На десятой просто закрыл книгу
Начинается произведение с эпизода, когда пьяных салабонов привозят на вокзал в Грозном. С первого абзаца - неправда. На вокзал в Грозном сроду никого не привозили - он был разбит в первый же день войны вместе с Майкопской бригадой. Пополнение доставляется либо на Ханкалу, либо на Северный. Во-вторых, в Российской армии нет пьяных салабонов: первые полгода не то что водку не пьют - не спят, не едят, и не дышат. Только по морде получают.
Дальше веселее: "Главное, сохранили оружие". На войну привозят без оружия. "Встречающего офицера на пыльном перроне тоже нет". Ни одна колонна не отправляется без старшего. Тем более с молодняком. "Пацанов внутри БТРов развезло, тошнило. Пацаны вылезли на броню, на воздух..." Ни один "пацан" не решает, едет ли он на броне или в броне. Есть сектора наблюдения и сектора обстрела. "Эти чертовы грузовики нас только тормозят. Они впереди колонны". Ни одна колонна не строится так, что впереди идут грузовики с бочками, а сзади - прикрывающая их броня. К тому же грузить соляру бочками перестали году так в сорок пятом - есть такая штука, как "наливник". "Отъехали на сто километров...Еще и гор не видно, а уже проблема" - из Грозного некуда ехать сто километров, только в горы. И горы видно отовсюду, равнинная Чечня в ширину от силы километров двадцать. От Грозного до Бамута час пути. А Бамут - это вообще предгорье. "Мелкие фигурки, стоя возле колонны, трясли автоматами". Мелкие фигурки, провоевав год (об этом есть упоминание в романе) видимо, так и не поняли, что в современной войне один закон: кто невидим, тот и живет. Быть увиденным - быть убитым. А в горах - кто выше, тот и прав. Ситуацию, когда боевики спускаются к колонне, вместо того, чтобы расстрелять её из зеленки, нельзя назвать даже гипотетической. "В грузовике тем часом разыгралось полнейшее безобразие. Четыре, пять, семь голых жоп вдоль борта!" Бог ты мой, это о чем вообще? Носильщик на вокзале в Грозном... Без комментариев.
Ну и так далее. Разбирать все несуразицы "Асана" бессмысленно, потому что они не то чтобы "встречаются" - роман на них построен полностью. Соприкосновения с реальностью в "Асане" нет ни единого.
Понятно, что писал Маканин не о Чечне. И даже не о войне в целом. А о человеке на войне. Но для исследования тему надо представлять хотя бы приблизительно, а Владимир Маканин не знает не только чеченскую войну - он не знает войну вообще.
Психология этой войны менялась с каждым годом. Точное время действия необходимо, потому что именно оно дает картину взаимоотношений сторон.
Но здесь оно неопределимо. Если в самом начале войны колонны еще действительно блокировали безоружной толпой, то к девяносто шестому их уже только расстреливали. Тогда откуда взялись эти детсадовские боевики, совершенно беспомощные в войне, и к русским солдатам относящиеся как к хулиганистым шалопаям - подумаешь, задницу в лицо сунули? Это на Кавказе-то. Отношение между противниками в то время отлично продемонстрировал Хаттаб, под Ярыш-Марды уничтоживший именно такую колонну центроподвоза. Полностью. Без пленных.
Смешать все это в кучу - примерно так же, как перенести Харьковский котел и повальное отступление в апрель сорок пятого.
Совершенно непонятно, кто такой майор Жилин. Зампотыл - но зампотыл чего? Полка? Не велика шишка, такого только в соседнем селе пару барыг и запомнило бы. Но Жилина знает каждый носильщик в Грозном. Население Чечни на тот момент составляло примерно миллион четыреста тысяч. Значит, Жилин - зампотыл ОГВ? Но это генерал. А какие могут быть интересы у российского генерала с нищим чеченским носильщиком - причем настолько тесные, что аж до фамильярности - "Сашик будет недоволен"? То же самое, как если бы Абрамович продавал бензин таксистам на Казанском вокзале.
