Мы выступаем за плюрализм подходов в преподавании экономической теории 9 страница
Далее, любая школа экономической теории признает, что (2) человек есть субъект некоторых экономических отношений (купли и продажи товаров или подчинения общинным традициям, найма на работу или рабства, получения социальных трансфертов или присвоения ренты, и т.п.), которые различаются исторически и в которые он выступает в некотором особом историческом обличии. Оно, в свою очередь, определяет систему ценностей и мотивов деятельности, поведения, принятия решений. И хотя в неоклассической парадигме исходно был заложен лишь один тип человека (homo economicus), однако в настоящее время все чаще встречается понимание ограниченности такого подхода. Более того, никто, например, не станет спорить, что агент рыночной и плановой экономик (homo economicus и homo soveticus) – это разные с экономической точки зрения агенты с разными ценностями, мотивами и стереотипами поведения.
Более спорным является тезис о том, что экономическая теория должна учитывать (3) различный социально-экономический статус представителей разных социальных групп. Но и здесь различение (по содержанию деятельности, роли в экономической системе и т.п.) люмпена, классического наемного рабочего, менеджера, мелкого предпринимателя, олигарха и государственного чиновника выглядит достаточно важным, даже если оставить в стороне марксистский классовый подход[269].
Наконец, не забудем о том, что человек есть еще и (4) создатель институтов (в рамках марксистской парадигмы – субъект социального творчества), а так- же (5) гражданин, личность с особой культурой, нравственностью и т.п. и что все это имеет существенные национальные, культурные, исторические и т.п. особенности.
При таком подходе достаточно очевидна по меньшей мере ограниченность взгляда, фактически сводящего статус человека в современной экономике к «человеческому капиталу».
И все же появление этого термина сугубо не случайно. Более того, причины его генезиса укажут нам и на то, почему он столь распространен, каково действительное содержание процессов, вызвавших к жизни этот термин, и как оно преломляется в термине «человеческий капитал», а также почему именно он столь активно используется в современной науке.
Прежде всего, встает вопрос о том, почему в аппарате экономической теории появилось понятие «человеческий капитал», а традиционные представления о «труде» (педанты-марксисты сказали бы – «рабочей силе»), как том товаре, который работник продает на рынке, оказались недостаточны.
Для этого есть несколько хорошо известных оснований.
Первое и главное основание связано с изменениями в практике жизнедеятельности капитала: начиная с некоторого этапа, значительная часть фирм столкнулась с тем, что использование ими человеческих ресурсов не исчерпывается проблемой приобретения на рынке и использования в производстве товара «рабочая сила» («труда»). Практика поставила задачи существенных инвестиций в развитие человеческих качеств работников и, как следствие, необходимость отображения этих расходов, измерения их эффективности и т.п. Поскольку внешне эти расходы и отдача от них по механизму своего воспроизводства напоминают основной капитал, постольку в рамках неоклассической парадигмы этот феномен и не мог получить другого имени. Сама по себе практическая необходимость учета новой роли человеческого фактора нарастала постепенно, но с некоторого момента количественные изменения явственно привели к некоторому качественному скачку.
Этот момент оказался связан с существенными изменениями в технологии и структуре производства: Вторым основанием для широкого использования категории «человеческий капитал» стало существенное изменение качества и роли работника под влиянием генезиса постиндустриального общества. Произошел значительный рост значения творческой деятельности и соответствующее изменение человеческих качеств. В этих условиях стал очевиден бурный рост объемов использования и экономического значения высококвалифицированной рабочей силы, требующей значительных затрат на образование, здравоохранение и т.п. Перед капиталом встала проблема приобретения и использования в производстве не просто рабочей силы, субъект которой занят репродуктивным трудом, а цели, организация и результативность которого задаются извне. Возникла новая задача – взаимодействия с субъектом творческой (хотя бы в некоторой степени) деятельности.
Здесь сразу же появилась совокупность новых теоретических и практических проблем, отражающих не только изменения в практике бизнеса, но и существенные подвижки в качестве работника.
Во-первых, рабочая сила субъекта творческой деятельности по определению неотчуждаема («не продается вдохновенье…»)[270]. Этим субъектом самостоятельно определяются основные параметры как своего трудового процесса, так и кооперации с партнерами, более того, в пределе, он может самостоятельно задает результат и цели всего процесса производства, т.е. выполняет ряд функций капитала (предпринимателя) и в этом смысле он сходен с капиталом-функцией.
