Мужчина, опасность и спасение
Это приснилось тебе давно ?
Этой ночью. Мне приснилось два сна. Мне приснилось, что я была на крыльце дома своей бабушки, и там был сын моего друга, который делал мне эпиляцию ног. Это было немного эротично. Потом я оказываюсь внутри дома, возле кухонного стола. Я вижу черную занавеску и тело, все в черном, лежащее на животе. Пол в чем-то липком, грязный. Тело в черном очень медленно поднимается. Я не знаю этого человека. У него борода. И я испугалась. Мой друг был на улице, но у меня никак не получалось закричать. Потом мне все-таки удалось слабо крикнуть, и я смогла открыть дверь. Человек в черном исчез. Я не люблю сны, где мне надо крикнуть, а я не могу. Я ощущаю борьбу между инертностью и желанием двигаться.
Как ты связываешь элементы этого сна между собой?
Быть в присутствии другого 257
Была опасность, которую я себе воображала; опасность исходила от мужчины, и спасение также исходило от мужчины.
Я чувствую, есть какие-то параллели. Ты села здесь впервые, «демонстрируя себя» рядом со мной напротив группы. Как вышло так, что и я до сих пор внушал тебе страх, а сегодня ты начала говорить?
Мне жарко. (Снимает куртку.)
Ты снимаешь свою черную куртку.
(Смеется.)
Да, мне кажется, опасность исходит от мужчин.
Яне говорю о мужчинах, я говорю о себе.
(Молчание.)
Да, но тот факт, что ты мужчина, имеет большое значение. Первый раз, когда я тебя увидела, мне не было страшно, и мне даже показалось, что ты оставляешь мне много места.
Я ощущала себя очень маленькой, а тебя очень большим тем более, что это было в группе, без всякого ориентира, и я чувствовала себя потерянной. Ты мне кажешься очень умным, и мне было страшно оказаться не на высоте.
(Я слушаю, стараясь ее поддержать.)
В тебе была что-то строгое, неуступчивое. Это было не по мне.
Когда ты предложил мне ввести себя в рисунок, который мы нарисовали на первой сессии, я не могла изобразить себя стоящей перед тобой. Все что я могла, это лежать и не произносить ни слова.
258 Жан-Мари Робин
Быть в присутствии другого
259
Это не вполне ясно... Что такого я делаю, что внушаю тебе страх?
Чтобы ты чувствовала, что ты не на высоте, видимо, должно быть что-то вроде самоуничижения, но до меня не доходит, откуда берется страх?Как ты присоединяешь страх к этому переживанию ?
Я не знаю.
По-моему, ты почти не дышишь?
Я сама не знаю, что мне может угрожать. Скорее это отношения с мужчинами вообще.
А не мог бы я сделать тебе эпиляцию ? Было бы это эротично ?
(Смеется.)
Что ты подумала ?
Ты делаешь мне эпиляцию. (Голосом маленькой девочки.)
Это предложение ты выслушиваешь с интересом ?
Да.
Ты не испугаешься, если я буду делать тебе эпиляцию? (Я говорю образно.) И будет ли это для тебя эротично?
Мне кажется, я бы испугалась, и в то же время мне бы этого очень захотелось. Почему бы и нет?
Но это как головой в омут. Это значит лишиться всех ориентиров, перестать быть собой, больше не быть ничем.
Ты говоришь об этом, как о суициде!
Но сознавая, что я не умру. Надо полагать, мне хотелось бы забыться, перестать знать, кто я есть.
Значит ли это, что ты хочешь мне сказать: «В отношениях с тобой, Жан-Мари, я могу пойти на риск немного забыться, потому что я знаю, что никогда не потеряю голову на все сто» ?
Да, точно. (Молчание.)
Что ты теперь чувствуешь?
Я думаю об обольщении и... (Молчание.)
Это как если бы ты не был для меня образом соблазнения. Не физически.
У меня нет впечатления, что ты стараешься меня соблазнить, и это для меня что-то новое. Ну, и еще я достаточно доверяю тебе, чтобы сюда прийти.
(Долгое молчание.)
Ты еще здесь?
Я больше не знаю, о чем я рассказываю. Не могу понять, почему я боялась тебя. Я думаю, мой страх прошел.
Я даже не уверена, что я тебя боялась.
Не больше, чем Дени (члена группы), которого я по-баюваюсь! У него тоже борода.
