Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 13 страница
Марксистская теория государства и программы выхода из кризиса
Критика классической марксистской трактовки государства как машины по реализации экономических, социальных и политических интересов буржуазии общеизвестна. Несколько менее известно то, что эта характеристика – лишь малая толика марксистской теории государства как института капиталистической общественно-экономической системы (о государстве вообще мы в данном тексте речь вести не будем). Марксистская теория государства, во-первых, фиксирует противоречие функций государства как «комитета по управлению делами буржуазии» (политический орган, реализующий интересы капитала как конкретно-всеобщего отношения буржуазной системы), с одной стороны, и органа обеспечения стабильного функционирования социума в целом – с другой.
Это противоречие имеет разные формы своего проявления. В условиях относительной стабильности и прогресса системы, при усилении активности граждан и, прежде всего, наемных работников, на первый план выходит последняя функция и государство эволюционирует в сторону большей социальной ответственности. В условиях кризиса же наиболее ярко проявляется его первая ипостась: государство начинает непосредственно проводить в жизнь интересы капитала. И только рост социальной активности граждан и/или угрозы самому существованию системы (как в случае Великой депрессии, развертывавшейся на фоне ускоренного роста СССР) заставляет буржуазное государство идти на компромиссы.
Ниже мы покажем, что именно делали в условиях кризиса-2008 президенты и правительства таких стран, как Россия и США, а сейчас пойдем дальше. Марксистская теория государства, во-вторых, развиваясь на протяжении последних полутора веков, показала, что внутренние противоречия капиталистического способа производства обусловливают объективную необходимость включения государства в экономическую деятельность.
Причем приоритет в обосновании этого вывода принадлежит именно марксистам, а отнюдь не Кейнсу. Еще в самом начале ХХ века эту закономерность выделили марксисты России (в том числе В.Ульянов), затем Р.Люксембург и многие другие. Позднее идеи косвенного государственного регулирования товарно-капиталистического сектора уже на практике были реализованы в период новой экономической политики (20-е годы) в СССР – за десятилетие до Рузвельта и Кейнса.
Эти теория и практика марксизма показали, что государство в условиях позднего капитализма выступает как не только «ночной сторож» (субъект, устанавливающий «правила игры» и обеспечивающий их стабильность, в частности, гарантии прав собственности, устойчивость денежной системы и т.п.), но и как (1) капитал особого рода (государственная собственность и государственное предпринимательство, государственные закупки и трансферты и т.п.) и (2) субъект сознательного регулирования экономики, ограничивающий и корректирующий механизмы саморегулирования, характерные для рыночной системы.
При этом марксизм четко зафиксировал противоречие между объективной необходимостью развития такого регулирования и незаинтересованностью (в «обычном», стабильном состоянии экономики) капитала в развитии таких ограничений и регулирования.
История 2008 года оказалась на удивление близка к указанной модели. После падения СССР и резкого ослабления давления в сторону развития регулирования экономики со стороны социал-демократии и гражданского общества в 90-е годы в большинстве стран Севера началось некоторое свертывание государственного регулирования, обусловленное, кроме того, развитием глобализации и транснационального капитала. Все больше надежд возлагалось на механизмы саморегулирования рынка, и так продолжалось вплоть до 2008 года. Если бы еще год назад кто-то сказал, что Дж. Буш распорядится увеличить государственные расходы ни много ни мало на 700 миллиардов долларов, то этого эксперта сочли бы… не будем использовать выражений, не подходящих для научного текста. Однако эта сумма уже ассигнована. То же (и в масштабах не меньших, если учитывать размеры экономики) делают и В.Медведев – В.Путин в России.
При этом по видимости парадоксальным выглядит то, что сторонники социально-ориентированной, регулируемой экономики и в США, и в России, и в других странах выступили против этих мер. Но этот парадокс относится именно к сфере видимости. На самом деле здесь перекрещиваются две разных, хотя и взаимосвязанных проблемы: вопрос о необходимости регулирования экономики со стороны государства и о том, в чьих интересах и за счет кого это регулирование будет осуществляться.