К тому же в 96-ом у боевиков уже не было техники. А заправить "Нивы" и "Жигули" в нефтяной республике можно было на каждом перекрестке - самопальные "самовары" торчали через сто метров. Бензин назывался "Аи-50" и даже "Аи-35".
В "Асане", как и в "Кавказском пленном", опять проявляется легкая гомосексуальная линия. Возможно, где-то и есть длинноволосые шелковистые солдаты с томным взглядом, не знаю. "Не было у нас" не значит "не может быть в принципе". Хотя мой опыт трех войн подсказывает, что человек, пробывший в окопах сколь-либо продолжительное время, скорее превратится в животное, чем в тонко чувствующую натуру, любующуюся на закате волосами противника.
Война страшна не тем, что там отрывает руки-ноги. Она страшна тем, что там отрывает душу. Налет цивилизации очень тонок и способность чувствовать красоту (навык под огнем абсолютно бесполезный) уходит первой, и возвращается одной из последних, спустя года.
Дело-то не в построении колонны. И не в мобильниках. (Ещё одно чудо. Советская власть пришла в республику году так в 2002-2003, до этого там не то, что сотовых вышек - света, газа, телевидения и обычного-то телефона не было. Да и потом, у кого в 96-ом мобильники были хотя бы в Москве? А у кого были, наверняка помнят трехзначные счета, в которые эта услуга тогда обходилась).
Дело в непонимании психологии войны в принципе. Поведение героев ложно и противоречиво, потому как изначально ложны предпосылки. Сама ситуация невозможна в принципе. Если у Эйнштейна скорость света была бы минус три метра в секунду, все его дальнейшие вычисления не стоили бы и гроша.
"Асан" мир полностью искусственный, высосанный Валидимром Маканиным из пальца от начала и до конца под свои потребности. Но придуманные миры интересны тогда, когда они носят черты реальных. Жилин же существо не менее сказочное, чем Грифон или Кетцалькоатль.
Примерно такого же уровня исследование мог написать марсианин, посмотревший мульткомиксы "Футурамы" и решивший, что Землю населяют разумные роботы, говорящие омары, циклопы и трехметровые зеленые осьминоги в скафандрах.
Зачем давать конкретные временные и географические привязки своим фантазиям? Ведь, условно говоря, Чечню можно назвать Мордором, Грозный - Нарнией, а Бамут Гриффиндорфом. И проблем бы не было. "Властелин колец" или "Трудно быть Богом" никто не обвиняет в нереальности.
Погибшие люди - не тесто для выпекания литературных пирожков. Которые можно "на базаре потом по рублю продавать". Эти люди были. Они жили и умирали. На войне, которую затеяла наша страна, благополучно от этой войны самоустранившись. И не желающая знать о ней до сих пор. До сих пор предпочитающая правде выдумки о том, какой она эту войну хотела бы видеть в книжках.
О таких событиях как Гулаг, Великая Отечественная, Чечня, Норд-Ост, Беслан, можно говорить либо только документально, либо максимально правдиво. Либо не говорить вовсе.
Да, в Чечне воровали и продавали все что можно. Все кто мог. Да, интенданты крали эшелонами на всех войнах. Но никогда они не были богами войны. И всегда их чморили - как свои, так и противник. Всегда эти сделки проходили неприязненно. Воин вызывает больше уважения, чем шестерка-торгаш, крысятничающая у своих. А уж тем более на Кавказе.