В рассказанном тобой сне тебя больше всего напугало, что от страха ты потеряла голос. Я готов предположить, что ты молчишь на наших встречах от страха? Ты испугалась во сне бородатого мужчины. Я должен подумать, не сделать ли мне эпиляции лица ?!
260 Жан-Мари Робин
Есть ли в борода что-то мужское? Да, для меня это признак мужчины. Меня это привлекает и в то же время внушает страх. И то, что я не могу закричать, мне снилось десятки раз.
В этом сне мужчина может выступать как источник опасности, так и тем, что дает безопасность!
Я бы сказала даже, это единственный источник безопасности. Без мужчины я ничто. Угрожает мне и дает спасение он один.
Что-то не сходится... Как тогда до сих пор ты могла сохранять дистанцию в отношениях со мной. И как сегодня ты можешь чувствовать себя в безопасности.
И этот третий мужчина — дитя, но эротическое; или эротическое, но — дитя ?
Да! Там, где доходит до эротики, — все лишь маленький мальчик. Меня это очень беспокоит!
У меня впечатление, что здесь есть моменты приливов и отливов, или я ошибаюсь ?
Да, есть колебания.
Это имеет для тебя какой-то смысл? Говорит ли тебе это о чем-нибудь ?
Меня влечет, и я ухожу.
Нехочешь попробовать сказать мне об этом? Например, так: «Жан-Мари, ты меня привлекаешь и ты меня пугаешь, я от тебя отстраняюсь!»
Быть в присутствии другого 261
Это трудно.
Слишком трудно ?
Я хочу приблизиться, а ты можешь лишь отстраниться... Говоря так, я не чувствую ничего особенного к тебе.
Как получилось, что я внушаю тебе такое чувство ?
Я чувствую, что я совсем одна.
Странно, что ты МНЕ это говоришь.
Я ищу. Я не знаю.
Ты отстраняешься!
Да.
Ты уверена ? Что ты мне хочешь сказать этой улыбкой?
Я на краю пропасти. Но я не знаю.
Хочешь пойти дальше, или нет ?
Я не знаю что дальше.
Это значит «я не хочу» или «я не знаю» ?
Уже далеко зашло. Я остаюсь с двусмысленным образом мужчины, который может иметь надо мной столько власти и который меня пугает.
| 262 |
Жан-Мари Робин
Нет здесь никакой двусмысленности.
Да, вы правы. Но часто я больше всего боюсь того мужчины, который может меня поддержать!
Я думаю о своем отце! Он меня отталкивает, не может сделать так, чтобы мы стали ближе, и не может меня защитить.
Ты хочешь продолжить разговор ?
Нет, достаточно.
Комментарий Элианы110
Когда я подумала о том, чтобы поработать с Жаном-Мари, я испугалась и я не чувствовала себя уверенно. У меня страх перед мужчинами и страх перед тем, что я им скажу. Просто заговорить об этом значит для меня погрузиться в это эмоциональное состояние; у меня начинается сердцебиение, и мне трудно дышать.
В начале разговора меня поддержал его мягкий голос. Это придавало форму. Я почувствовала, что он здесь не за тем, чтобы меня сломать, и я могу в достаточной мере ему доверять. К тому же, во время работы, я увидела, что он немного отстраняется от меня. Он ни разу не посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Для меня это было большим стимулом. Я чувствовала себя в центре внимания и что он вместе со мной там, где нахожусь я, словно он знал, что мне было надо.
Несколько раз замечания Жана-Мари меня удивили — например, когда он меня спросил: «Как понимать то, что до сих пор я внушал тебе страх, а сегодня
110 См. прим. к предыдущему разделу.
Быть в присутствии другого 263
ты открыла рот?» От такого удивившего меня вопроса я собралась. По-моему, быть захваченным врасплох — это очень стимулирует. Это заставляет реагировать очень живо. Кроме того, я достаточно доверяла своему терапевту, чтобы от удивления не замолчать.
Увидев сон, я задумалась: «Как я себя веду, что не могу открыть рта?». После этой работы для меня словно раздвинулось пространство, и я отдаю себе отчет в том, что многие люди в моей жизни затыкают мне рот. И я спрашиваю себя: «Как я себя веду, что мне затыкают рот?». Это еще и очень действенное средство. И я болтлива!
