Бразильская революция 1822 г
Бразилия в течение XVIII в. испытала бурный рост производительных сил, увеличила население в 10 раз и сравнялась по этому показателю с метрополией, которая тем временем сама превращалась в английский протекторат. В основе экономических успехов Бразилии лежало процветание экспортных отраслей. Так, Минас-Жерайс с 1700 по 1820 г. дал 534.403 кг золота, т.е. в среднем по 4.450 кг в год. Наращивалось производство сахара, получившее дополнительный импульс в связи с коллапсом с 1792 г. сахарной индустрии французского Сан-Доминго. Промышленная революция в Англии, с одной стороны, и война за независимость в Северной Америке с другой, послужили стимулами развитию хлопководства в Бразилии. Благодаря хлопку, в частности, возродился пребывавший в застое Северо-Восток, особенно Пернамбуку. Его производство развивалось также в Мараньяне, Баие, Рио-де-Жанейро. Однако с падением цен на хлопок в начале XIX в. и возобновлением конкуренции со стороны США хлопковый бум в Бразилии кончился, и доля страны на мировом рынке хлопка упала до 23%. Набирало темпы производство других экспортных продуктов кофе, какао, индиго и др.
Складывание экономики на основе экспорта тропических культур обусловило гораздо большее значение плантационного рабства для Бразилии, чем где бы то ни было в континентальной части Ибероамерики. Ввоз рабов, например, в период с 1796 по 1804 г. поглощал четверть стоимости импорта Бразилии. Поэтому и удельный вес рабов в населении страны был существенно выше, чем в остальной Ибероамерике, исключая лишь Кубу. По данным на 1822 г., в стране насчитывалось 3.349.839 свободных жителей и 1.136.669 негров-рабов, соотношение между которыми почти во всех провинциях составляло 1:0,4, кроме Мараньяна и Гойаса, где этот показатель был выше 1:0,8.
Господствующий класс Бразилии был в первую очередь представлен крупными плантаторами-рабовладельцами фазендейро. Это были весьма состоятельные люди, владевшие огромными земельными угодьями, большим числом рабов, а также сахароваренными энженьу. Таких заводов в Рио-де-Жанейро насчитывалось 400 и еще 300 производили кашасу, сахарную водку. В Сан-Паулу их было соответственно 570 и 489, причем имелось немало и таких, которые обладали мощностью от 10 до 12 тыс. арроб (каждая арроба = 32 фунта) и давали своим хозяевам не менее 200 тыс. франков годового дохода в тогдашних ценах. В Баие, самом крупном сахарном производителе, насчитывалось 566 заводов. В новых отраслях экспортного земледелия, например, в производстве кофе, тоже преобладали хозяйства крупнейших плантаторов-рабовладельцев. Так, вблизи столицы имелось немало плантаций с 40, 60, 80 и даже 100 тыс. кофейных деревьев, причем на каждую тысячу таких деревьев требовался труд 1-1,5 рабов.
Процветание страны еще более ускорилось с 1808 г., когда в результате вторжения наполеоновских войск в Португалию королевский двор переехал в Рио-де-Жанейро, а вслед за этим торговая монополия, ограничения, регламентации и прочие элементы колониальной системы производственных отношений фактически рухнули. С 1815 г. Бразилия получила и новый политический статус, став теперь не колонией, а равноправной составной частью Португальского королевства. В этот период прямой товарооборот между Бразилией и Англией возрос в таких масштабах, что Англия стала главным торговым партнером страны. В 1822 г. в столице Бразилии наряду с торговцами численностью в 293 человека, официально обосновались и 53 иностранных купца, в подавляющем большинстве англичане. Эти торговцы и другие проживавшие в стране англичане имели не только протестантскую церковь в католической стране, что само по себе в те времена составляло исключение, но также и свое собственное кладбище.