Если так, как Маканин написал о Чечне, написать о Колыме, можно создать примерно следующее. Тридцать седьмой год. На ключ Дусканья прибывает баржа с осужденными по 58-й статье. Все политзаключенные пьяны. Сопровождавшего их НКВДшника высадили в Магадане с аппендицитом, нового дать забыли, и этап пришел бесконвойным. Его встречает работник АХЧ с местным вольняшкой, который подрабатывает носильщиком. Политических пересаживают на машины и так же без конвоя отправляют на Серпантинную на расстрел. По дороге этап блокируют сотрудники НКВД, которые сидят в кустах и орут, что все перережут. В ответ враги народа показывают им голые пятые точки и гогочут. Разрулить ситуацию бросается повар из лагпункта, который продает одновременно и охранникам и зэкам еловый отвар. По дороге повар убивает одного из НКВДшников, но те прощают ему убийство, потому что убитый был неприятным человеком. К тому же повар заплатил за него три чана отвара. В итоге "бог лагерей", используя связи и отвар, решает все проблемы.
Тот, кто хотя бы по диагонали читал Шаламова и Гинзбург, понимает, что это - полный бред.
Жаль, что уже практически естественно место национальной трагедии заняла снятая или написанная об этой трагедии фальшь. Жаль, что эта фальшь получает премии, пропагандирующие себя именно как национальные.
Что мы осмысляем (и осмысляем ли) и что мы хотим осмыслить из своего прошлого? Хотим ли мы его знать или по-прежнему хотим питаться своими же сказками? Хочет ли моя страна знать, как именно и за чтоименно погибали люди? Или предпочитает думать, и те и те погибали за соляру? Война - это купи-продайка? Или это все же было столкновение двух взаимоисключающих систем мировосприятия? За что она вручает премии? За выдумку или правду?
Даже если отвлечься от фактологических неточностей, то почему-то никто не говорит о том, что написан роман слабо. Левой ногой за два часа. Язык бедный, текст - сырой.
Жаль, что событием культуры становится событие, а не культура. Жаль, что обсуждается не произведение, а его эквивалент в виде самой дорогостоящей премии.
Безусловно, "Асан" найдет и своего читателя и своего почитателя. Владимир Маканин, безусловно, инженер человеческих душ.
Но все-таки не надо оценивать "Асан" как произведение о Чечне. Это фэнтэзи о войне на тему "Чечня". Весь роман - представления автора о том, как он представлял бы войну, будь она такой, какой ему хотелось бы её описать.
Да и про бога Асана в Чечне никто никогда не слышал. Там ислам.
А в остальном роман, конечно, безупречен.
Роман рассказывает о событиях второй чеченской войны начала двухтысячных. Главный герой, военный строитель майор Жилин, в Чечне еще с начала 90-х. Был знаком с Дудаевым, после штурма Грозного стал заведовать ханкалинским складом, распределяющим для войск горючее, продукты и амуницию. Имея товарно-денежные отношения с чеченцами и связь со многими полевыми командирами, Жилин крутит бизнес, выгодный обеим воюющим сторонам: боевики получают бензин, федералы – возможность беспрепятственной проводки некоторых колонн. Роман показывает договорный характер войны, в которой кровь рядовых участников конвертируется в деньги и взаимные уступки. Ведется игра, бессмысленно жестокая снизу и корыстная наверху.
В центре романа – майор Александр Жилин, заведующий складами с горючкой в Чечне. Он неплохо обосновался в самом эпицентре чеченского конфликта. Жилин не просто заведует складами, но и вполне легально ведет свой бизнес: берет «десятину» с каждой отправленной партии бензина, а потом продает за хорошие деньги и нашим и вашим. Мало-помалу в зависимость к Жилину попадают и федеральные войска, и чеченские боевики, и местные крестьяне. Он – бог войны, двигатель процесса. Едва ли кто может покуситься на жизнь или репутацию майора, ведь никогда не знаешь, когда грянет беда, а у него всегда найдется пара-тройка бочек отменного бензина. На складе у майора работают не погрузчики, а краснолицые, запыхавшиеся солдаты, у которых одна отрада – хотя бы не стреляют. Однажды майор находит двух контуженных солдат, Алика и Олежку, которые отбились от военной части и боялись расправы. Жилин знает, как им помочь, но на войне бесплатного сыра не бывает: вначале отработайте, что положено. Неожиданно для себя майор так привязывается к своим контуженным, которые доставили ему немало хлопот, что ночь перед разлукой Жилин переживает особенно глубоко. Под утро он везет солдат к колонне, но по дороге погибает под шальными пулями Алика, который из-за контузии терял самообладание при виде пачки денег.
