О том, чем ночи зимние приметны 11 страница
Возвратившись домой, он поздоровался с матерью и как ни в чем не бывало спросил Баочай:
— Ты не знаешь, сестра, за что наказали Баоюя?
Тетушка Сюэ очень страдала из-за случившегося и, возмущенная вопросом сына, процедила сквозь зубы:
— Бессовестный негодяй! Сам все подстроил, а теперь спрашиваешь?
— Я?! Что я подстроил?! — вскипел Сюэ Пань.
— Еще притворяется, будто ничего не знает! — не унималась тетушка. — Все говорят, что это дело твоих рук!
— А если скажут, что я убил человека, вы тоже поверите? — вскричал Сюэ Пань.
— Успокойся, — промолвила тетушка Сюэ, — даже твоей сестре это известно! Напраслины мы на тебя не станем возводить!
— Не шумите вы, — принялась их урезонивать Баочай, — рано или поздно выяснится, где черное, где белое!
И она строго обратилась к Сюэ Паню:
— Пусть даже ты во всем виноват, дело прошлое, и нечего кипятиться. Единственное, о чем тебя прошу, — не пьянствуй и не лезь в чужие дела! Ведь пьешь с кем попало. До сих пор как-то обходилось. Но ведь может случиться несчастье! И тогда все сочтут виноватым тебя, если даже это неправда! И я тоже! Что тогда говорить о других!
Сюэ Пань отличался несдержанностью и все говорил напрямик. Поэтому в ответ на упреки матери и сестры он заорал, вскочив с места:
— Я зубы выбью тому, кто возвел на меня напраслину! Кому-то понадобилось выслужиться перед Цзя Чжэном, и кончилось тем, что Цзя Чжэн избил Баоюя! Но Баоюй не всевышний! Так почему бы отцу его не поколотить? А тут, видите ли, весь дом вверх дном. Как-то муж моей тетки стукнул Баоюя, так старая госпожа заявила, что это из-за Цзя Чжэня, и отругала его. А сейчас виноватым я оказался… Но мне теперь все равно! Убью его, и дело с концом! По крайней мере буду считать, что прожил жизнь не напрасно!
Он выдернул дверной засов и бросился к выходу.
— Негодяй! — крикнула тетушка, преградив ему путь. — Ты что затеял! Лучше убей сначала меня!
Глаза Сюэ Паня от злости стали круглыми, как медные колокольчики.
— Ах, так? — завопил он. — Вздумали мне мешать?! Хотите, чтобы я постоянно враждовал с Баоюем? Нет, уж лучше всем сразу умереть.
— Ты чего расшумелся? — сказала Баочай, подходя к Сюэ Паню. — Мама и так расстроена, а ты скандалишь, вместо того чтобы ее успокоить. Да пусть бы даже не мама, а кто-нибудь другой помешал тебе ради твоего же блага, тебе следовало бы вести себя сдержаннее.
— Опять ты за свое! — не унимался Сюэ Пань. — Ведь сама же все выдумала!
— Нечего обижаться, если дальше собственного носа ничего не видишь! — в сердцах промолвила Баочай.
— Пусть так! — кричал Сюэ Пань. — Но почему ты не сердишься на Баоюя, который водит неприличные знакомства? Взять хоть эту историю с Цигуанем. Мы с ним виделись раз десять, но никаких излияний с его стороны не было. А вот Баоюю при первой же встрече Цигуань подарил пояс, даже не зная, кто он такой. Может быть, скажешь, я выдумал?
— Помолчал бы лучше! — в один голос взволнованно вскричали тетушка и Баочай. — Ведь за это и наказали Баоюя! Теперь ясно, что именно ты его оклеветал!
— Извести вы меня хотите! — вскипел Сюэ Пань. — Но это бы еще ладно! Больше всего меня злит, что из-за Баоюя весь дом переполошился!
— Кто переполошился? — возмутилась Баочай. — Ведь это ты раскричался, схватил дверной засов, а теперь сваливаешь на других!
Что тут было возразить? Сюэ Пань понимал, что сестра права, но решил не сдаваться и, окончательно выйдя из себя, язвительно заметил:
— Я давно знаю, что у тебя на уме, дорогая сестрица! Мама говорила, что достойной парой твоему золотому замку может быть только яшма. Яшма есть у Баоюя, потому ты и лезешь из кожи вон, защищая его!