Хотя первая серьезная попытка поднять креольскую революцию была предпринята в Пернамбуку в 1817 г., страна в целом созрела для нее лишь тогда, когда в Португалии произошла буржуазная революция 1820 г. Вернув в Европу короля Жоана VI и отзывая в метрополию его сына Педру, принца-регента Бразилии, португальская буржуазия продемонстрировала стремление реставрировать колониальные порядки, чем возмутила уже весь класс бразильских фазендейро. Они окружили дворец принца и убедили его остаться в стране, блокировали португальские гарнизоны силами своего мощного ополчения, создали бразильское правительство во главе с Жозе Бонифасиу ди Андрада и заставили Педру издать манифест о независимости Бразилии. Наконец, 7 сентября 1822 г. фазендейро добились от принца утверждения решения своего правительства о полном разрыве отношений с метрополией. Установив в стране конституционную монархию во главе с императором Педру I, креольские фазендейро возвели и новую политическую надстройку.
Достаточно подробное и полное описание этой стороны вопроса в отечественной историографии избавляет нас от необходимости развернутого освещения деталей и позволяет сконцентрироваться на более существенных, но и наименее изученных изменениях базисного характер. Но прежде два предварительных замечания. Во-первых, отечественные (а также многие зарубежные) историки, озаглавливая описание событий в Бразилии как Освободительное движение или Борьба бразильского народа за независимость, всячески и, думается, напрасно избегают использовать термин война за независимость. Отчасти это вызвано преувеличением значения родственных связей между королем Португалии и императором Бразилии для обретения независимости страной, а также мирного характера борьбы, что в сумме внушает, будто свершившийся переворот был просто подарком отца сыну. Возражая против подобных взглядов на независимость своей страны, видный бразильский историк Жозе Онориу Родригеш проводит сопоставления с Испанской Америкой, где у Боливара освободительная армия состояла из 9 тыс., а у Сан-Мартина в 1817 г. из 8 тыс. бойцов. Между тем в Бразилии в одной только Баие, где в течение года шли ожесточенные баталии, освободительная армия насчитывала 11 тыс. бойцов, в провинции Мараньян 8 тыс. человек и т.д. Помимо этого, бразильцы располагали эскадрой под командованием лорда Кокрейна, насчитывавшей 9 кораблей, 2 тыс. матросов и офицеров. Как же можно после этого, заключает Родригеш, говорить о дарении Португалией независимости Бразилии? Вот и нам кажется, что сравнительно быстрый успех в войне явился, скорее всего, результатом не закулисной сделки отца-короля и сына-императора, а подавляющего перевеса сил на стороне бразильских креолов.
Во-вторых, настроенность историков на антифеодальные критерии при изучении буржуазной революции и на некую объективную несовместимость капитализма с плантационным рабством негров и феодальным латифундизмом оставляет за полем их зрения те социально-экономические преобразования, которые на самом деле осуществлялись в Бразилии и которые действительно отвечали потребностям не абстрактного, а конкретного капитализма - капитализма той эпохи и в Бразилии.
Начнем поэтому, по аналогии с преобразованиями в Испанской Америке, с утверждения бразильскими революционерами принципа свободы торговли и предпринимательства. Среди многочисленных законодательных актов властей независимой Бразилии в этой сфере отметим как наиболее важные снижение ввозных пошлин до 15% на все иностранные товары, полную отмену межпровинциальных пошлин и снижение церковной десятины на экспортные культуры, упразднение государственной монополии на добычу алмазов, закон о натурализации в стране иностранных колонистов, декрет о привлечении иностранных и местных частных капиталов в речное судоходство Бразилии и о приватизации государственных предприятий по производству ряда продуктов. Кроме того, для развития предпринимательства в стране был учрежден Совет торговли, земледелия, фабрик и судоходства, доклады которого в конгрессе стали регулярно появляться по крайней мере с 1823 г. С той же целью в конгрессе рассматривались законопроекты об отмене церковной десятины на земледельческие продукты Баии (1823), учреждении в провинции Мараньян Агрономической акционерной компании из национальных и иностранных акционеров (1826), отмене налога на добычу золота (1827). Свобода торговли и предпринимательства нашла свое закрепление и в конституции 1824 г.