Книга написана простым, разговорным языком – языком вояки Жилина. С первых же глав на читателя наваливается скользкое, мерзкое чувство отвращения к тому, что происходит там, в Чечне, куда страна отправляет молодых, лучших своих сыновей. А тут еще этот продажный Жилин, возомнивший себя чуть ли не королем в неназваном королевстве. Однако постепенно, как бы со стороны, автор добавляет новые и новые штрихи к облику своего главного героя. Приходит осознание, что и майор – такая же пешка войны, брошенный здесь на произвол судьбы и который под угрозой военного суда и грозящих расстрелом боевиков пытается спасти оставленное на его попечение оружие и солярку. Да, оружие растащили, склады разграбили, но майор неожиданно понимает, что добиться уважения и власти можно одним способом – продавая (нет, не оружие – слишком опасно) горючку. Пусть есть оружие, но без горючки война умирает. К концу романа образ Жилина все более и более укрупняется, и наконец читатель видит, что именно Жилин и руководит этой войной, что он придает ей стабильность, уравновешивая противостояние горцев и федералов. Именно он, обладая властью бензина, может выручить обреченную колонну зеленой солдатни, вытащить из чеченской ямы пленного русского, спасти репутацию офицера.
Но наиболее ярко Жилин проявляет себя после встречи с контуженными солдатами Аликом и Олегом. Помогая им, выручая их, он вдруг понимает, что сроднился с ними. Теперь это не просто солдатня – это его дети, которых он просто обязан вытащить из этой войны. Взаимоотношения Жилина с «шизами» придают облику майора мощное, полновесное звучание, они вскрывают глубокие, вневременные, библейские мотивы в романе «Асан». Майор Жилин, который с высоты своего пьедестала, «король в своем королевстве» спускается, чтобы помочь никому не нужным, полусумасшедшим солдатам, начинает ассоциироваться даже не с отцом, а со Христом, который оставил свой небесный пьедестал, чтобы спасти обреченное человечество. В этом контексте итог романа закономерен: Жилин гибнет под пулями спасаемых им солдат. При этом облик Жилина выходит за рамки обыденности, превращаясь в древний, навеянный войной миф об Асане – боге войны. Жилин в понимании горцев становится этим Асаном, но и противопоставляется ему тем, что «не хочет крови», но отдает свою кровь. В известном смысле Жилин противопоставляется и герою «Победителя» - лейтенанту Плетневу, который не может вырваться из лап кровавой машины войны – она подминает лейтенанта под себя, в то время как Жилин находит свое место в войне, может воздействовать на нее, менять ее ход, благодаря чему спасает жизни сотен солдат.