Во-вторых, творческая деятельность создает всеобщее богатство, априори являющееся (как всякий феномен культуры, например, теория относительности Эйнштейна или романы Льва Толстого) общественно-необходимым, имеющим общественную ценность независимо от рыночного признания. И в этом смысле творческая деятельность имеет природу, сходную с деньгами (всем всегда необходимым общественным богатством), причем постоянно возрастающими в своем объеме, т.е. капиталом.
Эти первые два момента уже делают творческую деятельность и ее носителя внешне «капиталоподобным»[271].
Однако этим дело не исчерпывается. В-третьих, развитие человеческого капитала не случайно приходится на период активного роста таких сфер, как финансовый рынок (и вообще все институты и инфраструктура, обеспечивающие рыночные трансакции), менеджмент и консалтинг, масс-культура и производство медиа-продукции, другие сферы, которые авторы этого текста обозначили как «превратный сектор». В нем не происходит создание материальных благ и культурных ценностей, служащих гармоничному развитию личности, а создаются преимущественно социальные формы, вызванные к жизни собственно рыночной системой и вне нее ценности не имеющие (в отличие от хлеба, станка, синхрофазотрона, научной теории или произведения искусства). Здесь развитие «капиталопродобного» труда становится особенно массовым явлением.
Наконец, в-четвертых, период экспансии неолиберальной модели рыночной экономики привел к существенным изменениям в функционировании сфер, в которых создаются и воспроизводятся человеческие качества. Прежнее бытие образования, здравоохранения, культуры и т.п. как сфер создания и использования по преимуществу общественных благ, постепенно во все большей мере смещается (в результате все более широкой их коммерциализации и приватизации) в частную сферу. Соответственно, воспроизводство человеческих качеств в большей мере стало частным делом индивидов и фирм. Так появилась еще одна объективная предпосылка для развития теории «человеческого капитала».
Сказанное позволяет сформулировать утверждение: «человеческий капитал» есть (1) превращенная форма некоторого реального содержания, а именно – действительных изменений (2) в качестве деятельности и ее субъекта, а так же (3) в роли человека в рыночной экономике, происходящих в условиях генезиса постиндустриальных технологий и экспансии неолиберальных тенденций. Эти изменения состоят в (4) развитии нового качества Человека (homo creator) и его деятельности (ее творческое содержание), которые делают капитал (как особое экономическое отношение, институт) излишним.
Положения (2) и (3) мы постарались раскрыть выше. Тезисы (1) и (4) – суть теорема, подлежащая доказательству.
Рассмотрим основные пункты такого доказательства.
Как мы уже заметили, термин «человеческий капитал» обязан своему происхождению очевидному сходству с «обычным» капиталом по форме воспроизводства. И в том, и другом случае мы имеем дело с долгосрочным расходованием средств (инвестированием) на создание некоторых факторов, которые затем применяются и обеспечивают отдачу от вложенных средств. Как и вещественный капитал, «человеческий» (также применяются термины «интеллектуальный» или «культурный») капитал обеспечивает при своем применении эффект, превышающий объем затрат на его создание.
Более того, выше были показаны некоторые содержательные черты «капиталоподобия» творческой деятельности в современной рыночной системе.
Однако различия между человеческими способностями к творческой деятельности и капиталом достаточно велики для того, чтобы с научной точки зрения было бы оправдано объединение их в общий класс явлений – «капитал».
Начнем с того, что понятие «капитал», как бы оно ни трактовалось различными направлениями экономической теории, предполагает такой фундаментальный факт, как применение капитала человеком в процессе деятельности (трудовой или предпринимательской). Очевидно, что к «человеческому капиталу» такая трактовка уже не подходит. За внешним «капиталоподобием» здесь скрывается другое содержание: формирование и использование самим Человеком своих же способностей. Человеческие способности, в отличие от капитала, не представляют собой некий инертный потенциал, требующий для своего производительного применения внешней по отношению к нему активной силы человека. Напротив, способности человека к творческой деятельности, как и живой труд вообще, выступают как необходимое условие производительного применения капитала. Одного этого уже достаточно, чтобы провести качественную границу между рассматриваемыми категориями.