Как и в Испанской Америке, в Бразилии сообразно принципу свободы торговли и предпринимательства значительной перестройке подверглась вся система общественных отношений, и в первую очередь отношения собственности на главное средство производства, каковым здесь тоже являлась земля. В июле 1822 г., т.е. тоже еще до открытого разрыва с метрополией, одним из первых декретов бразильского правительства было отменено королевское пожалование сесмария. Правда, замена пожалования продажей государственных земель состоялась лишь в 1850 г. Но эта запоздалость означала не сохранение остатков феодального права, а отсутствие всяких правовых норм в данном вопросе, пока шла борьба между двумя разными, но одинаково буржуазными концепциями аграрной политики: продажей государственной земли в частную собственность и рикардианской формулой эмфитевса, при которой государство остается собственником земли и абсолютной ренты, но землю сдает частным предпринимателям в долгосрочную аренду. Затянулось решение данного вопроса еще и потому, что на нем оказалась завязанной проблема путей колонизации Бразилии европейскими переселенцами, и бразильские парламентарии долгие годы никак не могли сделать выбор между уэйкфилдовской формулой колонизации для Австралии и той, что получила развитие в США.
Далее, в документах Государственного совета при императоре Бразилии значится одобрение в декабре 1830 г. ранее принятого решения Генерального совета провинции Риу-Гранди-ду-Сул (по структуре экономике аналогичной скотоводческим провинциям Ла-Платы и венесуэльским льяносам) о мероприятиях по защите скота, пастбищ и гармонии между владельцами эстансий. После того, как уже подробно рассмотрен опыт Ла-Платы, Венесуэлы и Новой Гранады, нетрудно догадаться, что эта запись отражает отнюдь не заботу об экологии пастбищ, а не меньшую по драматизму, чем в Испанской Америке, ломку старой аграрной структуры, народной собственности, и замену ее новой частной собственностью, т.е. не что иное, как радикальную буржуазную аграрную реформу.
Дополнением такого рода реформы можно расценивать физическое истребление кочевых индейских племен ради расширения государственного и частного земельного фонда. Когда Жоан VI был еще принцем-регентом Португалии, он в 1798 г. отдал распоряжение прекратить начатые маркизом Помбалом попытки введения формального равенства белых и индейцев и установил ряд дискриминационных мер. Находясь уже на троне и в Бразилии, он объявил войну племенам индейцев ботокуду в Мату-Гросу и Сан-Паулу, а заодно и всем другим мятежным племенам. Эта война завершилась уже при бразильском императоре Педру I. В итоге обитавшие на территории современных штатов Сан-Паулу, Парана и Санта-Катарина племена ботокуду и кайганг навсегда исчезли с карты народов мира. И лишь в 1831 г., по завершении геноцида, конгресс принял декрет об отмене указов Жоана VI в части объявления войны племенам ботокуду и бугре.
Четвертое изменение в поземельных отношениях состояло в притоке европейских иммигрантов. Он начался еще до революции, когда вслед за королевским двором в страну въехало 24 тыс. иммигрантов из самой метрополии и 4 тыс. из Германии и Швейцарии, основавших переселенческие колонии Сан-Леопольдо (1819) и Новый Фрибург (1820). После революции бразильским дипломатическим миссиям в Европе вменялось в обязанность законтрактовывать как можно больше европейских переселенцев.
Пятым аспектом аграрных преобразований явилось наступление на церковное и монастырское землевладение. 21 октября 1830 г. Госсовет утвердил закон об отмене права собственности мертвых рук, а 6 декабря того же года декретом Генеральной Ассамблеи (конгресса) было положено начало экспроприации имущества монашеских орденов. Чуть позже, в 30-40-е годы XIX в., были упразднены майорат и церковные цензы.
И наконец, неприкосновенность частной собственности во всей ее полноте гарантировалось конституцией 1824 г., включая отмену конфискации собственности в качестве наказания за совершенные преступления.