Услышав это, Баочай растерялась и схватила за руку мать.
— Мама! — крикнула она сквозь слезы. — Вы только послушайте, что он говорит!
Сюэ Пань понял, что совершил оплошность, круто повернулся и убежал в свою комнату. Там он, ругая себя в душе, повалился на постель. Но об этом мы рассказывать не станем.
Баочай была глубоко оскорблена, к тому же ее возмущало поведение брата. Она не знала, как быть, расстраивать мать не хотелось, и, глотая слезы, девушка вернулась к себе. Всю ночь она проплакала.
Утром Баочай наскоро оделась, не стала ни умываться, ни причесываться и поспешила к матери. На пути, как назло, ей повстречалась Дайюй, которая в одиночестве любовалась цветами.
— Ты куда? — спросила Дайюй.
— Домой, — ответила Баочай и, не останавливаясь, пошла дальше.
Дайюй заметила, что Баочай чем-то опечалена, глаза ее заплаканы и держится она не так, как обычно.
— Поберегла бы здоровье, сестра! — смеясь, крикнула ей вслед Дайюй. — Даже двумя кувшинами твоих слез его не вылечить от побоев!
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Глава тридцать пятая
Бай Юйчуань пробует суп из листьев лотоса;
Хуан Цзиньин искусно плетет сетку с узором из цветов сливы
Итак, Баочай, занятая мыслями о матери и брате, даже не повернула головы в ответ на насмешку Дайюй. А та стояла в тени, устремив взгляд в ту сторону, где был двор Наслаждения пурпуром. Дайюй видела, как туда вошли и вскоре вышли Ли Вань, Инчунь, Таньчунь, Инъэр и Сичунь со своими служанками. Вот только Фэнцзе не появлялась.
— Может быть, ее задержали дела? — размышляла Дайюй. — Иначе она непременно явилась бы поболтать, чтобы лишний раз угодить старой госпоже и матери Баоюя. Неспроста это.
Строя догадки, Дайюй ненароком подняла голову и увидела множество женщин, одетых в яркие платья. Они входили в ворота двора Наслаждения пурпуром. Дайюй присмотрелась: это была матушка Цзя, поддерживаемая Фэнцзе, за нею следовали госпожа Син, госпожа Ван, а также девочки и женщины-служанки.
Дайюй невольно подумала: как хорошо тем, у кого есть отец и мать. И крупные, как жемчужины, слезы покатились по ее лицу.
Последними в ворота вошли тетушка Сюэ и Баочай.
В это время к Дайюй подошла Цзыцзюань:
— Барышня, пора принимать лекарство — остынет!
— Отстань! — раздраженно сказала Дайюй. — Какое тебе дело, принимаю я или не принимаю лекарство?
— Как же не принимать? — не унималась Цзыцзюань. — Ведь у вас только что прошел кашель. Не важно, что сейчас пятый месяц и жарко, все равно надо быть осторожнее! А вы поднялись в такую рань и с каких пор стоите на сырой земле! Отдохнули бы хоть немного!
Дайюй будто только сейчас очнулась и почувствовала, как ноют от усталости ноги. Помедлив немного, она, опираясь на руку Цзыцзюань, вернулась в павильон Реки Сяосян.
Здесь, едва Дайюй вошла в ворота, ей бросились в глаза причудливые тени бамбука на земле, покрытой густым мхом, и на память пришли строки из пьесы «Западный флигель»:
Редко забредет случайный путник
В этот уголок уединенный.
…Падает внезапно, незаметно
Белая роса на мох зеленый…
«Шуаньвэнь не посчастливилось в жизни, зато у нее были мать и младенец брат», — подумала Дайюй, и ей снова захотелось плакать.
Неожиданно закричал и спрыгнул с жердочки попугай в клетке, висевшей под карнизом террасы.
— Ах, чтоб тебя! — рассердилась Дайюй, вздрогнув от испуга. — Всю меня пылью обсыпал!
Попугай снова прыгнул на жердочку и прокричал:
— Сюэянь, скорее открывай занавеску, барышня пожаловала!