Чем книга примечательна
Роман Маканина написан странным, подпрыгивающим, мучимым нервным тиком языком. Вероятно, это признак авторской искушенности. Простой человеческий язык сразу выдал бы определенную беспомощность текста. Маканин всегда был нарочито странным автором. У него хорошо получались интеллигентские драмы с налетом фантасмагории, но сейчас-то он пишет про недавнюю, неостывшую войну! Выдумай он пусть даже не параллельный мир и не другую планету, но хоть российскую провинцию с условным названием, метафору реальных событий – какие могли быть претензии? Но ему важна актуальность, он намерен рассказать правду про «войну, которой вы не знаете», как обещает аннотация, и у него настоящая география: Грозный, Ведено, подлинные имена: Трошин, Басаев. На этом фоне никакие стилистические изыски не скроют малую осведомленность писателя в простых вещах. Он плохо представляет себе горы, технику, чеченский характер, военных людей, армейские порядки. Не способный убедительно фантазировать, он все время прокалывается на неизвестных ему реалиях. Роман начинается с того, что с поезда сгружают в дымину пьяных «новобранцев»: с оружием! без офицеров! даже не контрактников! («только что призванных»). Два сержанта тут же закидывают их в грузовики и везут на убой (только главный герой сможет спасти «новобранцев» от остановивших колонну боевиков). Похоже, что автор общался с ветеранами, но не смог отличить быль от байки с преувеличениями, обыденность от исключительных обстоятельств. Исключительное нигде не оговаривается, зато есть некоторое незнание обычного. Вот упавшего на дорогу «чуть не задушила трансмиссия». Это как? Или вот герой радуется, что его грузчики надели рукавицы: «ногти не поломают». Маканин не знает, что рукавицы нужны, чтобы кожу не содрать. Еще он, например, думает, что строитель сам занимается проектированием дома. Он не пробовал подняться на склон ущелья, и не знает, что мобильник не берет в горах сеть. Но это мелочи, куда важнее, что Маканин не понимает и не видит живых людей – он их конструирует. Ему и здесь надо соригинальничать: узнаваемый человеческий тип изобразить не в силах, зато может придумать «чудика», вроде контуженного рядового, то и дело кричащего: «Присяге верен!», или болтливого генерала, свихнувшегося на чеченской истории, или капитана-сталкера, умеющего выводить колонны из любых засад.
Если отрешиться от регулярно проскакивающей фальши (главный фальшак заложен в самом сюжете о военной логистике: один жуликоватый майор там всю Чечню снабжает – ну, да замнем эту условность), роман вполне можно читать. Его интересно читать: есть незаурядная фабула, напряженный сюжет, отрывистый язык позволяет катиться по страницам быстро. К сожалению, сопереживать героям не удается – тон романа вообще холоден, а главные действующие лица либо жалкие, либо сволочные. Главный герой вообще воли чувствам не дает, хотя и отец у него там приезжает, и жене он по ночам звонит, про дом и про дочку спрашивает, и к контуженным бродячим солдатикам у него странная нежность с характерным для Маканина легким гомосексуальным привкусом. К тому же, по сути, этот майор Жилин – наживающийся на общем горе делец, проще говоря, ворюга и государственный изменник. А то, что он там жизни временами спасает, так тоже небескорыстно. К нему ни сочувствия, ни неприязни не почувствовать, но он понятен; в нем ничего особенного нет, но он регулярно рискует жизнью ради того, чего все хотят: «Я вернусь с войны к жене и взрослеющей дочери как-никак с прибытком. Семья… Хороший дом у неназываемой большой нашей реки… Дом с землей… С садом… Со спуском к воде… И еще там тихая заводь для мощной моторной лодки.
– Мы средний класс, – будет со спокойным удовольствием говорить соседям моя жена».
В последней трети роман ощутимо пробуксовывает на болтовне, повторах, на сюжетах второго плана… Смысл чтения все более расплывается, и тогда автор старается его выделить, проговорить чуть не прямым текстом. В такой войне можно положиться только на деньги – вот о чем, по большому счету, говорится в романе. Действуют только договоренности, связанные с деньгами. Легко убить, очень просто предать – но только не при передаче денег, они – святое! Контуженный солдат, чудом не убивший торгового майора до смерти, оказывается, в ненавистную пачку денег стрелял! – эта нехитрая символика разжевывается автором раз за разом, на многих страницах. Но мало того, Маканин на том же самом буквальном приеме, с тем же самым солдатиком, строит трагическую развязку. Она сделана действительно умело, сильно, эмоционально. Беда только в том, что развеивая официальную мифологию войны («борьба за независимость», «противодействие сепаратизму», «контртеррористическая операция»), Маканин изобретает собственный сомнительный миф. Ему мало констатации, что «армия жила рынком, раз уж не могла жить дисциплиной. Без рынка, без стоимости каждой бочки воинские части, как волки, вырывали бы горючку друг у друга». Он переводит роль денег в деле примирения народов в какую-то сакральную плоскость. И может быть, он даже и прав. Только людьми торговать все равно нельзя.