Расширение и укрепление буржуазной частной собственности неизбежно вело и к формированию рынка наемной рабочей силы. Но судить с достоверностью о масштабах его строительства крайне трудно, поскольку имеющиеся законодательные акты Бразилии представлены у нас почти исключительно документами Госсовета, а из них утрачены и до сих пор не найдены акты за 1824-1827 гг., что оставляет за полем зрения целых 4 года, притом, быть может, самой активной законотворческой деятельности революционного государства. Тем не менее можно предположить, что обеспечить хозяйство страны необходимым количеством достаточно дешевой вольнонаемной рабочей силы на данном этапе не удалось. Иначе трудно объяснить более чем умеренность государства в вопросе о рабстве негров.
Освобождение рабов проводилось исключительно по военной необходимости. В сентябре 1822 г. Госсовет постановил учредить за счет отчислений из церковных доходов фонд компенсации хозяевам за рабов, рекрутированных на 16-летнюю службу в армию. В феврале 1823 г. Педру I объявил свободными подкидышей из числа мулатов, даже если их матерями были рабыни. Указом от 23 октября 1823 г. Педру распорядился возместить хозяевам стоимость рабов, призванных в батальон вольноотпущенных для войны в провинции Баия, но в то же время указом от 15 декабря 1823 г. отказал в свободе тем рабам, которые, став по старости и болезни ненужными хозяевам, были отпущены ими на свободу. Указ требовал после лечения вновь обратить таких вольноотпущенных в рабство и передать в распоряжение судебных властей для решения их дальнейшей судьбы.
Не проявило бразильское правительство особого рвения и в борьбе с работорговлей. Правда, по договору 1826 г. с Англией оно запретило ею заниматься бразильским подданным. Но работорговля продолжала процветать. А когда в 1832 г. английская эскадра захватила у берегов Африки бразильские невольничьи корабли и возник скандал, то Госсовет принял решение дополнить договор 1826 г. мерами по недопущению впредь подобных фактов, но при том условии, что англичане согласятся на обложение своих товаров более высокими пошлинами. Только с 1850 г. работорговля прекратилась, а цены на рабов полетели вверх так стремительно, что к 1879 г. достигли 190-200 ф. ст. за душу, т.е. стоимости 60 быков, 50 лошадей или 20 золотых часов. Вот тогда-то и обнаружила себя пресловутая несовместимость капитализма с рабством, вследствие чего в 1870 г. был издан декрет о свободном чреве, а в 1888 г. об окончательной отмене рабства.
Зато весьма существенные изменения постигли кредитно-финансовую систему. Среди них стоит выделить закон о свободе ростовщичества, упразднивший прежние ограничения процентной ставки (1832), разрешение Монетному двору чеканить золото любого происхождения, в том числе без сопроводительных документов (1832), выпуск государственных ценных бумаг, как-то облигаций, векселей и т.п. (1833), учреждение Депозитно-обращенческого банка (1833) и т.д. С учетом создания еще в 1808 г. Банка Бразилии, открывшего в 1816 г. свои филиалы во всех крупнейших торговых городах, можно заключить, что экономика страны в целом оказалась обеспеченной довольно солидными механизмами денежного рынка.
И таким образом, вряд ли теперь можно усомниться, что в Бразилии осуществлялся такой же широкий комплекс преобразований, как и в Аргентине, Венесуэле и Новой Гранаде. И имел он ту же самую нацеленность на рыночную экономику, которая выстраивалась и интегрировалась в новое мировое хозяйство на основе тех же краеугольных постулатов классически буржуазной политэкономии либерализма свободы торговли и предпринимательства.
Как и в Испанской Америке, бразильское общество перекраивалось из сословного в гражданское. Конституция 1824 г. сразу же декларировала это общество веротерпимым, установив, что, хотя католическая религия останется религией Империи, исповедание всех прочих религий будет разрешено в семейном кругу или частном порядке в предназначенных для этого домах, но без каких-либо внешних признаков храма, а также провозгласив, что гражданами страны являются в том числе натурализованные иностранцы, независимо от вероисповедания.
