Виллальба — Кальтакиссетта — Виллароса 2 страница
Я полюбовался вьющимися растениями, спускающимися по стене, и пришел в восторг от растительных орнаментов, украшавших внутренние колонны, и от изысканных украшений в мавританском стиле вокруг окон разваливающегося здания в невзрачном дворе. О да, у Энны была богатая история: история Сицилии, греческая, римская, арабская, нормандская и много всего другого. У нее определенно сложился свой характер, и с выгодной позиции на скале Цереры, поднимающейся над городом, открывалась вся Сицилия, или вам только так казалось. Энна расположена на высоте девятьсот тридцать один метр над уровнем моря, выше всех прочих городов в центре острова.
Однако чудеса Энны описаны гораздо более талантливыми и образованными мужами, чем я, а потому, утолив свой эстетический голод, я вспомнил о принципе Бертона и почувствовал, что пора вознаградить свою физическую природу. И поспешил назад, к кафе «Италия».
Оно могло служить примером во всем. Элегантное, тихое, кафе мерцало и излучало неяркий свет. Обслуживали без лишних слов и вежливо. А такого ассортимента кондитерских изделий мне не доводилось видеть нигде: канноли всех размеров, рожки (круассаны), приправленные трюфелями, пирожки с фруктами, фруктовое печенье, кремовое печенье, бисквиты разных форм, пропитанные ликерами, лимончини, буше, пончики… Это была настоящая сокровищница вкуснейшей выпечки, сверкающей и манящей. Выбрав фисташковую булочку величиной с морского гребешка с жирной рифленой янтарно-желтой оболочкой, начиненную сладкой массой рикотта, смешанной с ореховой кроткой, я устроился на улице, там, где расположились группы французских и немецких туристов.
Поразительно, как бывшие завоеватели и оккупанты Сицилии возвращались, чтобы снова превратить ее в свою колонию. Я вспомнил слова Нанни Куччиара о том, что все покорители Сицилии в конце концов становились сицилийцами. Наступит ли момент, когда эти завоеватели перестанут серьезно изучать путеводители и планировать очередную атаку на историческую или культурную достопримечательность? Научатся ли они когда-нибудь вести непринужденные беседы так, как это делают окружающие их жители Энны? Будут ли они видеть в неспешности общения одну из целей своей поездки? А я смогу так? Если честно, страсть к разговорам ставила меня в затруднительное положение. Виноваты ли в том сами любители поболтать? Нет. Судя по всему, подобное бессмысленное занятие вступало в противоречие с моей пуританской этикой. Я считал это своим недостатком. Беседа — признак высокой социальной культуры.
Таково одно из многих противоречий, с которыми мне приходилось бороться. Ежедневно Сицилия рождала впечатления и переживания, которые бросали вызов упорядоченным представлениям, сформировавшимся у меня в результате того, что я вырос в Северной Европе. Время же на острове представлялось более гибким, чтобы не сказать — безграничным. Сицилийцы с одинаковым пылом принимали жизнелюбие и то, что я называл наследственным пессимизмом. Они говорили больше и сообщали тебе меньше, чем другие люди, с которыми доводилось встречаться. Впрочем, дело тут не столько в скрытности, сколько в том, что в их речи чувствовались такая осторожность, скрытые намеки и многозначительность, что порой она казалась закодированной. В известной мере так оно и было, и каждый раз, когда я думал, что смог отчасти разгадать новый для себя код, происходило нечто заставлявшее меня усомниться в выводе.
Кофе был ароматным и крепким, каким и должен быть сицилийский кофе.
* * *
Мне довелось познакомиться с «Трюфелевым меню» в парижском ресторане «Жамен», когда Жоэль Робюшон купался в славе. Я засиживался за столиком у Жоржа Бланка в Бонна и смаковал блюда, приготовленные Бернаром Луазо, когда он еще только мечтал о трех звездах «Мишлена». Я обсуждал достоинства изысканных блюд с Раймоном Бланком и Хестоном Блюменталем во время наших общих застолий. Я до сих пор помню вкус супа и фриттату[32]с черными трюфелями, которые я ел в «Ла-Бандиера» в Чивителла-Казанова (Абруццо), и вкус рагу косули с клецками в таверне «Де-ли-Кальдора» в деревушке Пасентро, недалеко от Сульмоны. Но не могу сказать, что получил от этих дивных кушаний больше удовольствия, чем от четырех блюд, поданных мне в станционном кафе в Вилларосе. Замечательная еда не только доставляет чувственное наслаждение, но и остается в памяти. Про тот обед это верно сполна.
