ПРОРАБОТКА ХОЛИСТИЧЕСКОГО АРХЕТИПА
Проработка холистического архетипа принципиально отличается от проработки составляющих его частных архетипов — локального и глобального, — хотя в какой-то мере связана с их проработкой. Автор не будет акцентировать на этой связи внимания читателя, считая, что ее осознание будет для него полезным самостоятельным упражнением, достойным истинного ученика философии и психологии. Идея проработки любого универсального архетипа заключается в том, что человек сначала учится отличать друг от друга проявления (модальности) его частных архетипов, затем выстраивает отношения между ними и в конце концов учится ими управлять по своей воле (в пределах, отпущенных его индивидуальной судьбой). Кроме того, читатель должен иметь в виду, что приведенные ниже описания пяти основных стадий проработки холистического архетипа чрезвычайно схематичны, поскольку психологическое наполнение этот архетип получает лишь на следующих страницах данной части. Прочтя ее до конца, читатель может вернуться к этим описаниям и наполнить их уже гораздо более подробным и конкретным смыслом, а также поучительными примерами и историями из своей жизни. Все это, по мнению автора, причинит ему много пользы.
Стадия 1. Первичный хаос. На этой стадии человек вообще не воспринимает и не осознает таких категорий как часть и целое, и ему не приходит в голову, что в каждый момент времени он тем не менее бессознательно находится под управлением одного из двух архетипов: локального или глобального. Он не стремится быть последовательным в своем предпочтении одного из этих двух архетипов, и чаще всего в его мировосприятии и проявлениях наблюдается совершенная каша из локальной и глобальной модальностей, так что они чередуются самым причудливым образом. Вот образчик монолога, автор которого не думает не только о модальностях холистического архетипа, но также и о своих слушателях, нимало не беспокоясь о том, что и как они поймут из его рассказа (непечатные эпитеты опущены, знаки препинания на местах запятых читатель может поставить сам по вдохновению): «Иду, значит, я, ваще, ни в дугу, несу два литра, смотрю в небо, ессно, Серега тварь мордатая, на сердце тепленько, на углу шкет подпоясанный, хреново, ЗАМОРДОВАЛИ РЯБЧИКА!»
На стадии первичного хаоса типично некомплементарное сочетание локальной и глобальной модальностей как при восприятии, так и во внешних проявлениях человека, на что он не обращает никакого внимания. В принципе смена модальности всегда должна быть как-то мотивирована и подготовлена, а иначе она воспринимается психикой как разрыв или неприятный скачок реальности. Например, описывая человека, нельзя мешать в одну кучу подробности его лица и фигуры с чертами его характера и производимым им общим впечатлением. Неопытный писатель или рассказчик могут, однако, грешить такого рода смесью: «Перед ней стоял Никанор — аккуратно одетый молодой человек с острым носом, по виду не злой, с серыми глазами, недовольным выражением лица, невысокого роста, с румяными пухлыми губами, одетый в джинсовый костюм, приятный на вид и с плотно прижатыми к голове ушами».
На уровне деятельности неспособность различать локальную и глобальную модальности ведет к тому, что человек вперемежку планирует свои действия и бросается их осуществлять, бросает работу на середине и пытается подвести ее итоги, когда это очевидно рано делать, и т. д.
Вообще, модальности каждой ситуации в пределах любого универсального архетипа меняются достаточно часто, наподобие сигналов светофора; однако на стадии первичного хаоса человек этого, как правило, не замечает, иногда застревая на какой-то одной модальности вопреки очевидной необходимости включить другую. Например, лектор, представляя сложную, абстрактную для публики концепцию, может слишком долго испытывать ее терпение глобальной модальностью своего изложения, и тогда она либо обреченно уснет, либо выделит из своей среды бунтовщика, который нагло потребует у лектора смены модальности, подняв руку и спросив: «А не могли бы вы привести конкретный пример?» Наоборот, клиент, приходящий к психологу или юристу за консультацией, может буквально утопить их в бесконечных подробностях, излагаемых в локальной модальности, пока раздраженный консультант не найдет в себе сил потребовать смены модальности на глобальную. Для этого можно, например, перебить клиента и, многозначительно глядя на него, сказать: «Итак...» или: «И к чему мы таким образом подходим?..» Для нормального человека такого рода ремарки достаточно, чтобы сменить модальность на глобальную, но человек на хаотической стадии не может считаться вполне нормальным, и, не обратив внимания на консультанта, он вполне способен продолжить свое изложение в локальной модальности. Как все-таки заставить его переключиться, читатель может подумать сам, а может почитать дальше.
Стадия 2. Идентификация. На этой стадии человек осознает существование локальной и глобальной модальностей и, хотя вряд ли называет их для себя специальными словами, все же во многих случаях полусознательно отслеживает их во внешних ситуациях; в значительно меньшей степени это относится к его собственному поведению.
