предположить, что в природе человека то, что вызывает у него самого неприязнь.