Антикризисное регулирование: какое и в чьих интересах?
Кризис 2008 года вновь резко актуализировал старый добрый вопрос, которым при решении социальных проблем советовали задаваться еще авторитеты античности: qui prodest? (кому выгодно?). Марксизмом это известное положение было развито вплоть до акцента на исследовании социально-экономических интересов конкретных общественных групп (в частности, классов, но не только: современный марксизм много тоньше и конкретнее, чем учебник сталинских времен с его проповедью вездесущего «классовго подхода»), скрытых за теми или иными экономическими действиями или решениями тех или иных экономполитиков.
В частности, нынешний кризис и программы по его элиминированию показали, что нарастание государственного вмешательства в экономику не всегда отвечает интересам большинства граждан (а его составляют, как известно, наемные работники). Так, в последние месяцы триллионы долларов, выделяемые из средств, полученных от граждан, направляются правительствами США и ЕС (не забудем и о России) на поддержку прежде всего частных финансовых институтов, т.е. именно тех экономических агентов, чья спекулятивная деятельность и чьи сверхвысокие доходы стали непосредственным спусковым крючком кризиса.
Анализ социальных интересов, лежащих в основе выработки программ выхода из кризиса, позволяет выделить две (против активизации государства в условиях кризиса не выступают даже крайне правые) основных группы решений.
Первая: необходимо поддержание финансового сектора экономики с целью (естественно!) обеспечения стабильности финансовой системы для предотвращения кризиса экономики, что отвечает интересам всех граждан страны (предотвращение обесценения вкладов, сохранение рабочих мест и т.п.). То, что для этого требуется поддержать собственников финансового капитала и возместить им потери от их неудачных спекуляций, – это вопрос «технический», это вопрос средств выхода из кризиса, а не социальных (а уж тем паче классовых) приоритетов. С точки зрения сторонников этого решения другого выхода из кризиса просто нет. Самое смешное, что они правы: сохраняя их правила игры, выйти из кризиса иначе, чем путем вливания «нового вина» (огромных ресурсов, полученных от налогоплательщиков) в «старые меха» стоящих на грани банкротства финансовых корпораций, невозможно.
Другое дело, что можно изменить правила игры.
Но это уже вторая группа решений. Оно предполагает более или менее (в зависимости от объективных предпосылок и субъективных условий) радикальное изменение сложившейся финансовой системы, выход из кризиса за счет сокращения не только доходов, но и богатств (собственности) всех тех, кто активно инвестировал в финансовые спекуляции на протяжении последних десятилетий: те, кто включился в азартные игры казино-капитализма XXI века, должны расплачиваться (по правилам всякого честного казино) не только текущим доходом, но всем своим состоянием. А если нечем платить – идти в долговую яму. Общество за проигрыш в финансовом казино никому ничего компенсировать не должно – таковы правила рынка (ни о какой социальной справедливости здесь речь не идет вообще). Средства госбюджетов в рамках этого сценария пойдут не коммерческим банкам, а непосредственно на поддержку производства, общественных работ, решение социальных проблем, не опосредуясь частными финансовыми институтами (пример такого решения – прямое выделение в Китае более 500 млрд. долларов на развитие инфраструктуры, строительства, решение социальных, экологических и т.д. проблем).
