Рассказывает Акакий Абвалкин
Когда у тебя в кармане, даже и не в кармане, а в портмонете новенькая александровская бумажка[81]похрустывает, сразу жить приятно становится. Да-с. А всего-то и дел для того, чтобы она похрустывать у тебя начала — сходи да и наври еще чего про цесаревича и его немку. Вот сейчас, сейчас, камердинер его императорского высочества Федор Ананьевич выйдут-с, тогда и бумажка на свет божий явится. Ой, господи, дa они не одни-с…
— Ну-с, любезный, мне вот самому захотелось тебя послушать. Давай, докладывай: чем там цесаревич ночами-то занимается?
Федор Ананьевич из-за спины великого князя кивают-с: мол, давай, Акакий, начинай. Ну, с богом…
— …Так говоришь, стонала она при этом? — ничего, кажется, угодил ему своим рассказом. — И что же: сильно стонала?
— Ваше императорское высочество. Осмелюсь доложить-с: стонала она так, словно какую тяжесть несла. Протяжно так: о-ох! о-ох!
— А дальше?
— А дальше, словно плакать начала. С придыханьем так.
— Ну, а что ж цесаревич? — в руке у великого князя появилась бумажка, да не фиолетовая — радужная![82]
— А цесаревич хотел бы знать: какого черта ты, длинномерный подонок, лезешь в его личную жизнь?! Тебя спрашиваю, скотина жирафообразная!
Богородица-заступница! В покои вламывается Цесаревич, да еще вместе с казаками и стрелками. Ой, батюшки, за что?! Не надо! Я больше не бу…! Не бейте, умо…!
С полу подняли, у стенки поставили, держат. Атаманец кинжал к горлу прижал, шипит: «Только пикни у меня!» К другой стенке Федора Ананьевича так же притиснули, а цесаревич перед великим князем прохаживается:
— Подобные действия я воспринимаю как оскорбление, и только ваш низкий интеллектуальный уровень развития не позволяет мне адекватно отреагировать на подобные инсинуации.
— Чего? — удивленно спрашивает великий князь.
— Последняя реплика свидетельствует об истинности моих предположений. Вы дурак, дядюшка, а на Руси спокон веку повелось на дураков не обижаться! Так, ну ладно: этого — на меня показывает! — в мешок и в Неву, этого — на Федора Ананьевича — на конюшню и сотню нагаек ему для просветления в мозгу, а этого — на великого князя — отпустите с богом. Этот не поумнеет.
Вот у двоих казаков мешок здоровенный. НЕ-Е-ЕТ! НЕ НАДО!! НЕ НА…
Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай Александрович)
Я ухожу из покоев Николая Николаевича с чувством «глубокого удовлетворения». Наутро о скорой и страшной расправе будет знать весь дворец. Но пусть меня повесят, если хоть одна сволочь рискнет нажаловаться папеньке или маменьке. Будут молчать аки рыбы невские, дабы не стать случайно этих самых рыб кормом. Или я совсем не разбираюсь в человеческой психологии.
Но история получила неожиданное продолжение… Не прошло и пары часов, как ко мне в кабинет ворвался разъяренный Шенк. Честно говоря, я никогда не видел нашего записного весельчака и балагура в таком состоянии. Машинально бросившиеся на мою защиту Филя и Егорка вдруг отлетели в стороны, как мячики. Блин, и это мои лучшие бойцы-рукопашники? Из головы как-то вылетело, что когда в той жизни я школу посещал, Илья Петрович Дорофеев резался в джунглях Никарагуа с «Контрас» и их советниками из ЦРУ.
— Брысь отсюда! — Командует Шенк ординарцам. Те вопросительно смотрят на меня. Я киваю. Идите-идите, завтра на тренировке встретимся — уж и погоняю я вас за сегодняшний конфуз.
— Ты что творишь, балбес? — дождавшись ухода посторонних, прошипел Шенк. — Ты что себе позволяешь, самодержец недоделанный? Ты хоть понимаешь, во что нам может обойтись твоя мелочная кровожадность?
— Да ладно, Петрович, — отмахнулся я. — Кому на хрен нужен какой-то слуга? Кто по нему плакать будет?
— Хер бы с ним, лакеем этим! — неожиданно взрывается Шенк. — Но ты решил, что тебе вообще все можно и наехал на великого князя.
— Но он!..
