Призывной и карантин
Не подобает мужчине превратиться в животное,
которое, найдя теплую нору, остается в ней на всю жизнь.
Анри Шаррьер «Мотылек»
Чистые портянки, каши котелок,
зачем та гражданка нам с тобой дружок.
Армейское высказывание
26 июня 1996 года я находился на Областном призывном пункте в г. Запорожье, где ожидал своей участи, в виде направления в пока неизвестные мне войска. Рядом со мной, в обтянутом сеткой рабицей павильоне, примерно шесть на четыре метра, находилось еще двадцать девять призывников. Вид у большинства был достаточно хулиганский, у некоторых на руках были видны наколки.
До нас доходили слухи, что варианта развития событий видится два: первый, нас сегодня заберут служить в стройбат; второй, нас отправят домой, ждать следующего призыва. Но нас ждал сюрприз.
В дообеденное время мы увидели, направляющегося к нам, высокого, крепко скроенного, спортивного вида блондина, ростом около двух метров, да и весом не менее центнера, в руках он держал папки с нашими личными делами.
Офицер без предисловий обратился к нам.
- Ребята, меня можно называть капитан Бурко. Я представляю Бригаду морской пехоты Украины. Сейчас я назову фамилии тех из вас, кому я предлагаю выйти на плац, и при нашем с вами обоюдном согласии, вы сможете отправиться служить в Крым, в бригаду морской пехоты Украины, в закрытый военный городок Кизилташ.
- Гачок.
- Есть.
- Не есть, а я.
- Пашков.
- Я.
- Шевченко.
-Я.
Это, кстати, я – тот самый, пока малоизвестный вам, автор данного произведения.
Плашкин, Коростылев и всего двадцать пять человек вышли на плац, для дальнейшего разговора.
Капитан Бурко сразу взял «быка за рога», он вытащил из-за пазухи, висевший на шее, военный жетон, на котором мы увидели череп в черном берете.
- На жетоне написано «На бога надейся, а сам не плошай»! – Сказал нам капитан. - Это жетон морского пехотинца и каждый из вас, кто отслужит в морской пехоте, сможет с честью его носить!
- А где служить?
- Я уже сказал, служить в Крыму, городок наш называют маленькая Швейцария. Свежий воздух, горы, ветер несет свежесть с моря, короче говоря, не служба, а мечта. А теперь я хочу, чтобы каждый из вас подошел к турнику, для того чтобы я мог немного представить себе ваш уровень физической подготовки.
Все мы подтянулись от нисколько до пятнадцати раз.
- Но ничего, физподготовка придет,- уверенно сказал капитан.- Хочу вас спросить, все ли хотят служить в бригаде морской пехоты?
Не захотели десятеро. Смысл отказа был один: «Там нагрузки не для нашего здоровья. Так, что, извините, но дурных нема».
Я был очень доволен. Я, Шевчик, в элитных войсках! Я будущий настоящий морской пехотинец! Но смогу ли я с честью пройти это испытание?! В общем-то, вопрос правильный.
Итак, мы, пятнадцать человек из Запорожской области отправились на поезде до Джанкоя.
На станции в Джанкое, где нам нужно было пересесть на другой поезд, на котором нам оставалось ехать еще около часа, произошло следующее, очень удивившее нас, интересное происшествие.
Вечерело, холодало. Пустой поезд, на котором нам нужно было ехать, стоял на перроне. Отправка через два часа, а посадка, как уверенно сказал нам проводник, не раньше, чем за пол часа до отправления. Мы стоим возле вагона, топчемся, мерзнем, но ведь делать-то нечего.
- Обождите секундочку ребята. – Говорит нам капитан Бурко. - Сейчас я попытаюсь мужчину уговорить.
После чего он поднялся в вагон к проводнику, и через секунды мы услышали несколько каких-то толчков, а уже через минуту проводник с натянутой улыбкой запускал нас в вагон.
-Он его пиздил, расчехлял его, по любому. - С удивлением обсудили мы данное событие. Позже мы узнаем, что в морской пехоте это самый верный способ убедить оппонента сделать то, о чем его «просят».