Далее, капитал выступает в своей денежной форме, как стоимость, авансируемая на приобретение вещественных элементов производства. Даже если вести речь о средствах производства с длительным циклом изготовления (сооружение зданий, строительство судов, прокладка трубопроводов…), то и в этом случае авансирование денег на формирование творческих способностей человека отличается от авансирования денег на создание средств производства с длительным циклом освоения авансированных средств. Человек постоянно формирует свои творческие способности и осуществляет их использование (хотя бы в процессе обучения). Он начинает их применять задолго до окончания процесса их формирования. Соответственно, цикл авансирования средств растягивается на весь период активной жизни человека (непрерывное образование, обмен знаниями и информацией, совершенствование своих способностей). Кроме того, сам процесс применения творческих способностей человека одновременно является и процессом их совершенствования, чего никак нельзя сказать о вещественных элементах капитала – они лишь снашиваются в процессе применения.
Добавим, что «человеческий капитал» нельзя приобрести простой покупкой, например, услуг образования. Покупатель таких услуг одновременно (и в активном сотрудничестве) с их продавцом выступают как «производители» творческих способностей человека, чего вовсе нельзя сказать о покупателе капитальных благ. «Человеческий капитал» нельзя не только купить, но его нельзя и продать, поскольку творческие способности человека неотделимы от их носителя.
Что же касается семейных «инвестиций» в воспитание подрастающего поколения, то их вообще нельзя рассматривать как капитал даже и по форме движения, ибо эти «инвестиции» совершаются, как правило, без расчета на последующую коммерческую отдачу. К ним также в полной мере относится и то, что было сказано выше об услугах образования.
Кроме того, прибыль на капитал в свою очередь распадается на капитал (реинвестируемую прибыль) и доход. Если проводить аналогию, то доход, получаемый благодаря применению творческих способностей человека в производстве, «реинвестируется» целиком – то есть расходуется на потребление человека. Здесь вообще невозможно провести границу между потреблением и «инвестированием».
Наконец, рассмотрение человеческих способностей как капитала – стоимости, авансируемой для производства добавочного дохода – противоречит общей тенденции эволюции мотивов и стимулов человеческой деятельности.[272] Рассмотрение человеком самого себя как инструмента получения повышенного заработка, что прямо вытекает из концепции «человеческого капитала», вполне возможно. Но тогда следует категорически отвергнуть другую концепцию, согласно которой спецификой изменений, происходящих в условиях генезиса постиндустриального общества, является развитие совсем иных тенденций: творческие мотивы человеческой деятельности, стремление реализовать себя, свои способности, свой творческий потенциал оттесняют вещные, денежные стимулы на второй план. И напротив, следует категорически заявить, что стремление развивать свои человеческие качества определяется исключительно стремлением сделать свои способности основанием для претензий на повышенный доход.
Но даже если признать последнее утверждение, то и в этом случае цели вложений капитала и расходов, например, на высшее образование, будут отличаться, поскольку стремление надежно обеспечить себе высокую доходную базу все же отличается от стремления получить наивысшую прибыль на вложенный капитал.
За всеми этими внешними различиями скрыта сущностная противоположность Человека как субъекта творческой деятельности и капитала.
Выразить эту противоположность, однако, можно лишь в рамках марксистского категориального аппарата, поскольку аппарат неоклассики принципиально ограничивает исследование (1) полем обмена, отказываясь от анализа содержания деятельности, и (2) рассмотрением исключительно рыночных форм, квалифицируя все остальные феномены как «провалы рынка».
Если же мы рассмотрим проблему, используя марксистский категориальный аппарат, то творческая деятельности будет определена как процесс непосредственной, неотчужденной кооперации, диалога, со-творчества субъектов деятельности. Для включения в этот процесс нужны (1) личностные способности к опредмечиванию и распредмечиванию [результатов творчества] и (2) открытый, неограниченный [частной собственностью] доступ к культурным ценностям (поскольку они сами по себе безграничны, то и использовать их можно безгранично: читайте книги, слушайте музыку сколько угодно – их не убудет…)[273]. Капитал же, наоборот, предполагает отчуждение личностных качеств человека и частную собственность на знания и другие культурные ценности (своего рода «средства производства» для формирования человеческих качеств).