Дайюй подошла к попугаю, постучала по жердочке:
— Корм у тебя есть? А вода?
Подражая Дайюй, попугай вздрогнул, потом вздохнул и прокричал:
Я смиренно отдам долг последний цветами в день кончины,
Не гадаю, когда ждать самой рокового мне дня,
Я цветы хороню… Пусть смеется шутник неучтивый,
Но ведь кто-то когда-то похоронит в тиши и меня.
Дайюй и Цзыцзюань рассмеялись.
— Вы каждый день произносите эти слова, барышня, — проговорила Цзыцзюань, — не удивительно, что попугай их запомнил.
Дайюй приказала повесить клетку в комнате, возле окна, и села рядом на стул. Она выпила лекарство и вдруг заметила, что тени бамбука во дворе стали длиннее и вырисовываются на шелке, которым затянуто окно, в комнате потемнело, столик и циновка стали прохладными. Не зная, чем рассеять нахлынувшую тоску, Дайюй принялась дразнить попугая и учить его своим любимым стихам. Но об этом мы подробно рассказывать не будем.
А теперь возвратимся к Баочай. Когда она пришла к матери, та причесывалась.
— Что это ты так рано? — удивилась мать.
— Хотела узнать, как вы себя чувствуете, мама, — ответила девушка. — Когда я ушла вчера, брат продолжал шуметь?
Она села рядом с матерью и заплакала. На глаза тетушки Сюэ тоже навернулись слезы, но она сдержалась и стала уговаривать дочь:
— Не обижайся на него, дитя мое! Я накажу этого дурака! Береги себя, ведь мне не на кого больше надеяться!
Услышав эти слова, Сюэ Пань, находившийся во дворе, вбежал в комнату, поклонился сначала направо, потом налево и обратился к Баочай:
— Прости меня, милая сестрица! Вчера в гостях я выпил лишнего и, сам не знаю, как это получилось, наговорил тебе всяких глупостей! Немудрено, что ты рассердилась!
Баочай, которая плакала, закрыв руками лицо, вскинула голову и улыбнулась.
— Строишь из себя невинного младенца! — вскричала она и сердито плюнула. — Ты, разумеется, недоволен, что мы с мамой не даем тебе безобразничать! Вот и стараешься всеми силами от нас отделаться.
— С чего ты взяла, сестрица? — засмеялся Сюэ Пань. — Прежде ты не была такой подозрительной.
— Ты вот думаешь, что сестра тебя оговаривает, — вмешалась в разговор тетушка Сюэ. — Вспомнил бы лучше, что ты наговорил ей вчера вечером? Только сумасшедший такое мог наплести!
— Не сердитесь, мама, — стал просить Сюэ Пань. — И сестра пусть успокоится! Хотите, я брошу пить?
— Так бы давно! — с улыбкой промолвила Баочай.
— Не верю я ему! — решительно заявила тетушка Сюэ. — Это было бы равносильно чуду, — как если бы дракон снес яйцо!
— Если я не сдержу своего обещания, пусть сестра считает меня скотиной! — вскричал Сюэ Пань. — Ведь это из-за меня вы с сестрой лишились покоя! Мать всегда беспокоится, это не удивительно, но сестра… Значит, меня и в самом деле нельзя считать человеком! И это сейчас, когда мой наипервейший долг проявлять сыновнее послушание и заботиться о сестре. Нет, я хуже скотины!
В порыве раскаяния Сюэ Пань даже заплакал. У тетушки Сюэ стало тяжело на душе.
— Хватит тебе, — остановила Баочай брата. — Видишь? Мама сейчас заплачет.
— Да разве я этого хочу? — вытирая глаза, произнес Сюэ Пань. — Ладно! Не будем больше об этом говорить! Позовите Сянлин, пусть нальет сестре чаю.
— Мне не хочется чаю, — ответила Баочай. — Вот мама умоется, и мы с ней уйдем.
— Сестренка, — произнес Сюэ Пань, — обруч, который ты носишь на шее, потускнел, надо бы почистить.
— Зачем? — спросила Баочай. — Он блестит.
— И платьев у тебя мало, — продолжал Сюэ Пань. — Скажи, какой тебе нравится цвет, какой узор ткани, я раздобуду!