Для этой стадии характерна фиксация человека на одном из архетипов, то есть в каждый момент времени человек признает только один из двух способов рассмотрения объекта и на нем настаивает, отрицая другой; попытки окружающих навязать ему противоположную модальность рассмотрения или им игнорируются, или вызывают откровенное раздражение, воспринимаясь как досадные и совершенно неуместные. Например, фиксация на глобальном архетипе означает стремление человека говорить о чем угодно только в общем, очерчивать рамки, делать интегральные оценки и моментально терять интерес к любой теме, как только она начинает разворачиваться, обнаруживая детали, аспекты, подробности. Если попросить его конкретизировать свою мысль, он скорее всего не услышит вашей просьбы или ответит общими словами, или переведет разговор на другую тему — но в любом случае будет понятно, что вашим поведением он очень недоволен и считает его неуместным и бестактным.
Еще менее переносимым будет человек, фиксированный на локальной модальности: он будет топить вас в несущественных и утомительных деталях, считая их наиболее содержательной частью информации (честно говоря, по-другому ее излагать — например, обобщать или суммировать — он попросту не умеет). Если, не дождавшись от него существенных выводов, вы попытаетесь сделать их сами, он, скорее всего, скажет вам, что еще далеко не все существенное и первостепенно важное вам рассказал, а о многом даже и не упомянул, и делать какие бы то ни было выводы еще явно преждевременно. Если вы попытаетесь изложить ему что-либо в глобальной модальности, он немедленно вас перебьет и попросит уточнить многочисленные детали, не имеющие, с вашей точки зрения, никакого значения для существа дела — и если вы пойдете ему навстречу, то скоро вообще забудете, о чем первоначально собирались рассказать.
На этой стадии человек понимает, что включение как локального, так и глобального архетипа всегда означает необходимость определенной работы: глобальный архетип требует усилий для обозначения и описания целостного объекта, локальный архетип — для идентификации и описания детали в пределах объекта. Фраза: «Давайте определим предмет нашего разговора», — для этого человека вполне естественна, и он не считает, что она является пустой формальностью.
На стадии идентификации человек также придает существенное значение процессам локализации и обобщения, естественно возникающим при переходе модальностей от глобальной к локальной и обратно. Локализация это процесс выбора элемента или части в объекте, обобщение — обратный процесс, когда на основе изучения части делаются выводы о целом. Этот человек понимает, что чем больше усилий приложено для описания объекта (работа глобального архетипа), тем легче произвести в нем локализацию и найти по необходимым признакам нужный элемент или фрагмент: так, сыщик со стажем работы в данном районе по свежим следам легко отыщет преступника. С другой стороны, чем более детально изучен данный элемент и его связи с другими элементами объекта (работа локального архетипа), тем больше значимых выводов можно сделать на этом основании об объекте в целом. Например, для того, чтобы определить уровень развития страны, необязательно собирать сведения о ее национальном доходе, валовом продукте, товарообороте и т. д.; достаточно приехать в средний провинциальный городок и внимательно изучить жизнь его обитателей — выводы, которые сделает аналитик на этом материале, могут оказаться существенно точнее тех, которые предложит глобальная статистика.
На этой стадии наблюдается, по сравнению с предыдущей, определенная инертность в используемых модальностях, то есть человеку не так легко перейти от локальной к глобальной и обратно. Это означает, с одной стороны, образование существенной связи человека с соответствующими архетипами и, следовательно, способность совершать работу локализации (поиска и изучения части в пределах целого) и глобализации (оформления и изучения целостного объекта). С другой стороны, образовавшаяся с архетипом связь оказывается иногда все еще слишком непрочной, и тогда человек рискует оказаться на хаотической стадии, а иногда, наоборот, чересчур сильной, и тогда человек попадает к локальному или глобальному архетипу в рабство, будучи не в силах от него отказаться. Всем, вероятно, встречались люди, не способные сосредоточиться на главном, но неизменно растекающиеся по бесконечным деталям, — так выглядит рабство у локального архетипа; наоборот, рабство у глобального архетипа означает жизнь в постоянной абстракции, совершенную неспособность вовремя конкретизировать свои мысли и действия, найти точное время и место для приложения усилий.
Итак, на второй стадии происходит идентификация локального и глобального архетипов, то есть человек учится их распознавать и ощущать их влияние, но не в состоянии волевым образом ими управлять — в первую очередь потому, что это не приходит ему в голову. Поэтому он нередко оказывается некомплементарным по отношению к партнеру или ситуации, но не потому, что вообще не чувствует модальностей, а вследствие неумения включить нужную. Для него последнее не то, чтобы сложно, но как-то не приходит на ум, что это можно сделать.
