Мы хотим вырваться из выдуманного мира! 11 страница
Это положение подвергается критике не только со стороны постмодернизма. Едва ли не с начала прошлого века наиболее распространенной критикой материалистического диалектического метода остается сумма тезисов, базирующихся на «нарративах» позитивизма и прагматизма. В настоящее время они не только сохраняют прежние позиции, но и ре-актуализируются, что требует последовательной ре-актуализации диалектического метода.
Впрочем, замечу: большинство из современных исследователей в области общественных наук, вообще не задумываясь о мето-дологии, в действительности используют именно позитивистские и прагматические подходы.[75] В этом они подобны известному мольеровскому герою, не знавшему, что он говорит прозой. Но в отличие от последней, поэзия требует неких знаний и талантов, как, впрочем, и хорошая, не-без-сознательная, проза. «Стихийно» стихи и романы получаются редко. Так же обстоит дело и с любой методологией, более сложной нежели «бессознательный» позитивизм и прагматизм нынешних экономистов, социологов и т.п. Посему разговор обо всех этих методах необходим.
Диалектика как адекватный метод исследования сложных общественных систем: «аксиомы диалектики»
При всем различии позитивизма и прагматизма, при всех вариациях различных ответвлений этих течений, «сухой остаток» их отношения к диалектике хорошо известен.
Начнем с наиболее известных критических замечаний в адрес диалектики.
Во-первых, диалектику часто сводят к довольно примитивной триаде «тезис антитезис – синтез» и идее эволюции, делая на этом основании вывод, что она является частным случаем описания некоторых объектов, но не фундаментальным, универсальным методом науки[76]. Эти утверждения не слишком для нас интересны, ибо свидетельствуют как о неадекватной интерпретации диалектической логики (упрощение, доводящее содержание этого метода до пустых банальностей о том, что это метод изучения «эволюции»; эти обобщения напоминают трактовку математических методов как способа все сосчитать), так и о непонимании того, что она может и должна использоваться для исследования сложных системных закономерностей развития с акцентом на качественных изменениях подобно тому как математические методы могут и должны использоваться для изучения количественных параметров тех или иных объектов.
Более значимо, на мой взгляд, то, что с точки зрения позитивизма диалектика, во-вторых, предполагает лишь некоторое умозрительное «выведение» одних категорий из других; она лишь интерпретирует (весьма специфическим образом) в принципе и до нее известную позитивную информацию. Приращения информации диалектический метод дать не может. Кроме того, выведение категорий в диалектике осуществляется при помощи не строгих доказательств, а апелляции к диалектическим противоречиям, их разрешению и воспроизведению (снятию). Между тем, с точки зрения оперирующего позитивно-прагматичным знанием исследователя два прямо отрицающих друг друга тезиса не могут быть верны в одно и то же время и в одном и том же отношении. Они должны «хоть немножко» различаться. Иначе противоречия являются просто следствием некоторых инверсий в познавательном процессе. В реальности их быть не может.
В-третьих, диалектика не раскрывает содержательно, как именно осуществляется переход от одной категории к другой; она не доказывает, но утверждает, что есть некоторая схема («система категорий»), которая является истинной, а всякие отклонения от нее объявляет «зигзагами» (хотя на практике последние могут играть роль не меньшую, чем «столбовая дорога», «красная нить»). Как таковая диалектика игнорирует проблему конкретных механизмов, форм развития тех или иных процессов, ограничиваясь абстрактным постулированием того, что некий процесс в принципе, рано или поздно, должен иметь место. Кроме того, при исследовании общественных процессов диалектический метод концентрируется на объективных отношениях, оставляя субъективному фактору роль некоторых «дополнительных обстоятельств», которые, однако, могут почему-то изменять весь ход истории. Соотношение же этих объективных и субъективных процессов никак строго не определяется. В результате диалектика не позволяет строго определить как именно, где именно и когда именно (через 10 или 100, а может быть и через 1000 лет) осуществится тот или иной процесс и насколько важно, когда именно он осуществится...
В-четвертых, диалектика не дает строгих доказательств, которые бы позволяли, опираясь на факты, делать строгие выводы, опять же четко верифицируемые при помощи фактов «Когда ни гипотезы, ни предпосылки теории не могут быть сопоставлены с реальным миром, то теория лишена всякого научного интереса… Подчинение наблюдаемым и экспериментальным данным является золотым правилом, которое доминирует в любой научной дисциплине. Любая теория, если она не подтверждена опытом, очевидно, не имеет научной ценности и должна быть отвергнута.»[77] Следовательно, этот метод не является научным в точном смысле слова. Диалектика явно не отвечает тем требованиям, которые со времен Т.Куна принято предъявлять к «добротной научной теории». Главные из них – непротиворечивость и внесение порядка, упрощающего видение процессов и явлений, а не умножение их сущностей – выглядят прямым отрицанием диалектического метода.