— Я еще старые платья не износила, — возразила Баочай, — зачем мне новые?
Тем временем тетушка Сюэ переоделась, и они с Баочай пошли навестить Баоюя. Сюэ Пань вышел следом за ними.
Дойдя до двора Наслаждения пурпуром, тетушка Сюэ и Баочай увидели на террасах боковых пристроек множество девочек-служанок, женщин и старух и поняли, что сюда пожаловала матушка Цзя.
Войдя в дом, мать и дочь со всеми поздоровались, после чего тетушка обратилась к Баоюю, лежавшему на тахте.
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше, — ответил Баоюй, пытаясь приподняться. — Право, тетушка, я не заслуживаю внимания вашего и сестры Баочай.
— Если тебе чего-нибудь хочется, говори, не стесняйся, — промолвила тетушка Сюэ, помогая ему лечь.
— Разумеется, тетушка, — обещал Баоюй.
— Может быть, хочешь чего-нибудь вкусного? — вмешалась тут госпожа Ван. — Скажи, я велю приготовить.
— Ничего мне не хочется, — покачал головой Баоюй. — Разве что супа из листьев и цветов лотоса, который вы мне в прошлый раз присылали, — он мне очень понравился.
— Нет, вы только послушайте, — засмеялась Фэнцзе. — Думаете, ему в самом деле понравился этот суп? Ничего подобного! Просто он хочет похвастаться своим изысканным вкусом!
Но матушка Цзя тут же приказала служанкам немедля приготовить суп и несколько раз повторила свое приказание.
— Не волнуйтесь, бабушка, я сама распоряжусь, — промолвила Фэнцзе. — Только никак не припомню, где формочки.
Она велела одной из женщин-служанок пойти на кухню и попросить формочки у старшего повара, однако женщина вскоре вернулась и сказала:
— Повар говорит, что отдал формочки вам.
— Возможно, — подумав, согласилась Фэнцзе, — но кто же их взял потом у меня? Скорее всего смотритель чайной.
Она послала служанку к смотрителю, оказалось, и тот ничего не знает. Наконец выяснилось, что все кулинарные формочки находятся у хранителя золотой и серебряной посуды, и через некоторое время их принесли.
Это была небольшая коробочка, которую тетушка Сюэ приняла от служанки. В коробочке четырьмя рядами лежали серебряные пластинки длиной около одного чи и шириной в цунь, с углублениями величиной с боб. Углубления напоминали по форме хризантемы, цветы сливы, цветы лотоса, цветы водяного ореха. Таких углублений, отличающихся тонкостью и изяществом, на каждой пластинке было около трех десятков.
— У вас предусмотрено все до мелочей! — восхищенно промолвила тетушка Сюэ, обращаясь к матушке Цзя и госпоже Ван. — Даже для супа есть формочки! А я и не догадалась бы, что это такое, не скажи вы мне заранее!
Стараясь опередить остальных, Фэнцзе с улыбкой произнесла:
— Знаете, тетушка, в чем здесь дело? Способы приготовления всех этих блюд были придуманы в прошлом году по случаю приезда нашей государыни. Я, признаться, уже не помню, как готовят понравившийся Баоюю суп, знаю только, что в него нужно добавить для аромата молодые листья лотоса. Я пробовала этот суп, говоря по правде, он мне не понравился. Вряд ли кто-нибудь станет есть его часто. Потому и приготовили его всего только раз. Никак не пойму, почему Баоюю он пришелся по вкусу?
Она взяла у тетушки Сюэ коробочку, отдала служанке и приказала немедленно пойти на кухню и распорядиться, чтобы все было приготовлено. Еще она велела сварить из десятка кур десять чашек бульона.
— Зачем так много? — поинтересовалась госпожа Ван.
— На то есть своя причина, — улыбнулась Фэнцзе. — Такие блюда у нас в доме готовят не часто, и, поскольку Баоюй о нем вспомнил, надеюсь, вы, госпожа, а также бабушка и тетушка не откажетесь его отведать. Зачем упускать случай? Кстати, я и сама охотно полакомлюсь новым блюдом.