То, что это было именно так, поистине невероятно. На вокзале Вилларосы, маленького городка вблизи Энны, я заметил рекламу Музея транспорта и рядом — буквально несколько слов о кафе, в котором подают блюда традиционной сицилийской кухни. Ничего выдающегося в этом объявлении не было, но, присмотревшись, я заметил стрелку, указывающую, где кафе находится, и, повинуясь внезапному порыву, решил зайти туда и подкрепиться тем, что Бог пошлет.
Станция казалась совершенно безлюдной. Об обещанном музее напоминали только несколько пожелтевших брошюр, прикрепленных внутри застекленной доски объявлений, но, присмотревшись повнимательней, я увидел двух мужчин, сидевших за одним из трех или четырех пластиковых столов на станционной платформе и дружелюбно болтавших.
— Найдется что-нибудь поесть? — спросил я, не ожидая в ответ ничего хорошего.
— Конечно, — кивнул один из них. — Все вы хотите кушать? Внутри, — махнул он рукой куда-то в конец платформы, — или здесь?
— Наверное, здесь, — решил я и сел за один из столиков на платформе.
Мужчина сразу же принес бумажную скатерть, пару стаканов, нож, вилку и ложку.
— Что желаете? Типичную здешнюю закуску — ветчину, сыр, оливки?
— Прекрасно.
— На первое могу предложить спагетти алла крабонара или пенне[33]с помидорным соусом, сальсиччу[34]и оливки.
— Второе. Более сицилийское, — сказали.
Он согласился со мной: да, это более сицилийское блюдо.
— А на второе мясо?
— С салатом, — попросил я.
— С салатом. А пить будете вино и воду?
— Четверть красного. И воду.
Он исчез, а я принялся рассматривать проходившую вдали автомобильную трассу Катания — Палермо, извивавшуюся на приземистых опорах вокруг долины. Поднимавшиеся за ней крутые холмы казались коричневыми, а там, где поспевала пшеница, они окрашивались в золотистый цвет с вкраплениями темных деревьев и аккуратных плантаций молодых олив. Вершины холмов были остроконечными и каменистыми. Пушистые белые облака медленно плыли по синему небу, и их тени плавно скользили над подвижным, меняющимся ландшафтом.
Направо и налево тянулись железнодорожные рельсы. Стояла тишина, нарушаемая лишь криками ласточек и чириканьем воробьев, ведущих над платформой активную жизнь. Мои ноздри уловили богатый, приятный запах жареного лука, чеснока и томатов. Маленькая, тощая кошка молча наблюдала за мной с явным неодобрением.
Мужчина появился, неся тарелку, на которой лежали три кусочка слегка подсушенного хлеба, покрытых крупными дольками томатов, приправленных сырым луком в оливковом масле и посыпанных майораном. Хлеб слегка хрустел и имел сладковатый вкус пшеницы и кипяченого молока. Томаты отдавали свежестью, и я подумал о том, что помидор — это фрукт. Лук и майоран придавали всему приятную остроту. Черт возьми, как вкусно! Кошка жалобно мяукнула.
Затем появилась закуска. Как и было обещано, она состояла из колбасы, сыра и оливок. Но каких! И что у них за аромат! Колбаса представляла собой выдержанный бекон с сочным жиром и нежным солоноватым мясом кораллового цвета. Сыр оказался местным овечьим, обсыпанным зернышками чертою перца. Он был необыкновенно мягким, а его вкус прекрасно сочетался с мясными нотами и оттенками соленых, пикантных оливок.
Красное вино в маленьком кувшине имело освежающий кисловатый вкус слив. В нем не было ничего изысканного, но оно полностью соответствовало трапезе на платформе номер один вокзала Вилларосы. За это время к первой кошке присоединились еще две, и все они жалобно мяукали.
Когда я разделался с половиной порции пасты, подъехал поезд. Вполне комфортный, современный состав. Вышедшие из него пассажиры проходили мимо меня. Среда них оказалась и сеньора ла Пласа из Сан-Джованелло, которая приветствовала меня взмахом руки. Это лишь добавило сюрреалистичности происходящему. Что же касается пасты, то ее реальность подтверждалась без сомнений. Она была глубокого красного цвета, краснее кардинальской шапки и краснее маков, с оранжевыми и золотыми прожилками. От нее исходил столь же интенсивный аромат — дополняя смесь запахов мяса и фруктов. Это блюдо не отличалось утонченностью, но от него веяло чем-то жизнеутверждающим. Именно такая еда заставляет тебя радоваться тому, что ты жив и попал в такое место.