Однако в рамках буржуазной системы вообще, а современной – в особенности, человек и его творческая деятельность воспроизводятся (оставим пока в стороне «провалы рынка») посредством рынка и капитала. Как следствие, они не могут не обретать и соответствующих форм. Но здесь есть нюансы (понятные, впрочем, лишь тем, кто помнит или вновь узнал тонкости марксистской методологии). Если товарная форма была адекватна для рабочей силы в условиях капитализма (в условиях этой системы рабочая сила действительно есть товар и, более того, иначе не может быть использована в процессе производства), то «человеческий капитал» есть превращенная форма. Это форма, создающая видимость иного (чем действительное) содержания. Данная форма создает видимость того, что человеческие качества есть капитал, который приносит его владельцу прибыль (т.е. доход, больший, чем заработная плата работника)[274]. В действительности же здесь складывается иное отношение.
Если оставить в стороне сферу самозанятости творческих работников (индивидуальная деятельность, кооперативы, ВТК, государственные университеты), и посмотреть на отношение творца с корпорацией, то здесь происходит (1) приобретение собственником капитала человеческих качеств работника, несводимых к качеству рабочей силы (творческого потенциала человека, т.е. его неотчуждаемых личностных качеств) и, как следствие этого, (2) большей части всеобщего общественного богатства, созданного этой творческой деятельностью. Работник же (1) теряет контроль над своим творческим потенциалом, но (2) получает некоторую (оговоренную контрактом) долю созданного им богатства. В практике развитых рыночных экономик эта доля, как правило, больше, чем просто цена рабочей силы. В других экономических системах (например, в условиях России) ситуация может быть и совсем иной.
Так очень кратко может быть охарактеризован этот пласт отношений, если мы остаемся в рамках марксистской парадигмы.
В этом случае нельзя отрицать некоторого внешнего сходства между творческой деятельностью человека в условиях капитализма и капиталом; нельзя отрицать и того, что применение творческих способностей человека в производстве имеет тенденцию занять место капитала в качестве ведущего фактора производства, и потому применение слов «человеческий капитал» в качестве образного выражения оказывается не случайно – если не забывать, что это не капитал в научном смысле слова.
Но можно ли свести экономическую оценку суммы творческих способностей человека только к цене его рабочей силы или цене труда? Следует ли согласиться с тем утверждением, что оплата творческого работника означает не покупку его рабочей силы, а приобретение услуг труда, и потому не может быть сведена к возмещению издержек на формирование способностей к труду данного качества? Соответственно, величина этой оплаты может выходить далеко за пределы величины издержек на формирование рабочей силы.
Владелец капитала может приобретать «услуги труда». Однако такое отношение между капиталом и трудом возникает только в том случае, если предоставление этих услуг не контролируется владельцем капитала, не обусловлено применением капитала, и, напротив, целиком осуществляется «трудом» по собственному усмотрению и за собственный счет. Иными словами, этот тот случай, когда капитал не нанимает трудящегося, а покупает услуги творческой деятельности независимого производителя (работника). Когда же речь идет о наемном труде, то его оплата определяется не результатами творческой деятельности, а ставками заработной платы, предусмотренными договором найма. Если бы Билл Гейтс был лишь служащим (пусть даже директором) компании «Майкрософт», а не ее владельцем, то его оплата не шла бы ни в какое сравнение с теми доходами, которые он получил в качестве владельца – даже в том случае, если характер, объем и результаты выполняемой им деятельности были бы идентичны.
Однако не следует рассматривать концепцию «человеческого капитала» как банальную попытку замаскировать эксплуатацию капиталом творческих работников. В отличие от работников репродуктивного, рутинного труда, творческие работники представляют собой зачастую не только уникальный, но и критический для данной фирмы ресурс, главный источник ее дохода – постольку, поскольку таким источником повсеместно становится технологическое применение науки. Именно поэтому отношения таких работников с владельцами капитала фирмы могут строиться не только на основаниях купли-продажи рабочей силы: собственник капитала может вступать с таким творческим работником в фактическое соглашение о разделе части прибыли, добиваясь подчинения творческого труда капиталу не на основе экономического принуждения, а на основе компромисса. Ведь, по существу, деятельность такого творческого работника теперь выступает не только как необходимое (подобно живому труду всех других работников), но и как уникальное условие эффективного функционирования капитала фирмы, без которого капитал обесценивается[275]. Здесь и лежит реальная подоплека концепции «человеческого капитала».