— Ну и хитра же ты, обезьянка! Хочешь полакомиться за чужой счет! — рассмеялась матушка Цзя, а следом за ней и все остальные.
— Подумаешь, за чужой счет, — продолжала Фэнцзе. — Все расходы я беру на себя!
И она повернулась к служанке:
— Скажи на кухне, чтобы приготовили все как следует. Да пусть не скупятся на приправы!
Служанка почтительно поддакнула и ушла.
Стоявшая рядом Баочай улыбнулась:
— Несколько лет я живу здесь и убедилась, что второй госпоже Фэнцзе, как ни остра она на язык, бабушку не превзойти.
— Дитя мое! — сказала матушка Цзя. — Где уж мне, старой, тягаться с Фэнцзе! То ли дело, когда я была в ее возрасте! Не берусь судить, уступает ли она мне в остроумии, а вот твоей матушке до нее далеко. Твоя матушка что колода, ни поговорить не умеет, ни свекру со свекровью угодить! Зато Фэнцзе и проворна, и остроумна, не удивительно, что все ее любят!
— По-вашему, значит, любят лишь тех, кто остер на язык? — спросил Баоюй.
— У каждого свои достоинства и свои недостатки, — возразила матушка Цзя, — в том числе и у тех, кто остер на язык. Так что они ничуть не лучше других.
— Совершенно верно! — воскликнул Баоюй. — Теперь понятно, почему тетушку Сюэ вы любите не меньше, чем Фэнцзе. Иначе вам нравились бы лишь Фэнцзе да сестрица Дайюй!
— Что касается девочек, то пусть госпожа Сюэ не сочтет за лесть, но, по-моему, в нашей семье нет равных ее дочери Баочай! — промолвила матушка Цзя.
— Вы не правы, почтенная госпожа, — возразила тетушка Сюэ, — и слова ваши идут не от чистого сердца.
— Старая госпожа и при других хвалит Баочай, — подтвердила госпожа Ван. — Так что поверьте, это не лесть.
Баоюй ожидал, что матушка Цзя похвалит Дайюй, поэтому ее слова оказались для него неожиданностью. Он поглядел на Баочай, засмеялся, а та в смущении отвернулась и стала разговаривать с Сижэнь.
В это время вошла служанка и пригласила всех обедать. Матушка Цзя поднялась и сказала Баоюю:
— Смотри хорошенько лечись!
Она дала несколько указаний служанкам, пригласила пообедать вместе с ней тетушку Сюэ и, опираясь на плечо Фэнцзе, направилась к выходу.
— Суп готов? — спросила она на ходу и обратилась к тетушке Сюэ:
— Если вам понравится какое-нибудь блюдо, скажите мне, уж я знаю, как заставить эту девчонку Фэнцзе приготовить все, что нужно.
— Почтенная госпожа, вы к Фэнцзе несправедливы! — с улыбкой сказала тетушка Сюэ. — Ведь она в знак особого уважения часто присылает вам вкусные блюда, но вы их даже не пробуете.
— Что вы, тетушка! — вскричала Фэнцзе. — Бабушка ест все без разбору, она и меня давно съела бы, но уверяет, будто человеческое мясо кислое!
Все так и покатились со смеху. Даже Баоюй.
— Вторая госпожа и вправду может кого угодно убить своим языком! — заметила Сижэнь, но тут Баоюй схватил ее за руку и усадил рядом с собой.
— Ты давно на ногах, наверное, устала? — сказал он.
— Да, совсем забыла! — вдруг спохватилась Сижэнь. — Пока барышня Баочай не ушла, надо ее попросить, чтобы прислала Инъэр сплести сетку.
— Хорошо, что напомнила! — обрадовался Баоюй и, приподнявшись на постели, крикнул в окно: — Сестрица Баочай, если Инъэр после обеда свободна, пусть придет к нам плести сетку!
— Я непременно ее пришлю, — ответила Баочай.
Матушка Цзя не расслышала и спросила у Баочай, в чем дело. Та объяснила.
— Выполни его просьбу, милое дитя! — сказала матушка Цзя. — Пришли Инъэр. А взамен можешь взять одну из моих служанок, у меня много свободных!
— Мы непременно пришлем Инъэр, — пообещали тетушка Сюэ и Баочай. — Ей совершенно нечего делать. Целыми днями балуется!