Я также была озадачена, когда Жан-Мари предложил «сделать мне эпиляцию». В этот момент я почувствовала, словно меня бросили в пустоту, какая-то часть меня не могла быть здесь, и я так струсила, что осеклась. Это может показаться самоубийственным. Хотя выход есть, он заключается не в действии. Я отдаю себе отчет, что таким выходом является отказ от контакта. Но на этот раз я не убежала. Я осталась и позволила себе говорить. Я поняла, в какие моменты я присутствую, а в какие — ускользаю.
Что еще изменилось, так это то, что теперь я меньше боюсь моего друга, которого раньше я боялась очень, боялась до того, что не могла двинуться.
Заключение: Между теорией и практикой
Практика основывается на теории, но между ними есть разница. Теория основывается на практике, но между ними интервал. Практика — прямо и косвенно — показывает теорию, и теория является попыткой придать форму опыту, переживаемому на практике. И из-за разницы между ними всякий раз что-то ускользает. И мы стараемся, и я все время стараюсь сократить эту разницу, потому что мне нужно увеличить мою адекватность, которая, должно быть, излечивает от рецидивов мнимого всесилия. Но из того, что все нельзя сделать адекватным, также рождается движение. Полная адекватность — это конец, финал процесса, завершение формообразования, смерть.
И тем не менее... как писал Мальдине, «форма осуществляет фон».
Быть в присутствии другого 265
Рефлексивность
Понятие self, на котором построена теоретическая работа в гештальт-терапии, можно и стоит ввести во французский язык несмотря на желание некоторых авторов или некоторых издателей продвигать его в форме «я». Филологи, исследовавшие это английское словечко, сумели показать, что его стали использовать как существительное относительно недавно. Такое словоупотребление, кажется, в основном происходит из языка философов или психологов. Они ре-ифицируют феномен, с которым обычный язык обходится более гибко: self употребляется прежде всего как приставка или возвратная частица, то есть как вспомогательное средство с рефлексивной функцией. Self-contnJ)le, self-service («самоконтроль», «самообслуживание») — вот некоторые формы, заимствованные из английского для обозначения модальности, которую во французском языке можно передать только длинным описательным оборотом. Слово «самообслуживание» означает, что я действую (я исполнитель определенного обслуживания) и я же являюсь адресатом действия, которое я осуществляю. «Я», который обслуживает и «я», которого обслуживают, являются, разумеется одним и тем же и они соединяются в одно единственное слово self. По-французски пришлось бы сказать «je me sers» («я меня обслуживаю»), тем самым устанавливая различение между «je» и «те» («я» и «меня»). Это то, что мы по традиции называем рефлексивностью, то есть зеркальной операцией, в которой, воздействуя на мир, я в какой-то момент возвращаюсь к себе, чтобы обозначить свои собственные очертания.
Нетрудно понять, как от оперирования «self-...» и «...-self» можно перейти к «сущности», которая отсю-
266
Жан-Мари Робин
Быть в присутствии другого
267
да вытекает: self как существительное и бесконечные колебания между self-как-процессом и self-как-сущ-ностью встречаются у философов, психологов и иных психоаналитиков, включая основателей гештальт-те-рапии.
Но то, что английский язык таким способом фиксирует, есть переживание, согласно которому self действует и образуется путем акта и путем вхождения в контакт от одного момента к другому. Впрочем, стоит отметить, что когда мне понадобилось передать по-французски понятие, выраженное словом self-service («самообслуживание»), я был вынужден написать «je me sers» («я меня обслуживаю»), то есть употребить глагол для обозначения того, что речь идет о некоем действии.
Одна из модальностей работы, которую я охотно использую, следовательно, есть конкретизация данной рефлексивности, свойственной self. Терапевт имеет возвратную функцию. Здесь не место вспоминать многочисленные работы, показывающие реальную или символическую важность зеркала в человеческом развитии. От Лакана до Кохута, от Пиаже до Дольто зеркальное отражение занимает особое место в конституировании идентичности, как после Нарцисса оно открывается в формах переживания, которые квалифицируются как патологические.
Одной из парадигм подхода Карла Роджерса является зеркальная интервенция: отражение — это слово, которое вводит метафору в визуальный регистр. Также можно сказать об эхе, резонансе, если распространить метафору на звуковой регистр, или о реверберации, за что ратовал Башляр, и т. д.