Уже конституция 1824 г. отменила все сословия, упразднив наследственные привилегии, сословные суды в гражданских и уголовных делах, профессиональные корпорации (в т.ч. цехи ремесленников) и провозгласив равенство всех граждан перед законом, а гражданами всех жителей страны без различий в цвете кожи (разумеется, исключая рабов). Состоявшаяся в канун принятия новой конституции судебная реформа, а именно: создание верховного суда (1828), принятие уголовного (1830) и уголовно-процессуального кодекса (1832), закрепила упразднение сословных судов. Как видим, и в этом направлении борьба бразильского народа за независимость дает все основания оценить ее как буржуазно-либеральную революцию.
Правда, в отличие от Ла-Платы, Венесуэлы и Новой Гранады, в Бразилии возводившаяся над реформированным базисом общественных отношений политическая надстройка приняла форму не республики, а конституционной монархии. Но если именно это и побуждает ученых к осторожным оценкам, то не лишне тогда вспомнить об аналогичных проектах Бельграно, Кастельи, Ривадавьи и многих других видных деятелей войны за независимость, не только вынашивавших идею, но и делавших практические шаги по установлению монархий в Испанской Америке. Стоит также вспомнить протекторат Сан-Мартина в Перу, империю Итурбиде в Мексике, эволюцию Боливара к идее республики с пожизненным президентом, назначающим себе преемника, равно как и то, что Сукре отговаривал Боливара от установления монархии в Колумбии лишь потому, что у того не было законных наследников, а свора претендентов на престол после смерти такого монарха враз растащила бы наследство по кускам. Ну а если перенестись в Европу к ее великим революциям, то ведь из них тоже новая политическая надстройка рождалась в оболочке отнюдь не республик, а протекторатов, империй и других разновидностей монархий.
При этом монархическая форма надстройки в Бразилии отнюдь не мешала занять центральное место в системе государственных приоритетов хорошо нам знакомому человеку и гражданину. И в основании его важнейших прав лежала все та же неприкосновенность личности и собственности, которая была не только декларирована конституцией 1824 г., но и конкретизирована законом о праве собственности (1826 г.).
Да, действительно по конституции сдерживающей властью и ключом всей политической организации являлся император, который был одновременно высшим главой нации, ее первым представителем и главой исполнительной власти. При нем был создан Госсовет, состоявший из пожизненных членов, которых назначал сам монарх, но не из числа министров. Однако разработкой и принятием законов, хотя и санкционируемых императором и Госсоветом, занимался парламент Генеральная ассамблея, состоявшая из регулярно обновляемой палаты депутатов и палаты пожизненных сенаторов, каковыми являлись представители провинций, а также принцы по крови, достигшие 25-летнего возраста. Кроме того, власть императора была ограничена и федеративным государственным устройством с широкой автономией провинций, в которых, помимо назначаемых императором президентов, имелись провинциальные генеральные советы, обладавшие правом местной законодательной инициативы и призванные вместе с окружными палатами гарантировать право участия каждого гражданина в делах своей провинции.
Как и в Испанской Америке, государственность в Бразилии возводилась на фундаменте народовластия, непрямых выборов и имущественных цензов. Уже на первом этапе выборов, при голосовании за выборщиков, от участия в них отстранялись должностные слуги, за исключением счетоводов и первых казначеев торговых домов, а также слуги двора императора, кроме слуг белого галуна и управляющих фазендами и фабриками, монахи и все те, кто не обладает чистым годовым доходом от недвижимой собственности, предприятия, торговли или занятости, равным 100 милрейсам. Для избрания выборщиком требовалось уже 200 милрейсов (но при исключении вольноотпущенных негров), депутатом 400, а сенатором 800 милрейсов. В результате даже и в 1881 г. из примерно 15 млн. населения правом голоса обладали лишь 142 тыс. человек, т.е. 0,95% жителей.
