Гаитянская революция 1789 1806 гг
Остров Гаити (Эспаньола) был открыт Колумбом в 1492 г. Испанской колонией Санто-Доминго он оставался до 1697 г., когда треть острова в западной части перешла к Франции и стала называться Сан-Доминго. Местные племена араваков и тайно были истреблены еще испанцами. Уже к 1537 г. из проживавших здесь, по разным оценкам, 100-400 тыс. индейцев в живых осталось лишь 600 человек. Новые, передовые колонизаторы уже к последней трети XVIII в. превратили Сан-Доминго в образцовую рабовладельческую колонию и крупнейшего в мире производителя сахара. На его долю приходилась 61 тыс. тонн сахара в год, в то время как на Ямайку 36 тыс. т, а на Бразилию 28 тыс. т.
В 1789 г. в Сан-Доминго насчитывалось примерно 512 тыс. жителей, из которых белые переселенцы и их потомки составляли 40 тыс. человек, свободные цветные 28 тыс. и рабы 440 тыс. Это население распределялось на территории страны неравномерно, в зависимости от расположения и уровня развития регионов.
Ведущее значение и в экономике, и по населению, и в военно-стратегическом отношении занимала северная провинция со столицей в Кап-Франсе. Она была освоена раньше других, располагала удобными портами, была менее уязвима во время войн с англичанами и безопаснее для ведения торговли. Сюда завозились лучшие из попадавших на остров рабов, здесь была более развита производственная структура, денежное обращение и т.д.
В западной провинции находилась столица колонии Порт-о-Пренс, где пребывала колониальная администрация. По территории она почти вдвое превышала северную провинцию, но уступала ей в численности населения. Хотя и здесь структура производства отличалась большим разнообразием, засушливые почвы для хороших урожаев нуждались в орошении.
Близость к английской Ямайке и уязвимость морских коммуникаций южной провинции Сан-Доминго обусловили более позднюю ее колонизацию и отставание от других. Несмотря на выплату властями премий работорговцам за ввоз в провинцию черных невольников, дефицит в рабах сохранялся и покрывался посредством контрабандной торговли с англичанами, голландцами, испанцами, а потом и американцами.
На вершине социальной пирамиды в Сан-Доминго находились высшие чиновники колониального аппарата, собственники крупных плантаций, сахарных заводов и рабов, агенты французских торговых компаний, крупные импортеры и экспортеры, все те, кого негры величали большими белыми. Часть из них составляли собственно французы, в особенности чиновники, высшее духовенство, торговые агенты, в меньшей мере крупные плантаторы, среди которых имелись и абсентеисты, проживавшие во Франции, но имевшие на острове плантации во главе с управляющими. В целом больших белых насчитывалось не более 4 тыс. человек.
Большинство белого населения составляли маленькие белые, образовывавшие весьма пеструю в социальном отношении группу. К ней принадлежали мелкие плантаторы, торговцы, ремесленники, как правило, владевшие несколькими рабами, мелкие гражданские и военные чиновники, врачи, адвокаты, служащие, квалифицированные рабочие и т.п.
Ниже находились свободные мулаты и вольноотпущенные негры так называемые цветные. Некоторые из них были весьма состоятельными людьми: цветным в целом принадлежало примерно 25% всех плантаций и 20% рабов. Прежде мулатов с 25-летнего возраста французские колонисты охотно отпускали на свободу, дабы в их лице иметь противовес огромной массе негров-рабов. Но королевский ордонанс 1674 г. запретил колониям освобождать всех детей рабов, независимо от оттенков кожи. Несмотря на зажиточность части цветных, все они были обязаны почитать даже самых маленьких белых. Если я повстречаюсь с богатым мулатом, описывал гаитянские порядки современник, он назовет меня господином, а не хозяином, как другие мулаты; я же буду звать его мой друг, дорогой; он пригласит меня к ужину, но, следуя правилам, не осмелится сесть со мною за один стол. С 1758 г. дискриминация мулатов была усилена рядом законов, запретивших им носить шпагу и саблю, покупать патроны, останавливаться во Франции, играть в европейские игры. В 1781 г. у богатых мулатов было отнято право называться господами. Единственной привилегией, которую признавали за ними белые, заключает историк С.Р. Джеймс, было ссужать деньгами белых.
В основании социальной пирамиды на Гаити находились рабы, которые отчасти являлись мулатами, но в подавляющем большинстве неграми. Их численность почти в 10 раз превышала число всех свободных людей. Основная их масса была занята в экспортном земледелии, в котором тяжкий ручной труд всего за несколько лет потреблял человеческую жизнь. Даже молодые и самые дорогие рабы в возрасте от 15 до 30 лет всего за 8-10 лет труда на плантациях, особенно обработки почвы мотыгами, теряли для хозяина всякую ценность. За таких рабов в 1785 г. отдавали по 2400 ливров. Но они не только успевали окупить свою стоимость и содержание, но и приносили в среднем по 350 ливров ежегодного дохода.
С переходом западной части острова под власть Франции меркантилистская система эксплуатации колонии постоянно укреплялась и ужесточалась. Во всех французских владениях в Карибском бассейне был введен в обращение колониальный ливр, на треть дешевле турского. Сюда запрещалось ввозить золото и серебро, что означало введение натурального обмена европейских товаров на колониальные. Тяжким бременем на колонистах лежали многочисленные налоги и поборы. Возмущали колонистов и пропорции неэквивалентного обмена. Например, местный индиго закупался по ценам в 8 раз ниже, чем на соседних английских островах, а 1,8 метра простой ткани обменивались на 60 фунтов табака, а следовательно, чтобы одеть себя и рабов, мелкий плантатор отдавал весь годовой урожай. Только в 1726 г. в торговой монополии Франции появилась маленькая брешь, когда колонистам временно было позволено торговать с испанской частью Гаити. Словом, причин для недовольства гаитянских плантаторов колониальным режимом было никак не меньше, чем у креолов Ибероамерики.
