Луч света в темном царстве 3 страница
Появление героини, чей взгляд на жизнь полностью противоположен патриархальным традициям купеческого города Калинова, кажется, на первый взгляд, случайным. Однако судьба «белой вороны», мечтающей о счастье не по «закону», а по велению сердца, – отражение глубинных процессов, которые постепенно подтачивают фундамент калиновского бытия. Идеологическим фоном пьесы стали разговоры о «последних временах», «конце света», забвении молодежью прежних обычаев и традиций.
«Гроза», несмотря на свой «бытовой» внешний облик, – символическая пьеса, но ее символика не литературная, а фольклорная. Этим трагедия, насыщенная массой бытовых подробностей, отличается от предшествующих пьес Островского. Образ города Калинова вызывает устойчивые ассоциации с миром сказки: в пьесе немало сказочных аллюзий. Реальность Калинова похожа на «реальность» сказки: ведь в «Грозе» нет действующих лиц, которые выходили бы за пределы калиновского миропонимания. Даже Катерина, рвущаяся к другой жизни, не может представить себе, какая это жизнь. Для нее важно, что это другое, не похожее на нынешнее, ненавистное для нее существование. Племянник Дикого Борис, возлюбленный Катерины, напоминает чужеземца, приехавшего в этот сонный «город‑государство» из неведомой страны, где, не в пример Калинову, жизнь совершенно иная. Но «пришелец» тоже становится одним из подданных калиновского «темного царства», в котором есть и злодеи, и жертвы. Для слабовольного Бориса не находится иной роли, кроме роли мыслящей, все понимающей, но бессильной жертвы. Он совершенно не похож на сказочного Ивана‑царевича, спасающего свою возлюбленную. Катерина вызывает ассоциации с героиней оптимистической сказки о «спящей красавице». Однако «пробуждение» вовсе не радует героиню «Грозы»: прекрасный сон – жизнь в родительском доме – был грубо прерван замужеством. «Добрый молодец», Тихон, кажется околдованным злым чародейством калиновской «бабы Яги». Он слишком слабоволен, чтобы воспротивиться диктатуре своей матери.
Образ города Калинова – символический образ заколдованного, сонного царства, словно перенесенный на сцену из «страшной» народной сказки. Калиновский мир изображен географически замкнутым и духовно самодостаточным. Недаром странница Феклуша, нахваливая Калинов, «обетованную землю», рассуждает о неведомых странах, где появились люди с песьими головами, а о Москве и других городах говорит так, словно это совсем другой материк, отделенный от Калинова океаном: «Еще у вас в городе рай и тишина, а по другим городам так просто Содом, матушка: шум, беготня, езда беспрестанная!.. А в Москве‑то теперь гульбища да игрища, а по улицам‑то индо грохот идет, стон стоит…» (Д. 3, сцена 1, явл. 1).
Подобно сказочным злодеям, калиновские самодуры предстают как олицетворения злых, темных сил, повелевающих жизнью города. В пьесе нет непосредственных виновников гибели Катерины. Виновники происшедшего с Катериной не отдельные персонажи, не Кабаниха и Дикой, «столпы» калиновского мира, – виноваты все обитатели этого сонного царства. Она жертва самого уклада жизни, возникшего в незапамятные времена как будто по воле неведомого злого чародея. Власть злых чар продолжает удерживать калиновцев в полном повиновении. В лучшем случае героиня находит в них молчаливое сочувствие или получает советы, как обмануть бдительность Кабанихи и встретиться с возлюбленным. Но всегда ей предлагают то, что вызывает в ее душе чувство протеста, – компромисс с нравами Калинова, с ее судьбой купеческой жены. «Закон», «порядок», «покорность» – вот к чему привыкли калиновцы.