Наиболее радикальный путь (мы в своих решениях остаемся в рамках капиталистического способа производства; социалистическая революция пока что не имеет достаточных предпосылок ни в России, ни в США) – социализация финансов. По сути дела – хирургическое вмешательство в финансовую сферу – удаление раковой опухоли (финансовых пузырей) при сохранении общественно-полезных функций финансовой системы. Эти шаги предполагают, в частности, но не только, национализацию крупнейших банковских институтов при гарантиях неприкосновенности вкладов и постепенной компенсации акционерам банков стоимости их акций в размере, который они имели в результате кризиса (ответственность за неудачные спекуляции должен нести спекулянт, а не общество), принудительное слияние в несколько крупных структур и передача под общественно-государственный контроль средних и мелких банков и т.д. Что касается гарантий вкладов, то они могут и должны быть осуществлены в полном масштабе только для мелких и средних вложений, связанных с получением заработной платы, пенсионными сбережениями и т.п. Вклады тех, кто хотел нажиться на спекулятивном финансовом буме, вкладывая крупные капиталы под высокие проценты, гарантировать нелогично: отправляясь в казино, каждый должен знать, что он может и продуться, и компенсировать потери от этой страстишки общество не обязано…
Для поддержания производства материальных благ и услуг могут использоваться механизмы прямого государственного кредитования и финансирования, жестко привязанного к реализации производственных программ. В России в первую очередь – так называемых «национальных проектов» (они должны иметь на порядок большие масштабы, чем сейчас) и программ перехода на инновационный тип развития.
Сказанное – не только авторская позиция. Эксперты, работающие с международными НПО (в частности, международной сетью АТТАК, поставившей своей целью сокращение финансовых спекуляций еще в начале 90-х гг. прошлого века) и социальными движениями (мировые сети «Интеллектуалы и художники за гуманизм», Всемирный форум альтернатив и др.) в течение последних месяцев не раз формулировали требования выхода из кризиса не за счет граждан.
Выделим только два аспекта.
Требование № 1. Отвечать – причем не только своим доходом, но и своим капиталом, своей собственностью, своим положением – за кризис должны те, кто виновен в его инициировании. Виновны же в этом, во-первых, все инициаторы и участники безудержной экспансии виртуального фиктивного финансового капитала (очень упрощенно их можно назвать финансовыми спекулянтами в самом широком смысле этого слова) – все те, кто «надул» огромный пузырь фиктивных финансовых ресурсов. Во-вторых, в этом виновны все те политические структуры (от президентов и правительства до партий, одобривших и поддержавших эту политику, включая их идеологов, экспертов и т.п. лиц), которые проводили по сути дела монетаристскую политику безграничного доверия «невидимой руке» рынка, характерной для большинства стран и «несвятой троицы» (ВТО, МВФ И МБ) в последние десятилетия. Соответственно, кризис можно и должно преодолевать за счет резкого сокращения их доходов и собственности (уже упомянутые социализация и национализация банков, но не вкладов), расширения и ужесточения общественно-государственного контроля за финансовой сферой при полной прозрачности финансовых трансакций, закрытии оффшорных зон и т.п., при социальном ограничении инвестиций в финансовые спекуляции и выдавливании капиталов из этой сферы (за счет прямых институциональных ограничений, специального повышенного налогообложения и т.п.).
Требование № 2. Открытость, гласность и прозрачность обсуждения и принятия решений по проблемам выработки, принятия и реализации антикризисных программ. Да, финансы – это дело профессионалов, но профессионалы уже привели мировую экономику к вполне «профессиональному» кризису. Кроме того, есть разные профессионалы, предлагающие разные модели выхода из кризиса. Наконец, люди, гражданское общество каждой из стран и мировое гражданское сообщество должны знать и понимать, кто и какую цену заплатит за выход из кризиса, что, как и в чьих интересах (и за чей счет) будет сделано, кто и какую конкретно ответственность на себя принимает.
Возможны и более мягкие шаги, связанные исключительно с общественно-государственным контролем за финансовой сферой, ограничением спекулятивных финансовых операций и доходов от них и т.п. меры.
Все эти предложения не являются чем-то новым. Эксперты и интеллектуалы, принадлежащие к кругу противников неолиберальной, монетаристской политики и в России, и за ее пределами, уже давно и детально прописали эти альтернативы, много более десяти лет назад показав, что финансовый кризис в условиях безудержной «финансиализации» возможен в любой момент. Поэтому у нас сейчас есть немалые основания для того, чтобы потребовать от тех, кто делает «реальную политику»: прислушайтесь к голосу тех, кто в отличие от вас показал, почему и как может наступить кризис и давно предложил пути выхода из него за счет тех, кто его породил, а не тех, кто страдал и страдает от финансовых спекуляций.