Я вспомнил про чахлые багеты с их однообразными начинками и про сэндвичи толщиною с кашу «Кед да Винчи», про жареные пирожки, бургеры я прочую амда, продаваемую на вокзалах Британии, в мне взгрустнулось. Как бы пришлось поступать, не будь я постоянно в дороге?
Что же делает пасту в виде маленьких, коротких трубочек, смешанную с томатным соусом и свининой, такой вкусной? И может ли быть что-нибудь проще этого блюда? Вы не назвали бы его изысканным, но по многим пунктам признали бы: оно великолепно. Прежде всего благодаря фактуре пасты — мягкой, нежной, чувственной, крепкой и пружинистой одновременно. И она прекрасно поддавалась обработке.
И были еще «отношения» пасты с соусом. Таких «близких отношений», как в этом блюде, я раньше не встречал. Каким бы деликатным ни был вкус пасты, он непременно сохраняется даже на фоне соуса. Во всяком случае, так должно быть. Очень часто неитальянцы считают, что паста — всего лишь носитель соуса, и топят несчастных тальятеллу или фузили — да и вообще пасту любого другого из тысяч сортов — в океане жижи с резким запахом.
Однако аромат пасты, как и ее качество, — критически важный элемент блюда. У вас должна быть возможность ощутить вкус и соуса, и самой лапши. Для итальянцев принципиально точно подобранное сочетание этих двух ингредиентов, и они знают, что, например, определенный соус прекрасно подходит именно к такой пасте и совершенно не годится для другой, равно как данная паста хороша с одним соусом и отвратительна с другим. Способность же разных макарон удерживать вкусовое дополнение зависит от их формы и структуры поверхности. Существует даже математическая формула, описывающая эту зависимость, но, поскольку мои отношения с математикой всегда были такими же, как с воздержанием и алкоголем, я предпочитаю им практический опыт.
Для кулинарных традиций других культур характерны неравноправные отношения основного компонента блюда и сопровождающего его соуса. Господствует что-то одно. Рис, кукуруза, картофель — все они адсорбируют соусы, в результате чего их собственные ароматы неощутимы на фоне подлив. Мясо, рыба, овощи облагораживаются соусами (или полностью «забиваются» ими). Согласно правилам французского кулинарного мастерства, соусы призваны «усилить звучание» того блюда, к которому их подают. Действительно, это изюминка французской кухни. Чем была бы английская кухня без ее подливок, без чатни, без горчицы и без желе? Но только у пасты равноправные отношения с подаваемым к ней соусом. Они сосуществуют На равных, одинаково подходящие друг для друга.
Тонкие колечки сосисок и кусочек телятины не были столь великолепны, как паста, хотя вполне достойны. Сосиска оказалась настолько проваренной, что даже не требовалось разрезать ее ножом. Она была сочной и в меру соленой. Телятина манила своей коричневой корочкой, что подчеркивало ее хорошую прожаренность. Я по очереди отправлял в рот кусочек мяса и салат — хрустящие листья с легким горьковатым привкусом, слегка приправленные уксусом и маслом.
На десерт мне подали лимонное мороженое и маленькую чашечку кофе. Мороженое было шелковистым и таким насыщенным и холодным, что едва ли не обжигало. Оно очистило мой рот от мяса, жира, уксуса и от всего прочего. Кофе не обманул ожиданий.
Машины тянулись по хайвею непрерывным и беззвучным потоком. В металлических сваях над головой, на рельсах и на платформе чирикали воробьи. Жалобно мяукали кошки.
Салат из говядины с луком, каперсами (Insalata dimanzo con cipotle, capperi e premezzolo)
Я попробовал это блюдо, когда наблюдал за тем, как Джузеппе Кастилья, мясник из Кальтаниссетты, специализирующийся на редких сортах мяса, разделывал телячью тушу. Оно настолько понравилось мне, что я попросил у Джузеппе рецепт. Лук из Тропеа (город в Калабрии, в континентальной Италии) известен своим необыкновенно мягким вкусом.