Однако же классовые и расовые противоречия в Сан-Доминго отличались куда большей остротой, чем в Ибероамерике. Это объясняется 11-кратным численным превосходством негров-рабов над белым населением острова, тяжелыми условиями труда и высокой смертностью у рабов, наличием в горных районах страны еще с XVI в., т.е. с испанского времени, поселений беглых рабов. При французах число последних возросло в 3 раза. Укрепленные селения марронов весьма досаждали колонистам постоянными вооруженными нападениями, между тем как все карательные экспедиции в период с 1522 по 1784 г. как при испанцах, так и при французах окончились неудачей.
Во все времена серьезным препятствием к единству негров в борьбе против своих угнетателей являлась разноплеменность завозившихся в Новый Свет африканских невольников. Не так-то просто было отыскать такие символы и ценности, которыми можно было бы объединить в один поток действия разобщенных марронов. Но в середине XVIII в. их возглавил выдающийся руководитель из числа беглых рабов Франсуа Макандаль, который сумел найти объединяющий негров стержень в религии воду, синтезировавшей в себе западноафриканские культы с католицизмом. Кроме того, Макандаль был талантливым организатором, обладал, как отмечали современники, удивительным красноречием, слыл провидцем и, надо заметить, удивительно точно предсказывал будущее. Рассказывали, что однажды на многолюдном собрании негров он вынул желтый платок и сказал, что желтыми были первые хозяева Гаити. Затем он достал белый платок и сказал: Вот нынешние хозяева Сан-Доминго. А после этого вытащил черный платок и заявил, что этот цвет символизирует будущих хозяев острова. Словом, с появлением Франсуа Макандаля разрозненные ручейки негритянского сопротивления стали стекаться в весьма грозный освободительный поток.
Нарастание недовольства и организованности сопротивления громадного большинства населения являло собой серьезную опасность для всей существующей системы общественных отношений, покоившейся на рабском труде негров. Ее сохранение в огромной мере зависело от прочности эксплуататорского блока и его взаимоотношений с другими категориями свободного населения, в том числе от единства цветных и белых плантаторов, их консенсуса с колониальными властями и метрополией в целом. Но ни в одном из этих компонентов классового господства на Гаити к концу XVIII в. не осталось даже и видимости согласия.
Как и повсюду в колониях Нового Света, буржуазия Сан-Доминго тяготилась меркантилистской системой монополий и запретов. Помимо прочего, прямое управление колониями, практиковавшееся во всех владениях Франции, не давало ей никаких легальных механизмов для защиты своих интересов от произвола колониальной бюрократии. Гаитянские плантаторы не имели вовсе представительных учреждений ни имевшихся в британских владениях колониальных собраний, ни даже органов подобных ибероамериканским консуладо или аюнтамьенто. Вся экономическая власть в Сан-Доминго была сосредоточена в руках интенданта, военно-политическая у губернатора. Хотя для поддержания внутренней и внешней безопасности на Гаити имелись не только регулярные французские части, но и колониальное ополчение из белых и свободных мулатов, его командный состав формировался исключительно губернатором. Военачальники обладали значительной властью над имуществом и самой жизнью подданных, но командирами ополчения нередко назначались маленькие белые с их органической ненавистью ко всякому богатству. Конечно, бывали добрые и злые губернаторы, хорошие и дурные военачальники, но скверной была вся система, оставлявшая такую свободу произволу бюрократии.
Отношения между предпринимателями разных оттенков кожи также были далеки от идеальных, как и отношения между белым и свободным цветным населением вообще. Препятствием к согласию являлись расовые предрассудки не столько белых буржуа, сколько маленьких белых. Чем менее удачливыми и богатыми являлись маленькие белые, тем с большим рвением они стремились сохранить свое превосходство над богатыми плантаторами из числа свободных мулатов и негров за счет ужесточения режима аристократии по цвету кожи.
Гаитянская революция началась не в 1791 г., как считается в традиционной историографии, а в 1789 г. На первом этапе, до осени 1792 г., она имела сугубо буржуазно-либеральный характер, весьма похожий на революции в Ибероамерике. Ведущую роль на этом отрезке времени играли белые плантаторы, которые добивались отмены французской торговой монополии и были полны решимости повторить опыт североамериканцев, если того потребовали бы обстоятельства.
В целом же о характере буржуазного освободительного движения на Гаити лучше судить по конкретным делам гаитянской буржуазии, в том числе деятельности ее выдающегося представителя, первого историка Сан-Доминго и других карибских владений Франции Моро де Сен-Мери (1750-1815). Он родился на Мартинике, куда его предки прибыли еще в XVII в. Получив юридическое образование во Франции и там же вступив в масоны, Сен-Мери продолжил свою карьеру в Сан-Доминго, где стал крупнейшим специалистом в области права, издав сборник французских актов по Антильским островам, и одним из влиятельнейших деятелей местной буржуазии. Снова оказавшись во Франции, Сен-Мери активно включился в революцию, был избран членом Учредительного собрания, от которого при поддержке гаитянского лобби, в том числе плантаторов-абсентеистов, сумел добиться образования Комитета по делам колоний. В комитет вошли депутаты от колоний Франции, которым было поручено проверять и отбирать законопроекты, касавшиеся колониальной политики Франции. Так плантаторы добились разрешения на создание в колониях местных ассамблей для разработки предложений и пожеланий колонистов по вопросам управления колониями.
