Плавает лебедушка на заводи
Он натянул же было тугой лук,
Накладыват он стрелочку каленую,
Хочет стрелить белую лебедушку...
(Гилъф.стб. 51)
Испроговорила лебедушка:
—Ай Михайла Потык сын Иванович!
Не стреляй-ко ты же белой лебедушки.
Я есть же нонь не белая лебедушка,
Есть же я да красна девушка,
Марья лебедь белая да королевична,
Королевична да я подолянка.
(Там же)
Лебедь предлагает себя Михайле «во замужество»: в Киеве «примем мы с тобою по злату венцу» и станем век «коротать».
В свое время мы указывали, что в народной речи метафора «белая лебедь» означает девицу, молодую женщину. Добавим, что в свадебных песнях белая лебедь — неизменное иносказание невесты. В былине речевая метафора и свадебное иносказание персонифицированы — появилась героиня, и с ней связано развитие всего сюжетного действия.
Отметим также, что и ситуация — охота на лебедь — вышла из привычного обозначения сватовства в свадебной речи. При переводе речевого иносказания в сюжетообразующий момент происходит утрата чисто выразительных свойств тропа — их место
заступают изобразительные. Было бы ошибкой полагать, что былинное изображение остается прежним речевым выразительным средством. Былинный сюжет не иносказание. Троп переходит в сюжетное действие целиком, без остатка, но удерживает от речевого словоупотребления эмоционально-оценочный тон. Патетика прекрасного, свойственная тропу «лебедь белая», сохраняется в сюжете, в характеристике ситуации и действующего лица. Сказители это осознавали — не случайно лебедь в варианте сборника Кирши Данилова предстает во всем блеске свадебного наряда:
Она через перо была вся золота,
А головушка у ней увивана красным золотом
И скатным земчугом усажена.
(Кирша Данилов. С. 149)28
Былинный рассказ сочетает эмоциональную окраску тропа со свойствами сюжетности.
Другой пример перевода речевых выразительных средств в сюжетообразующий момент может быть усмотрен в былине о Соловье Будимировиче. Уже в зачине рассказ о приплытии кораблей в Киев навеян свадебным иносказанием. Им же вдохновлен и рассказ об уплытии кораблей со взятой невестой.
Напомним о свойствах свадебных песен. В согласии с собственной обрядово-бытовой логикой песни сначала говорят о строительстве корабля. Так поется:
Как со вечера родна матушка
Нов корабль она строила,
Как со полуночи матушка
Нов корабль она грузила,
На восхожем красном солнышке
Нов корабль спускала.
Поется, что мать остается на берегу, а дочь уплывает — и уже ничто не может остановить корабля. Невеста была бы и рада хотя бы на время остановить бег корабля, но
Корабельщики не стоят,
Уключинки прирасходилися,
Веселышки приразмахалися29.
Образ кораблей — постоянный в свадебной лирике. Говорилось и о синем море, которое «разлилось, разлелеялось» перед невестиным домом. На кораблях — приданое невесты:
Унесло, улелеяло
Со двора три корабличка,
Три корабля, гружоные,
Уж как первой корабличек
С сундуками, с укладками,
А второй-то корабличек
Со периной пуховою,
Уж как третей корабличек
Со душой красной девицей...30
Очевидно, что сюжет былины о сватовстве Соловья Будимировича к племяннице князя Владимира вобрал в себя привычную свадебную иносказательность. Былинное сватовство, его ход и отъезд невесты из Киева сопрягаются с приплытием кораблей: рассказывается об их снаряжении, потом о подарках при сватовстве, о получении согласия и об уплытии кораблей с невестой.
К приведенным свадебным песням можно добавить очень близкую былине по типу образности пермскую песню — величание «тысяцкому», главному распорядителю на свадьбе. Он назван «торговым гостем» и бесконечно богат: у него «живота» (достатка, богатства) — «кораблями», в сундуках «парчей, штофей — косяками, куниц, соболей — сороками»31. Былинный Соловей Будимирович — тоже «богатый гость» и щедр:
И подносит князю свое дороги подарочки:
Сорок сороков черных соболей,
Второе сорок бурнастых лисиц;