— Что «он»?! Он всего лишь искал источник слухов, так же как и ты! Неужели ты не допетрил, что слухи УЖЕ циркулировали по дворцу, еще до встречи этого долбанного лакея с этим чертовым камердинером, а уж тем более с Николаем Николаевичем? В общем, ты, не разобравшись толком… Ешкин дрын, ты хоть понимаешь, какое оскорбление нанес Ник-Нику, приказав выпороть его камердинера, который за ним с малых лет ходил? А ведь князь — командир гвардейского полка, причем именно того, в котором имею честь служить я! Ник-Ник сразу после встречи с тобой бросился к императору, но тот, на твое, дурак, счастье, уже изволил почивать, и охрана не решилась его беспокоить. Тогда князь помчался в караулку — а там, уже на несчастье, находился эскадрон Гусарского полка! Не весь, конечно, треть людей на постах. Ты, отдавая свои идиотские приказы, почему-то забыл поинтересоваться, кто сегодня во дворце дежурит! И Николай Николаевич зашел к начальнику караула и вежливо, понимаешь, очень вежливо попросил его отправить несколько человек на конюшню и остановить творящийся там самосуд. И у начкара, сам понимаешь, не нашлось веских доводов ему отказать.
— И… что дальше?! — с трудом врубаюсь я.
— Ничего, мать твою! Естественно, что камердинера своего командира гусары отбили, а твоих людей до особого распоряжения задержали! — «радует» Шенк. — Повезло, что твои казачки Федора Ананьевича только-только разложить успели, да пять плетей отвесить! Ты что, совсем дурак — сто нагаек «прописывать»? Это же верная смерть! Балбесина стоеросовая!!!
— А ты-то почему здесь очутился?! — недоумеваю я.
— Со мной все гораздо интереснее! Я как раз в бодрствующей смене был. И лично меня князь на речку отправил, а непосредственным спасением камердинера другие занимались.
— Так тебя лакея спасать отправили?
— В том то и дело, что нет! — огорошивает Шенк. — Не спасать, а взять твоих людей с поличным — дождаться, когда они лакея под лед спустят и накрыть. Для того архаровцев твоих, что лакея топить ехали, из дворца и выпустили, хотя перекрыть входы-выходы — минутное дело! Тебе повезло, что именно меня вдогонку послали. Я их, мудаков твоих, возле реки перехватил — они в темноте прорубь искали. Ты что — не мог этого лакея втихаря удавить, раз уж приспичило? Пришлось нарушить в присутствии своих подчиненных прямой приказ командира полка — отправил я твоих казачков на конспиративную квартиру, а гусар обратно в Зимний увел. В общем — показал себя как твой приверженец, что наверняка повлечет для меня весьма серьезные последствия. Но отдать такую улику, как труп, а к нему вдобавок живых исполнителей, в руки Ник-Нику я не мог!
— Но почему?! — недоумеваю я. — В смысле — зачем Ник-Нику труп лакея? Ну, отбил он своего камердинера, спас бы и лакея заодно! Но труп?!!
— Эх, четвертый год ты здесь лямку тягаешь, а до сих пор не научился интриги плести… — вздыхает Шенк. — Пойми, дубина! Императорская фамилия за 300 лет не могла не научиться остерегаться маньяков и… чересчур крутых реформаторов на троне. Картина маслом: завтра утром великий князь Сергей Александрович, насвистывая итальянскую оперетку, приходит попить чайку к императору Александру. И за второй чашкой, мимоходом, сообщает о милых ночных шалостях Ники. И о том, что СЕМЬЯ возмущена. Дальше… Срочно созван совет императорской фамилии и принимается решение об отрешении Ники от прав наследования престолом. Наследником престола до совершеннолетия Михаила назначается великий князь Владимир Александрович.
— Не пойдет Рара на такое! Никогда! — в запале говорю я, но в душе уже шевельнулись сомнения.
— Еще как пойдет! — решительно рубит Шенк. — За подозрение в воровстве отправляли в Ташкент. За убийство, ешкин дрын, отправят на Таймыр.
— Пусть только попробуют, да я их… — вскакиваю я, но Петрович толчком в грудь роняет меня обратно в кресло.
— Что «ты»? Верные лично тебе полки будут заблокированы частями гарнизона. Кто сейчас командует округом? Владимир Александрович — самый заинтересованный в твоем отстранении человек! Зимний Дворец оцепят поднятые по тревоге преображенцы и семёновцы. А у тебя кто есть? Ты над твоими любимыми атаманцами просто шеф! У полка свой командир есть! А сторонников своих тебе за час не собрать… И всё! Финал. За что боролись, на то и напоролись… Разве что сошлют не на Таймыр, а куда-нибудь в более удобные места, — подумав, добавил Шенк, — в смысле для охраны удобные: чего людей-то в такую дупу загонять? Неужели, не понимаешь, государь хренов, что со своей политикой сближения с Германией, ты перешел дорожку очень многим? И они только повода ищут, чтобы начать тебя рвать? Вот получим мы прямо сейчас «Заговор Великих Князей» и «примкнувших к ним»…
— Всё, всё, всё! — я поднимаю руки в шутливом жесте капитуляции. — Я все понял!