В Сан-Доминго состоялись выборы в ассамблеи различного уровня: в церковных приходах формировались муниципалитеты, в каждой из трех провинций провинциальные ассамблеи, в целом для страны Колониальное собрание. Все эти органы включили в свой состав только наиболее богатых и влиятельных из белых колонистов. Колониальное собрание открыло свои заседания в городе Сен-Марк западной провинции в марте 1790 г. и сразу же объявило себя Всеобщим собранием французской части Сан-Доминго, опустив прилагательное колониальное. В нем зазвучали речи о двух нациях французской и гаитянской, которые хоть и составляли единую империю, обладали разными законодательствами и правами. А 28 мая собрание приняло своеобразную декларацию независимости, составив и отослав на утверждение в метрополию Основы конституции Сан-Доминго. Сей документ закреплял за собранием Сен-Марка все полномочия по разработке законодательства о внутреннем строе страны. В вопросах торговли он признавал законодательную инициативу метрополии, но при том условии, что принятые Францией акты подлежали утверждению собранием Сан-Доминго. Временно отменялись все ограничения на импорт в страну продовольственных и иных товаров первой необходимости, т.е. вводилась свободная торговля с иностранцами.
Таким образом, буржуазная революция на Гаити достаточно отчетливо показала, что ее целью была ликвидация абсолютной власти французской колониальной бюрократии над жизнью и собственностью местного человека и гражданина и замена ее, выражаясь современным языком, правовым государством. Основы конституции Сан-Доминго указывают и на экономические цели революции: замену старой меркантилистской системы производственных отношений новой, покоящейся на краеугольном принципе либерализма свободе торговли и предпринимательства. В борьбе за реализацию этих задач буржуазные силы Сан-Доминго во главе с белыми плантаторами неоднократно меняли тактику и средства: то они мыслили добиться их осуществления в рамках французского сообщества, то поднимали вооруженную борьбу за полную независимость страны, то склонялись к переходу Сан-Доминго под протекторат Англии или США. Сами же эти цели оставались неизменными.
Точно так же неизменным оставался расистский характер создававшегося буржуазией на Гаити правового государства, которое было призвано обслуживать интересы даже не класса буржуазии в целом, а только его белой части. В метрополии гаитянское лобби добилось от Учредительного собрания важной уступки в виде Инструкции, регламентировавшей выборы в колониальные представительные учреждения. Этот документ наделял правом голоса лиц старше 25 лет, обладавших недвижимой собственностью или проживавших в определенной местности не менее 2 лет и выплачивавших налоги. Не обратив внимания на требование некоторых депутатов дать четкое определение понятию лицо, собрание под тем предлогом, что в Век Просвещения смешно давать определения само собою разумеющимся вещам, оставило формулировку в нерасшифрованном виде. И собрание Сен-Марка провело выборы в полном соответствии с поступившей Инструкцией, уточнив лишь, что цветные не считаются лицами в избирательно-юридическом смысле.
Конечно, у белых и цветных плантаторов имелось немало точек совпадения, в том числе по проблемам независимости острова и сохранения института рабства. Но главные противники наделения мулатов политическими правами маленькие белые составляли довольно массовую и весьма полезную социальную опору буржуазной революции в Сан-Доминго. Именно они в марте 1791 г. сумели склонить к братанию французские войска, прибывшие для умиротворения белых сепаратистов, и благодаря этому вплоть до октября 1792 г. большая часть Сан-Доминго оставалась под властью белых революционеров и их собрания (иногда его называли и партией) Сен-Марка.
Расизм буржуазных революционеров оттолкнул мулатское сообщество страны. Осенью 1790 г. под руководством богатого плантатора Винсента Оже цветные попытались даже вооруженным путем добиться от французской колониальной администрации правильного толкования Инструкции, но были разбиты, а Оже с рядом своих соратников подвергнут колесованию. Однако в целом политические права им могла предоставить только революционная Франция, что и декретировало 15 мая 1791 г. Национальное собрание. В итоге цветные во главе с Риго, Пеншина и Бовуа создали собственные вооруженные силы из мулатов, а также рабов своих плантаций и покинутых бежавшими с острова хозяевами и выступали не за независимость, а за сохранение и укрепление связей с метрополией. Благодаря этому внушительному подкреплению французская колониальная администрация смогла перейти в наступление и осенью 1792 г. нанести ощутимое поражение революционерам Сен-Марка и побратавшимся с ними французским войскам. Иными словами, цветные помогали колонизаторам душить буржуазную национально-освободительную революцию в Сан-Доминго.
С 1791 г. берет свое начало самое массовое восстание негров-рабов, когда в ночь с 21 на 22 августа заполыхало множество плантаций по всей северной равнине. Если оценивать восстание по его отношению к буржуазно-либеральному освободительному движению Сен-Марка, к революционным событиям во Франции и даже к абстрактному лозунгу независимости, то во всем гаитянском обществе не сыскать силы более реакционной, нежели восставшие негры-рабы. Потому как накануне восстания состоялись сходки негров, на которых распространился слух, будто французский король повелел предоставить рабам Сан-Доминго 3 нерабочих дня в неделю для обработки их собственных наделов, но плантаторы острова и колониальные власти скрыли указ от народа.