Отраженное присутствие того, что я вижу, что я понимаю под другим, переданное словами и иногда телом, существенно для его конституирования. Другой
говорит мне или показывает мне, чем я являюсь. Ребенок, который разбил тарелку, слышит: «Ты неумеха». Он получает отражение того, что он продемонстрировал своим действием, даже если оно было непроизвольным, и это отраженная реакция его конституирует. Если можно так сказать, «self разбил» тарелку, и ему «отражают» его действие, обозначая его самого как «self-неумеха». Молчание терапевта также является формой отражения, и его не стоит рассматривать как беспристрастность, в которую когда-то слишком хотели верить.
Зеркало отражает «реальность» только частично, потому что отражение в зеркале является зеркальным и потому что оно придает двухмерность тому, что является нам в трех измерениях. Точно также то, что от-ражет терапевт, предполагает усеченный опыт, искажения и выборочность. Например, Роджерс прибегал к отражению, чтобы выявить аффект из того, что ему говорили. Каким бы ни было отражение, производимое терапевтом, оно неизбежно делает ударения на одних элементах опыта и упускает другие. Таким образом, его функция может быть проясняющей или структурирующей, провоцирующей или поддерживающей, вызывающей замешательство или эмоцию, обретение или утрату смысла, и т. д. Выбор того, что может быть выделено терапевтом как фигура, вероятно, зависит не только от присущей ему чувствительности, но и от теоретической системы, на которую он опирается. Я говорю в данном случае не о содерже-нии или формах, которые может принять это отражение, а о самой их необходимости для продолжающейся индивидуализации, то есть для процесса self в его движении. В отсутствии нового человек охотно останется приверженцем прошлых отзвуков, зафиксированных в представлениях; даже встречаясь с новым и
268
Жан-Мари Робин
Быть в присутствии другого
269
вступая в плодотворные контакты, он будет испытывать трудности с конструированием новых представлений, если ситуация и другой человек в этой ситуации не отразят ему ничего нового.
Опыт как контакт
Там, где другие психотерапевтические подходы в качестве фундаментальной парадигмы помещают психику, гештальт-терапия отводит место контакту. Всякий человеческий опыт есть прежде всего контакт с миром, и психика является всего лишь производной, вторичной формой. Контакт выступает основополагающим опытом. Тем не менее пациент в общении с терапевтом локализует свою проблему скорее в своей психике, нежели в контакте. И он использует контакт с терапевтом, чтобы найти подтверждение для своего «психического содержания». Ставя контакт и его формы в центр терапевтической работы, мы, таким образом, можем наделить опыт новыми значениями. Пациент рассуждает в изоляции, я рассуждаю во взаимодействии, в конкретной связи, в ситуации. Если он испытывает страх, мы будем стараться понять, как среда может — или могла — быть для него угрожающей. Если он сетует на то, что мал ростом, мы сможем поставить вопрос: «Меньше кого?», или постараться увидеть те унижения, которые накладываются фактом маленького роста. Человеческой существо представляет собой контакт. «Граница контакта» является понятием, которое придумано в гештальт-терапии для обозначения опыта. Мыслить в терминах границы контакта — вопреки тысячелетней традиции мышления в терминах «души» или «психики» — вероятно, является главной трудностью на пути того, кто желает овладеть теорией и практикой гештальт-терапии.
Чтобы дать об этом представление, я обычно использую следующий пример. Обычно я не осознаю существование моей руки и не испытываю никаких особенных ощущений. Когда я берусь рукой за что-то или за кого-то, то в одном и том же акте я чувствую мою руку и я чувствую объект. Касание этого объекта делает его существующим в моем тактильном опыте, и, наоборот, оно придает ощущение и, следовательно, существование моей руке. Сама операция контакта наделяет существованием меня и другого и в тоже время нас дифференцирует. Одна и таже операция разъединяет и объединяет. Контакт создает границу, граница создает контакт. Без контакта нет дифференциации, без дифференциации нет контакта и, следовательно, опыта. Осязание существует только в осязании чего-то. Зрение это не глаз и не увиденный объект. Точно так же Гуссерль мог сказать, что сознание «не существует», а существует только сознание чего-то, даже если это что-то принимается за содержание сознания.
Этот подход принципиально иначе локализует человеческий опыт, и дихотомии типа «внутреннее/ внешнее», «поверхностное/глубинное» теряют всякую уместность и всякий смысл. Такой род принятия и выслушивания систематически меняет рамки опыта пациента, по-новому освещает его опыт в его собственных глазах и тем самым вводит движение, ибо всякий сдвиг приводит к движению.