Впрочем, сам по себе этот призыв – глас вопиющего в пустыне.
А теперь о сценариях посткризисного развития.
Сценарии посткризисного развития как пространство социально-политической борьбы
Начнем с констатации: если баланс общественно-экономических сил не сложится в пользу большинства граждан, то выход из кризиса будет идти по сценарию усиления концентрации капитала и дальнейшего укрепления некоторых крупнейших финансовых институтов (кто-то из них, конечно же, проиграет) при резком ухудшении положения большей части предпринимателей в реальном секторе и существенном ухудшении качества жизни практически всех слоев наемных работников (в том числе занимавшего до кризиса явно привилегированное положение слоя «профессионалов»-финансистов). И этот сценарий пока что наиболее вероятен, судя по тому, на какие меры по «оздоровлению» экономики нацелены программы правительств ведущих стран мира.
В случае реализации этого сценария мы можем прогнозировать появление новой модели капитализма – реверсивной даже по отношению к неолиберальной модели глобального капитализма начала этого века. Это будет выход из тупика, в который в очередной раз уперся (и кризис тому свидетельство) глобальный капитал. Но выход назад и в сторону.
Конкретные черты этой посткризисной модели мы прогнозировали еще до кризиса. Ныне они становятся все более рельефными.
В экономике на смену внешнему торжеству свободного глобального рынка будет все более идти имперский протекционизм и все более активное использование государствами-метрополиями и контролируемыми ими наднациональными институтами (типа ВТО, МВФ, НАТО или их преемников) различных рычагов того, что можно условно назвать в духе неоклассики «рыночной властью» для обеспечения своих экономических преимуществ. Отношения наемного труда и капитала будут характеризоваться дальнейшим ослаблением профсоюзов, растущей дифференциацией доходов внутри социального слоя наемных работников (все более уходящего от классического состояния однородного класса) при дивергенции его на узкий слой высокооплачиваемых «профессионалов» и большинство индустриального и доиндустриального пролетариата, а то и прекариата[317]). Концентрация капитала продолжится, равно как и развитие новых форм фиктивного виртуального финансового капитала (можно, правда, прогнозировать его большую связанность с государством и еще меньшую прозрачность трансакций плюс развитие некоторых встроенных демпферов, парирующих чрезмерный «перенадув» пузырей; пар перенакопленного капитала можно спускать и вовремя, заранее перераспределяя триллионы долларов в пользу неудачно спекулирующих финансовых институтов).
Для обеспечения такой экономической модели потребуется про-имперская геополитика и еще более манипулятивная политико-идеологическая система.
Для стран периферии (полупериферии) останутся сценарии полуколоний («периферийных империек»). Возможно также образование мощных антиимперских союзов (то же, впрочем, довольно реакционного толка).
Идеологически все это будет сопровождать мощная волна правого неоконсерватизма.
Потенциал альтернативных сценариев (скажем, новой глобальной экономической сети с «правилами игры», аналогичными тем, что сегодня есть в Норвегии или Венесуэле: приоритет социально-экологических целей, ограничение крупного бизнеса, социализация образование, здравоохранения, финансов…) зависит от того, окажется ли достаточно мощным потенциал мирового гражданского общества и ряда государств, уже сейчас проводящих такую политику…
Впрочем, этот сценарий, на наш взгляд, маловероятен, хотя мы считаем важным его всяческую поддержку. Хотя бы для того, чтобы обозначить идейно-теоретические альтернативы, а также побороться за компромисс или, по крайне мере, соревнование в недалеком будущем двух предложенных выше крайних сценариев пост-кризисной эволюции/развития.