Восставшие рабы получали помощь от испанцев Санто-Доминго, поскольку их руками Испания рассчитывала вернуть себе эту часть острова в начавшейся в марте 1793 г. войне с Францией. И если до этого белые плантаторы благосклонно относились к установлению в стране протектората Испании или Англии, то погромы белых, учиненные воевавшими на стороне испанцев неграми, окончательно склонили революционеров Сен-Марка к мысли связать судьбу своего движения исключительно с Англией.
Пониманию сущности негритянского освободительного движения помогает и его отношение к колониальной администрации Сан-Доминго, представлявшей хоть и метрополию, но все-таки революционную Францию. Когда после казни бывшего короля Франции существование французского режима из-за наступления испанцев оказалось под угрозой, присланные из Парижа комиссары Сантонакс и Польверель решили обратиться за подмогой к восставшим неграм. Негритянский вождь по имени Макайя, сославшись на то, что является подданным трех королей Франции, Испании и Конго, отказался вести переговоры с цареубийцами, пока французы не возведут на трон законного монарха. Обращение Сантонакса к Жану Франсуа, Биассу и Туссену, несмотря даже на издание им в июне, августе и сентябре 1793 г. декретов об отмене рабства, тоже не возымело действия все три вождя негров ответили, что до последней капли крови будут сражаться за Бурбонов, которым поклялись в верности до конца своих дней. Более того, когда берегов Сан-Доминго достигла весть о принятии 4 февраля 1794 г. французским Конвентом декрета о предоставлении рабам долгожданной свободы, Жан Франсуа и Биассу остались на стороне испанцев и по окончании войны эвакуировались на Кубу. Известно также, что Жан Франсуа за заслуги был удостоен титула испанского гранда и умер в Испании много лет спустя.
Восстание негров-рабов несло огромные материальные разрушения. Попытка комиссаров объединить белое и свободное цветное население Сан-Доминго против восставших рабов провалилась, а их стремление опереться на свободных мулатов, предоставив им дополнительные права, усилило национально-освободительные устремления революционеров Сен-Марка. С марта 1793 г. с востока развернулось наступление испанцев в союзе с гаитянскими неграми. А в разгар этого наступления, в сентябре того же года, на Гаити высадились англичане в помощь революционерам Сен-Марка. И к середине 1794 г. дни французского колониального режима в Сан-Доминго, казалось, были уже сочтены. Но именно в этот критический момент на помощь ему пришли негритянские отряды Туссена и некоторых других вождей.
Негритянское восстание начиналось под руководством Букмана, который вскоре погиб в одном из боев. Однако из среды рабов вскоре выдвинулась целая плеяда новых вождей. В их числе были и традиционные лидеры из числа марронов. Но подлинно массовый и организованный характер восстанию придали новые вожди Жан Франсуа, Биассу и, конечно же, Туссен. Они принадлежали к привилегированной верхушке рабов, каковую составляли прислуга, приказчики, надсмотрщики, квалифицированные работники. И в борьбу они включились не сразу, а лишь убедившись, что инициативу правящие круги из своих рук выпустили.
Руководящее ядро негритянского движения складывалось в 1792-1796 гг. вокруг Туссена, который с лета 1793 г. принял фамилию Лувертюр, подчеркнув тем самым свою роль в открытии перед рабами пути к новой жизни. Он родился в 1743 г. рабом, хотя отец его был свободным негром, в Бреде, крупной плантации на севере страны. В детстве Туссен был конюхом, долго служил кучером, а затем стал доверенным слугой управляющего поместьями Байона де Либерта. Отношения с управляющим позволили ему в 1776 г. получить свободу и даже обзавестись плантационным хозяйством с дюжиной рабов. Но еще важнее то, что эта дружба позволила Туссену приобщиться к культуре и передовым идеям того времени. Он, вчастности, читал Юлия Цезаря, а также сочинения аббата Рейналя. Все это и способствовало тому, что во главе негритянского движения Сан-Доминго оказался выдающийся лидер.
В отличие от Жана Франсуа и Биассу, Туссен принял сторону французского колониального режима в тот момент, когда пришло известие об освобождении рабов якобинским Конвентом. Сначала он внезапно ударил со своими отрядами в тыл испанцам и вынудил их убраться в Санто-Доминго, которое впоследствии по мирному договору 1795 г. перешло Франции. Затем к февралю 1798 г. негры очистили остров от англичан и тем окончательно сокрушили буржуазное национально-освободительное движение белых колонистов Гаити. В 1801 г., желая добиться отмены рабства на всем острове, Туссен без разрешения властей оккупировал испанское Санто-Доминго, ускорив его переход под опеку Франции.
Таким образом, проделав невероятные зигзаги, негритянское освободительное движение в конечном счете не только спасло, но также упрочило и расширило французский колониальный режим на весь о. Гаити. За выдающиеся заслуги перед метрополией Туссен был возведен в чин дивизионного генерала, назначен помощником губернатора и главнокомандующим всеми вооруженными силами Сан-Доминго. Декретом от 1 января 1798 г. французская Директория подтвердила свободу и равноправие бывших рабов, а сам Туссен Лувертюр предпринял и такие меры, которые в свое время стремились осуществить революционеры Сен-Марка. В частности, он подписал торговое соглашение с англичанами и открыл гаитянские порты для американских купцов, т.е. заменил французскую монополию свободой торговли.