И здесь впервые возникает достаточно тонкий вопрос: какова же комплементарная модальность? Как автор уже писал во введении к этой книге, комплементарность далеко не всегда тождественна синтонности, то есть использованию той же модальности, которую применяет партнер. Однако, в данном случае, локальной модальности, как правило, комплементарна локальная же — за исключением тех случаев, когда партнер, перечисляя детали, подводит вас к некоторому обобщению, ожидая от вас тем самым перехода на глобальный архетип. Например, две молодые матери, обсуждая достоинства своих детей, могут неограниченно долго комплементарно взаимодействовать в рамках локального архетипа: «А у моего такой дивный зубик вчера показался!» — «А у моей такой аппетит хороший ночью появляется!» С другой стороны, внезапный переход партнера на глобальную модальность в ходе диалога, долго тянувшегося под локальным архетипом, будет означать для меня резкое сворачивание беседы и недвусмысленное предупреждение о окончании темы. Если последняя к этому моменту была для меня исчерпана, то я восприму изменение модальности с облегчением, если же нет, то поведение партнера покажется мне некомплементарным: зачем же, в самом деле, ломать взаимный кайф?
С другой стороны, глобальной модальности иногда комплементарна локальная — так бывает, например, в случаях, когда один из партнеров находится в положении старшего и обрисовывает некоторые общие идеи и положения, другой — в позиции подчиненного или ученика поддакивает ему, приводя конкретные примеры, подтверждающие правоту партнера. Но здесь важно не ошибиться и не привести в качестве примера элемент из совершенно иного объекта — это может вызвать у партнера недоумение, раздражение или даже негодование. «Человек — царь Вселенной и должен всегда и во всем поддерживать порядок!» — «Вот даже и муравьи во всем слушаются своей матки», — вряд ли такое подтверждение своей мысли понравится первому участнику диалога.
Еще менее комплементарным будет возражение в локальной модальности, относящееся к элементу совсем другого объекта, чем имеет в виду человек, использующий глобальную модальность; осознанно или бессознательно используя этот прием, вы рискуете совершенно вывести партнера из себя. «Моя страна велика и могуча!» — «А меня в семье жена и дочь тоже очень уважают». Вообще, стараясь быть комплементарным с партнером, использующим глобальную модальность, нужно соблюдать большую осторожность, в частности, хорошо понимать, о каком объекте он ведет речь, и не пытаться этот объект изменить — такое поведение, то есть фактический перевод разговора на другую тему, подсознательно воспринимается как некомплементарное. Поэтому, например, употребление словечка «кстати» почти всегда чревато разрушением общения и взаимопонимания — даже если партнером выдерживается глобальная модальность. «Мне так плохо сегодня» — «У меня, кстати, тоже неприятности».
Резюмируя эти замечания о комплементарности и ее отсутствии, автор не хочет, чтобы у читателя создалось впечатление, что при всех обстоятельствах следует стремиться к комплементарным ответам (последнее, кстати, вовсе не означает, что вы согласны с собеседником и поддерживаете его: можно и возражать, и протестовать совершенно комплементарно). Некомплементарное поведение во многих случаях уместно, например, оно может служить ясным намеком на ваше существенное несогласие с партнером в ситуациях, где прямые возражения невозможны. Плохо, однако, когда некомплементарное поведение возникает вопреки вашим намерениям, но вы не можете его отследить и точно понять, в чем оно выражается. Автор надеется, что настоящая книга даст читателю много пищи для размышлений в этом направлении.
Стадия 3. Конкуренция. На этой стадии человек уже хорошо осознает локальную и глобальную модальности и учится ими во многих случаях сознательно владеть, то есть переключаться с локального взгляда на глобальный и обратно. Однако он в этом совсем не свободен, так как подсознательно в одних ситуациях предпочитает одну модальность, а в других — другую, причем подсознательные приоритеты существенно отличаются от сознательных, и какова логика подсознания, человеку непонятно. В целом у него возникает впечатление, что внутри него локальный и глобальный архетипы жестко конкурируют, вынуждая его порой к странному, нелогичному и неэффективному поведению, истинные причины которого от него скрыты.
С психологической точки зрения эти эффекты связаны с тем, что связь человека с архетипами возросла, он теперь лучше умеет ими пользоваться — а за пользование любыми инструментами приходится расплачиваться, в данном случае — большей зависимостью психики от настройки на соответствующие архетипы. Это означает, что настройка на данный архетип становится для человека чем-то большим, нежели временным состоянием внимания: у него формируются устойчивые программы подсознания, поддерживающие этот тип внимания, что, в свою очередь, ведет к общей перестройке психики. В частности, локальная и глобальная модальности, становясь устойчивыми и очень глубокими программами восприятия и поведения, подстраивают под себя и все остальные программы подсознания, причем делают это во многом по-разному. У человека возникает (и до поры до времени сохраняется) известная расщепленность психики, как будто в нем живут две личности, одна из которых смотрит на мир локально, подробно, обстоятельно, предметно, и соответственно формирует общие принципы мировосприятия, философию, этику, жизненные цели и ценности, а другая воспринимает мир, наоборот, глобально, целостно, отвлекается от несущественных подробностей в пользу главного, и в соответствии с этим строит свое поведение, воспринимает мир и формирует ценности и цели. И эти две личности могут иногда сильно отличаться друг от друга, толкая человека в разные стороны, пока он (на следующих двух стадиях проработки холистического архетипа) не научит их мириться, сотрудничать и в конце концов не соединит вместе.