Для приготовления шести порций потребуется:
1 кг говяжьей вырезки
1 луковица
1 морковь
1 пучок сельдерея
2 десертные ложки соленых каперсов
2 красные луковицы из Тропеа или мягкий белый лук
2 столовые ложки красного винного уксуса
5 чайных ложек оливкового масла высочайшего качества
Тушить мясо с водой, луком, морковью, сельдереем и лавровым листом до тех пор, пока оно не начнет разваливаться. Вынуть его, нарезать на кусочки и охладить.
Тщательно промыть каперсы и нарезать лук очень тоненькими кольцами. Добавить к мясу вместе с уксусом и оливковым маслом.
Тщательно перемешать. Оставить примерно на двое суток.
Паста по-сицилийски (Pasta ofurnu)
Чтобы вы поняли, с какими трудностями может быть связан поиск рецептов на Сицилии, я хочу привести три рецепта одного и того же блюда, полученные от Анны Фава, друга Паскуале Торнаторе. По ее словам, существуют две основные традиции приготовления сицилийской паста аль форна — традиция Катании и традиция Палермо. Кроме того, она дала и менее формальный рецепт своей тетушки. Предоставляю вам самим сделать выбор.
Рецепт Катании
Для приготовления четырех — шести порций потребуется:
3 баклажан
3 яйца, сваренных вкрутую
700 г пенне или ригатони[35]
80 г зрелого овечьего сыра, нарезанного мелкими кубиками
250 г мясных шариков (для их приготовления тушат говяжий фарш со свежим горохом до такой консистенции, чтобы можно было сделать шарики, и затем тушат их в небольшом количестве подливки)
80 г свежего колбасного фарша
15 г свежего овечьего сыра «Тума»
300 мл томатного соуса
Нагреть духовку до 180 °C. Нарезать баклажаны тоненькими кружочками и обжарить их в оливковом масле до золотисто-коричневого цвета. Подсушить на кухонном полотенце.
Очистить и нарезать яйца. Сварить пасту в подсоленной воде. Тщательно слить воду.
Смазать маслом противень и выложить на него пасту. Положить на нее часть жареных баклажан, часть сыра пекорино, часть мясных шариков вместе с подливкой и часть колбасного фарша.
Затем выложить второй слой пасты. Затем следующий. И так до тех пор, пока не будут использованы вся паста и вся «начинка». Положить сверху тонкие ломтики сыра, смазать томатным соусом, положить кусочки яиц и обсыпать сухарями, w Поставить в духовку и печь в течение двадцати минут.
Рецепт Палермо
Совершенно другое блюдо, начиная с пасты, которая представляет собой один из кольцевидных сортов. Для его приготовления требуются также говядина, грецкий орех, петрушка и специи. Это более вычурное, интернациональное и, если можно так выразиться, более театральное блюдо.
Для приготовления четырех порций потребуется:
350 г говяжьего фарша
300 г спелых томатов
5 очищенных грецких орехов
500 г пасты анелетти
100 г сыра качокавалло
50 г свежего овечьего сыра «Тума»
80 г свежеизмельченных белых сухарей
80 г сливочного масла
1 баклажан
1 очищенная луковица
пучок петрушки
щепотка корицы
соль
перец
Нагреть духовку до 18 °C. Нагреть на сковороде оливковое масло. Нарезать и поджарить баклажан. Подсушить его на кухонном полотенце.
Добавить на сковороду масло и поджарить лук до коричневого цвета. Добавить петрушку, мясо, томаты, грецкие орехи, щепотку корицы, соль и перец. Тщательно перемешать и измельчить ножом.
Сварить пасту в подсоленной воде. Натереть сыр и нарезать кубиками сыр «Тума». Слить воду и смешать пасту со смесью мяса и овощей.
Смазать маслом противень. Положить на него смесь пасты, мяса и овощей, сверху посыпать тертым сыром и положить кубики сыра «тума». Обсыпать сухарями и смазать небольшим количеством масла.
Поставить в духовку и печь в течение пятнадцати минут.
Рецепт тетушки Анны Фава
Тетушка Анны Фава считает: чтобы приготовить вкусное блюдо, нужно заглянуть в холодильник и достать хранящееся там.
Намажьте маслом противень и положите на него все что хотите — вареную ветчину, подливку с мясным фаршем, сыр, соус бешамель. Покройте приготовленной заранее лапшой, затем положите второй слой «начинки» и так далее.
Последний слой — мясной соус и тертый пармезан.