Центральное звено в калиновском миропонимании – идея полного повиновения судьбе. Эта идея определяет жизнь всех персонажей, за исключением Катерины, бросившей вызов судьбе, попытавшейся вмешаться в привычное течение событий. Город Калинов отверг ее, как самодур Дикой отверг предложение самоучки Кулигина – защититься от грозы громоотводом. В различных ситуациях и по разным поводам персонажи пьесы утверждают мысль о неизбежности судьбы. Перемен в своей жизни они всегда ожидают только от нее, не допуская активного личного вмешательства в происходящее. Калиновцы много вздыхают, сочувствуют, сожалеют, но не способны к поступку. «Жестокие нравы в нашем городе», по их мнению, – перст судьбы, поэтому остается только, покряхтывая, нести свой тяжелый крест. Примечательно, что для них нет ничего страшнее «греха»: он совершается на земле, но должен быть «оплачен» на небе. Мир Калинова – мир, населенный живыми мертвецами, воспринимающими свое существование как приготовление к «загробной» жизни. Не замечая отблесков адского пламени в калиновском «благолепии», они пуще всего боятся «геены огненной» – возмездия за свои подлинные и мнимые земные грехи.
Марфа Игнатьевна Кабанова и Катерина выражают два несовместимых представления о жизни. Кабаниха – живой символ города Калинова, где все происходит по раз и навсегда установленному порядку. По ее мнению, нарушение правил и обычаев жизни означало бы светопреставление, разрушение смысла существования: «Молодость‑то что значит! Смешно смотреть‑то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы на них: ничего‑то не знают, никакого порядка… Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего» (Д. 2, явл. VI). Она смотрит на жизнь как на обряд, не допускающий отклонений и «вольностей».
Катерина – символ неукрощенного порыва, мечты о переменах. То, что Кабанихе кажется «последними временами» и «концом света», манит, притягивает ее, заставляя доходить до «последней черты», за которой ей видятся грех и вечные муки. Она с самого начала понимает свою обреченность, но, только убедившись, что помощи ждать неоткуда и никакие перемены невозможны, Катерина решает уйти из жизни.
Конфликт и сюжет пьесы определяются столкновением героини с миром злой самодурной силы. Катерина не в состоянии разрешить противоречие между своим стремлением к новой жизни и железной уздой быта и нравов Калинова. Ее роль в этом конфликте – трагическая. Однако трагический смысл положения героини не исчерпывается социально‑бытовым конфликтом.
Не только конфликт с «темным царством», но и неразрешимый внутренний конфликт обусловил ее трагедию. Катерину терзает мысль о нарушении нравственного долга: она считает себя грешницей, которой никогда не будет прощения. Пожалуй, именно религиозное чувство греха еще до «грехопадения», то есть до первого свидания с Борисом, особенно мучительно для нее: «Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?» (Д. 1, явл. VII). «Долго ль еще мне мучиться? Для чего мне теперь жить?.. Что ж: уж все равно, уж душу свою я ведь погубила» (Д. 5, явл. II) – так она понимает свою трагедию после признания в «грехе», не видя надежды на спасение. Трагическое сознание греха и героическое отчаяние попеременно овладевают ею. Надежды на спасение нет, поэтому каждый свой поступок Катерина воспринимает как шаг, неумолимо ведущий ее к краю пропасти. У нее не возникает и мысли о возможности спасения души, об отпущении грехов и прощении. Напротив, она все больше и больше убеждается в том, что погибла безвозвратно.
Акценты в понимании трагической судьбы Катерины могут быть расставлены по‑разному. С точки зрения социальной, ее трагедия определена условиями ее существования, невозможностью вырваться из города Калинова, несмотря на то, что это желание превратилось у нее во всепоглощающую страсть. Победа «темного царства» в конфликте с Катериной предрешена. Вызов, который она бросает калиновскому миру, обрекает ее на поражение: ведь для того, чтобы ее мечты сбылись, либо она должна покинуть Калинов (что невозможно), либо должен рухнуть весь социально‑бытовой уклад. «Пленница» калиновского мира, Катерина сталкивается, таким образом, с прочной каменной стеной: на ней уже образовались трещины, однако она по‑прежнему незыблема. Патриархальным укладом жизни недовольны многие персонажи (Тихон, Кулигин, Кудряш и Варвара), но их недовольство не перерастает в открытый протест.