В рамках неоклассической парадигмы эта проблема решается, естественно, совсем иначе. В данном случае человеческие качества выступают как всего лишь один из видов ресурсов и потому вполне могут рассматриваться как «капитал» – понятие крайне многозначное в рамках этой школы. Более того, поскольку эта парадигма предполагает (основываясь на известной формуле Сэя), что каждый фактор производства создает некоторый доход, постольку вполне логично выглядит тезис о том, что человеческий капитал, как и физический, создает сумму, достаточную для амортизации и получения прибыли его владельцем.
Далее может встать вопрос: какую форму на практике имеет прибыль человеческого капитала? Некоторые теоретики считают (и их теории активно используются рядом профсоюзных лидеров), что прибыль человеческого капитала есть часть прибыли, получаемой фирмой от продажи товара (чистая прибыль должна распределяться между работниками и собственниками физического капитала пропорционально стоимости каждого из этих двух слагаемых). Другие[276] считают, что при заключении трудового договора рынок (конкуренция работников и работодателей) уже определил пропорцию, в которой должен быть распределен конечный доход, и вся проблема заключается в том, чтобы специально выделить в заработной плате долю, соответствующую «амортизации» человеческого капитала и его прибыли.
Если мы рассматриваем проблему в рамках марксистского категориального поля, то феномен «человеческого капитала» оказывается отображением закономерных изменений роли человека и качества его деятельности, происходящих под влиянием постиндустриальных сдвигов, но отображаемых в виде превращенной формы. Эта форма неслучайна – творческая деятельность объективно становится все более «капиталоподобной», что указывает на то, что капитал излишен, как общественно-экономическая форма и институт.
В то же время широкое развертывание творческой деятельности в условиях нового качества рынка и капитала, характерных для постиндустриальной экономики, порождает целый спектр новых проблем и противоречий, заслуживающих самого пристального внимания в силу своей практической актуальности (в том числе – и для предпринимателей, собственников капитала и адептов капиталистической системы, желающих с открытыми глазами встречаться с действительными проблемами). В рамках неоклассической парадигмы эти проблемы и противоречия просто не видны. Она исходит из того, что «человеческий капитал» есть не более чем новая разновидность капитальных ресурсов,[277] некоторые особенности которой требуют не более чем некоторых коррекций при учете затрат на этот вид капитала и при оценке эффективности его использования. Все прочее – «провалы рынка», которые, как известно, надо минимизировать. Однако анализ реальной системы отношений современной рыночной экономики указывает на то, что ситуация не столь проста.
Человек и капитал: современная марксистская трактовка
Спецификой нынешней системы экономических отношений становится всесторонне подчинение капиталу (как объективной системе экономических отношений, а не тому или иному собственнику тех или иных видов ресурсов) не просто рабочей силы, приобретенной тем или иным капиталистом, а Человека как личности, обладающей определенным творческим потенциалом. Иными словами, сущностью системы отношений гегемонии корпоративного капитала на современном этапе «позднего» капитализма становится тотальное подчинение не просто труда, а человека в целом капиталу[278].
Безусловно, эта тенденция к тотальной гегемонии никогда не реализуется абсолютно, сталкиваясь с контрсилами (прежде всего глобальным кризисом общих основ мира отчуждения, кризисом, порождающим мощный импульс борьбы с отчуждением на путях массового ассоциированного социального творчества, вырастающего из классовой борьбы пролетариата). И все же генезис и экспансия тотального подчинения труда капиталу стали знаменем уходящего века.
Первый «пласт» этого подчинения труда – «восстановление» (частично ограниченных предшествующим периодом социал-реформизма) «обычных» отношений формального и реального подчинения труда капиталу и, соответственно, извлечения абсолютной и относительной прибавочной стоимости.
К концу ХХ века, несмотря на характерное для развитых стран сокращение индустриального материального производства и усложнение социальной структуры, в мире в целом достигла максимального за все предшествующие периоды масштаба эксплуатация ручного и индустриального наемного труда. Последний сосредоточен преимущественно в «классическом» (аграрном и промышленном) материальном производстве во втором и третьем мирах и, в меньших масштабах, в первом мире. Эта эксплуатация характерна также для той части сферы услуг (транспорт, общественное питание и т.п.), где создается стоимость и, соответственно, прибавочная стоимость во всех странах. Суммарная численность наемных работников, занятых во всем мире трудом, создающим прибавочную стоимость, существенно выше, чем численность служащих превратного сектора. Именно эти наемные работники создают реальную материальную базу для функционирования относительно оторванного от нее фиктивного капитала, а именно: прибавочную стоимость, трансформирующуюся в накопленный капитал (объемы последнего за столетия господства капитализма и при нынешней производительности труда трудно измеримы).