БЕЛАЯ ГОЛУБКА КОРДОВЫ
Сага о белых голубках
Седьмой по счету роман российской писательницы Дины Рубиной эксплуатирует, казалось бы, беспроигрышную тему – жизнь и мнения блестящего авантюриста, профессионального «фальшивокартинника» Захара Кордовина. Интересующимся интеллигентам будет приятно узнать детали написания полотен, как взятые из истории, так и чисто практические; скучающие эстеты обрадуются замысловатым описаниям пейзажей и архитектуры самых разнообразных стран; широкая же публика будет с восторгом следить за пляшущим вприсядку – или, точнее, вприпрыжку – сюжетом. В самом же главном герое, несмотря на фонетические расхождения в звучании фамилий, легко узнаются черты великого, если не величайшего, комбинатора русской литературы. Захар Кордовин относительно молод – ему нет сорока, он талантлив, если не гениален, пользуется впечатляющим успехом у женщин, с легкостью заводит друзей, сам их при этом друзьями не считая, и, главное, полностью поглощен идеей. Эдакий мошенник, мошенничающий не выгоды ради, а удовольствия для. И быть бы ему Остапом Бендером XXI века, кабы не некоторые нюансы, позволившие критикам назвать творение Рубиной «арт-детективом», а саму книгу превратившие в чистой воды мятную жвачку для интеллектуалов.
Все, что касается творческого пути героя, описано действительно очень живо – начиная с открывающего роман эпизода, в котором эксперт международного класса Захар Кордовин выносит авторитетное заключение о подлинности пейзажа Фалька, который, как выяснится позже, он своими же руками и сотворил, и заканчивая возвращением художника к написанию собственных работ, в частности, портрета случайной любовницы, затронувшей его куда больше, чем сам он мог ожидать. Но, как мы все помним, Остап Бендер был героем без прошлого, появившимся ниоткуда и, по сути, логичным образом вернувшимся в небытие. Кордовин такую роскошь позволить себе не может. Как-то очень резко, безо всяких предупреждающих знаков, выплывает на надутых ветром парусах не только его, Захарова, биография, но и жизнеописание всех его предков, чуть ли не до десятого колена. Тут уже впору сравнивать «Белую голубку Кордовы» с сагами Маркеса или Голсуорси, разве что в жизни простых украинских работяг нет и не было места магическому реализму. Последовательности повествования Рубина тоже чурается: прошлое, далекое прошлое и еще более далекое прошлое переплетаются с настоящим так резво и хаотично, что порой, чтобы восстановить ход событий, приходится перелистывать книгу в обратном направлении. Увы, представить это пролистывание как увлекательную игру и хотелось бы, да не получается.
Впрочем, чтобы сильно испортить роман, к которому априори уже не подходит эпитет «авантюрный», одной лишь биографии недостаточно. Видимо, поэтому Рубина вводит в него мотив откровенно криминальный, сочетание которого с утонченным образом жизни пусть и фальшивого, но все же художника представляется весьма сомнительным. Жизнь Захара Кордовина, как оказывается, по первости была сладкой и полной увлекательных приключений, а потом случилась вдруг с ним беда. И ладно бы только с ним, а то ведь и друга его лучшего, самого близкого, зацепило: друг остался лежать в луже крови на полу общей с Кордовиным мастерской, а Захар… А Захар сделал важные выводы. а) Никогда больше не писать своих картин; б) Никогда больше не верить незнакомым людям; в) Непременно найти обидчика и жестоко его покарать. Так персонаж, чье злодейское обаяние могло бы значительно увеличиться в силу флера таинственности, разом превращается из блистательного мошенника в банального обиженного судьбою мстителя. Спасибо, обошлось без мук совести: если бы господин Кордовин, и без того не слишком-то счастливый, страдал к тому же от неконтролируемых приступов рефлексии, «Белой голубке Кордовы» во всех смыслах пришлось бы туго.