Эта критика столь же хорошо известна, сколь и контр-аргументы диалектиков. Позиция последних, однако, ныне крайне редко отображается в научной (и тем более научно-популярной) литературе по методологии. Кроме того, диалектический метод в XXI веке знаком в его сколько-нибудь полном объеме все более сужающемуся кругу ученых. Большинство же судит о нем по некоторым пересказам, сделанным к тому же теми, кто о диалектике знает лишь то, что этот метод предполагает наличие неких трех законов («перехода количества в качество», «единства и борьбы противоположностей», «отрицания отрицания») и выведение одной категории из другой чисто умозрительным путем. В ряде случаев диалектику прямо отождествляют со сталинистскими идеями (что-то вроде уже упоминавшегося «усиления классовой борьбы по мере построения социализма»).
Между тем, диалектическая логика сложна и предполагает ее творческое освоение в единстве тех разработок, которые были сделаны как классической философией, в том числе Гегелем и Марксом, так и советской и западной школами диалектики ХХ века[78].
Изложение этих ныне упорно забываемых основ есть самый надежный и единственно верный путь ответа нашим критикам. Но это задача неразрешима в рамках данного относительно короткого текста. Поэтому ограничусь (играя в методологию «позитивных» доказательств) лишь краткими ремарками по поводу неких «аксиом» (они задают differentia specifica диалектики) и некоторых теорем этого метода. Доказательство последних станет одновременно и указанием на возможные контр-аргументы в адрес наших критиков (их аргументы автор синтезировал на базе многочисленных работ явных и неявных сторонников позитивизма и прагматизма). Замечу так же, что эти аксиомы и теоремы непосредственно применимы только к классу общественных систем, но можно подумать и об их использовании в других областях.
К числу аксиом диалектики относятся положения, не то чтобы отвергаемые, но активно «забываемые» теми современными специалистами в области общественных наук, кто ориентируется преимущественно на позитивные методы исследования (постмодернистский нигилизм мы в данном подразделе текста оставим в стороне). Повторю лишь некоторые из этих положений.
Первое: общественная жизнь может адекватно исследоваться лишь при помощи системного подхода. Мы его очень кратко обозначили выше, указав на то, что он предполагает выделение не только некоторых групп элементов и их связей, но и системных качеств, которые задают содержательно границы и пределы систем. При этом существенно, что качество системы несводимо к сумме качеств элементов («разница» и есть системное качество). Вследствие сказанного сами эти системы отличаются друг от друга качественно (так например, с социально-экономической точки зрения СССР и США – это системы, которые качественно отличны друг от друга; как следствие этого можно, в частности, утверждать, что качественно отличны и их такие их базовые «элементы» как homo soveticus и homo economicus[79]). Впрочем, с первым пунктом дело обстоит не так уж и скверно: часть позитивистов признает системный метод, хотя и отвергает диалектику. Дальше,однако, различия усиливаются.
Второе: общественные системы развиваются, изменяются во времени и в пространстве; они рождаются и умирают; в этом общественном развитии присутствуют как некоторые объективные, устойчивые, так и зависящие от общественных действий субъектов черты.
Третья: объективная реальность есть не просто совокупность некоторых феноменов, явлений (материальных и/или идеальных), но общественная практика – совокупность действий и отношений преследующих свои цели индивидов; совокупность предпосылок, результатов и субъектов этих действий.
Эти три аксиомы отнюдь не очевидны и, более того, ряд философских школ (скажем, солипсизм) и методологических дискурсов (в частности, постмодернизм) их отрицает. Но большая часть исследователей-позитивистов, скрепя сердце, с ними во многом согласится, хотя и предложит массу оговорок, справедливо заподозрив в этих аксиомах «подкоп» под здание их методологии. Но у автора нет иного выхода в данном случае, кроме как объявить эти положения аксиомами: доказывать все и вся у нас нет возможности.
Если же мы примем (пусть в качестве научного допущения), что названные положения действительно являются аксиомами, то продолжая аргументацию в пользу диалектики мы сможем сформулировать и попытаться доказать ряд «теорем».