Так, разговаривая между собой, они продолжали путь, когда вдруг заметили возле каменной скалы Сянъюнь, Пинъэр и Сянлин — они рвали цветы бальзамина. Завидев матушку Цзя, девушки бросились ей навстречу.
Вскоре все подошли к воротам сада. Госпожа Ван предложила матушке Цзя зайти отдохнуть, и матушка Цзя, у которой разболелись ноги, охотно согласилась.
Госпожа Ван приказала служанкам побежать вперед и приготовить для матушки Цзя сиденье. Наложница Чжао поспешила удалиться, сославшись на недомогание. Остались только наложница Чжоу да служанки. Они быстро опустили занавеску, установили кресло, постелили покрывала.
Опираясь на руку Фэнцзе, матушка Цзя вошла в дом и села на хозяйское место, предложив тетушке Сюэ занять место для гостей. Баочай и Сянъюнь устроились возле их ног. Госпожа Ван поднесла матушке Цзя чай, Ли Вань подала чай матушке Сюэ.
— Пусть прислуживают невестки, — сказала матушка Цзя госпоже Ван, — а ты садись. Поговорим немного!
Госпожа Ван опустилась на скамеечку и сказала Фэнцзе:
— Пусть рис для старой госпожи принесут сюда! Да вели подать еще чего-нибудь!
Фэнцзе вышла, отдала распоряжения, и служанки бросились их выполнять.
Госпожа Ван велела позвать барышень. Но пришли только Таньчунь и Сичунь, Инчунь сослалась на нездоровье, а о Дайюй и говорить нечего: из десяти обедов, на которые ее приглашали, она бывала лишь на пяти, поэтому никому и в голову не пришло о ней беспокоиться.
Вскоре принесли разные яства. Фэнцзе, держа в руках палочки из слоновой кости, завернутые в полотенце, с улыбкой сказала:
— Бабушка и тетушка, не угощайте друг друга, сегодня угощаю я!
— Будь по-твоему, — согласилась матушка Цзя и вопросительно посмотрела на тетушку Сюэ.
Та кивнула головой.
Фэнцзе разложила на столе четыре пары палочек для еды: две пары для матушки Цзя и тетушки Сюэ — в середине и две пары по сторонам — для Баочай и Сянъюнь. Госпожа Ван и Ли Вань стояли по обе стороны стола и следили, как служанки подают еду. Фэнцзе первым долгом распорядилась отложить часть кушаний для Баоюя.
Матушка отведала суп из листьев лотоса, после чего госпожа Ван велела Юйчуань отнести суп Баоюю.
— Одной ей, пожалуй, не донести, — заметила Фэнцзе.
В это время вошли Инъэр и Тунси. Зная, что они уже обедали, Баочай обратилась к Инъэр:
— Второй господин Баоюй сказал, чтобы ты пришла сплести сетку. Вот и иди к нему вместе с Юйчуань.
— Слушаюсь! — ответила Инъэр и последовала за Юйчуань.
Когда они вышли из дому, Инъэр сказала:
— Как же мы понесем? Ведь далеко, да и день жаркий.
— Не беспокойся, я знаю, как это сделать, — ответила Юйчуань.
Она подозвала одну из женщин-служанок, велела ей поставить кушанья на поднос и идти, а сама вместе с Инъэр пошла следом. Возле двора Наслаждения пурпуром Юйчуань взяла у служанки поднос и вместе с Инъэр вошла в дом.
Сижэнь, Шэюэ и Цювэнь, затеявшие игру с Баоюем, поспешно вскочили.
— Как хорошо, что вы пришли! — воскликнули они.
Они приняли поднос с яствами. Юйчуань села на маленькую скамеечку, а Инъэр не осмелилась сесть, даже когда Сижэнь подала ей скамеечку для ног.
Баоюй был вне себя от радости, когда увидел Инъэр. Но появление Юйчуань сразу напомнило ему о ее старшей сестре Цзиньчуань. Он смутился, расстроился и, позабыв об Инъэр, завел разговор с Юйчуань. Сижэнь сочла неудобным оставлять Инъэр без внимания, увела ее в другую комнату и стала угощать чаем.