Печь до тех пор, пока вилка не станет легко проходить в лазанью.
Второй вариант: приготовьте начинку из мясного рагу, кружочков сырого баклажана, сваренных вкрутую и разрезанных яиц и свежего сыра. Закончить подливкой и тертым пармезаном. Запекать точно так же.
Глава 5
Пульс учащается
Виллароса — Катания
Солнце стояло в зените, небо было голубым, а воздух теплым. Дорога, ведущая в Леонфорте… Как бы это сказать? Она, в общем, требовала внимания.
Постепенно мне становилось ясно, что качество сицилийских дорог — самое разнообразное, во всех смыслах этого слова. Мне ни разу не довелось долго ехать по хайвею. На моем пути встречались дороги второстепенного значения и даже проселочные. Да и какой смысл спешить? Чем медленнее едешь, тем больше видишь, и лишь немногие ехали медленнее, чем я на своей «Веспе». Ведь механик после техосмотра моего скутера предупреждал:
— Движущая сила маловата, сэр.
— Прошу прощения. Что?
— Вы не можете быстро ехать.
Но именно это меня и устраивало. Мне нравится медленная езда, нравится никуда не спешить, а впитывать обаяние окружающих пейзажей, и дорога из Сан-Джованелло в Леонфорте была словно предназначена для этого. Ландшафт великолепен. Холмы более заостренные, лоскутное одеяло из оливковых рощ и пшеничных полей точно такое же, какое мне уже доводилось видеть, но сами поля не столь обширные, камернее, что ли.
В какой-то момент возник коридор из зарослей эвкалиптов с тонкими стволами зеленоватого цвета и лохматыми верхушками, которые отбрасывали прохладную тень и наполняли воздух ароматом смолы.
Однако красоты вокруг отступали перед необходимостью выжить на дороге, которая изгибалась и извивалась, словно змея, и сворачивала то влево, то вправо, поднимаясь или устремляясь вниз. В интересах собственной безопасности необходимо было противостоять искушению насладиться деталями деревенского пейзажа. Я внимательно следил за тем, чтобы не делать никаких резких движений, когда дорога преподносила очередной сюрприз. А ведь было еще и дорожное покрытие. Разумеется, если таковое вообще существовало.
Мне пришло в голову, что британские власти поступают неправильно, когда за счет налогоплательщиков устанавливают повсюду разные приспособления, вынуждающие водителей сбрасывать скорость: лежачих полицейских, круговые односторонние транспортные развязки, светофоры и прочие атрибуты современного бюрократического государства. Лучше бы они взяли пример с Сицилии: положиться исключительно на природный рельеф. На средиземноморском острове именно природа считает дороги «своей епархией» и хозяйничает на них, как ей вздумается: она уничтожает их, превращает в нагромождения валунов, земля под которыми выглядит так, будто кто-то выгрыз из нее большие куски, или так сжимает щебеночное покрытие, пропитанное битумом, что оно превращается в волнистую, тряскую поверхность. Для описания этих неприятностей существовал целый особый лексикон дорожных знаков: «Обры», «Опасный участок дорога», «Дорога в аварийном состоянии». «Разрушенная дорога» и самый безнадежный — «Проезда нет».
Путь в Леонфорте представлял собой сочетание всех этих вариантов, причем каждый встречался не раз. Сделав с присущей мне осторожностью очередной поворот, я мог увидеть, что дороги больше не существует: вместо нее был участок земли протяженностью метров сто, покрытый галькой. Или ощущалась внезапная, практически невидимая разница в высоте дорожного покрытия и начиналась тряска. Или появлялись тщательно замаскированные мини-канавы. Затем выбоины. Либо груды камней. Или что-то еще, вызывавшее учащенное сердцебиение и требовавшее повышенного внимания.
* * *
В Леонфорте улицы вымощены булыжником и езда по ним вызывает головокружение: даже для острова, города которого устремлены ввысь, они слишком круто взмывают вверх и столь же резко сбегают вниз. В поисках офиса Сальваторе Манны я прыгал по таким горкам, взвинченный до предела, со сжатыми и побелевшими скулами и сухожилиями, натянутыми как ванты яхты, участвующей в гонке на Кубок Америки. То, что я нашел его, было скорее просто удачей, нежели следствием правильных действий.