Конструктивность метода восхождения от абстрактного к конкретному: первая теорема диалектики
Теорема первая. Если объектом исследования является сложная и развивающаяся общественная система, имеющая свое пространсвенное и временное начало и конец, а задача исследования состоит в том, чтобы (а) выделить специфические характеристики, отличающие эту систему от любых других и (б) определить основные параметры ее бытия как целого, то (1) методы количественного моделирования могут использоваться лишь для решения относительно ограниченных задач изучения некоторых (преимущественно – функциональных) связей и механизмов воспроизводства системы, а для ее исследования (2) адекватна иная методология, в частнсоти, метод восхождения от абстрактного к конкретному, предполагающий генетическое развертывание системы категорий, отображающих действительное развитие системы как процесс полагания и снятия ее противоречий.
(В скобках замечу: в той мере, в какой мы признаем возможность использования гегелевской модели диалектической логики, можно говорить о том, что в рамках сложной системы категорий, отражающих качество, количество, меру, сущность, явление и действительность некоторой системы, количественное моделирование будет уместно на втором, третьем, пятом и шестом шагах исследования)
Доказательство пункта (1) этой теоремы выглядит едва ли не тавтологично. Оно сводится к выдвижению тезиса о том, что большинство сложных общественных систем включает качественно разнородные элементы и их связи (а так же их качественные трансформации в процессе развития). Для таких классов систем количественные методы моделирования являются недостаточно сложными и строгими и потому не могут адекватно отобразить наиболее значимые характеристики изучаемой системы. Иными словами, нам надо доказать, что, во-первых, имеются значимые для теории и практики параметры систем, не поддающиеся количественному отображению и, во-вторых, количественные методы моделирования не позволяют адекватно отразить закономерности взаимодействия и развития разнокачественных и/или претерпевающих качественные изменений объектов.
Первый тезис можно доказывать даже с помощью примеров. В самом деле, если мы можем выделить хотя бы один пример системы, чье развитие (включая генезис и закат) и взаимодействие с другими системами не поддается количественному моделированию, значит мы можем утверждать, что оно не общеприменимо. Если же мы покажем, что до настоящего времени вообще не созданы математические модели, адекватно отображающие генезис, развитие, закат и внешние взаимодействия таких сложных общественных систем, как, скажем капиталистическая или иная, то мы окажемся еще ближе к искомому доказательству.
Возможно ли такое доказательство пусть решают читатели. Авто уверен, что да. Но множить примеры в этом тексте я не буду.
Пойдем дальше. Если поставим проблему не-кванитифицируемости разнокачественных объектов, то мы можем ее несколько переформулировать, показав, что разнокачственность объектов «нарушает» незыблемые правила математического моделирования. Простейший пример может привести любой читатель. Вот первый попавшийся: если мы сложим 1 + 1, то в соответствие с правилами математики в десятичной системе исчисления мы всякий раз должны получить 2. Однако если мы сложим одного животного – голодную кошку – и еще одно животное – не слишком ловкую мышку, – то мы получим в результате не два, а одно животное. Им будет сытая кошка.
Если же теперь посмотреть на сложные общественные системы, то здесь в случае сведения исследования только к количественному моделированию так же окажется неизбежным либо чрезмерная симплификация объектов и их связей, сведение их к неким количественно отображаемым чертам, приводящим к потере их качественной специфики, либо необходимость перехода к иным методам их теоретического отображения. Конечно же любая наука упрощает реальность. Но весь вопрос в мере такого упрощения. Если для решения определенного круга задач оказывается возможным абстрагирование от качественной специфики объекта, то здесь вполне применимо количественное моделирование. Если нет – нужны другие методы. Банальный повтор того, что было сказано выше?
Не совсем. За этим «повтором» стоит на важном, известном, но часто «забываемом» в общественных науках тезисе: определение того, какие связи и параметры будут подлежать моделированию, какие условия будут признаны в качестве «области допустимых значений», а от каких модель будет отвлекаться (я бы сказал строже – абстрагироваться), – все это исследователь определяет иным, не путем и путь этот – метод научных абстракций, в развитом виде – метод восхождения от абстрактного к конкретному. Именно он, а не собственно математические методы позволяют исследователю (в том числе – ориентированному на использование количественных методов) ответить на вопрос, что будет моделироваться.