Тем временем Шэюэ приготовила чашки и палочки для еды и подала Баоюю.
— Как чувствует себя твоя матушка? — спросил Баоюй.
Юйчуань покраснела от гнева и, даже не глядя в сторону Баоюя, коротко ответила после паузы:
— Хорошо!..
Баоюю стало не по себе, он помолчал немного и снова спросил:
— Кто велел тебе нести сюда обед?
— Кто же еще, если не госпожа Фэнцзе и твоя матушка! — ответила Юйчуань.
Лицо ее со следами слез было печальным — она не могла забыть Цзиньчуань. Баоюю хотелось утешить ее, но он стеснялся при служанках проявлять свои чувства. Под разными предлогами он выпроводил их и остался наедине с Юйчуань.
Сначала Юйчуань ничего не отвечала на его расспросы, но, увидев, как учтив и ласков Баоюй, как искренен, почувствовала неловкость. Уж лучше бы он был безразличен и хмур, его кротость и покорность обезоруживали девушку, и вскоре на лице ее появилась еле заметная улыбка.
— Дорогая сестра, налей мне супа! — попросил Баоюй.
— Я никогда никого не кормила, — возразила Юйчуань, — подожди, придут служанки и накормят тебя.
— А я и не прошу, чтобы меня кормили! Просто хочу, чтобы ты подала суп, мне еще трудно ходить. А потом можешь пойти и поесть. Задерживать тебя я не стану и морить голодом не собираюсь. Но если тебе лень встать, придется мне самому налить себе суп.
С этими словами он приподнялся на постели, но тут же со стоном упал на подушку.
— Лежи, лежи! — воскликнула Юйчуань, вскочив с места. — В своей прежней жизни ты, видимо, много грешил, и вот возмездие!
Она усмехнулась и подала ему суп.
— Ты можешь сердиться на меня сколько угодно, сестрица, только чтобы никто не видел, — сказал Баоюй. — А при бабушке или матушке будь поласковее, не то попадет тебе!
— А ты ешь быстрее, зубы не заговаривай! Без тебя все знаю! — сказала Юйчуань.
Баоюй отпил несколько глотков, поставил чашку и заявил:
— Невкусно!
— Амитаба! — удивилась Юйчуань, скорчив гримасу. — Что же тогда вкусно?
— Совсем невкусно, — повторил Баоюй. — Если не веришь, попробуй сама!
Юйчуань рассердилась и отпила несколько глотков.
— Ну вот, а теперь будет вкусно! — воскликнул Баоюй.
Юйчуань поняла, что Баоюй над ней подшутил, просто хотел, чтобы она хоть немного поела.
— Ты сказал, что невкусно, — улыбнулась она, — так пеняй на себя! Больше не получишь!
Баоюй засмеялся, но, как ни упрашивал Юйчуань дать ему супа, та заупрямилась и велела служанкам подать другие кушанья. В этот момент на пороге появилась служанка и доложила:
— Из дома второго господина Фу пришли две мамки справиться о вашем здоровье и просят разрешения войти!
Баоюй сразу понял, что мамок прислал судья Фу Ши.
Фу Ши, бывший ученик Цзя Чжэна, добился высокого положения лишь благодаря влиянию семьи Цзя. Цзя Чжэн относился к нему по-особому, не так, как к другим ученикам и приверженцам, поэтому Фу Ши постоянно посылал своих людей с визитами во дворец Жунго.
Баоюй терпеть не мог нахальных мужчин и глупых женщин, однако мамок приказал впустить. Была на то своя причина.
Говорили, что младшая сестра Фу Ши по имени Фу Цюфан не имеет себе равных по красоте и талантам. Баоюй ни разу ее не видел, но питал к ней симпатию и уважение. Не впустить мамок значило каким-то образом обидеть Фу Цюфан. А этого Баоюй не хотел.
Разбогател Фу Ши недавно и слыл выскочкой. Благодаря достоинствам Цюфан он надеялся породниться с какой-нибудь знатной семьей и до сих пор все тянул со сватовством сестры, хотя ей уже минуло двадцать три года. В знатных и богатых семьях Фу Ши считали малосостоятельным, зато чересчур гордым и заносчивым. Фу Ши лелеял мечту когда-нибудь породниться с семьей Цзя и поддерживал с ней близкие отношения.