Новую политическую надстройку была призвана возвести и разработанная по поручению Туссена конституция Сан-Доминго, принятая Центральной ассамблеей страны 1 июня 1801 г. и посланная на утверждение во Францию. Статья 1 безусловно признавала Сан-Доминго колонией и составной частью Французской империи, но руководствующейся особыми законами. Конституция закрепляла отмену рабства, провозгласив, что все люди рождаются, живут и умирают свободными и французами (ст. 3), а также устанавливала равенство людей независимо от цвета кожи (ст. 4 и 5). В документе нашел отражение и принцип неприкосновенности частной собственности наряду со всеми буржуазными свободами (ст. 12 и 13). Согласно конституции, внутренний строй колонии определялся законами, предложенными губернатором, но обязательно утвержденными Центральной ассамблеей Сан-Доминго (ст. 19 и 20). Административная власть поручалась губернатору, и на эту должность пожизненно назначался главком вооруженных сил Туссен Лувертюр, учитывая важные услуги, которые он оказал колонии в критические моменты революции (ст. 27 и 28)
Знакомство с конституцией 1801 г. как будто бы убеждает в правоте тех, кто наделяет революционный демократизм низов в целом тяготением к либерализму и общественным отношениям последовательно буржуазного характера. В самом деле, установлением свободы торговли и предпринимательства, защитой частной собственности и основных буржуазных свобод, с одной стороны, а с другой подтверждением запрета рабства и равенства негров конституция как бы приглашала капитал встать на свою естественную основу наемный труд. Не только приглашала, но и принуждала посредством законодательной власти Центральной ассамблеи и исполнительной в лице пожизненного губернатора, главнокомандующего вооруженными силами и вчерашнего негритянского вождя в борьбе с рабством. Иными словами, вполне возможно, что Туссен искренне желал декретировать в Сан-Доминго такие же общественные отношения, как и в послереволюционной Франции.
В этой связи уже на данном этапе опыт гаитянской революции дает возможность проверить истинность как минимум одного из компонентов якобинской модели буржуазной революции суждения о наиболее революционном пути развития капитализма в сельском хозяйстве. Потому что в Сан-Доминго негры, завоевавшие свободу оружием и ценой колоссальных потерь, помимо занятия контрабандой, мелкой розничной торговлей, бродяжничеством и т.п., в массовом порядке стали оседать на покинутых эмигрантами землях и создавать мелкие крестьянские хозяйства. Однако в результате выбора ими американского пути в стране не только не наступило быстрого буржуазного прогресса, но и начало стремительно деградировать то немногое, что еще оставалось от некогда образцового экспортного хозяйства. Потому что желание бывших рабов заниматься чем угодно, кроме труда на ненавистных плантациях, лишало это хозяйство рабочих рук и приводило к резкому падению общественного производства страны. В итоге спасенные неграми французские власти Гаити столкнулись с противоречием чрезвычайной сложности, в разрешении которого им надлежало сделать выбор между свободой негров и императивами производства.
Уже комиссары Сантонакс и Польверель, чья судьба целиком зависела от негритянских повстанцев, одной рукой были вынуждены давать рабам свободу, но другой заменяли рабство разновидностью крепостничества. Они в законодательном порядке пытались помешать массе освобожденных негров овладеть землей и орудиями труда, а также переходить с одних плантаций на другие. В этой политике самых горячих сторонников они нашли в среде цветных плантаторов, которые после бегства с острова значительной части белых землевладельцев претендовали на превращение в ядро господствующего класса гаитянского общества, особенно на юге.
На попытки ограничить завоеванную свободу негры отвечали бегством в глухие места и воссозданием селений марронов, открытым неповиновением властям и плантаторам, а чаще всего вооруженным сопротивлением, коль скоро они составляли основу армии. Это сопротивление поощрял и Туссен Лувертюр, что явилось одной из главных причин высылки им во Францию неугодных колониальных чиновников, а также гражданской войны 1799-1801 гг. между неграми и мулатами, в которой верх одержали негры во главе с Туссеном. Но став фактическим правителем острова, Туссен не мог не осознать, что наступление на обретенную рабами свободу вызывалось не одной лишь злой волей дурных чиновников и плантаторов, а обусловливалось и реально существовавшим противоречием между свободой и экономической необходимостью. Искренний противник рабства, вождь угнетенных и открыватель пути к новой жизни, Туссен не мог решать это противоречие иначе, как половинчато, с оглядкой, постоянными поисками гармонии между трудом и капиталом.
С одной стороны, в стремлении возродить производство он рядом декретов, в частности Регламентом обработки земли 1801 г., запретил бывшим рабам занимать покинутые плантации и основывать там будь то индивидуальные мелкие хозяйства или ассоциации для совместной, коллективной обработки земли. Напротив, он всячески пытался реставрировать крупное плантационное хозяйство и ради этого не только утвердил уцелевших на острове хозяев в правах собственности на плантации, но и обратился к эмигрировавшим плантаторам с призывом вернуться в страну, обещая гарантировать им неприкосновенность личности и собственности. Те же плантации, что так и не обрели своих старых хозяев, не делились на парцеллы, а целиком переходили в государственную собственность и управлялись чиновниками. Собственники и управляющие плантаций получали третью часть доходов, другая треть отдавалась в виде налога государству, а оставшаяся треть составляла фонд заработной платы работников. Негров Туссен в принудительном порядке возвращал на их бывшие плантации в качестве неимущих, но и несвободных пролетариев, запретив им покидать свои плантации и установив декретами железную дисциплину труда. Но, с другой стороны, Туссен запретил телесные наказания работников, а государство через уполномоченных комиссаров осуществляло повседневный контроль за плантаторами и управляющими, карая их за дурное обращение с работниками, хищения и прочие злоупотребления. Туссен лично вникал во все детали и в своей резиденции принимал ходоков с жалобами ото всюду.