Философский аспект трагедии Катерины – ее противостояние судьбе. В этом конфликте героиня также не может победить: она должна либо подчиниться воле судьбы, смирившись со своей участью жертвы «темного царства», либо решить спор ценой ухода из жизни.
Психологическая сторона ее трагедии – неразрешимое противоречие между сознанием греха и неукротимой волей, побуждающей ее совершать поступки вопреки внутреннему моральному запрету. Необходимо подчеркнуть, что религиозная форма, в которую облекается этот запрет у Катерины, решающего значения не имеет. Самоубийство – еще более тяжкий грех. Она добилась не искупления ранее содеянного, а «вечной муки», которая так страшила ее. Монологи и реплики Катерины, в которых она высказывает свои заветные желания, обращены к Варваре, Борису, Тихону, однако создается впечатление, что все сказанное Катериной необходимо только для того, чтобы «облегчить душу»: понять себя, выразить в слове сложность и противоречивость своих чувств. Некоторые монологи Катерины напоминают «внутренние монологи» – настолько точно в них передана «диалектика» ее души.
Для понимания трагической судьбы героини важны все три взаимосвязанных аспекта ее трагедии: социальный, философский и психологический. Только с учетом всей сложности трагических противоречий, возникших в «Грозе», можно правильно оценить положение Катерины. В банальной ситуации измены купеческой жены «упаковано» значительное социально‑бытовое и философско‑психологическое содержание. Супружеская измена из чисто бытового факта превратилась в трагедию личности, для которой любовные отношения стали не причиной, а следствием ее противостояния окружающему миру. «Грех» Катерины не в том, что она нарушила бытовой запрет, а в том, что осмелилась подвергнуть сомнению незыблемость существующего порядка вещей.
Новаторство «Грозы» во многом определяется характером изображения быта и нравов города Калинова. Впервые трагизм положения героини обусловлен именно бытом. Островский не показывает ничего, что выходило бы за рамки купеческого быта, который одновременно и реален, и нереален, почти «сказочен». В нем взаимодействуют патриархальные взгляды на жизнь с полуфантастическими представлениями о том, что находится за пределами города. Все, что противоречит их бытовому укладу, калиновцы воспринимают как невозможное, нереальное, знак дурных перемен.
В изображении Островского быт купеческого захолустья равнозначен року, который губит героев в древних трагедиях. Быт воспринимается самими жителями Калинова как судьба. Бытовое и роковое в судьбе Катерины сливаются в одном образе страшного земного зла – героиню может избавить от него только смерть. Впервые в драматургии Островского трясина привычного существования стала не только предметом сатирического осмеяния, но и источником высокой трагедии. Комическое отступило на второй план, потесненное новым взглядом на быт, в котором драматург сумел рассмотреть и трагический характер Катерины, и трагические обстоятельства ее жизни. Катерина – вне сферы комического, но в других персонажах, включая калиновских самодуров и их жертв, Островский с удовольствием обнаруживает комические черты. Таким образом, трагическое и комическое в «Грозе» – два полюса авторского отношения к патриархальному купеческому быту.
В «Грозе», как и в других пьесах Островского, быт наделен особой функцией. Для писателя эта «непоэтическая» сфера жизни людей, в которой торжествует материальное и низменное, а духовное и возвышенное спрятано под грудой бытовых мелочей, стала источником высокой поэзии. Островский считал быт непреложной формой существования отдельного человека и общества в целом. Частная жизнь людей в его пьесах – это и есть самое настоящее бытие, длящееся от рождения до смерти. В бытовой реальности драматург видел все: хорошее и плохое, великодушие и преступление, беду и счастливые повороты судьбы. Он выстраивал все бытовые проявления человека в единую цепь и находил в бытовом, вроде бы совсем несложном, существовании своих героев значительное социальное и психологическое содержание.