P.S. Так что же такое постиндустриальный капитализм, или Некоторые размышления в связи с идеями провала идей неоэкономики, появления нового духа капитализма и роста креативного класса[318]
Заметки на полях книг:
· Henwood D. After the New Economy. London-NY, London, The new Press, 2003;
· Boltansky L. and Chiapello E. The New Spirit of Capitalism. London-NY, Verso, 2005
· Florida R. The Rise of the Creative Class. NY, Basic Books, 2002, 2006 (второе издание)
Так получилось, что лишь в 2006 году, во время зарубежной командировки, оставляющей (в отличие от московской жизни) хоть сколько-нибудь времени на работу с книгами, просматривая публикации последних пяти лет по проблемам социально-экономических трансформаций в современном мире, я обратил внимание на то, что в настоящее время сложились некоторые достаточно определенные основные тенденции в понимании постиндустриальных тенденций среди академических ученых Запада, прежде всего – США.
Первая, наиболее радикальная – критика идей постиндустриальной трансформации с традиционных левых позиций. Здесь все относительно просто: есть фундаментальные черты капиталистической системы, они в принципе неизменны; новые технологии, развивающиеся в некоторых секторах некоторых стран, принципиально ничего не изменяют, фундаментальные противоречия капитализма остаются прежними. Наиболее ярко этот подход представлен в работах Алекса Каллиникоса[319]. Об этом ученом и его взглядах уже писалось в российской периодике, поэтому их оставлю в стороне. А вот о работе Д.Хенвуда «После новой экономики», близкой к тенденции, скажу несколько слов ниже.
Вторая – работы марксистских авторов, так же радикально-критически настроенных по отношению к капиталистической системе, но подчеркивающих, что ныне сформировалось некоторое новое ее состояние, которое в принципе можно и должно анализировать в рамках преимущественно марксистской методологии. Эти работы представлены, в частности, в публикациях старейшего американского научного журнала критической общественной мысли «Science and Society»[320], а также в ряде других работ[321].
Третья – другая ветвь радикально-левой критики, признающей качественные изменения, произошедшие в капиталистическом мире, но исследующая их в иных, нежели марксизм, парадигмах, представлена широким спектром работ, восходящих к тезисам «новых левых» (Г.Маркузе, А.Горца и др.). Наиболее нашумевшие здесь последние работы – это постмодернистская критика нового мира как «империи», которую должно разрушить «множество», представленная в переведенных на русский язык книгах М.Хардта и А.Негри[322]. О них автор и его коллеги уже так же немало написали[323], посему мы обзор этого направления в данном тексте отсутствует.
Четвертая – умеренно-критический подход к капитализму вообще и его новейшим проявлениям в частности. При этом констатируются как преемственность с прежней индустриальной моделью, так и ее отличия, но все выводы касаются лишь возможных направлений некоторого реформирования сложившегося общества. Такова, в частности, рассматриваемая ниже книга Л.Болтански и Е.Чиапелло.
Пятая – констатация изменений в современном мире как качественных и приводящих к возникновению некоей новой системы. Эта тенденция продолжает серию работ по постиндустриальной тематике последней трети ХХ века[324] и в нынешнем веке представлена множеством работ о дигитальной (цифровой) или виртуальной экономике, сетевых корпорациях и других важных, но относительно частных вопросах новых тенденций в глобальных социально-экономических трансформациях. На этом фоне выделяется некоторой концептуальностью наделавшая немало шума в США книга Роберта Флориды, о которой мы и скажем несколько слов ниже.
* * *
Начнем с работы Д.Хенвуда. Ее название – «После новой экономики» – говорит само за себя. Автор критически относится к буму вокруг идей «новой экономики», подчеркивая, что эти тенденции возникли достаточно давно и, что особенно важно, не являются всемирными, затрагивая лишь некоторую часть жителей стран золотого миллиарда. Уже во введении он констатирует, что 30 лет разговоров о постиндустриальном обществе ничего не изменили по существу. Ключевые проблемы человечества по-прежнему не решены: новые технологии и компьютеры не привели ни к улучшению состояния природной среды, ни к существенному изменению содержания труда большинства граждан, ни к сокращению социальных конфликтов, ни к преодолению нищеты более миллиарда жителей.