На этой стадии наблюдается соперничество между локальной и глобальной модальностями: человек использует их попеременно, но плохо управляет моментами перехода, в результате чего его поведение нередко выглядит неконгруэнтным, то есть не комплементарным самому себе.
Для этой стадии характерно невнимание человека к интенсивности включения архетипа, которое ослабевает к моменту его естественного переключения на альтернативный. Например, описывая состав объекта по деталям, человек находится под сильно включенным локальным архетипом до тех пор, пока перечисляются существенные детали; когда же их перечень подходит к концу, интенсивность локального архетипа падает и он может легко смениться на глобальный, который, например, поможет человеку подытожить свое перечисление или перейти вовсе к иной теме. Не обращая внимание на силу активного в данный момент архетипа, человек зачастую переключает его на альтернативный очень грубо, создавая окружающим психологическую сшибку. Например, расспрашивая своего друга, вернувшегося из далекого путешествия, этот человек будет вперемежку задавать ему общие и конкретные вопросы, чрезвычайно мешая рассказу. «Ну скажи, тебе в целом понравилось? А какой там главный город? А тебе не было ОЧЕНЬ трудно? А проводники несли большой груз? А тебе не надоело так долго вдали от цивилизации? А плечи у тебя вечерами не болели?»
«Вообще я людей люблю, но каждого в отдельности презираю»; «Нет пророка в своем отечестве»; «Лучшее средство от любви с первого взгляда — взглянуть во второй раз»; «На Бога надейся, а сам не плошай» — все эти убеждения или жизненные позиции сформированы на третьей стадии проработки холистического архетипа, когда локальная и глобальная модальности входят в видимое противоречие друг с другом. Первый тезис с этой точки зрения не требует комментариев; второй понятен, поскольку в чужом отечестве, то есть далеко, пророк видится в целом, глобально, и его мелкие грешки и несовершенства незаметны, в отличие от слишком подробного локального взгляда, которым награждают его в родных краях; первый взгляд всегда общий, неприятные подробности не разглядишь, зато второй уже включает локальный архетип — и держись, романтическое очарование; на Бога надейся в целом, глобально — а сам не плошай в мелочах, локально, то есть в своей конкретной жизни — с точки зрения истинно верующего, позиция, не далекая от атеистической.
Все приведенные выше примеры как будто представляют глобальный аспект рассмотрения более легким и оптимистическим по сравнению с локальным. Однако часто бывает и наоборот: нередко жизнь человека (и целого народа) именно в целом мрачна, безотрадна, бесперспективна — но, вглядевшись в нее подробно, можно, тем не менее, обнаружить множество радующих душу деталей и обстоятельств, которые, несмотря на мрачный общий фон, дают человеку психологическую возможность существования. Так иногда бывает и на войне, и в больничной палате, и в голоде, и в холоде, и даже в предсмертные минуты.
Конечно, каждый человек, даже отдающий преимущественное предпочтение одному из двух конкурирующих архетипов, в некоторых ситуациях бывает вынужден использовать другой, и чаще всего это не причиняет ему существенных неудобств и вообще проходит мимо его сознания. Однако сказанное относится лишь к нормальной, не слишком напряженной работе психики. Как только мы выходим в область повышенной психологической значимости, например, приближаемся к больным местам человека, ситуация резко меняется. Здесь, в зоне повышенной психологической опасности, подсознание отдает отчетливое предпочтение одному из архетипов, практически не давая включиться второму или допуская его включение лишь на очень короткое время и на варварском уровне проработки. Почему так происходит, человеку объяснить трудно, но свобода в перемене модальностей здесь почему-то пропадает, или модальность, конкурирующая с основной, смотрится неубедительной, неуместной и ненужной — это и означает, что в конкурентной борьбе за психику в данной ее области одна из модальностей одержала решительную победу, и эта ее победа, как правило, стоит человеку очень дорого.
Первый пример — иррациональная фобия, заключающаяся в том, что человек панически боится опасности, характер которой ему неизвестен, или фобия, приближающаяся к этому типу, когда страх человека не совсем ему непонятен, но, во всяком случае, не имеет реального источника. Все попытки конструктивно отнестись к ситуации, выяснив подробности и детали опасности, ни к чему не приводят, поскольку подсознание настаивает на целостном подходе к проблеме («боюсь — и все») и категорически не желает углубляться в детали, оценивая их как не относящиеся к существу дела.