Ниже мы еще вернемся к вопросу о соотношении и взаимосвязи методов количественного моделирования и восхождения от абстрактного к конкретному, сейчас же зафиксируем, что мы выше если не доказали, то хотя бы показали, что для исследования сложных систем (прежде всего, общественных), нужны и не-количественные методы, позволяющие отобразить качественную специфику и закономерности генезиса, развития и заката этих образований.
То, что для этого наиболее адекватен метод восхождения от абстрактного к конкретному мы еще будем доказывать, а сейчас позволю себе маленькую иллюстрацию.
Так, например, для т.н. «рыночной экономики» (точнее я бы сказал, системы отношений товарного производства) характерно наличие частной собственности основанной на собственном труде и на труде наемного работника; капитала и наемного труда и т.п.; эта система проходит разные стадии своего развития. Собственная специфика всех этих элементов и особенность этой системы как целого количественно не отобразимы (хотя, конечно же, отобразимы ее функциональные связи – механизмы ценообразования, взаимосвязи изменений разных макроэкономических параметров и т.п.) Одно из наиболее характерных свидетельств этой ограниченности – типичное для использующей функционально-математический подход неоклассической экономической теории неявное отождествление рыночной экономики и экономики вообще[80], а так же сведение всех ее элементов и связей к тем или иным формам взаимодействия качественно-однородных агентов – покупателей и продавцов.
Но если для исследования специфики сложных развивающихся общественных систем недостаточно использование методов, позволяющих оперировать с только однокачественными (квантифицируемыми) элементами и связями, то необходим метод, позволяющий показать специфику каждого из разнокачественных элементов, субординировать их, выделять их действительное конкретное единство, показывать их неквантифицируемые связи, отобразить устойчивые закономерности их развития и т.п. А это и есть простейшая грубо-приближенная характеристика метода восхождения от абстрактного к конкретному, суть которого, повторим, состоит в отображении в виде системы категорий действительных процессов развития системы.
Остаются «пустяки». Во-первых, показать, что развитие (в отличие от функционирования однокачественного объекта) предполагает качественные трансформации. Это сделать «легко» – выше мы постулировали данный тезис как аксиому. Во-вторых, доказать, что развитие есть «живое», «бытийствующее» противоречие.
Итак, перед нами стоит задача «восстановления в правах» диалектического противоречия как ключа к пониманию закономерного хода генезиса, развития и заката системы.
Последняя задача принципиально трудна, но она уже решена моими учителями, поэтому в данном случае я ограничусь лишь отсылкой к ряду хорошо известных текстов советского периода, где творческий марксизм показал, как именно осуществляется использование аппарата диалектических противоречий и почему именно оно плодотворно[81].
От себя добавлю лишь несколько штрихов.
Во-первых, пример: простейшее определение прямолинейного равномерного движения – это характеристика его как противоречия: так движется тело, про которое равно истинно можно утверждать, что оно и находится, и не находится в любой сколь угодно малый момент времени в любой сколь угодно малой точке пространства.
Во-вторых, поясним хотя бы предельно кратко наше понимание диалектического противоречия, чтобы противопоставить его господствующим ныне трактовкам противоречий как всего лишь двух отрицающих друг друга формально-логических постулатов («А» и «не-А»). В отличие от этого поверхностного взгляда, фиксирующего лишь антиномию (этот первый акт многоактной драмы «Диалектическое противоречие» – Г.Батищев), автор хотел бы сделать акцент на диалектических противоречиях как единстве противоположных, отрицающих друг друга (и, в силу единства, самих себя) сторон предмета. Начинаясь с фиксации в виде антиномии, противоречие разворачивается в действительное, содержательное единство (тождество) и одновременно противоположность своих сторон, соединение которых возможно лишь в живом процессе разрешения противоречия[82]. Разрешаясь, противоречие «снимается» в новом отношении (противоречии), где происходит отрицание, но и сохранение в генетическом преемнике прежнего отношения, и так далее, пока этот процесс развития (снятия) не доходит до предела, взрывающего системное качество, что вызывает снятие прежней системы. Это еегибель, но вместе с тем и развитие в новое качество, рождение новой системы при «наследовании» прошлого.
Последний тезис требует особого внимания. Мы еще раз настаиваем на преодолении догматических версий марксизма, трактовавших отрицание как уничтожение. Современный марксизм, творчески восстанавливающий классические идеи, подчеркивает единство процессов отрицания и развития [в новое качество].