Отдельные бытовые ситуации и житейские поступки проясняют единство и многогранность жизни, в которой неумолимые социальные и нравственные закономерности проявляются в случайном. Случайное, нетипическое, в свою очередь, оказывается закономерным. Именно из такой цепи бытовых случайностей складывается судьба Катерины Кабановой. «Случайно» Борис приехал в Калинов, «случайно», а вовсе не потому, что именно этот человек был предназначен для нее судьбой, полюбила его Катерина. Сама любовь героини – только один из возможных вариантов ее противостояния постылой жизни в доме Кабановых. Катерина ждала «кого‑нибудь», кто не походил бы на людей, окружавших ее в Калинове. Это должен был быть вестник из другого мира, с кем она могла бы связать свои надежды на новую жизнь и счастье.
Любовь Катерины не высшая потребность души, как у Ларисы Огудаловой из «Бесприданницы», а форма протеста против быта, символ свободы и веры в реальность мечты. Мечта Катерины воплотилась в Борисе, к которому она и обращается не столько как к возлюбленному, сколько как к своей мечте. В нем соединились ее надежды на счастье, сознание своего греха, горечь от предчувствия неизбежного наказания. Катерина и Борис говорят на разных языках: она смогла подняться над бытом, но ее возлюбленный к этому не способен.
Катерина утопилась не от «несчастной любви» и не от любви «невозможной», греховной, хотя сама ситуация вызывает в памяти литературный стереотип «бедной Лизы». Ее вытолкнул калиновский быт, так как ее страстное желание новой жизни, выразившее себя в мучительной любви‑страсти к Борису, не могло существовать в калиновских рамках, не могло быть скроено по калиновскому образцу. Антипод Катерины – Варвара, несмотря на то, что настроена по отношению к Катерине вполне дружелюбно, становится ее наперсницей, дает ей ключ от калитки, способствует ее тайным свиданиям. В отличие от Катерины, Варвара рождена калиновским бытом, не нарушает его принципов. В том, что ей кажется бытовой хитростью, Катерина чувствует нарушение законов, спор с судьбой. Калитка для Варвары – обычный бытовой предмет, для Катерины – это врата, выводящие ее из ненавистного дома, но за ними скрываются две дороги: в рай «недозволенной», а потому обреченной любви, и в ад, где ее будут терзать муки растревоженной совести. Варвара легко обходит любые бытовые препятствия, легко любит, легко грешит – для Катерины именно быт и убеждение в незыблемости его нравственных законов оказались главными препятствиями на пути к счастью.
В «Грозе» раскрылась новая «философия быта», выработанная Островским. Быт стал формой «живой» жизни, отражением естественных стремлений человека. Понять душу человека, подвергнув ее испытанию бытом, – такова главная задача, поставленная драматургом во второй половине 1850‑х гг. Разрушение быта – симптом скорого развала отживших социальных отношений. В «самом решительном», по словам Добролюбова, произведении Островского отношения главной героини с бытом впервые переведены в новую, неожиданную плоскость. Смысл «бунта» Катерины в том, что она стала живым отрицанием калиновского быта. У читателя или зрителя вряд ли возникает вопрос, можно ли «улучшить» бытовую среду, изображенную в пьесе, сделав ее более человечной, проницаемой для нового. Отношение к быту и нравам Калинова – неизменно отрицательное: в нем нет гармонии, красоты и поэзии, поэтому его крах неизбежен.
Исключительным вниманием к быту обусловлены сюжетно‑композиционные особенности «Грозы»: статичность сюжета, «пропуски» в изображении любовной интриги, большое количество сцен, которые не обязательны с точки зрения развития событий, но необходимы для характеристики бытовой среды и нравственных принципов жителей Калинова. Темп развития действия вполне соответствует неторопливой, размеренной жизни калиновцев. Сцена, декорации, кулисы лишь формально ограничивают временные рамки трагедии. Замедленная экспозиция, обширная предыстория героини (рассказ Катерины Варваре о своей жизни), краткие предыстории других персонажей (Тихона, Бориса) создают впечатление, что ход событий начался задолго до первого эпизода пьесы. Финальные реплики персонажей не исчерпывают смысла происшедшего – самоубийства Катерины, намекая на возможность развития событий в самой действительности. «Гроза», как и большинство пьес Островского, метко названных Добролюбовым «пьесами жизни», кажется сценическим фрагментом реальности.