В пути в нашем маленьком коллективе уже начиналась реальная борьба за будущее лидерство, которая, впрочем, никакой роли в дальнейшем не сыграла, решались какие-то мелкоденежные вопросы - для нас все это было очень важно.
Я проявлял ко всему происходящему почти полное видимое равнодушие, хотя естественно был напряжен ожиданием неизвестного. Мне не жалко было сдать часть тех грошей, что у меня были с собой в общий котел на какое-то общее «важное дело». Скажем, доукомплектовать всем «нашим запорожцам», так называемые мыльно-рыльные принадлежности, то есть мыло, зубную пасту, щетку. Мы же, типа, будущий запорожский клан. Я хочу вам сказать, что я всегда очень хорошо разбирался в людях, и видел, что серьезным коллективом тут и не пахнет.
Я не очень-то обращал внимание на эту суету, мне было интересно, что нас ждет впереди. В принципе такое поведение вполне допустимо. Особенно, если бы знать, что едешь в бригаду с тысячей человек, где только Десантно-Штурмового батальона три основных роты, не считая вспомогательных, да плюс Батальон боевого обеспечения.
В какой-то момент нас всех раскидает еще, разметает, и фактически для большинства придет время себя «ставить» только после так называемого карантина. Хотя, естественно, плевать себе в душу мы не должны позволять никому и никогда.
Последний отрезок пути, до «нашей» В/ч 4122, мы доехали на «тентованном» ЗИЛе, который провез нас через первое КПП, по военному городку прямо до нашего штаба батальона. Оттуда пешком мы прошли мимо трех казарм и остановились на плацу возле четвертой.
Здесь, 27 июня 1996 года, мы услышали последние пожелания хорошей службы от капитана Бурко и направились в казарму.
Заходя в казарму одним из первых, я сразу же увидел, стоящего возле входа, неряшливого вида парня. На нем была рваная рубаха, потертые черные гражданские брюки, на ногах тапочки. Он спешно обратился ко мне.
- Слушай пацан, там дальше старший призыв – командиры рот, сейчас будут забирать у вас бабки. Давай бабки мне. Я тебе потом большую часть занесу.
Я же заходил в казарму, что называется «на взводе», нервы мои были натянуты до предела. Я не сразу и не полностью понял смысл, сказанного «серьезным пехотинцем», но я знал только, что не хочу отдавать последние свои деньги и, что я должен «сохранять лицо».
- Извини, не дам!- уверенно сказал я, и пошел дальше в казарму.- Меня волновал только один вопрос.- Что же будет дальше?
А дальше, мы натолкнулись на какого-то сержанта, который провел нас в конец казармы, в так называемое «дальнее расположение», усадил нас на табуреты, в нашей бригаде они назывались «баночками», и сказал, что скоро нас распределят по ротам.
Примерно через пару часов нас распределили по ротам. Я попал в первую роту на первом этаже. А чуть позже, от командира нашей роты - сержанта Черного, я узнал следующее. Мы находимся, в еще формирующейся и доукомплектовывающейся бригаде морской пехоты. Бригада состоит из: Десантно-штурмового батальона и Батальона боевого обеспечения. В ДШБ входят: первая, вторая, третья роты ДШБ, а также Зенитно-ракетная артиллерийская батарея, в первой же роте, выделяются, скажем, взвод разведки и другие подразделения. Сам я после «карантина» буду служить в Батальоне боевого обеспечения, поэтому о нем подробно я расскажу вам ниже.
В данный момент мы находились в «карантине», то есть жили отдельно от военнослужащих других призывов, вплоть до принятия нами присяги. Здесь нас, в находящейся неподалеку санчасти, осмотрели врачи, измеряли наш рост, вес, завели «местные» медицинские карточки.
В «карантине», до обеда, по распорядку дня, со всеми вновь прибывшими военнослужащими, с обоих этажей, проводили множество занятий по изучению Устава Вооруженных сил Украины, а также по тактической подготовке, после обеда нас учили маршировать, чтобы «достойно отшагать перед родителями, которые приедут на присягу».
