Закон неустранимости вреда (ЗНВ) в результате функционирования питейной традиции
Мне кажется, что после всего известного и сказанного:
а) о потреблении алкоголя (предпринимавшиеся в течение столетия попытки установить минимальную границу, за которой наступает безопасность от приема этанола);
б) о потенциальном вреде (бациллоносительстве) даже «сухих» питейных поступков, в особенности получающих необычайно широкое распространение благородя электронным средствам массовой информации;
в) о деспотизме питейной традиции,
позволяет еще раз выдвинуть в качестве сущностного признака этой традиции закон неустранимости вреда, который она приносит человеку.
Хотелось бы при этом напомнить, что о законе неуничтожимости вредной силы алкоголя, ссылаясь на неназванных французских психиатров, писал около ста лет тому назад российский психиатр И.А.Сикорский. При этом имелось в виду физиологическое воздействие на организм. Но развитие обществознания и изучение социальных аспектов потребления алкоголя и функционирования питейной традиции позволяет говорить уже об ином законе.
Я связываю его с абсолютной несовместимостью потребления алкоголя с нормальной биологией человека и социетальным (макросоциальным) закономерностям развития при вынужденном признании, что в микросреде питейное, поведение («мокрое» или «сухое») выполняет адаптационную роль.
В общественной практике и при изучении проблемы нередко возникают ситуации, когда кажется, что вред потребления алкоголя исчезает. Так, многие отечественные специалисты, акцентируя внимание на буйных проявлениях грубого пьянства, вызывающих, в частности, насильственные смерти, находили выход в трансформации «русского» пьянства в мягкую «французскую» форму. Их противники - прежде всего, в 1920-е годы - называли такое намерение стремлением «офранцузить» СССР. Однако, это намерение парировалось не таким, с идеологическим «душком» ярлыком, а медицинской статистикой: о чрезвычайно высоком уровне смертности от цирроза печени при мягком, столовом, «французском» потреблении алкоголя. Это помогало понять, что только лишь «смягчение» формы потребления, как и переориентация с крепкоградусной на малоградусную алкопродукцию, приводит отнюдь не к тому, что вред уменьшается или исчезает, а только лишь к тому, что он ... прячется ( в этом варианте с улиц - в морги). Но варианты могут быть разными, суть же остается одной: вред не уменьшается, если не снижается уровень потребления. В этом случае полезно вспомнить об одном из иронически-проницательных законов Мерфи: если вам кажется, что ситуация улучшается, значит вы чего-то не заметили.
Это «узелок на память» против прекраснодушия и беспечности. Но, если говорить серьезно, то ЗНВ все же действует лишь в конечном счете и лишь на макроуровне.
В животном мире это проявляется проще, однозначно - в форме приоритета адаптации более высокого (общего) уровня над низшей по иерархии. Животное пожертвует органом ради сохранения всего организма. Популяция инстинктивно пожертвует необходимым количеством особей ради своего спасения (так называемый «эффект лемингов» - массовые самоубийства особей, когда численность популяции достигает предела, который может прокормить ареал обитания). Общество же не располагает такой автоматической системой. Оно, правда, выработало нравственность - регулирующую систему поведения, более высокую, чем традиции, обычаи, привычки. Нравственность, в свою очередь, выработала такие рычаги управления поведением личности и группы, как стыд, совесть, долг. Впрочем, «рычаги» - это громко сказано, поскольку регулирующая сила нравственности неизмеримо слабее силы обычаев, привычек. И хотя некоторые витающие в облаках мыслители уже поговаривают о приближении не то что эпохи ноосферы, но даже этосферы, но в действительности этические правила долго еще будут не в силах противостоять нормам обычного поведения, а соображения долга (не буду пить совсем, чтобы своим примером не содействовать сохранению вредной традиции!) лишь в редчайших случаях имеют шанс возобладать над рациональным практицизмом (скрепить выпивкой бизнес-контакт; поставить пол-литровку гостю, чтобы не выглядеть в его глазах жмотом; распить с приятной девушкой бутылку шампанского, чтобы у нее ослабли торомоза... и т.д.).
Поэтому, пока нравственность слабее нравов, столь значимо поведение и почетна деятельность немногочисленных трезвенников - как индивидуалов, так и объединенных в группы - которые стремятся демонстративно (главное: демонстративно!) противопоставлять нравственный закон закону неустранимости вреда от действия питейной традиции.
9.5. Биологический императив как «директива» природы
Свобода является возможностью действовать в своих интересах на основе познания необходимости. Поскольку в нашем мире действует закон неустранимости вреда от питейной традиции, то из него выводится и то, что я называю биологическим императивом.
Общепризнан - по меньшей мере, на словах - осознанный еще в евангельские времена и так именно сформулированный Кантом нравственный категорический императив.
Во второй половине уходящего столетия был осознан и так называемый экологический императив, по существу вытекающий из концепции пределов роста, разработанной римским клубом (Медоуз, Печчеи, Пестель) и так сформулированный в середине 70-х годов Н. Н. Моисеевым.
Никто открыто не возражает, хотя никто и не следует этому императиву. Но какие тогда могут быть возражения против биологического императива: Человек! не губи собственную природу, свое тело, вместилище своей человеческой сущности, земное обиталище души!
Хочется верить, что ориентация на биологический императив, подчинение (!) ему может объединить и философов с их заклинанием: - Человек - высшая ценность;
и политэкономов, считающих, что цель производства - это изготовление полезностей, благ; и психологов с их убеждением: человек должен быть тем, кем он может быть;
и религиозных деятелей - с признанием человека, как созданного по образу божьему;
и, наконец, политиков-гуманистов, если они не только провозглашают древний благородный девиз: salus populi suprema lex! (благо народа - высший закон!).
Я ощущаю и осознаю биогогический императив как созвучный и соизмеримый нижеследующей идее, высказанной Х. Накаима: «... Мы намерены преуспеть в создании «культуры здравоохранения», обращенной к индивидуальным, социальным и личным аспектам поведения, а также государственной политике, которая способна служить интересам и целостности человеческой личности - души и тела - как индивидуума и как члена социальной группы в гармонии со всей окружающей средой. С учетом всего сказанного мы должны подумать еще над тем, что мы имеем в виду, когда говорим о « здоровье как основном праве человека» (121; 17-18).
Очевидно, что мы, прежде всего, должны стремится к тому, чтобы государственная политика была именно способна и всерьез стремилась служить интересам человека, а не отдельных корыстно-ориентированных групп, например, питейному капиталу, извлекающему пользу для себя из причинения вреда населению. Обуздание закона неотвратимости вреда от алкоголя в основном в руках государств. К ним, прежде всего. обращены и требования биологического императива.