— Ты главного не понял! — не унимается Шенк. — Мы все на тебя завязаны! Случись что с тобой — и аллес! Ни в одиночку, ни даже объединившись, мы без твоей поддержки сверху ничего не сделаем! Даже Алексей и Павел! Первый так и будет со своим флотом возиться, а второй с Транссибом! Тебе надо тщательно продумывать последствия своих поступков, а не руководствоваться в решении сиюминутными эмоциями!
Я молчал, понимая и принимая правоту сказанных Петровичем слов. Только сейчас я начал осознавать, в какую жопу чуть не загнал себя и все наши планы… И что самое хреновое — конфликт то ведь не исчерпан. «Дядюшка» Николай Николаевич мне такого не простит. Хорошо еще, что лакея этого утопить не успели…
— Ты знаешь, Петрович, а ведь наличие в запасе живого потерпевшего, поможет нам закрутить весьма интересную комбинацию по дезавуированию в глазах императора всей этой великокняжеской кодлы! — задумчиво сказал я. — Ты прикинь — возбуждают они дело о лишении меня прав на престолонаследие. Мотивируя совершенным убийством. Однако — трупа нет, свидетелей нет, ведь мои казачки, да и твои гусары, надеюсь, молчать будут. В общем — все строится на подозрениях и косвенных уликах. А тут — бац! В самом разгаре семейной перепалки — выводят этого лакея. Ну и я получаюсь весь в белом, а все остальные в говне!
— Ох и дурень ты, Олежек, ох и дурень… — устало вздохнул Шенк. — Не будут мои гусары молчать! Какой им смысл? Из-за любви к цесаревичу? Ты не девка, чтобы тебя так любить! Из уважения ко мне? Так за прошедшие с момента вселения полгода я не успел стать им отцом родным, да, собственно, и не стремился… Ты понимаешь, я, спасая тебя, подставился по полной! Прямой приказ Ник-Ника был: брать убивцев на месте преступления! А я твоих придурков отпустил! Завтра мои подчиненные доложат куда следует и всё… Надеюсь, что до суда офицерской чести не дойдет, но в Гусарском полку мне уже не служить… Ну, раз уж так все повернулось — значит ждет меня дорога дальняя, страна Ирландия… А теперь послушай напутствие отеческое…
И до меня вдруг дошло, какую шутку сыграл со мной его внешний вид. Он ведь не молодой гусарский корнет, а много повидавший генерал военной разведки. С огромным опытом тайных операций. И все, что он мне сегодня присоветует — надо делать неукоснительно. А то, что он непременно придумает, как выкрутиться из этой непростой ситуации, я, почему-то не сомневался.
Но начал Петрович издалека…
— Хочу тебе разъяснить по пунктам, что вообще произошло и что ты, стервец, натворил. На будущее урок, чтобы в дальнейшем так не косячить. Вот слушай: Пункт первый. По дворцу поползли слухи, что немка спит с женихом, не дождавшись свадьбы. Слухи дошли до Марии Федоровны, и она кулуарно пропесочила Ники и Моретту. Не за то вора били, что воровал, а за то, что попался. А также за то, что на нравы и общественные приличия наплевали так явно, что сплетни могут выйти за пределы дворца и нанести урон престижу царствующего дома.
Пункт второй. Разобиженный в лучших чувствах Ники приказал найти источник утечки информации. И кому? Не своему главному охраннику Гревсу и не будущему Председателю будущего КГБ Васильчикову. А простым казачкам-ординарцам! Путем проведения оперативно-следственных мероприятий доморощенными сыщиками было установлено, что лакей Акакий поведал камердинеру Великого Князя Николая Николаевича о том, что Моретта не ночует в собственной спальне. Взявшееся с потолка, бездоказательное обвинение, что именно Великий Князь Николай Николаевич был распространителем слухов в императорском семействе, оставим на твоей совести. Сплетни среди обслуживающего персонала — дело обычное. Хотя, пожалуй, этот мелкий грех более характерен для женщин. Как мог чей-то лакей узнать, что Моретта не ночует в своих покоях — вопрос отдельный, мужчин в дамские комнаты не допускают. Уборкой в покоях прочих принцесс занимаются горничные. По умолчанию, камер-дамы и фрейлины Марии Федоровны, опекающие Моретту — проболтаться точно не могли. А уж проводить Моретту до самых покоев цесаревича — вообще из области фантастики! У тебя ведь здесь тройное кольцо охраны стоит! Это тебе понятно? — хмуро спрашивает Шенк.