На теории нам внушали одно - самовольная отлучка, то есть покинуть казарму на время до суток, - это уже очень плохо; самовольное же оставление части от одного до трех дней – это уже «страшный залет», о дезертирстве – более трех дней, - нечего и говорить. Мы на зубок знали санкции за соответствующие нарушения и понимали, что нарушать устав нельзя.
По тактике основная суть была такова. Морская пехота – это мобильное подразделение, для ведения стремительного боя. Ядерные боеголовки летят секунды, но не более шести минут. В считанные секунды «черные береты» должны предотвратить диверсию, а для этого нужна соответствующая высококлассная подготовка.
По-поводу маршировок, могу сказать, что я их никогда не любил. Несмотря на мою отличную спортивную подготовку, маршировать я так и не научился. В «карантине» же я считал это самой большой проблемой, для всей моей дальнейшей службы. Дело в том, что нашу роту нередко заставляли промаршировать какой-то лишний круг, и не редко из-за паренька в таком-то ряду, в такой-то колонне, то есть меня. Я никого в нашей роте не боялся, но мне было стыдно за себя и неприятно подводить остальных.
Хочу сказать, что карантинная казарма четко делилась на два этажа. Наш – первый этаж, и второй этаж ДШБ. И если на втором этаже постоянно происходили какие-то непонятные нам шевеления: там падали тумбочки и кровати, оттуда слышались безумные крики, то у нас все было очень спокойно.
Денег у нас никто не забрал, нас никто не бил, и более того наш командир роты нам говорил, что каждый синяк на теле бойца – это очень большой залет, и, что в принципе у нас в бригаде никто никого бить не должен и не будет. Я, считая себя жестким бойцом, не знал радоваться этому или огорчаться.
Впрочем, ближе к концу месячного срока «карантина», мы из «курилки» - пары длинных лавочек, на которые садятся на перекур, и возле которых стоят урны под окурки, увидели неординарное для нас событие.
На улице, на крыльце, находился сержант со второго этажа, в будущем один из сержантов нашего батальона Давыд вместе с пятью здоровыми «духами» - военнослужащими младшего призыва. Несколько «духов» с опаской наблюдали за происходящим, другие были непосредственными участниками.
Давыд выливал воду из пластиковых бутылок нескольким самым здоровым духам не только на голову, но и за китель и в штаны со следующими комментариями:
– Вы где набрали эту воду, душары? Может, еще из сортира мне воды принесете?!
- Давыд, но на камбузе (так называется столовая в войсках имеющих отношение к морю – авт.) воды не было.
- А меня, что волнуют ваши проблемы, душары! - После этого Давыд посмотрел на нас, как бы всем своим видом говоря, что наше время еще придет и жестко разбуцал остальные, стоящие на крыльце бутылки с водой, в разные стороны.
У нас, на нашем этаже, были почти товарищеские отношения с нашими сержантами, которые сами решали свои бытовые проблемы. Все мои сложности пока заключались в подъеме (внимание рота подъем!), режиме да маршировке. А лучшая шутка, которую мы пока слышали, заключалась в следующем. Сержант второй роты командует:
- Вторая рота! Выражаем всеобщее и категорическое призрение первой роте!
Вторая рота, дружно и громко: «Фу!». Наш ответ не заставлял себя ждать.
На самом же деле только этот, единственный эпизод с участием Давыда и мог гармонично вписываться во всю нашу последующую службу в морской пехоте.
В карантине мы познакомились с основными обращениями к массе пехотинцев.