Дина Рубина, без сомнения, проделала огромную работу хотя бы в том, что касается знания материала: внимательному читателю достанется пара бонусов в виде возможности блеснуть при случае знанием техники, которой пользовался Эль Греко, или особенностей внутреннего устройства Ватикана (не принимая, впрочем, на веру откровенно художественные преувеличения или явно придуманные самой Рубиной «тайны ватиканского двора»). Заслуживают внимания и уже упомянутые многостраничные описания городов, в которые автор засылает своего героя: от Винницы до Санкт-Петербурга, и, через Иерусалим, в Кордову. Трагедия писательницы в том, что эта ее работа, несмотря на, или, наоборот, частично благодаря своей масштабности, выглядит откровенно школярской. Заявленной в аннотации «звенящей красотой» здесь, увы, и не пахнет. Трудно отделаться от ощущения, что за километрами текста стоит не вдохновенный порыв, отнимающий у писателя сон и заставляющий пальцы летать над клавиатурой, а твердая, рациональная установка – «надо написать», «надо красиво», «надо, чтобы книга хорошо продавалась».
Продаваться эта книга, скорее всего, будет действительно хорошо. Как бы печально это ни звучало, «Белая голубка Кордовы» - легкий способ почувствовать себя интеллигентным человеком, одна из самых популярных книг в московском метрополитене и полный провал в плане личного роста писательницы. Не то чтобы этот роман был откровенно и бесповоротно плохим – нет, он просто «никакой», пресный, присыпанный сверху яркой новогодней шелухой и силящийся блистать красками, которых у него в распоряжении нет. Как ни крути, но Ильф и Петров свое дело знали: книга о гениальном авантюристе должна быть написана гениальным автором, и никак иначе. В нашем же случае автор явно уступает своему герою в таланте – и именно по этой причине аферы Захара Кордовина вызывают не восторженное поклонение, а всего лишь недоверчивую улыбку. На каждой своей картине Кордовин ставил своеобразное клеймо – белую голубку, беззлобную насмешку над знатоками и ценителями, знак, понятный только ему да еще читателям: перед вами – не подлинник, а всего лишь копия, пусть и в хорошем исполнении. Как тут не заметить – белых голубок, предупреждающих о подделке, достаточно и на страницах романа.
Да, новый авантюрный роман от Дины Рубиной! Если предыдущий «Почерк Леонардо» был фантастичен, то в «Белой голубке» мистики меньше, зато с избытком приключений, почти детективных. А в центре сюжета опять стоит герой с выдающимися, чуть ли не сверхъестественными способностями. И снова разворачивающееся по всему свету действие шикарного международного триллера перемежается воспоминаниями о нищей послевоенной Украине, поэзия соседствует с бытом, миф с натурализмом, небесное искусство с земными махинациями. Вновь поражает невероятное умение Дины Рубиной проникнуть в неведомые реалии и чужие жизни, провести туда за собой читателя. На этот раз биография героя открывает нам мир старых картин, реставраторов, коллекционеров. Безумно красивый язык писательницы ценен сам по себе, о чём бы ни шла речь, да и сплетение судеб персонажей самоценно, но тайны живописи и человеческого предназначения придают роману совсем уж поразительную глубину. Здесь особенно ясен тот свойственный Рубиной светлый романтизм, что выгодно отличает её прозу от тяжёлой недо-метафизики Людмилы Улицкой. Мир Рубиной яростно прекрасен — это здорово!
«Белая голубка» — это тайный знак, который признанный в мире эксперт Захар Кордовин ставит на чудом найденных неизвестных живописных шедеврах знаменитейших мастеров. Дело в том, что они написаны им самим. Захар — художник без собственного дара, что выяснилось ещё в годы его советского ученичества. Но он умеет перевоплощаться в художников иных времён, создавая оригинальные картины, чуть ли не лучше их самих. И став эмигрантом, он развернул это своё удивительное свойство в колоссальную аферу. Деньги деньгами, но главное для него в этом странном занятии — азарт борьбы с косной судьбой, реализация божьего замысла.