Синьор Манна сидел за своим столом, окруженный морем бумаг, папок, брошюр, компьютерных дисков и прочих обязательных атрибутах современного менеджмента. Это был серьезного вида лысеющий мужчина с остатками седеющих волос на висках. Он был представителем Министерства сельского хозяйства. Его работа заключалась в том, чтобы поддерживать местных фермеров, и он жал решительно все о том, что растет, где растет, как и почему. Он относился ко всем аспектам прошлого и настоящего сицилийского сельского хозяйства гораздо эмоциональнее, чем принято в среде бюрократов и технократов, и делал свою работу в веселом расположении духа и без лишних формальностей.
— На самом деле сельское хозяйство Сицилии находится в кризисе, — посетовал он. — Отпускные цены очень низкие, а затраты на производство слишком высоки. Многие фермы чересчур малы, чтобы быть экономичными. Дешевле выращивать продукцию в Северной Африке, чем здесь.
Как и Паскуале Торнаторе в Кальтаниссегте, он боялся, что Сицилия теряет связь со своим прошлым, а следовательно, скоро забудет многие продукты, которые создали ее своеобразие, утратив исторические корни.
— Наши дети растут, ничего не зная про нашу кухню, — настаивал синьор Манна. — Они — поколение эпохи гамбургеров.
В этот момент мне подумалось: как бы он оценил британских детей, с жадностью поедающих сухарики и чипсы?
Желая проиллюстрировать свою точку зрения, Сальваторе вытащил мешок сухих конских бобов. Это быт, по его словам, знаменитые большие бобы «Леонфорте», уникальный сорт. Их особенность заключалась прежде всего в размере, они были раза в два крупнее тех конских бобов, которые мне доводилось видеть прежде. В высушенном состоянии они походили на грязноватые, серо-зеленые щиты для гномов.
— Это плод генетических экспериментов, — продолжал Манна. — аналогичных тем, которые проводил Мендель, и местного микроклимата. В каждом стручке этого сорта содержится не более двух гигантских зерен, тогда как в стручке обычных конских бобов — их четыре или пять. Их выращивали здесь на протяжении сотен лет и называли «мясом бедных», потому что в них двадцать семь процентов белка. Вплоть до Второй мировой войны люди ели эти бобы как минимум раз или два раза в месяц. Но современные сельскохозяйственные технологии и отношение бывших фермеров вытеснили их с полей, несмотря на питательную и гастрономическую ценность бобов.
Как объяснял Манна, проблема заключается в том, что люди считают такие продукты пищей бедняков. И хотят показать, что теперь они больше не бедны, едят мясо, чтобы все видели, что оно им по карману.
Никто не хочет, чтобы ему напоминали о прошлом, полном собственной неполноценности, лишений и ограничений. Большие бобы из Леонфорте символизируют ту жизнь, от которой удалось убежать новым, смотрящим в будущее, мобильным сицилийцам, и поэтому их дети растут, ничего не зная о прошлом своей национальной кухни.
— Сейчас такие бобы выращивают всего тридцать-сорок человек. Эта культура находится под угрозой вымирания. Вот настоящая трагедия! Если такое произойдет, мы потеряем не только один из элементов нашего биологического разнообразия и очень вкусную, полезную еду, но и часть собственной истории. Возьмите с собой немного и попробуйте. Они motto saporite (очень вкусные).
Его волнует не только судьба бобов. Есть еще и поздние персики «Лешпгарте», которые закутывают для защиты от холода, чтобы их можно было снимать в сентябре или даже в октябре. В дополнение к мешку с конскими бобами Сальваторе Манна заставил меня взять горшочек джема из этих персиков и маленький мешочек черной чечевицы «Леонпорте», которая, если я правильно понял его, еще большая редкость, чем зубы у курицы. Во всем мире не более одного килограмма чертой чечевицы. Я чувствовал себя так, как должен был почувствовать себя человек, получивший последнее яйцо дронта с наставлением, каким образом его следует высиживать.
— Можно ли побывать на ферме, где выращивают крупные бобы? — поинтересовался я.
Сезон практически закончился, сказал он на это, но ему кажется, что синьор Скавуццо собрал еще не весь урожай. Сальваторе немедля позвонил. Да, не весь. Да, он с удовольствием покажет мне свои делянки бобов. Да, он ждет меня.