Тем не менее напряженность в обществе нарастала с каждым днем. Ведь конкурируя со старыми плантаторами, нарождалась новая группировка землевладельцев из числа отличившихся офицеров армии, в основном вчерашних рабов. Новыми землевладельцами становились и правительственные комиссары по делам земледелия, которые превращались в крупных администраторов или арендаторов плантаций и начинали вести хозяйство за свой счет. Старые и новые плантаторы оказывали возрастающее давление на бывших рабов, все более урезая завоеванную ими свободу, а это не могло не вызывать глубокого недовольства новой аграрной системой как в обществе, так и среди основной массы военных. Уже Регламент обработки земли прямо указывал на неприятие этой системы молодыми неграми, не успевшими познать рабский труд на плантациях. С введением же Регламента в действие на севере страны, в этой колыбели негритянской революции, вспыхнуло восстание крестьян и солдат во главе с одним из офицеров Туссена и его приемным племянником генералом Муазом. И Туссену пришлось подавлять восстание с помощью силы и массовых расстрелов.
Так постепенно логика общественного развития Гаити превращала Туссена Лувертюра для недавних друзей по оружию из открывателя пути к светлой жизни в душителя их свободы. И неизвестно, как долго бы длилось это двойственное положение вчерашнего вождя восставших негров и, быть может, связанная с ним личная драма Туссена, если бы ему не помогла метрополия. Франция, уже выбравшаяся из собственной революции, внимательно следила за событиями в Сан-Доминго и тоже видела противоречивое состояние своей бывшей колониальной жемчужины. Но разрешить противоречие она вознамерилась не по-туссеновски, а по-буржуазному радикально и без лишних сантиментов. На Гаити был послан шурин Наполеона генерал Леклерк. С ним прибыли 34 тыс. солдат, возглавляемых 13 дивизионными, 27 бригадными генералами и множеством закаленных на европейских полях сражений офицеров. Со времен открытия Америки впервые пересекла Атлантический океан столь крупная военная сила.
Война приняла ожесточенный характер, и в своих письмах Леклерк был вынужден просить у Наполеона 12-тысячное подкрепление, признавая: Ничего подобного в Альпах я не видел! С огромным трудом ему удалось заманить якобы на переговоры, арестовать и выслать Туссена во Францию, где через год тот и умер в заключении. Но не последнюю роль в поражении Туссена сыграла социальная напряженность, вызванная созданным им режимом. На стороне французов сражались мулатские отряды Риго. Постепенно и наиболее видные из окружавших Туссена негритянских военачальников, такие как Кристоф и Дессалин, капитулировали и переходили на сторону Леклерка.
Но как только в Сан-Доминго стало известно о декрете Наполеона, реставрировавшем рабство негров в колониях, вчерашние рабы превратили свое социальное движение в национально-освободительное. Восстание началось в самой гуще гаитянских низов и на первых порах даже подавлялось вождями негритянской элиты Кристофом и Дессалином. Но по мере его развития один за другим негритянские вожди стали выступать против французов. Мулаты, все еще помогавшие французам в надежде стать господствующим классом Сан-Доминго, вскоре начали убеждаться в том, что после разборки колонизаторов с неграми настанет их черед, и тоже примкнули к восстанию. А возглавил сложившийся негритянско-мулатский блок и проявил лучшие качества полководца в освободительной войне негр Жан Жак Дессалин.
В 1791 г., в начале негритянского восстания, он был рабом у хозяина-негра по имени Дессалин в Кап-Франсе, помогая изготовлять черепицу. Примкнув к восстанию, Жак в качестве фамилии избрал себе имя прежнего хозяина. Он не умел и до конца жизни так и не научился писать и читать. Бывший хозяин часто называл Жана Жака упрямым мулом, но хорошим работником. Быть может, эти качества и помогли ему досконально освоить военное ремесло и стать со временем самым выдающимся негритянским генералом, превосходившим военным талантом даже Туссена, хотя и уступавшим ему во всем остальном.
Под его началом освободительная война завершилась блестящей победой. Негры и мулаты, правда, потеряли 60 тыс. человек, но зато вывели из строя 50 тыс. французов и вынудили их капитулировать 18 ноября 1803 г. Вслед за этим была обнародована декларация независимости, а с 1 января 1804 г. новое государство приняло название Гаити.
На этой победной ноте полагалось бы и завершить анализ гаитянской революции, если бы не одно важное с теоретической и практической точек зрения обстоятельство. Ведь до сих пор вчерашние рабы боролись с французским и местным не помнящим родства капиталом, от которого исходила угроза реставрации рабства и прочие неприятности. И если до независимости отклонения негритянской революции от якобинской схемы еще как-то можно было объяснять феодальными устремлениями колонизаторов, то теперь, после их изгнания, возникает уникальная возможность проверить гаитянской практикой не только тезис об американском пути, но и другие краеугольные постулаты схемы: и о зависимости успеха буржуазной революции от накала борьбы низов, и о тяготении революционного демократизма к буржуазному либерализму, и о его нацеленности на общественные отношения последовательно буржуазного характера.