Быкова Н. Г
Драма А. Н. Островского «Гроза»
«ГРОЗА» – драма, написанная А. Н. Островским в 1859 г.
Пьеса была создана накануне отмены крепостного права.
Действие происходит в небольшом купеческом приволжском городе Калинове. Жизнь протекает там медленно, сонно, скучно.
Главная героиня пьесы, Катерина, резко отличается от других действующих лиц этого сонного царства. «Идеальность» Катерины – не идеальность наивной души. Она уже приобрела горький опыт, принуждая себя жить с нелюбимым мужем, Тихоном, покоряясь злобной свекрови, Кабанихе, привыкает к брани Дикого, попрекам, высоким глухим заборам, запертым воротам. Но в ней осталась тяга к красоте, к тому, что еще сохранила детские впечатления.
Неожиданное желание полететь, как птица, воспоминание о столбе света в церкви, где будто облака ходят и поют ангелы, и воспоминания о юности – все это говорит о романтичности и одаренности Катерины, которая не находит отклика в скучной жизни с Тихоном, где над всеми страх, где всем людям – «гроза».
Гроза в пьесе – понятие многозначное. Это и атмосферное явление, и душевный переворот, и страх, страх наказания, греха, людского суда.
Грешная любовь Катерины к Борису, честному, доброму, порядочному, но слабовольному человеку, – путь к ее гибели, потому что в самодурных условиях жизни свободное чувство обречено на смерть. Одаренная, цельная, очень впечатлительная Катерина не могла, как Варвара с Кудряшом, жить потаенной, воровской любовью, и поэтому она кается в своем «грехе». Она не побоялась людского суда, и это говорит о силе духа героини, а не только о слабости его.
Катерину сражает не удар молнии. Она сама бросается в омут, сама решает свою судьбу, сама ищет освобождения от такой жизни. Для того, чтобы принять это решение, нужно мужество. Именно поэтому оставшийся «жить… да мучиться» Тихон завидует мертвой жене своей.
Тихон впервые осмелился пойти против воли своей матери, он обвиняет ее в смерти жены. Это очень непрочная победа над страхом авторитета, но это уже начало той силы, которая разрушит царство покорности и слепого подчинения и безволия.
Стихийный вызов Катерины, внутренняя самостоятельность и независимость героини были расценены русским критиком Н. А. Добролюбовым как знак глубокого протеста, назревающего в стране, свидетельствующего о близком конце патриархального уклада России.
Обломов и «обломовщина» в романе И. А. Гончарова «Обломов»
I. Нравственная чуткость Гончарова.
Современное общество, представленное в романе, в нравственно‑психологическом, философском и социальном аспектах его существования.
II. «Обломовщина».
1. Обломов и Штольц – сверстники, товарищи, образованные и мыслящие люди.
2. Обстоятельства, влиявшие на формирование героев.
3. Несостоятельность героев во взаимоотношениях с Ольгой Ильинской.
4. В поединке Обломова и Штольца не может быть победителя.
5. Отношение автора к своим героям: добродушное – к Обломову и бесстрастное – к Штольцу.
III. Идейно‑нравственный смысл романа. Можно ли назвать Обломова отрицательным героем?
Добролюбов Н. А
Что такое обломовщина?
Десять лет ждала наша публика романа г. Гончарова. Задолго до его появления в печати о нем говорили как о произведении необыкновенном. К чтению его приступили с самыми обширными ожиданиями. <…> Та публика, которая любит внешнюю занимательность действия, нашла утомительною первую часть романа потому, что до самого конца ее герой все продолжает лежать на том же диване, на котором застает его начало первой главы. Те читатели, которым нравится обличительное направление, недовольны были тем, что в романе оставалась совершенно нетронутою наша официально‑общественная жизнь. Короче – первая часть романа произвела неблагоприятное впечатление на многих читателей. <…>
Может показаться странным, что мы находим особенное богатство содержания в романе, в котором, по самому характеру героя, почти вовсе нет действия. Но мы надеемся объяснить свою мысль в продолжении статьи, главная цель которой и состоит в том, чтобы высказать несколько замечаний и выводов, на которые, по нашему мнению, необходимо наводит содержание романа Гончарова.