Второй, противоположный, пример — психологическое состояние женщины, которой по всему давно уже пора расставаться с партнером, но она никак не может набрать для этого достаточно оснований. Все факторы, свидетельствующие о бессмысленности и даже вредоносности дальнейшего совместного существования, уже собраны и проверены, и не один раз — но принять окончательного решения она почему-то не в силах. Причина, с точки зрения акцентуации архетипов, заключается в том, что она снова и снова использует локальный архетип, рассматривая свои конкретные обиды на партнера, проявления его равнодушия к ней и т. п. — но почему-то никак не включает глобальной модальности, что совершенно необходимо для того, чтобы подвести итог отношениям, или же вывод, который немедленно звучит при активизации этой модальности, представляется ей неосновательным. Почему так происходит — вопрос сложный, но ясно, что рассматриваемые модальности в данном случае явно не равноправны, а это само по себе служит тревожным сигналом нарушения психологического баланса.
Но в любом случае на третьей стадии проработки холистического архетипа для человека ясно, что локальная и глобальная модальности несовместимы, и в лучшем случае их можно ловко чередовать, но никак не совмещать друг с другом.
Стадия 4. Сотрудничество. На этой стадии согласования отношения между локальной и глобальной модальностями, можно сказать, складываются: человек учится культурно переключаться с одной из них на другую как при самовыражении, так и слушая других. Он чувствует, когда нужно от общего перейти к частному, чтобы обсуждение было содержательным, и когда, наоборот, детальная опись должна уступить место обобщению. Более того, на этом уровне обычно переход от целостного рассмотрения к локальному производится не методом «случайного тыка», а исходя из определенных содержательных соображений: например, человек овладевает искусством выбора удачного примера, содержательно иллюстрирующего и дополняющего общее положение. И наоборот, переход от локального к глобальному рассмотрению тоже становится культурным, то есть не вызывает у окружающих недоумения по поводу того, зачем вообще было необходимо локальное исследование: сразу становятся ясными его цели и результаты. Так звучит завершающий фрагмент речи опытного адвоката, перечислившего конкретные обстоятельства дела и теперь на их основе неумолимо подводящего суд к общему выводу о невиновности подзащитного.
После этого отношения между локальным и глобальным архетипами переходят на новую ступень: они соединяются вместе в матрешечном соединении, когда, например, сообщение человека имеет многоплановый характер и разные его планы имеют разные модальности; то же явление наблюдается и при восприятии.
Рассмотрим в качестве примера двуплановость, связанную с разделением сообщения на его смысл (то, что человек имеет в виду сказать) и значение (то, как оно непосредственно звучит). Тогда в матрешечном соединении можно различить две модальности: внутреннюю (психологическую) и внешнюю (социальную), и они могут различаться (а могут и совпадать). Широко распространен речевой прием, когда человек передает общий смысл частным примером, используя тем самым глобально-локальную матрешечную модальность: «Не верю в столоверчение» — здесь человек может иметь в виду не конкретный прием, использующийся на спиритических сеансах, а мистику (как он ее понимает) в целом, относя сюда и гадание, и магию, и астрологию, и религию. Наоборот, локально-глобальная модальность используется, когда человек не хочет прямо высказать конкретный смысл, предоставляя собеседнику самому догадаться о нем: «Не переношу праздников и праздности», — сказанная с эмоциональным нажимом, свойственным локальному архетипу, эта фраза безусловно заставит партнера напрячься: не он ли имеется в виду?
Аналогичные эффекты наблюдаются и при восприятии: глобально-локальная его модальность означает, что внешне человек внимателен к конкретному значению происходящего, но воспринимает его для себя весьма глобально — позиция духовного ученика, внимающего конкретным указаниям учителя. Наоборот, локально-глобальная модальность восприятия означает, что общие, иногда абстрактные вещи воспринимаются им лично-конкретно, хотя бы даже его собеседник совершенно не имел этого в виду. «Верблюды в пустыне могут долго обходиться без воды», — эта фраза, воспринятая в локально-глобальной модальности, может интерпретироваться человеком так: «Ты — совершенный верблюд, только и знаешь, что пьешь!»
Здесь происходит качественный скачок: человек учится видеть многоплановость жизни и внутреннего мира и совмещать различные модальности, располагая их на разных уровнях своего восприятия и поведения.
Эта многоплановость существует буквально везде, и один из самых ярких и доставляющих огромное количество неприятностей человеческому роду примеров тому — расхождение между тем, что человек имеет в виду сказать или сделать, и тем, что он фактически (с точки зрения окружающих) говорит и делает.
Существует, как уже упоминалось выше, два качественно различающихся уровня коммуникации: первый находится во внутреннем мире человека и содержит то, что может быть названо внутренним, или психологическим, смыслом сообщения (или действия), — это то, что человек на самом деле собирался сказать или сделать; на втором, внешнем уровне, находится то, что может быть названо социальным значением сообщения, — это та информация, которую человек фактически транслирует вовне и которая воспринимается окружающими. Как правило, не только смысл и значение сообщения сильно расходятся — нередко различаются и их модальности, и если человек это замечает, то он может этим эффективно пользоваться, лучше понимая окружающих и тоньше воздействуя на них; если же не замечает, то нередко пропускает или искажает существеннейшую информацию и становится весьма неадекватным в выражении своих чувств, мыслей и намерений.