Тем более что правитель независимого Гаити Дессалин будто нарочно создал лабораторно стерильные условия для проверки. Уже 1 января 1804 г. в воззвании Свобода или смерть! Дессалин призвал негров воздать остававшимся белым колонистам ужасающую, но справедливую месть, какую должен вершить народ, гордящийся восстановлением своей свободы и ревностно ее охраняющий. Свершенная национальная месть была и вправду ужасающей: около 10 тыс. остатков белого населения, включая стариков, женщин и детей, были вырезаны под корень. Но дабы мир не подумал, будто учиненная резня была этнической чисткой, а не желанием народа искоренить всякую возможность реставрации французского ига, в живых были оставлены редкие колонисты немецкого происхождения, группа поляков из состава французских карательных войск, отказавшаяся убивать негров, да немногие белые женщины, ставшие ради сохранения жизни детей женами негров.
Так была обеспечена этническая, да и социальная однородность гаитянского общества, состоявшего отныне из огромного негритянского большинства, вчерашних рабов, и немногочисленных мулатов. Эту однородность закрепила конституция 1805 г., провозгласившая, что ни один белый, какой бы ни была его национальность, никогда не ступит на гаитянскую землю в качестве хозяина или собственника (ст. 12); что исключение делается лишь для натурализованных правительством белых женщин и их нынешних и будущих детей, а также немцев и поляков (ст. 13); что независимо от оттенков кожи все гаитяне впредь будут именоваться неграми и составлять единую семью, чьим отцом является Вождь Государства.
В рассмотренных деяниях негритянской революции в Сан-Доминго уже отчетливо проступают черты как минимум двух из критериев революционного демократизма. Во-первых, бескомпромиссная революционность, поскольку насилия в Сан-Доминго было столько, что перепись 1805 г., зафиксировав 400 тыс. населения, не досчиталась по сравнению с 1789 г. 112 тыс. человек (22% населения). Во-вторых, искренний и глубокий демократизм, потому как и отмена рабства, и изгнание колонизаторов, и даже убийство белых и овладение принадлежавшей им громадной земельной собственностью отвечали интересам свыше 90% населения страны, именно трудящихся масс.
Имели ли место в гаитянской революции социалистические или эгалитарные устремления? Многим ученым аграрная политика Дессалина кажется простым продолжением туссеновской реставрации крупного плантационного хозяйства и принудительного труда для бывших рабов, а также равного распределения доходов между собственниками (управляющими), государством и трудовым коллективом. На деле же она имела принципиальное отличие. Туссен не только допускал, но и, вероятно, искренне стремился поощрять развитие частного крупного хозяйства в земледелии, в том числе призывая бежавших белых плантаторов вернуться и вступить во владение своей собственностью. В политике же Дессалина стержневую идею составляло всемерное укрепление именно государственного сектора экономики. Декретом от 2 января 1804 г. он упразднил колониальные формы собственности, национализировал недвижимость всех белых как успевших бежать с острова, так и вырезанных в кампании национальной мести и для управления этим гигантским хозяйством (ведь до революции белым принадлежало 75% земельного фонда страны) учредил особый государственный институт Администрацию государственных владений. Перевод имущества белых собственников в государственный сектор был освящен конституцией 1805 г. (ст. 12 Общих уложений).
Эту общенародную собственность, конечно же, пытались прихватизировать высшие гражданские и военные чины из числа вчерашних негров-рабов либо прежние цветные плантаторы, широко практиковавшие подделку титулов на владение землей. Однако Дессалин организовал проверку документов, вернув в госсектор незаконно присвоенные владения. Да еще и пригрозил: Так же, как я велю расстреливать похитителей кур, продовольствия и скота, я буду приказывать казнить тех, кто попустительствует присвоению государственного имущества.
Этим Дессалин поставил нелегкую задачу и перед историками, включая М.С. Альперовича и Л.Ю. Слезкина как главных разработчиков концепции войны за независимость Латинской Америки в русле якобинской схемы. Ведь по всем канонам этой схемы негритянскую революцию в Сан-Доминго, осуществленную в аграрной стране и самым что ни на есть плебейским способом, полагалось бы назвать самой-самой буржуазной в Латинской Америке. Однако вместо американского пути она создала некое сочетание государственного латифундизма с принудительным, но в то же время и оплачиваемым трудом. Потому, столкнувшись с такой загадкой, эти ученые ограничились весьма обтекаемым тезисом о том, что принципиально буржуазное направление развития, определившееся победой революции, оставалось неизменным при самых неблагоприятных для этого развития поворотах в истории страны. Иными словами, они от неудобных вопросов изящно ушли, но нам от них никуда не деться. Какой же строй вырастал из революции в Сан-Доминго?
В его оценке нет и, видимо, не может быть однозначного мнения. Те из ученых, которые не обращают внимания на государственное начало этого строя, склонны считать его феодально-крепостническими порядками (Н.Д. Луцков). Те же, кто прекрасно уловил этатизм, считает Дессалина эпигоном азиатского способа производства (аргентинец Т.С. ди Телья). Но тогда в обоих случаях события в Сан-Доминго, привычно называемые гаитянской революцией, предстают вовсе и не революцией, а либо феодальной, либо раннерабовладельческой реакцией.