Вот и сейчас он прислал во дворец Жунго двух женщин из своего дома, причем самых глупых. Они вошли, справились о здоровье Баоюя и не могли больше произнести ни слова.
При посторонних Юйчуань неловко было шутить с Баоюем, и, держа в руках чашку с супом, она внимательно слушала, что он говорит. Вдруг Баоюй протянул руку, чтобы взять у Юйчуань чашку, Юйчуань не заметила, чашка опрокинулась, и горячий суп вылился прямо на руки Баоюю. Юйчуань перепугалась, закричала и вскочила с места.
Подоспели служанки и забрали чашку.
— Ты не обварила руки? — взволнованно спросил Баоюй.
Юйчуань, а за ней и остальные служанки рассмеялись.
— Ты сам ошпарился, а у меня спрашиваешь! — воскликнула Юйчуань.
Только сейчас Баоюй почувствовал боль. Служанки принялись вытирать ему руки.
Баоюй не стал больше есть, вымыл руки и принялся за чай. Женщины посидели немного и стали прощаться; Цинвэнь проводила их до мостика.
По пути женщины судачили.
— Недаром говорят, что Баоюй красив, но глуп, — заметила одна. — Он как плод, на который можно смотреть, но нельзя есть! Ошпарил себе руки, а спрашивает у других, не больно ли.
— Я слышала, когда приходила сюда в прошлый раз, что все в доме его считают странным, — ответила другая. — Как-то он промок до нитки, а кричал другим: «Скорее прячьтесь!» Ну не смешно ли? Еще говорят, что он ни с того ни с сего то смеется, то плачет. Увидит ласточку или рыбку, разговаривает с ними, как с людьми; посмотрит на луну и звезды — начинает вздыхать или что-нибудь бормочет себе под нос. К тому же слабовольный, все эти девчонки вертят им как хотят. Понравится ему какая-нибудь безделица, он дорожит ею, как сокровищем, а что не по душе — бьет и ломает, пусть даже эта вещь стоит тысячу или десять тысяч лянов серебра.
Продолжая беседовать, женщины миновали ворота и вышли из сада.
Как только гостьи ушли, Сижэнь вернулась вместе с Инъэр и спросила Баоюя, какие сетки надо сплести.
— Я совсем забыл о тебе, — оправдывался Баоюй, обращаясь к Инъэр, — заговорился. Мне очень хочется, чтобы ты сплела мне несколько шелковых сеток. Затем и побеспокоил тебя.
— Для чего они вам? — спросила Инъэр.
— Это неважно, — с улыбкой ответил Баоюй. — Для самых разных вещей!
— Для самых разных вещей?! — всплеснула руками Инъэр. — Это я и за десять лет не сделаю!
— Ты уж постарайся, милая, для меня, — стал просить Баоюй. — Дел у тебя сейчас никаких нет!
— Но нельзя же плести все сразу, — вступилась Сижэнь за Инъэр. — Скажите, какие именно вам нужны в первую очередь! Для веера, для четок или для платка?
— Для платка, — решил Баоюй.
— А какого он цвета? — спросила Инъэр.
— Ярко-красного.
— Тогда сетка должна быть черная или темно-синяя. Чтобы платок выделялся на ее фоне. Получится очень красиво.
— А с каким цветом лучше всего сочетается цвет сосновых побегов? — спросил Баоюй.
— С цветом румяного персика.
— Вот и прекрасно! Все должно быть красиво и просто!
— Впрочем, сетка цвета зеленого лука или желтой ивы выглядела бы намного изящнее, — заметила Инъэр.
— Что ж! — согласился Баоюй. — Пусть тогда одна сетка будет цвета зеленого лука, а другая — цвета румяного персика.
— А узор какой?
— Разве узоры не все одинаковые? — удивился Баоюй.
— Конечно, нет, — ответила Инъэр. — Можно сделать узор в виде курительных свечей, слоновьих глаз, в виде цепи из квадратиков или кружочков, в виде сливовых цветов или листьев ивы.
— С каким узором ты сплела сетку для своей барышни? — спросил Баоюй.
— С букетиком цветов сливы.