Не следует также забывать о том, что неолиберальный этап «позднего» капитализма характеризуется и «восстановлением» в большинстве стран (в том числе – первого мира, например в США) относительного, а в ряде – и абсолютного обнищания пролетариата как устойчивых тенденций (я уже писал, что, например, среднечасовая реальная оплата труда в США за последние 25 лет в среднем сократилась. Разрыв в доходах высших и низших доходных групп увеличился; почти в 2 раза вырос разрыв в зарплате высших менеджеров – а это ныне скорее форма получения прибавочной стоимости, чем плата за товар-рабочая сила, – и большинства наемных работников).
Второй «пласт» отношений тотального подчинения труда капиталу связан со снятием отношений труда и капитала, характерных для первых двух этапов подрыва основ капитализма – империализма и периода доминирования социал-реформизма.
От империализма «сохраняется», в частности, многоступенчатая иерархия перераспределения прибавочной стоимости в пользу (1) развитых стран и (2) монополистических объединений этих стран с двойным, тройным и т.д. бременем эксплуатации для наемных рабочих развивающихся стран[279]..
От периода доминирования социального государства – характерная для развитых стран сложная система как ограничений эксплуатации в узком смысле слова (от ограничения продолжительности рабочего дня, недели и т.п. до прогрессивного подоходного налога и разнообразных форм социальной защиты), так и «коррекций» механизмов формального и реального подчинения труда (от охраны труда до участия в собственности и управлении). Однако неолиберальный период, во-первых, ограничивает достижения предшествующего этапа и, во-вторых, подрывает механизмы их обеспечения: ослабление и снижение роли различных ассоциаций трудящихся, проходящие под давлением неомаркетизации, и «очастнивание» социальной жизни разрушают основы для противодействия росту эксплуатации.
И все же наиболее интересен для данного материала третий «пласт» подчинения труда – отношения, формируемые на нынешнем этапе «позднего» капитализма: отношениятотального подчинения человека корпоративному капиталу. Они не только вбирают все кратко охарактеризованные выше «пласты», но и добавляют нечто новое, прежде всего – ростки подрыва подчинения труда капиталу с целью (вот она, диалектика эпохи заката капитала) укрепления этого подчинения.
Главное в этих ростках – попытка подчинения капиталу, возникающему в период заката царства необходимости, нового качества труда – творческой деятельности как функции самореализации целостного человека. Направленность на подчинение именно целостной личности и делает это подчинение тотальным по своей сущности в отличие от классической системы капиталистического подчинения преимущественно репродуктивного труда как функции рабочей силы – одного из качеств частичного работника.
Здесь требуется несколько уточнений. Как уже не раз отмечалось, творческая по содержанию деятельность является по самой своей природе (1) неотчуждаемой, и потому с содержательной точки зрения она не может быть объектом эксплуатации[280]; (2) всеобщей, априори общественно необходимой (и в этом качестве она может служить аналогом денег – всеобщего эквивалента, продукта всеобщего труда), но при этом, в отличие от денег (3) создающей безграничное (с количественной точки зрения) богатство, универсальные ценности.
Подчинение такой деятельности капиталу в его классическом виде с содержательной точки зрения является неразрешимой задачей (не случайно классический капитализм так и не смог создать в массовом масштабе капиталистически-организованных форм творческой деятельности). Но это не означает невозможности возникновения социально-экономических отношений, подчиняющих капиталу (и отчуждающих от творца) социальную форму такой деятельности и ее предметные результаты.
Именно эту задачу и начал решать во второй половине XX века корпоративный капитал, ища переходные формы, позволяющие ценой подрыва своих сущностных черт (подчинения труда капиталу) найти ответ на наиболее фундаментальный вызов эпохи – смену царства необходимости, основанного на отчужденном репродуктивном труде, царством свободы, основанном на свободной творческой деятельности.
При этом в ближайшей исторической перспективе перед капиталистом стоит и будет стоять задача подчинения не столько собственно творческой деятельности, сколько относительно более простого феномена – новаторского, инновационного, профессионального потенциала работников и процессов их воспроизводства. И здесь капиталом испробована сложная система переходных форм. Автор хотел бы заострить внимание только на трех, показав пути подчинения капиталу новаторского потенциала «рядовых» работников, управленцев и творческой «элиты».