Основным обращением к массе, является слово - тело. Тело - это такой человек-робот, которого посылают куда-то с какими-то поручениями, ускоряют при недостаточно быстром выполнении уборок, на тело очень часто кричат и не намного реже раскумаривают, то есть бьют. Когда я буду служить в разведке в батальоне боевого обеспечения, к нам в бригаду из другой части приедет будущий лидер третьей роты ДШБ Женя Колбаса, и тогда наш перец Юра Колбасюк так объяснит ему смысл обращения - тело. «Тело – это человек, которому ты доверяешь, которого ты можешь чем-то озадачить и будешь уверен, что он точно, качественно выполнит поставленную задачу». После такого объяснения в качестве тела, для выполнения даже самого простого задания, Женя Колбаса посылал поначалу достаточно серьезного пацана, своего ближайшего товарища.
Еще одно достаточно распространенное обращение более крутого морского пехотинца к малость менее крутому, звучит как обморок. Лето 1996, когда мы были в карантине можно очень кратко охарактеризовать одним словом – жара! Мы же, очень много времени проводили на плацу под палящим солнцем: отрабатывали отход подход к начальнику, перестраивались для прохождения торжественным маршем, маршировали мимо трибуны. Что интересно, хотя, наверное, и неудивительно, эти занятия по строевой подготовке начинались, как правило, часов в одиннадцать, то есть в самую спеку. Отсюда и появились «обмороки», в среднем раза два в неделю какой-то пехотинец терял сознание на плацу, и его товарищи относили его в санчасть. К счастью никаких тяжелых последствий эти падения не имели, и на следующей маршировке «обморок», как правило, был снова в строю. На головах у курсантов, готовящихся принять присягу и стать морскими пехотинцами, были кепки, но это, как мы видим, не всегда не спасало.
Я протяну службу месяцев пять в батальоне, и буду относиться к элитному подразделению в нашем батальоне – комендантскому взводу, когда один серьезный полковник, рассказав нашему взводу, в частности, каким не должен быть морской пехотинец, внесет в наш быт еще одно обращение к морпеху, не пользующемуся уважением.
- Вы должны выглядеть аккуратными, в чистых камуфляжах, с постиранными подшивами, начищенными бляхами и берцами, - скажет полковник. - И без синяков! Ведь вы посмотрите на массу этих бойцов, с вечно подбитыми мордами. Они что крутые бойцы? Нет! Это педигрипалы, которые не могут, как следует дать сдачи, и их бьют все кому не лень.
Так у нас появилось очередное обращение - педигрипал.
Уважаемые морские пехотинцы лидеры своего подразделения, а может и всей бригады, в элитных войсках называются перцами. Помните, как у «Дискотеки Аварии»: «Пришли крутые перцы!», смотрю я на этих пацанов и вижу, что что-то в этом они таки понимают.
А еще карантин нам запомнился отсутствием, большую часть дня, в казарме питьевой воды. Нередко воды не было и на камбузе, и тогда за водой тела направлялись в баню, она же просто душевая, или куда-нибудь еще. Ситуация усугублялась тем, что из еды на камбузе, в достаточном количестве была только соленая селедка, которую многие не ели именно из-за отсутствия воды. А еще, чуть ли не каждый день, мы совершали какие-то походы в район стрельбища, находящегося в трех километрах от батальона. В карантине курсанты не стреляют, мы ходили туда на какие-то работы, «с целью привести стрельбище в надлежащий вид». Так вот, в пути вода тоже, естественно, отсутствовала, и масса тел несли под кителями пластиковые бутылки, с изначально холодной водой. По ходу движения и на привалах сержанты, часто не стесняясь старших командиров, будут подзывать к себе носильщиков воды.
– Иванов, ко мне бегом марш! Теплая, как ты ее нес? А ну-ка, Петров ко мне бегом марш! - Мы же «духи», часто в этих походах, вроде верблюдов, полностью обходились без воды.
28 июля 1996 года я принял присягу. Было построение, проход торжественным маршем перед трибуной, где располагались наши старшие офицеры: комбриг полковник Садовченко, зам комбрига подполковник Храбута и начальник штаба подполковник Дим Димыч Светлов. Затем роспись в книге каждым курсантом, который теперь становился настоящим морским пехотинцем и которого теперь, уже при любом раскладе, ждут весьма серьезные испытания, где на первом плане будут далеко не чисто бытовые трудности.