Все это вполне определенно указывает на того человека и гражданина, которым и для которого совершалась бразильская революция. Когда же император Педру I посмел возомнить, будто Бразилия была дарована ему отцом, а не этим человеком и гражданином, и попытался осуществить в 1831 г. государственный переворот ради укрепления личной власти, то, прежде чем он успел пожалеть о содеянном, ему был преподан показательный урок на тему о том, что историческая реальность и мифы о ней суть не одно и то же. Подлинные хозяева Бразилии уже через день принудили императора отречься от престола в пользу своего 5-летнего сына и уехать в Португалию. Для управления Бразилией был создан Регентский совет из тех же фазендейро. Когда сыну бывшего императора исполнилось 14 лет, Генеральная ассамблея посадила его на престол под именем императора Педру II. Он оказался куда понятливее и покладистее своего отца и благодаря этому просидел на троне вплоть до 1889 г., пока истинные хозяева страны не перестали нуждаться вовсе в услугах монархов и не установили республику.
Таким образом, в Бразилии осуществлялась такая же буржуазная революция, как и в остальных странах Латинской Америки. Ее отличие, например, от Венесуэлы заключалось лишь в том, что здесь восстать и вмешаться в ход событий негры-рабы не успели, рабство сохранилось в неприкосновенности и еще полстолетия превосходно доказывало свою совместимость с капитализмом либерального образца.
* *
Итак, для анализа в данном параграфе были выбраны те страны и на таком отрезке времени, где и когда параллельные потоки народной борьбы либо не успели еще, либо не смогли вовсе замутить освободительную борьбу креольской верхушки Ибероамерики. Что же представляла собой эта борьба? Каков ее характер?
Абсолютно правы историки, доказывая, что креольские революционеры не встали во главе народных масс на борьбу за подлинное социальное равенство, за полную и безусловную отмену рабства, за землю. Можно придумать еще тысячи других задач, за которые они даже и не собирались бороться. Но в чем проделанный анализ не позволяет согласиться, так это в том, будто креольские революционеры стремились только к установлению своей власти и сохранению прежних форм эксплуатации зависимого населения и даже в декларативной форме не ставили вопроса о земле и не стремились к радикальному решению социальных проблем, стоявших перед обществом.
Все дело в том, как подходить к стоящим перед обществом проблемам. Взять хотя бы тот же вопрос о земле. Понятно, что якобинская схема отучала нас воспринимать его решение буржуазной революцией иначе, как изъятие земли у сотен или тысяч для передачи миллионам. Но ведь стоит задуматься и над тем, что происходит, если плюс поменять на минус. Если земля отнимается у миллионов для передачи сотням и тысячам, то это что же, уже не решение вопроса или решение не того вопроса, не о земле?
Мы имели возможность убедиться, что во всех рассмотренных случаях креольская верхушка не только проявила понимание стоящих перед обществом задач и решимость в их выполнении в кратчайшие сроки, но еще и осуществила широкий комплекс экономических, социальных и политических преобразований. И, что особенно любопытно, везде она вершила преобразования по рецептам классически буржуазной доктрины либерализма. Этим она очертила контуры чисто буржуазной революции, которые в самом общем виде представляли собой следующее:
1. Снятие меркантилистских оков с торговли и производства и утверждение свободы торговли и предпринимательства.
2. Разрушение посредством отмен, приватизаций, экспроприаций, борьбы с бродяжничеством и т.д. старых форм поземельных, трудовых и товарно-денежных отношений и их замена новыми буржуазной частной собственностью (рынком средств производства), рынком наемной рабочей силы и денежным рынком (кредитно-финансовой системой). Иными словами, это была закладка основополагающих конструкций в фундамент рыночной экономики.
3. Разрушение старого сословного общества и начало строительства гражданского общества.
4. Низвержение старой деспотической власти и построение правового государства.
Думается, вряд ли могут возникнуть сомнения в буржуазной природе осуществленных преобразований. Детальнейший анализ окончательных итогов войны за независимость по всем абсолютно странам Латинской Америки (за исключением остававшихся колониями до 1898 г. Кубы и Пуэрто-Рико, а также Гаити и Парагвая, которые подробно рассматриваются в следующей главе) не выявил ни одного принципиального изменения ни в одном из четырех перечисленных комплексов преобразований. По этой причине войну за независимость Латинской Америки в целом можно смело отнести к буржуазно-либеральным революциям в специфических условиях Нового Света.