Неопытный в психологическом отношении человек, как правило, либо считает себя абсолютно прозрачным для окружающих, приписывая им априорное полное знание его мыслей и чувств, либо, наоборот, мнит себя абсолютно непроницаемым черным ящиком, относительно которого никто ничего сказать не может. Ни то, ни другое не соответствует истине: мы, с одной стороны, воспринимаем человека по значению его сообщений, но, с другой стороны, в какой-то мере чувствуем (непосредственно, эмпатически ощущаем) и смысл того, что он на самом деле хочет нам передать.
Но нередко смысл и значение существенно расходятся, и не только по причине того, что человек плохо умеет переводить свое сообщение с внутреннего языка на внешний. Иногда причиной такого расхождения является скрытое нежелание человека адекватно передать внутренний смысл — например, если последний его в глубине души не устраивает, то есть если у человека есть и противоположное мнение, но в данном случае оно вытеснено в подсознание и может бороться за свои права лишь косвенными методами. Одним из таких косвенных методов является искажение внешнего значения сообщения либо самого по себе, либо через навязывание ему чуждой исходному смыслу модальности. Например, в одном из эпизодов книги о Мэри Поппинс папа, очень благодарный в глубине души своим детям, но в то же время считающий их поведение не укладывающимся в необходимые социальные рамки, высказывается так: «День-деньской я надрываюсь на работе, чтобы вас прилично воспитать, и вот как вы меня отблагодарили!.. Стыд и срам! Не знаю, смогу ли я вас когда-нибудь простить! Но, конечно, я постараюсь. Постараюсь изо всех сил!»
Такого рода расхождение между модальностями внутреннего и внешнего смысла сообщения может, как видно из приведенного примера, использоваться человеком вполне органично, создавая нужный и по сути целостный эффект, и в этом смысле автор и употребляет выражение матрешечное соединение модальностей, имея в виду единое многоуровневое сообщение или действие, различные уровни которого имеют различные модальности. Используя этот прием, человек может одновременно использовать казавшиеся на предыдущей стадии несовместимыми модальности, достигая иногда совершенно неожиданных результатов.
Как же может выглядеть матрешечное соединение локальной и глобальной модальностей, и насколько оно распространено? В скрытых и явных конфликтных ситуациях расхождение между психологической и социальной модальностями — жесткое правило, исключений из которого практически не встречается. Представим себе, например, жену, недовольную в целом своим мужем, но пытающуюся это обстоятельство от него скрыть. Ее недовольство носит глобальный характер, но, не желая получить неприятный разговор, она старается быть как можно более конкретной, сужая свой упрек: «Ты сегодня не заехал к Джоан», — здесь на внешнем уровне очевидна локальная модальность. Но психологически она имеет в виду, что ее муж никогда не выполняет никаких ее просьб — и именно так он воспринимает ее слова, как бы не замечая всей их фактической конкретности. — «Ты никогда не бываешь мной довольна», — вяло огрызается он в очевидно некомплементарной глобальной модальности, если смотреть на уровне внешних значений, но совершенно комплементарно психологическому смыслу ее сообщения.
Рассмотренный диалог был, таким образом, некомплементарен по внешнему (социальному) смыслу, но комплементарен, хотя и неприятен, на психологическом уровне. Однако многие люди ведут себя неадекватно в совершенно не конфликтных ситуациях, как будто намеренно меняя местами локальную и глобальную модальности. Ниже автор в качестве примера приводит вопросы, с которыми окружающие обращаются к такому человеку (левый столбец), и то, как он слышит их внутри себя, то есть на психологическом уровне (правый столбец):
| — Ты меня понимаешь? | — Ты когда-нибудь что-нибудь способен понять? |
| — Ты придешь сегодня к нам в гости? | — Ты придешь к нам хоть когда-нибудь? |
| — Похоже, ты сегодня устал. | — Ты всегда хил до невозможности. |
| — Неужели ты действительно так думаешь? | — Неужели ты вообще способен думать? |
| — Какие красивые у тебя сегодня сережки!! | — Как безобразно у тебя все остальное! |
В приведенных примерах вопросы задаются в локальной модальности, но наш герой слышит (точнее, интерпретирует) их в глобальной и отвечает, естественно, на то, что слышит внутри себя, приводя своего собеседника в большое смущение или раздражение (варианты ответов нашего героя, равно как и возможную реакцию его собеседника, автор предлагает вообразить читателю). Не реже, впрочем, встречаются и противоположные переводы глобальной модальности в локальную:
| — Ты вообще ко мне хорошо относишься? | — Тебе нравятся мои глаза? |
| — Как ты поживаешь? | — Тебе хватает денег на жизнь? |
| — И что ты собираешься делать? | — Ты, наконец, последуешь моим советам? |
| — Где бы мне одолжить небольшую сумму? | — Ты не мог бы мне одолжить? |
| — Нравится мне тут одна барышня... | — Я собираюсь закрутить роман. |
И снова автор предлагает читателю в качестве полезного упражнения представить себе возможные ответы нашего героя на так воспринятые вопросы собеседника и реакцию последнего.