Напомним так же азбуку классического марксизма тем, кто приписывает нам догмы разрушительства: диалектический метод предполагает необходимость исследовать не только революционные, качественные изменения, но и изменения эволюционные, проходящие без изменения качества, «внутри» некоторой системы. Исследование этого процесса реформирования как внутреннего самоотрицания, не приводящего (до поры до времени) к переходу в новое качество, анализ процесса накопления «взрывного потенциала» (если так можно выразиться) было и остается для диалектиков не менее важной исследовательской проблемой, чем анализ самого скачка.
Теперь зададимся вопросом: присущи ли сегодняшнему социальному бытию противоречия – не просто различия, но действительное единство противоположных моментов? Противоречивы ли сегодняшние процессы глобализации? Противоречивы ли интересы олигархов и сельских учителей в современной России? Нет ли противоречий между благосостоянием шведов и нарастанием волны самоубийств в этой благополучной стране? Между прогрессом общества потребления и нарастанием наркомании?
Мы нарочито указываем на «наивные», поверхностные примеры противоречий современного мира. Все они – не более чем популярная иллюстрация, где противоречия предстают в своей внешней ипостаси – как парадоксы, конфликты, разносторонние тенденции в эволюции очевидно взаимосвязанных сторон.
Действительная тайна сущностных противоречий всякой социальной системы лежит гораздо глубже и не так проста. Укажем лишь на один, наиболее известный и вместе с тем особенно важный пример – исходное противоречие системы отношений товарного производства, предстающих на поверхности в виде всем хорошо известного феномена «рынок».
Один полюс этой системы – обособленность производителей. Рынок живет и развивается только в той мере, в какой каждый из его агентов действует как частный экономический агент, независимый от других, хозяйствующий за свой счет в интересах максимизации своего дохода (прибыли). И эту аксиому признают и монетаристы, и марксисты. Там, где начинается ограничение или подрыв обособленного, частного хозяйствования, там рынок заканчивается.
Другой полюс – общественное разделение труда. Всякий производитель товара действует, ориентируясь не на свои, а на общественные потребности, на потребности других агентов. Он связан с ними тысячами связей, которые тем интенсивнее, чем больше развито общественное разделение труда. Каждый агент рынка зависит от тысяч других, зависит от общества и работает на общество. Там, где кончается общественное разделение труда, заканчивается и рынок; его заменяет натуральное хозяйство.
Самое сложное состоит в том, чтобы показать, как на практике одновременно оказываются истинными оба тезиса. Как реальные производители действуют в этой атмосфере всеобщей зависимости и одновременно полной обособленности. Теоретически соединение этих противоположностей выглядит игрой извращенного (вследствие диалектичности мышления) сознания.
Но практика доказывает, что каждый агент рынка, далекий от политико-экономических и тем более философско-методологических знаний, понимает, что значит для него это противоречие. Он знает, что от качества и цены его товара, от его способности угадать конъюнктуру, от его выигрыша или проигрыша в процессе конкуренции – от этого зависит его жизнь. Для него противоречие обособленности и взаимосвязанности рыночных агентов каждое утро предстает в новом обличье новой конъюнктуры. И он знает, как разрешить это противоречие. Для этого надо «всего лишь» суметь подешевле купить и подороже продать товар.
Так глубинное противоречие рынка, а отнюдь не мифический врожденный эгоизм человека обусловливает:
· особый тип личности, характерный для товарного производства (экономический человек, ориентированный на минимизацию труда и максимизацию стоимостного дохода);
· особый тип взаимодействия людей (конкуренция);
· особые критерии прогресса (их хорошо знает каждый либерал, даже тот, что отрицает в постмодернистском энтузиазме «нарратив» прогресса; проверить это, как мы уже писали в одном из своих текстов, просто: попробуйте национализировать его третий автомобиль и он тут же обзовет Вас врагом прогресса, которого по его мнению нет...).
На этом же примере можно проиллюстрировать актуальность акцента именно на противоречиях как источнике развития. Противоречие, характеризующее исходный пункт развития товарных отношений, задает тем самым историко-логический предел для развития данной системы.
Теоретически этот предел может быть сформулирован достаточно строго именно благодаря этому противоречию – исходному импульсу жизненности рынка. Всякий шаг «по ту сторону» обособленности производителей сокращает жизненные силы рынка и это очень хорошо знают не только теоретики, но и все про-рыночные политики. Именно поэтому они с таким энтузиазмом борются против общественного и государственного ограничения и регулирования рынка, развития экономики солидарности и т.п. феноменов. Точно так же съедает жизненную силу рынка сокращение общественного разделения труда. За примерами далеко ходить не надо: вынужденное сворачивание последнего в России начала 90-х тут же обернулось деградацией рынка, развитием бартера и даже натурального хозяйства.