Это ключевое положение отчасти верно: действительно, развитие постиндустриальных технологий идет неравномерно и затрагивает только часть мира, не приводя само по себе к решению социальных проблем. Но! Индустриализация так же первоначально затронула лишь несколько стран Западной Европы и сопровождалась ужасающими последствиями для трудящегося большинства. Но это не могло стать основанием для того, чтобы отрицать закономерность этого процесса и то, что он вызывает качественные изменения в общественной структуре, способствуя рождению нового общества. Точно так же и с «пост-индустриализацией»: ее развертывание идет лишь в ряде стран и сопровождается многими чудовищными последствиями. Но это не основание для того, чтобы закрывать глаза на те значительные изменения, которые вызывает этот процесс и в содержании, и в формах капиталистической системы.
Впрочем, далее у Д.Хенвуда следует очень важное пояснение: эта книга – не критика технологических изменений и глобализации. Сами по себе эти процессы нейтральны (я бы сказал – во многом объективны). Главное в том, как они будут использоваться (с. 1-2).
С последним тезисом трудно не согласиться. Автор книги, так же и как многие его коллеги-марксисты, неоднократно писали: прогресс производительных сил и, в частности, развитие постиндустриальных процессов, интеграция технологических систем в мировом масштабе и развертывание новых – энергетических, информационных и т.п. сетевых структур мирового масштаба – может иметь разные социальные формы. Разные производственные и социально-политические отношения, более или менее адекватные этим технологиям, могут стимулировать их развитие или тормозить его, формировать тот или иной облик этих технологий, приоритеты и формы их применения. Так, информационные системы могут преимущественно служить свободному распространению знаний и общедоступному образованию или развертыванию все более масштабных финансовых спекуляций; атомные технологии – гонке вооружений или решению энергетических проблем и т.п.
Особое внимание Д.Хенвуд уделяет ставшей в последние годы особенно популярной теме бедности. Приводя массу хорошо известных данных, он дополняет их и некоторой менее известной информацией. В России не всем знакомы цифры, говорящие о том, что к исходу ХХ века богатейшие 50 млн. человек (менее 1% населения Земли) получали такой же доход, как и беднейшие 2,7 млрд. (более 50%). При этом 25 млн. богатейших американцев (менее 10% населения США) имели доход, превышающий доходы 2 млрд. беднейших граждан мира, т.е. 40% мирового населения (с.132).
Вывод автора достаточно жесткий – разговоры о неоэкономике – это не более, чем прикрытие происходящей ныне неокапиталистической революции (с. 229). Оптимизм же ему придают идеи автономистского марксизма, апеллирующего к революционным силам самих трудящихся, а не государств и партий (с. 180).
По поводу последнего тезиса я далее распространяться не буду – моя позиция по вопросу о роли государства, партий и социальных движений в деле борьбы за социальное освобождение хорошо известна. А вот первый кратко прокомментирую. Дело в том, что с конца ХХ века в мире в целом (а в США в особенности) действительно развертываются тенденции своего рода «неомаркетизации» и «неокапитализации», причем не только экономики, но и всей общественной жизни.
Парадокс, однако, состоит в том, что эти процессы идут именно вследствие того, что в технологиях, институтах и т.п. действительно происходят многие существенные изменения. В мире действительно развиваются новые предпосылки социального освобождения. Приведу лишь одну иллюстрацию этого тезиса. Хорошо известно, что информация и другие феномены культуры по своей технологической природе неограниченны и потому потенциально общедоступны. Отсюда один шаг до всеобщей собственности (собственности каждого на все феномены культуры, которые он только сможет «съесть» – прочесть, изучить…), общедоступного образования и других сфер творческой деятельности и т.п. Однако в условиях позднего капитализма этот технологический прогресс ведет к тому, что частная собственность все активнее захватывает и эти новые области (образование, искусство и вообще производство, хранение и переработку информации…), ограничения рынка сужаются, социальные противоречия усиливаются, дополняясь еще и образовательными, культурными и т.п. контрастами.