«Обломов» вызовет, без сомнения, множество критик. Вероятно, будут между ними и корректурные, которые отыщут какие‑нибудь погрешности в языке и слоге, и патетические, в которых будет много восклицаний о прелести сцен и характеров, и эстетично‑аптекарские, с строгою поверкою того, везде ли точно, по эстетическому рецепту, отпущено действующим лицам надлежащее количество таких‑то и таких‑то свойств и всегда ли эти лица употребляют их так, как сказано в рецепте. <…> Поэтому нам кажется нисколько не предосудительным заняться более общими соображениями о содержании и значении романа Гончарова, хотя, конечно, истые критики и упрекнут нас опять, что статья наша написана не об Обломове, а только по поводу Обломова.
Нам кажется, что в отношении к Гончарову, более чем в отношении ко всякому другому автору, критика обязана изложить общие результаты, выводимые из его произведения. Есть авторы, которые сами на себя берут этот труд, объясняясь с читателем относительно цели и смысла своих произведений. Иные и не высказывают категорических своих намерений, но так ведут весь рассказ, что он оказывается ясным и правильным олицетворением их мысли. У таких авторов каждая страница бьет на то, чтобы вразумить читателя, и много нужно недогадливости, чтобы не понять их… Зато плодом чтения их бывает более или менее полное (смотря по степени таланта автора) согласие с идеею, положенною в основание произведения. Остальное все улетучивается через два часа по прочтении книги. У Гончарова совсем не то. Он вам не дает и, по‑видимому, не хочет дать никаких выводов. Жизнь, им изображаемая, служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе. Ему нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь – пеняйте на свою близорукость, а никак не на автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью, а там уж ваше дело определить степень достоинства изображенных предметов; он к этому совершенно равнодушен. У него нет и той горячности чувства, которая иным талантам придает наибольшую силу и прелесть. <…> Талант его неподатлив на впечатления. Он не запоет лирической песни при взгляде на розу и соловья; он будет поражен ими, остановится, будет долго всматриваться и вслушиваться, задумается… Какой процесс в это время произойдет в душе его, этого нам не понять хорошенько… Но вот он начинает чертить что‑то… Вы холодно всматриваетесь в неясные еще черты… Вот они делаются яснее, яснее, прекраснее… и вдруг, неизвестно каким чудом, из этих черт восстают перед вами и роза, и соловей, со всей своей прелестью и обаяньем. Вам рисуется не только их образ, вам чуется аромат розы, слышатся соловьиные звуки… Пойте лирическую песнь, если роза и соловей могут возбуждать ваши чувства; художник начертил их и, довольный своим делом, отходит в сторону; более он ничего не прибавит… «И напрасно было бы прибавлять, – думает он, – если сам образ не говорит вашей душе, то что могут вам сказать слова?..»
В этом уменье охватить полный образ предмета, отчеканить, изваять его – заключается сильнейшая сторона таланта Гончарова. И ею он превосходит всех современных русских писателей. Из нее легко объясняются все остальные свойства его таланта. У него есть изумительная способность – во всякий данный момент остановить летучее явление жизни, во всей его полноте и свежести, и держать его перед собою до тех пор, пока оно не сделается полной принадлежностью художника. <…> У него есть другое свойство: спокойствие и полнота поэтического миросозерцания. Он ничем не увлекается исключительно или увлекается всем одинаково. Он не поражается одной стороною предмета, одним моментом события, а вертит предмет со всех сторон, выжидает совершения всех моментов явления и тогда уже приступает к их художественной переработке. Следствием этого является, конечно, в художнике более спокойное и беспристрастное отношение к изображаемым предметам, большая отчетливость в очертании даже мелочных подробностей и ровная доля внимания ко всем частностям рассказа.