Другой типичный пример матрешечного соединения модальностей представляет двуплановая модель психики, состоящая из подсознания (скрытый, или внутренний план) и сознания (внешний план). Мы будем сейчас говорить не о глубинной части подсознания, всегда скрытой от человека, а о поверхностной его части, то есть о том, что недавно было (или скоро, возможно, окажется) в центре внимания человека, а сейчас временно из него вышло, оставшись как бы на периферии сознания. О таком способе восприятия говорят, употребляя выражения «краем глаза», «полусознательно», «не очень отдавая себе отчет в том...», «смутно чувствуя...» и т. п. Эти метафоры сходятся в представлении о том, что восприятие человека подобно видению глаза: есть центральное, как бы наиболее выделенное пятно (центр) видения, где оно наиболее четко, — видение здесь определяется сознанием, — и есть обширная периферия, где видение неотчетливо, но образует весьма существенный фон, — это видение подсознания. Во многих случаях сознательное и подсознательное видения дополняют друг друга, создавая вместе единый образ, но при этом их можно рассматривать и как независимо и относительно автономно существующие, причем модальности, которые избирают сознательное и подсознательное видения, часто различны, что может приводить как к весьма конструктивным, так и разрушительным результатам — в зависимости от того, как человек пользуется этими эффектами.
Как, например, лучше рассматривать картину? Естественный способ рассмотрения заключается в том, что сознание путешествует по различным ее деталям и фрагментам (локальная модальность), в то время как подсознание держит общий взгляд, то есть удерживает ее в целом (глобальная модальность). Можно, однако, действовать и наоборот: выделить в картине какую-то наиболее значимую деталь, как бы центр картины (например, глаза героя), и закрепить на ней свое сознание, а все остальное рассматривать мельком, невнимательно, полусознательно, обращая максимальное внимание на соотнесение прочих деталей с центром, то есть воспринимая их как некоторый фон, на котором этот центр осуществляет свое царственное бытие.
В своем поведении человек очень ярко манифестирует не только свое сознание, но и подсознание. Содержание подсознания просачивается через особенности речи, интонации, а также проявляется в жестах и вообще во всем телесном поведении человека (последнее в научной литературе, особенно психологической и филологической, чаще всего называют невербальным, исходя, видимо, из какого-то странного представления о политической корректности — а может быть, почитая слово «тело» неприличным для настоящей науки?). Итак, матрешечное соединение модальностей очень выразительно проявляется при рассмотрении восприятия и поведения человека с точки зрения дихотомии (разделения) сознание-подсознание. Ниже приведены некоторые примеры.
Общая негативная установка. На уровне подсознания у человека в глобальной модальности звучит некоторое неопределенное «не хочу», «не нравится», «не то». Неважно, с чем связана эта установка подсознания — может быть, сегодня оно, проснувшись, встало не с той ноги, или привиделся сон, что конкуренту удалось получить соросовский грант — но, как говорится, на этом оно стоит и просто так уходить не собирается. В то же время сознанию приходится заниматься разнообразными актуальными делами, в том числе в самой что ни на есть определенной локальной модальности отвечать на жизненные запросы, например, подбадривать детей, собирающихся в школу. Как будет выглядеть в данном случае матрешечное соединение? Очевидно, давая в целом правильные необходимые указания, человек будет нажимать на частицу «не», отмечать скорее недостатки, чем достоинства детей, и делать чересчур далекие выводы об их характере, дальнейшей судьбе и двух-трех поколениях предков. В его телесном поведении можно будет отметить перекресты рук и ног, отрицательное покачивание головой, грустное или даже скорбное выражение лица, не соответствующее текущим указаниям типа «немедленно вымой уши», «не забудь бутерброд», «затяни шарф повыше», так что у детей появится смутное ощущение виноватости перед родителем неизвестно за что.
Этот прием может также с успехом применяться начальником по отношению к подчиненным, так что, выйдя из его кабинета, они будут ощущать неопределенное беспокойство: в чем-то они несомненно провинились, но в чем? Видимо, чтобы искупить свою вину, нужно работать еще лучше и самоотверженнее!