Этот парадокс имеет, однако, вполне рациональное марксистское объяснение, которое автор этих заметок дал совместно с А.И.Колгановым в книге «Глобальный капитал». Вкратце суть его в следующем. Старая система (поздний капитализм) отреагировала на развитие вызванных ею же к жизни новых технологий быстрее, нежели существовавшие в ХХ веке ростки новой («царства свободы»). Произошло это в силу целого ряда причин (прежде всего – кризиса «реального социализма» и дружественных ему оппозиционных сил в мире), которые мы здесь рассматривать не будем[325]. В результате новые технологические, экономические и социальные процессы действительно подорвали традиционные («старые») формы ограничения капитализма и борьбы с ним. В частности, оказались подорваны активная социальная роль государства, возможности прежних форм борьбы прежнего класса наемных работников – «старых» профсоюзов, коммунистических и других левых партий и т.п. Это стало и одной из причин, по которым «старые» левые пытаются из ложного чувства самосохранения отрицать эти изменения, считая, по-видимому, что наилучший способ остановить процесс – это закрыть глаза, чтобы его не видеть.
Мы же отвергаем эту страусиную политику, считая, что сторонникам социального освобождения есть что ответить на вызовы новых технологических процессов и «неокапитализации». И здесь творческий марксизм (как и некоторые другие левые течения) апеллирует к опыту новых социальных движений, особенно ярко проявляющих себя в нынешнем веке в Европе и Латинской Америке. Впрочем, разговор об этом опыте далеко выходит за рамки этой рецензии[326]; отмечу лишь, к некоторым из них (антивоенным) с большой симпатией и надеждой относится и Д.Хенвуд (с. 229).
* * *
Книга Л.Болтански и Е.Чиапелло «Новый дух капитализма» носит иной характер. Насколько я смог понять английский перевод этой французской книги, она стилистически (да и содержательно) ближе к интеллектуальной игре с некоторым флером постмодернизма. При этом, однако, в ней сразу же привлекает четкая постановка ряда проблем: нынешнее общество – это именно капитализм (с. IX); капитализм развивается и в своем развитии проходит ряд этапов (с. X-XIII); на всех этапах принципиально важной является «критика» (очень значимый термин у авторов книги) этой системы (с. XII-XVI), эта критика является важным источником изменений капиталистической системы и имеет два подвида: социальная и художественная (artistic). Привлекает и постановка своего рода сверхзадачи: внести безопасность и справедливость в мир, где господствуют такие реперные точки, как гибкость, подвижность и сетевые модели организации (с. XV). При этом авторы сразу же позиционируют себя как сторонники не-революционных, реформистских изменений. Впрочем, в этих постановках для нас нет ничего особенно нового и интересного, за исключением разве что специфического языка и отсылок к другим западным источникам.
Интереснее акцент на роли того, что авторы называют «духом» капитализма. Сами авторы сетуют: дескать, западные марксисты обвиняют их в том, что в книге слишком большая роль приписывается идеям как источнику развития и изменения реальности. Мне, однако, так не кажется. Скорее всего, дело в том, что авторы книги уж слишком примитивно трактуют марксизм, сводя его к дихотомии базиса и надстройки. Того же, что марксизм ХХ века, в том числе и советский (на мой взгляд – прежде всего советский) активно развивал идеи особого места духовного производства, его противоречивой связи с культурой, их роли в развитии общества и его противоречий, они либо не знают, либо не хотят замечать. Между тем в работах советских ученых[327] почти полвека назад было показано, что духовное производство является важной составной частью общественного производства. Что в рамках «предыстории» (и, в частности, капитализма) в нем присутствуют мощные социальные противоречия, господствуют отношения отчуждения и превращенные формы, в том числе, превращенные формы общественного сознания; что наряду с этим развертывается такой феномен, как культура – мир творческой деятельности, ее результатов и ее субъектов и их отношений (сотворчества); что как таковая культура противостоит отношениям отчуждения в духовной сфере и есть, «в своем интенсивном развитии» (использую связку Гегеля) дорога в «царство свободы».