Вот отчего некоторым кажется роман Гончарова растянутым. Он, если хотите, действительно растянут. В первой части Обломов лежит на диване; во второй ездит к Ильинским и влюбляется в Ольгу, а она в него; в третьей она видит, что ошибалась в Обломове, и они расходятся; в четвертой она выходит замуж за друга его Штольца, а он женится на хозяйке того дома, где нанимает квартиру. Вот и все. Никаких внешних событий, никаких препятствий (кроме разве разведения моста через Неву, прекратившего свидания Ольги с Обломовым), никаких посторонних обстоятельств не вмешивается в роман. Лень и апатия Обломова – единственная пружина действия во всей его истории. Как же это можно было растянуть на четыре части! Попадись эта тема другому автору, тот бы ее обделал иначе: написал бы страничек пятьдесят, легких, забавных, сочинил бы милый фарс, осмеял бы своего ленивца, восхитился бы Ольгой и Штольцем, да на том бы и покончил. Рассказ никак бы не был скучен, хотя и не имел бы особенного художественного значения. Гончаров принялся за дело иначе. Он не хотел отстать от явления, на которое однажды бросил свой взгляд, не проследивши его до конца, не отыскавши его причин, не понявши связи его со всеми окружающими явлениями. Он хотел добиться того, чтобы случайный образ, мелькнувший перед ним, возвести в тип, придать ему родовое и постоянное значение. Поэтому во всем, что касалось Обломова, не было для него вещей пустых и ничтожных. Всем занялся он с любовью, все очертил подробно и отчетливо. Не только те комнаты, в которых жил Обломов, но и тот дом, в котором он только мечтал жить; не только халат его, но серый сюртук и щетинистые бакенбарды слуги его Захара; не только писание письма Обломовым, но и качество бумаги и чернил в письме старосты к нему – все приведено и изображено с полной отчетливостью и рельефностью. <…> Вы совершенно переноситесь в тот мир, в который ведет вас автор: вы находите в нем что‑то родное, перед вами открывается не только внешняя форма, но и самая внутренность, душа каждого лица, каждого предмета. И после прочтения всего романа вы чувствуете, что в сфере вашей мысли прибавилось что‑то новое, что к вам в душу глубоко запали новые образы, новые типы. Они вас долго преследуют, вам хочется думать над ними, хочется выяснить их значение и отношение к вашей собственной жизни, характеру, наклонностям. Куда денется ваша вялость и утомление; бодрость мысли и свежесть чувства пробуждаются в вас. Вы готовы снова перечитать многие страницы, думать над ними, спорить о них. Так, по крайней мере, на нас действовал Обломов: «Сон Обломова» и некоторые отдельные сцены мы прочли по нескольку раз; весь роман почти сплошь прочитали мы два раза; и во второй раз он нам понравился едва ли не более, чем в первый. Такое обаятельное значение имеют эти подробности, которыми автор обставляет ход действия и которые, по мнению некоторых, растягивают роман.
Таким образом, Гончаров является перед нами прежде всего художником, умеющим выразить полноту явлений жизни. Изображение их составляет его призвание, его наслаждение; объективное творчество его не смущается никакими теоретическими предубеждениями и заданными идеями, не поддается никаким исключительным симпатиям. <…>
Как же выразился, на что потратился талант Гончарова? Ответом на этот вопрос должен служить разбор содержания романа.
По‑видимому, не обширную сферу избрал Гончаров для своих изображений. История о том, как лежит и спит добряк‑ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, – не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью, в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаянья и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это – обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и при всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени. <…>
В чем заключаются главные черты обломовского характера? В совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития. По внешнему своему положению – он барин; «у него есть Захар и еще триста Захаров», по выражению автора. Преимущество своего положения Илья Ильич объясняет Захару таким образом: