Пренатальные условия как факторы риска поздней психопатологии.
Аспекты дефицита пренатальной привязанности, выделенные выше, так же, как этиологические замечания – это первые попытки описать чувствительность к разрыву в динамике пренатальных отношений, позаимствованную из нашего клинического опыта. Мы считаем, что описанные потребности во вместилище, безопасности и целостности являются жизненно важными эмоциональными аспектами пренатального существования. Однако, потенциальные психологические симптомы почти никогда нельзя монокаузально приписать лишь им. Вместо этого мы рассматриваем пренатальную травматизацию в качестве возможного фактора риска или предрасположенности к поздней психопатологии. Мы считаем, что позитивный и негативный резонанс матери – это в основном бессознательный процесс. Главным фактором будет возможная психопатология матери, чья степень выраженности – из-за тесной сомато – психической связи между двумя организмами – может увеличивать вероятность заболевания у ребенка.
Особенно это относится к не интегрированным травматическим переживаниям, а также выраженному дефициту привязанности в жизненной истории матери. Возможные факторы внешнего стресса, конечно, воздействуют на благополучие и функционирование матери, однако, их влияние зависит от того, как она их переживала, от способности матери к структурной интеграции и от социальных и эмоциональных ресурсов, которыми она располагает.
Рождение, пожалуй, самое потенциально драматическое событие в жизни, без сомнений оно оказывает величайшее воздействие на физическое и эмоциональное развитие ребенка и тоже может рассматриваться как фактор риска поздней психопатологии (см. Janus, 1991). Не имея возможности далее рассматривать здесь этот вопрос, мы проводим наш тезис, что события при рождении в некоторых случаях отражают качество пренатальных отношений. (15) Обобщая, мы можем отметить, что опыт рождения можно рассматривать или как нарушение или как усиление переживания пренатальной привязанности. Во многом это относится и к постнатальным взаимоотношениям между матерью и ее ребенком. Пренатальная и перинатальная травматизация могут усилиться, но могут и целительно раствориться. Недостаточность аффективной созвучности, т. е. способности регулировать аффективное состояние ребенка и предлагать эмоциональное вместилище и т.д. (см. Milch, 1998), может на нейробиологическом уровне приводить к нарушению функции префронтальной коры (Siegel, 1999) и на психологическом уровне вести к разнообразным формам заболеваний, связанным с привязанностью. На поздних фазах адекватное психологическое развитие ребенка зависит от того, как фигуры, к которым он привязан, справляются с детским отстаиванием себя, автономностью и агрессией (Krens, 1998). На этом этапе на сцену выходит отец, чью важную роль в психологическом развитии ребенка мы коротко обсудим.
Роль отца.
Опосредованный телесным и эмоциональным резонансом матери, отец (16) является частью экологии младенца с момента зачатия. Его заботливая любовь предлагает защиту. Таким образом, он выполняет в основном защитные функции для матери и ребенка. Он становится представителем или мостом во внешнюю жизнь. После рождения эти защитные функции продолжаются. Подобно матери, отец вначале встречает ребенка симбиотически. Начинают вынашиваться его архетипические феминные компоненты: у него развиваются «материнские инстинкты» (17). В этот период жизни (до 1,5 – 2,5 лет) отец остается теплым фундаментом: симбиотическая связь с матерью (Krens, 1998) располагается в самом сердце детских переживаний. Интенсивность этой связи проявляется в том, насколько пренатальный и постнатальный ребенок физически и эмоционально зависит от эмоциональной доступности матери. Роль отца абсолютно необходима для дальнейшего развития способности преодолеть связь с матерью и интегрировать автономность и идентичность с потребностью в близости. Для этого ребенку нужен человек, который подобно отцу – волшебнику сможет символически противопоставить свое отцовское всемогуществовсеобъемлющей власти матери. Желание выйти из симбиотической зависимости к обществу и автономности, держась за сильную и защищающую руку отца, которому верят, очень интенсивно и несет огромную психологическую важность. Ребенку свойственна абсолютная вера в волшебную силу отца, непоколебимая, подобно вере в Санта Клауса, в деда Мороза. При отсутствии патологии он может доверить себя этой силе (идеализируя, идентифицируясь и интернализируя). Если это стремление слиться со всемогуществом отца достаточно хорошо подтверждено и разъединение от «симбиотической» матери таким образом произошло, то ребенок сможет постепенно начать отражать, воспринимать и уважать отца как человеческое существо с его сильными и слабыми сторонами.
Многие источники эмоционального вмешательства или травм могут скрыть эти шаги в развитии. Мы бы хотели привлечь внимание к одному аспекту, который имеет выдающееся значение в контексте внутриутробного развития. Если пренатальная и постнатальная связь с матерью отмечена экзистенциальными травматическими переживаниями, то отношения с отцом будут крайне отягощены: неосуществленные потребности ребенка в симбиотической привязанности, с которыми ребенок едва ли может справиться или отмахнуться от них, будут в этом случае направлены на отца в крайне выраженной форме. Отец может почувствовать интенсивность детского бессознательного желания слиться (которое лишь частично относится к его «делу»), но он будет неспособен должным образом соответствовать ему и, таким образом, станет угрожать скрыться. Вероятно, он будет воспринимать идеализирующего и цепляющегося ребенка как неконтролируемую помеху. Ребенок, страдающий от трудно контролируемого экзистенциального страха, также не может повернуться к отцу прямо, открыто и с доверием. Его доверие миру было поколеблено еще внутри в отношениях с матерью. Невыполнение потребности в символической идентификации с отцовским всемогуществом может привести к далеко идущим психологическим последствиям (18).
Если такая фрустрация будет повторением фрустрации пренатальных и постнатальных потребностей в привязанности к матери, то результат будет в особенности выраженным. Если отец окажется насильственным, отсутствующим, отвергающим или ожесточенным, без сомнения произойдет ретравматизация. Нежеланный ребенок глубоко разочаруется и создаст свой собственный волшебный мир, в котором он почувствует себя защищенным и властным. В основном он создает свой собственный идеальный образ отца в Супер – Эго, с которым позже пытается идентифицироваться. Он создает безопасный мир, подобно королю, который сам себя возвел на трон. Правила и решения о том, что такое хорошо и плохо, определяются по возможности независимо. Такие дети достаточно рано выглядят взрослыми. Они сами себя берут за руку, но чаще остаются в одиночестве. Поведенческая манифестация этой стратегии выживания зависит от большого количества факторов: в любом случае чувства стыда и зависти должны контролироваться стратегиями нарциссической защиты, как описал Kernberg (2001). Вместо того, чтобы в один день создать с отцом связь на равных, ребенок реагирует «символическим убийством отца»: в стране может быть лишь один король (19). Он должен обесценить и разрушить отца. Однако, поступая так, ребенок рискует изолировать себя от потенциально позитивных отцовских проявлений.