Вариации. В этом примере локальная установка принадлежит подсознанию, которое удерживает некоторый фиксированный элемент, а сознание, находясь в глобальной модальности, накладывает его как образ на внутреннюю или внешнюю реальность. В первом случае говорят о вариациях на заданную тему, во втором, например, о поиске идеала или воплощенной идеи. Здесь важно то, что исходный элемент человеком осознается очень слабо и туманно, но для подсознания совершенно конкретен, являясь, например, частью определенной ситуации, когда-то пережитой человеком, но давно им забытой. И этот элемент, прорываясь в сознание, является ему в глобальной модальности как тот или иной законченный образ, возникающий в жизни человека и вызывающий у него неадекватно сильные эмоции, в диапазоне от радостного узнавания (неясно, чего) до тотального неприятия или отвращения — опять-таки, по видимости беспричинного. Различного рода немотивированные глобальные оценки как отрицательного («а вот не нравится мне этот тип — и все тут»), так и положительного свойства чаще всего имеют именно такое происхождение.
Для творческого человека подобная ситуация может явиться неисчерпаемым источником вариаций на заданную в подсознании тему; таковы, например, многие рассказы Э. Хемингуэя, сюжетом которых является поражение мужчины в борьбе за свою мужскую самореализацию как бесстрашного воина, охотника и т. п., наносимое коварной рукой близкой и красивой, но эгоистичной и недалекой женщины. При этом художник создает каждый раз новую, целостную картину, но ей соответствует в его психике один и тот же отдельный определенный ее элемент.
Для обычного человека, склонного не столько творить реальность, сколько искать ее во внешнем мире, описанная фиксация подсознания на определенном элементе забытого переживания может привести к постоянным поискам законченных ситуаций и сюжетов, соответствующих этому элементу, и чем менее он закончен сам по себе (о чем человек, естественно не подозревает), тем менее удачными получаются соответствующие внешние сюжеты. Таково происхождение большинства разрушительных сюжетов, которые в целом по жизни складываются в сюжет законченного неудачника — если не предпринять специальных мер, связанных уже не с внешней деятельностью, а с осознанием внутреннего пространства человека. При этом не имеет значения, положителен или отрицателен этот фиксированный элемент подсознания, а важно то, что он сам по себе как бы вырван из глобального контекста, то есть не представляет собой целостного объекта. Например, он может представлять собой образ прекрасной царевны, которую человек когда-то неожиданно встретит. И он действительно ее встречает, и на какое-то время она кажется ему царственно-прекрасной — но что с ней делать дальше, например, после женитьбы? Сказка об этом умалчивает («Стали жить поживать, добра наживать» — слишком неопределенно-глобальное указание), и соответственно жизненный сюжет перестает управляться и распадается, — с тем, чтобы повторяться снова и снова, все более снижая свой уровень, пока человек в поисках причины своих неудач не обратится внутрь себя и не попытается достаточно глубоко заглянуть в свое подсознание, на уровень своих истинных жизненных установок, и не разберется в прямых противоречиях между ними. Одним из результатов этих противоречий может быть описанная замена локальной модальности фрагмента подсознания на глобальную модальность жизненного сюжета, что чаще всего ведет к большим недоразумениям и сбоям, но для человеческого поведения более, чем типично.
Стадия 5. Синтез. На этой стадии человек уже не противопоставляет модальности локального и глобального архетипов, как это происходит на третьей стадии, и не сочетает их на разных уровнях, как он делает это на четвертой, но как бы одновременно ясно видит и объект, и элемент, то есть сочетает локальное и глобальное видения, хотя акценты при этом может расставлять по-разному, в зависимости от своего желания и потребностей. Понятно, что для того, чтобы дойти до этой стадии, нужно хорошо изучить объект и пройти все предшествующие стадии проработки холистического архетипа — по крайней мере, на материале данного объекта. Впрочем, полученный опыт поможет человеку и при рассмотрении иных объектов.
Синтез локальной и глобальной модальностей происходит сам по себе, когда человек перестает думать о том, какую из них он в данный момент использует, настолько совершенно он учится ими владеть и их комбинировать друг с другом на четвертой стадии. Когда и локальный, и глобальный архетипы проработаны до профессионального уровня, когда изменение в любой части естественно воспринимается человеком как изменение в объекте в целом, и когда любое глобальное качество легко обнаруживает своих локальных носителей, когда связность объекта поднимается до такой степени, что любая его часть связана со всеми остальными многими связями и бросает на них ощутимый отблеск, в восприятии человеком объекта происходит качественный скачок и он больше не нуждается в разделении для себя локального и глобального взглядов: они перестают различаться, поскольку через каждый элемент просвечивают все остальные и весь объект в целом, а при любом взгляде на объект отчетливо видны все элементы и их связи друг с другом.
Сказанное не означает, однако, всеведения и отсутствия проблем, связанных с объектом: многие из них остаются, но приобретают совсем иное звучание. В частности, объект делается гораздо более послушным для человека и как будто сам охотно идет на сотрудничество с ним: мурлычет, если все в порядке, подставляет ушко для почесывания, исправно пользуется ящиком с песком и бескомпромиссно ловит мышей.