Отсюда важнейшие вызовы современности: что означало разворачивавшееся на протяжении ХХ века ограничение обособленности производителей со стороны общества, приведшее к господствующей ныне модели социально-регулируемого рынка? Что означает идущее ныне восстановление этой обособленности, сокращение общественных рамок рынка? Диалектический взгляд позволяет сказать, что в первом случае шел процесс самоотрицания рынка внутри остающегося по своим основам товарным производства. Во втором – реверсивное движение восстановления собственных основ товарного производства, характерное для периода неолиберализма.
Метод исследования развития системы через качественные трансформации и снятие противоречий и в теории, и в практике и есть метод восхождения от абстрактного к конкретному – от исходной абстракции («клеточки»)[83], в которой в потенции «спрятана» вся система (как дуб в желуде), до конкретного, которым является не результат («конечный пункт»), а вся система в ее становлении и развитии[84].
Кстати замечу: на каждом «витке» этого исследования, где мы совершили очередной шаг к новой, более конкретной характеристике системы и «зафиксировали» ее, перед нами встает необходимость отображения ее функциональных (абстрагированных от качественных трансформаций, развития) связей и сопоставления этой функциональной модели с практикой. Вот здесь всякий раз могут и должны «включаться» методы математического моделирования (в скобках самокритично замечу: одна из болезней ученых, использующих диалектический метод, не умение и/или нежелание осуществлять такое «включение») (простейшие примеры – количественная определенность простой формы стоимости; формула количества денег в обращении и т.п. модели функционирования товарной экономики на определенной, фиксируемой в очередной главе или отделе «Капитала», стадии ее развития, отображенной соответствующим уровнем теоретического восхождения от абстрактного к конкретному).
В этом смысле мы можем сказать, что математическое моделирование может быть одним из важнейших слагаемых теоретической картины развития и функционирования системы. Каждому уровню восхождения от абстрактного к конкретному могут соответствовать все более и более сложные математические модели функционирования системы (каждая новая из них будет «снимать», усложняя, двигаясь по спирали, предыдущую). Аксиоматику же, «область допустимых значений» и основные параметры этих моделей будут задавать качественно определенные результаты очередного «витка» восхождения от абстрактного к конкретному (сначала – формула простого товарного обмена; затем – «снимающая» ее формула количества денег в обращении и т.д.).
В то же время любая попытка получить конкретное знание исключительно путем моделирования функциональных взаимодействий особого объекта даст ограниченное понимание некоторых зависимостей, остающихся адекватным отображением объективных процессов только в той мере, в какой в системе не происходит каких-либо значимых изменений, в какой она зафиксирована на определенном историческом и логическом этапе своей эволюции, на определенном этапе восхождения от абстрактного к конкретному.
Повторим эту неочевидную связку несколько иначе: определенное логическое и историческое состояние системы может быть отражено в виде модели функциональных связей и эта модель будет более или менее (в зависимости от ее качества) адекватно отражать некоторые черты функционирования системы на названном этапе. Так, формула «х товара А = у товара В» адекватно отражает количественную сторону простейшего состояния товарного отношения – случайного обмена двух товаров. Но она неадекватна даже для ближайшего исторического и логического шага – перехода к товарно-денежным отношениям. Здесь уже потребуется как минимум формула количества денег в обращении и так далее.
В этой теоретической связке, кстати, скрыт ключ к решению проблемы взаимодействия диалектической логики и математического моделирования. Последнее оказывается востребовано всякий раз, как мы переходим на новый виток исследования, к новому уровня продвижения от абстрактного к конкретному. Но оно оказывается всякий раз ограничено этим уровнем: логическое и историческое развитие системы превращает «старые» модели в неадекватные, ибо принципиально изменяется природа связей и элементов, которые ранее моделировались.
Более того, «устаревание», неадекватность практическим вызовам некоего господствующего круга моделей, указывает, на наш взгляд, на то, что моделируемая система сделала новый шаг в своей эволюции. Для того, чтобы отобразить этот шаг, потребны первоначально не новые формальные математические модели, а новые содержательные исследования, продвигающие нас на новый этап логического восхождения и отражающие эволюцию самой практики. По мере того, как это содержательное продвижение становится реальностью и мы получаем новое содержательное знание о системе, можно использовать это знание для формулирования новых условий новых моделей и начинать формальное моделирование нового состояния системы.