Себя Жюльен, - я бы умер от счастья Что мне до будущего, что мне вся моя

жизнь? Это райское блаженство может начаться хоть сию минуту, стоит мне

только захотеть. Это зависит только от меня!"

Матильда видела, что он задумался.

- Значит, я совсем недостойна вас? - промолвила она, беря его за руку.

Жюльен обнял и поцеловал ее, но в тот же миг железная рука долга

стиснула его сердце "Если только она увидит, как я люблю ее, я ее потеряю".

И, прежде чем высвободиться из ее объятий, он постарался принять вид,

Достойный мужчины.

Весь этот день и все следующие он искусно скрывал свою безмерную

Радость; бывали минуты, когда он даже отказывал себе в блаженстве заключить

Ее в свои объятия.

Но бывали минуты, когда, обезумев от счастья, он забывал всякие доводы

Благоразумия.

Когда-то Жюльен облюбовал укромное местечко в саду, - он забирался в

Густые заросли жимолости, где стояла лестница садовника, и, спрятавшись

Среди душистой зелени, следил за решетчатой ставней Матильды и оплакивал

Непостоянство своей возлюбленной. Рядом возвышался могучий дуб, и его

Широкий ствол скрывал Жюльена от нескромных взглядов.

Как-то раз, прогуливаясь вдвоем, они забрели в это место, и оно так

Живо напомнило ему об этих горестных минутах, что он вдруг с необычайной

Силой ощутил разительный контраст между безысходным отчаянием, в котором

Пребывал еще так недавно, и своим теперешним блаженством; слезы выступили у

него на глазах, он поднес к губам руку своей возлюбленной и сказал ей:

- Здесь я жил мыслью о вас, отсюда смотрел я на эту ставню, часами

Подстерегал блаженную минуту, когда увижу, как эта ручка открывает ее...

И тут уж он потерял всякую власть над собой.

С подкупающей искренностью, которую невозможно подделать, он стал

Рассказывать ей о пережитых им страшных минутах горького отчаяния. Невольно

Вырывавшиеся у него короткие восклицания красноречиво свидетельствовали о

Том, как счастлив он сейчас, когда миновала эта нестерпимая пытка.

"Боже великий, что же это я делаю? - вдруг опомнился Жюльен. - Я

погиб".

Его охватил ужас, ему казалось уже, что глаза м-ль де Ла-Моль глядят на

Него совсем не так ласково. Это было просто самовнушение, но лицо Жюльена

Внезапно изменилось, покрывшись смертельной бледностью. Глаза его сразу

Погасли, и выражение пылкой искренней любви сменилось презрительным и чуть

Ли не злобным выражением.

- Что с вами, друг мой? - спросила его Матильда ласково и тревожно.

- Я лгу, - ответил Жюльен с раздражением, - и лгу вам. Не могу простить

себе этого: видит бог, я слишком вас уважаю, чтобы лгать вам. Вы любите

Меня, вы преданы мне, и мне незачем придумывать разные фразы, чтобы

Понравиться вам.

- Боже! Так это были одни фразы - все то, что я слушала сейчас с таким

восхищением, все, что вы говорили мне эти последние десять минут?

- Да, и я страшно браню себя за это, дорогая. Я сочинил все это

Когда-то для одной женщины, которая меня любила и докучала мне. Это ужасная

Черта моего характера, каюсь в ней сам, простите меня.

Горькие слезы градом катились по щекам Матильды.

- Стоит только какой-нибудь мелочи задеть меня, - продолжал Жюльен, - и

Я как-то незаметно для себя впадаю в забывчивость; тут моя проклятая память

Уводит меня неведомо куда, и я поддаюсь этому.

- Так, значит, я нечаянно задела вас чем-то? - сказала Матильда с

Трогательной наивностью.

- Мне вспомнилось, как однажды вы гуляли около этой жимолости и сорвали

Цветок. Господин де Люз взял его у вас, и вы ему его оставили. Я был в двух

Шагах от вас.

- Господин де Люз? Быть не может, - возразила Матильда со всем

Свойственным ей высокомерием. - Это на меня непохоже.

- Уверяю вас, - настойчиво подхватил Жюльен.

- Ну, значит, это правда, мой друг, - сказала Матильда, печально

Опуская глаза.

Она прекрасно знала, что вот уже много месяцев, как г-ну де Люзу ничего

Подобного не разрешалось.

Жюльен поглядел на нее с невыразимой нежностью: "Нет, нет, - сказал он

про себя, - она меня любит не меньше прежнего".

В тот же вечер она шутливо упрекнула его за увлечение г-жой де Фервак:

- Простолюдин, влюбленный в выскочку! Ведь это, пожалуй, единственная