Синьор Скавуццо ждет меня до сих пор. Я вышел из офиса синьора Манна с какой-то примитивной картой и с подробными инструкциями. Но по дороге в какой-то момент что-то произошло. То ли я выехал из города по другой дороге, то ли свернул налево, вместо того чтобы повернуть направо, или наоборот, либо же неправильно понял описание большого поместья с похожим на замок домом. Все возможно. Я искал ферму Скавуццо в течение двух часов. Поднимался на холм и спускался с него. Мотался по дороге взад-вперед. Остановился, чтобы расспросить какого-то крестьянина, но, к сожалению, его сицилийский диалект оказался таким непереводимым, что я понял его ничуть не лучше, чем он меня.
На небе начали собираться тучи, и заметно похолодало. Мой запас терпения иссякал. Надежда покинула меня, и я ощутил полную беспомощность. Мне пришлось признать, что как первопроходец, как гастроном-исследователь и как деловой человек я потерпел неудачу, однако по прошествии двух часов терзания рассеялись и я направился в Адрано. Расположенный на юго-западном склоне вулкана Этна, он должен был стать моей последней остановкой перед возвращением в Катанию, откуда мне предстояло вернуться в Англию.
* * *
Адрано производил впечатление города, забытого и историей, и современными туристами. Далее с гастрономической точки зрения о нем практически нечего сказать, если не считать оживленного базара, где я купил немного соленых lupini — бланшированной лимской фасоли, которая скорее была очень дорогой, нежели вкусной, и первые увиденные мною фиги, которые по своей сладости и нежному вкусу не шли ни в какое сравнение с тем, что мне доводилось пробовать ранее. Однако этого явно недостаточно, чтобы отказаться от своего мнения об Адрано: его ни в коем разе нельзя назвать центром кулинарного искусства.
Я одиноко бродил по городу в поисках места, где можно было бы потешить свои вкусовые рецепторы. У меня появился страх, что я превращаюсь в одного из тех сластолюбцев, чей аппетит настолько истощен, что для его симуляции необходим неординарный, если не экзотический, новый опыт. Размышляя об этом, я набрел на «блинно-пирожковое» заведение Реитано, стоящее в центре города.
Синьор Реитано — мужчина средних лет, с внимательным взглядом, симпатичными усами и с животиком, заполнившим его форменную белую куртку шеф-повара хорошего покроя с синими пуговицами и с синими шевронами на манжетах.
— Креспелле[36], — объяснил он, — фирменное блюдо Катании.
Он ловко отделил тесто от того большого количества, что заполняло кастрюлю из нержавеющей стали, слегка распластал его в левой руке, положил на него начинку — соленый анчоус — и, свернув в трубочку, похожую на сосиску, бросил в котел с кипящим жиром, где уже жарились несколько креспелле.
— Все очень просто, — сказал он, ловко помешивая их проволочной лопаткой. — Для приготовления теста нужны только мука, вода, соль и дрожжи.
Когда креспелле стали золотисто-коричневыми, он выудил их из чана и протянул мне. Тесто было в меру хрустящим, а начинка сохранила аромат анчоуса, и в ней было ровно столько соли, сколько нужно, чтобы вкус понравился.
— Мы готовим и креспелле (пирожки) с начинкой рикотта. И сладкие креспелле (с рисом и с сахаром), — добавил он.
Этим ассортимент синьора Реитано исчерпывался. Но его он вполне устраивал: поток клиентов ж иссякал, и все уходили, унося с собой полдюжины или дюжину креспелле для всей семьи.
Креспелле были еще одним напоминанием о прошлом и об изобретательности сицилийцев в том, что касается приготовления недорогой и вкусной еды. Я с охотой съел еще креспелле, а потом и еще.
— Сколько с меня? — спросил я, разделавшись с тем, что лежало на моей тарелке.
— Niente (ничего), — замахал он. — Я вас угощаю.
* * *
Когда я просматриваю записи, сделанные тридцать три года тому назад, мне не остается ничего другого, как только проклинать себя за собственную непредусмотрительность. Если бы я подробнее описывал то, что мы с Томом видели, чувствовали и ели! Читая свои заметки, оставленные после нашего путешествия, я пытался установить связь между юношей, каким я был тогда, и мужчиной средних лет, каким стад теперь. Забавно, честное слово! С одной стороны, у меня было ощущение, что это мысли, принадлежащие незнакомому мне человеку, а с другой — не мог не удивляться, насколько я отличаюсь оттого неоперившегося птенца, который проехал по острову в 1973 году. Первые впечатления от ситуаций, людей и ландшафта во многом не изменились, а вот осмысление их кардинально различалось.