Я обалдело киваю. Вот так! Мордой об стол. Да еще и повозили означенной глупой мордой по означенному столу. А Петрович продолжает:
— Ну, раз с этим разобрались, следуем дальше! Пункт третий. Великий Князь Николай Николаевич тайно встречается с лакеем и камердинером чтобы, не поднимая шума, уточнить подробности. Вполне возможно он просто хотел убедиться в правдоподобности слухов. Но, впрочем, предположим, что именно этот великий князь — злостный распространитель этих слухов… Давайте зададимся вопросом: с каким целями он это делал, чего хотел достигнуть? Зачем ему лично встречаться с лакеем и выяснять подробности, если результат уже достигнут. Пряники уже розданы и новые подтверждающие сообщения, собственно, не нужны. Но наш любимый цесаревич, как обычно, действует неординарно… Тебе не кажется, что логичнее было бы втихаря разъяснить лакею, что трепаться вредно для здоровья. Чьему камердинеру сообщалось, ты уже узнал. Но, нет! Наш герой, блин, считает, что лучше всего поймать всех интересующихся лиц в момент передачи информации. Зачем тебе это понадобилось? — испытующе смотрит на меня Шенк. — Если все фигуранты ясны!
Пункт четвертый. Всем сестрам роздано по серьгам: великого князя просят удалиться, его камердинера волокут на конюшню, чтобы выпороть, а лакея грузят в мешок с целью утопления. Зачем? Чтоб наутро весь двор узнал, что во дворце завёлся убийца и, испугавшись, прикусил язык!
Я тяжело вздыхаю. Блин, кругом он прав! Это же надо было так обгадиться! Господи, куда ты дел мои мозги?
— Самоконтроль, умение сдерживать собственные эмоции и желания — вот отличительные особенности, которыми должен обладать руководитель любого ранга, не говоря уж о будущем императоре! — наставительно говорит Шенк. — А ты, салабон гофрированный, показал, что тебе это недоступно. Ешкин дрын, ты ведь постоянно подобные фортели выкидываешь!
— Это когда? — вскидываюсь я.
— Тебе примеры нужны? — рычит Шенк. — Начнем с убийства Солсбери! Ты ведь даже не понимаешь до сих пор, что ты тогда натворил! Никто не смог бы достоверно просчитать реакцию Британской Империи на убийство премьер-министра! И это в самый разгар противостояния России и Британии! Чудо, что не дошло до открытой войны! А то, как ты красиво дал уйти в Японии главному фигуранту, которого было бы логичней взять живым и с пристрастием порасспросить! Сейчас бы мы, глядишь, располагали достоверной информацией из первых рук, а не гаданием на кофейной гуще занимались! Теперь из-за твоей несдержанности, ну что тебе стоило потерпеть до свадьбы, по дворцу поползли слухи. Ну, конечно — во всём виноват лакей Акакий Абвалкин, камердинер Николая Николаевича и сам великий князь Николай Николаевич собственной персоной.
Я, чувствуя, как горят от стыда уши, низко опускаю голову. Что же он меня так? Как щенка? Как щенка… Ведь в той жизни мне 42 года было, я три войны прошел… Опытный ведь человек! Но, видимо, опыт не тот и оказываюсь я именно что щенком против генералов этих грушных. Действую на импульсе, о последствиях не думаю…
А Шенк уже заканчивал свою обличительно-воспитательную речь.
— Так выкристаллизовывается основное обвинение против Ники как наследника престола: отсутствие выдержки и неспособность к взвешенному анализу ситуации! Император несомненно любит и ценит своего сына, но убийство напоказ, чтоб знали, по пустяковому случаю, наверняка перевесит чашу весов.
— Так что же теперь делать-то, Петрович?
— Что-что… запасаться вазелином! Твоя задача сейчас — оказаться первым допущенным к Александру. Первым, ешкин дрын, ты понял! Потому что именно на основании твоей версии император будет рассматривать все произошедшее. Рви к нему немедленно! И не забудь сказать, что ты сам одумался и отменил экзекуции лакея и камердинера!