В то же время, перед нами не просто нелинейная биография великого таланта и авантюриста, а история семьи, связывающая времена и страны. В романе масса персонажей, и повествование то и дело отклоняется в их сторону, грозя оторваться в самостоятельный сюжет. Но ствол у всех ответвлений один. У автора получается отыскать общее в средневековой Испании и сталинском Советском Союзе, соединить Ленинград с Ватиканом, Майями с Винницей. Понятно, что все евреи — родственники, но степени родства бывают самые разные, а переплетения разных колен дают странные результаты. Сын турецкоподданного Остап Бендер — несомненный литературный родственник рубинского героя. Во всяком случае, потомок пиратов и крещённых в католичестве испанских евреев Захар Кордовин показывает себя столь же остроумным борцом против охмурёжа «ксёндзов». Остап боролся за душу Адама Козлевича, Захар — за скрываемое папской секретной службой искусство. Революционер и хранитель культуры в одном лице, герой «Белой голубки» выступает воплощением еврейского духа: мятежного и консервативного одновременно. Его победы трагичны, созидание разрушительно, но на таких как он опирается божий промысел.
Белая голубка Кордовы» – произведение многослойное. Большое количество героев, разные временные пласты, города и страны, языки и религии. Конечно, не обошлось без околодетективного сюжета, который в финале должен свести все концы с концами и стать мостом для встречи будущего и прошлого. Читать увлекательно, а кому-то может оказаться и познавательно.
Главный герой, Захар Кордовин, в прошлом художник, а ныне искусствовед и эксперт по оценке подлинности произведений искусства. На самом же деле это герой вполне традиционный: плут, мошенник, авантюрист. Он виртуозно подделывает картины, с каждым говорит на своём языке, легко преображается внешне и умеет стрелять. Картины он подделывает не просто ради денег – это для него творчество, диверсия, месть и одновременно служение. И вообще всё не так просто.
А каков собственный язык Кордовина? Он живёт в Израиле, но, конечно, говорит по-русски, родом из Винницы и никогда об этом не забывает. И он, как многие герои Рубиной, завязан на своё прошлое и состоит из прибауток и фразочек своих предков и родственников. Самые колоритные персонажи – тоже русские евреи. А ещё в романе есть Ленинград-Питер, где герой учится в художественной школе при Академии художеств. Война, блокада, холод. Италия, Ватикан, Испания. Прошлое не отпускает, в будущем никакой уверенности, настоящее зыбко, а наш герой замышляет всё новые проекты.
В романе много подробностей, рассказывающих о работе художников и реставраторов. Отец и муж Рубиной – художники, так что она знает, о чём пишет.
«По некоторым окольным сведениям новоиспечённый коллекционер владеет какими-то заводами в Челябинске. Или приисками? И не в Челябинске, а на Чукотке? Бог его знает, не суть важно. Благослови архангел Гавриил всех, кто вкладывает деньги в кусок холста, промазанный казеиновым клеем и покрытый масляными красками».
Вершиной карьеры Захара Кордовина должна стать продажа неизвестной картины Эль Греко, которую он якобы обнаружил и отреставрировал, представителям Святого престола. Но всё опять же будет непросто.
«Белую голубку» можно рассматривать как авантюрный роман (для этого нам предоставляют бойкий сюжет, героя-мошенника и даже пиратов), как семейную хронику, как роман производственный и как детективную историю.
И, конечно, всё это уже было. И про Испанию было, и про человека с выдающимися, даже слегка нереальными способностями, и про случайно встреченных людей, похожих на давно умерших родственников, и про русских в Израиле, и про евреев в Испании, и про семью, про художников, про вещие сны и многое другое. Те, кто регулярно читает Дину Рубину, скажут, что новый роман сложен из узнаваемых кирпичиков, а финал предсказуем. Но кирпичики эти красиво раскрашены, подходят друг к другу и образуют яркую картинку, которая оживает под пристальным взглядом.