Тем не менее, вглядевшись повнимательнее в черты общественных отношений на послереволюционном Гаити, можно обнаружить в них и нечто другое. Ведь похоже на то, что самому Дессалину строжайшая охрана государственной собственности виделась как способ приобщения широких народных масс к совладению средствами производства. Он разъяснял: Негры и мулаты! Собственность, которую мы завоевали нашей кровью, принадлежит всем нам, и я хочу, чтобы она распределялась при соблюдении полного равенства. Даже если здесь перед нами всего лишь эгалитаризм, то по крайней мере отпадает необходимость называть революцию реакцией.
Но если на Гаити свершилась именно революция, то какая именно? Если это была буржуазная революция, вспомогательным моментом которой выступили негры-рабы, тогда при чем тут государственная собственность и принудительный труд? Где здесь буржуазные отношения, хотя бы и не последовательного характера? И неужели вспомогательной ролью низов в буржуазной революции может считаться полное истребление буржуазии, какое имело место в кампании национальной мести на Гаити?
Как видим, гаитянская революция ставила, ставит и будет ставить головоломные вопросы перед историками, потому что корень проблемы лежит в самой теории буржуазных революций. Якобинская схема не только идеализирует образ собственно буржуазной революции, но еще и отводит народным движениям в таких революциях крайне узкие рамки, которые не могут охватить многообразие всемирной истории. Да, в странах Западной Европы низам действительно не удалось овладеть инициативой в буржуазной революции более, чем на 13 месяцев (да и то, если якобинскую диктатуру позволительно отождествить с властью низов), и проявить себя чем-то большим, нежели просто вспомогательным моментом. Но подгонять по этой причине под якобинскую гребенку все буржуазные революции в мире равносильно попыткам моделировать глобус Франции.
К гаитянской революции можно и нужно подходить с иными мерками как к революции подлинно народной, демократической и по движущим силам, и по выдвинутой на поверхность элите, и по социально-экономическим и политическим устремлениям. С учетом конкретных пространственно-временных характеристик Сан-Доминго на рубеже XVIII-XIX вв., с учетом этносоциальных и психологических характеристик вершившего революцию народа в такой революции не могли не переплетаться причудливым образом элементы традиционализма и какого-нибудь светлого будущего.
Скажем, в государственном плантационном хозяйстве можно увидеть не только азиатский способ производства, ибо не исключено, что для его создателя Дессалина государственная собственность и собственность общенародная были, как для коммунистов ХХ столетия, тождественными понятиями. Точно так же в оплачиваемом работнике, который, однако, принуждается к труду и привязан к определенной плантации, можно увидеть не только воспроизведение испаноамериканского индейца-митайо, но и прообраз советского колхозника, которому в дохрущевский период отказывали в выдаче паспорта, дабы он не сбежал из своего колхоза. Под стать такому социально-экономическому базису была и возведенная революцией политическая надстройка в форме весьма оригинальной монархии. С одной стороны, император мог назначать себе преемника, с другой корона была выборной, а не наследственной (ст. 23 и 26 конституции 1805 г.). Потому в фигуре монарха можно увидеть и традиционного африканского вождя, и прототип Генерального секретаря (ведь смог же в КНДР Ким Ир Сен передать пост генсека своему сыну Ким Чен Иру).
Далее, при императоре имелся Государственный совет, состоявший из 6 дивизионных генералов (они же правили шестью военными дивизионами, на которые административно делилась страна). В Госсовете тоже можно распознать черты традиционного для Африки совета старейшин племени, но ведь можно разглядеть и прототип Политбюро.
Трудовую семью отдельной плантации, чьим отцом уже туссеновская конституция 1801 г. назначила собственника или его представителя, наверное, можно назвать традиционной африканской общиной, но, видимо, можно назвать и прототипом колхоза или совхоза. А в единой семье, в которую все гаитяне без различий в оттенках кожи входили в качестве негров и которая возглавлялась Вождем Государства императором Дессалином, можно узнать и союз племен времен военной демократии, а можно ведь и новую историческую общность людей.
И даже внешне идентичные либеральным меры, например, упразднение конституцией 1805 г. господствующей религии, декларация свободы вероисповеданий и введение гражданского брака, на поверку не содержат ни грана буржуазного либерализма. Ибо о какой господствующей религии и о каком церковном браке может идти речь, где подавляющее большинство населения исповедует самые разнообразные африканские верования?
Иными словами, в негритянском освободительном движении Сан-Доминго, несомненно, присутствуют все существенные характеристики революционного демократизма. Потому гаитянская революция вполне может быть названа подлинно народной и демократической. Но этот революционный демократизм вовсе не был обречен на вспомогательную роль в буржуазной революции, и созданный им строй менее всего похож на последовательно буржуазный, да и на буржуазный тоже. Напротив, вырезав ядро буржуазии, негры строили на Гаити, скорее всего, пусть не научный, но зато реальный социализм. Впрочем, даже если признать более вескими аргументы о порождении революцией на Гаити феодально-крепостнических порядков (Н.Д. Луцков) или азиатского способа производства (Т. С. ди Телья), то все равно по любому из трех вариантов выходит, что страна не вышла на принципиально буржуазное направление развития (М.С. Альперович и Л.Ю. Слезкин), а наоборот, ушла от капитализма вообще (вопрос лишь в том, куда именно назад, вперед или в сторону).
Точно так же не подтверждается опытом гаитянской революции и тезис о тяготении революционного демократизма к буржуазному либерализму. Конечно, ради обретения свободы рабы, восставшие поначалу как ярые монархисты, затем не раз меняли врагов и союзников: то помогали испанцам завоевывать французскую часть острова, то, наоборот, на стороне французских колонизаторов изгоняли испанцев, душили революционеров Сен-Марка и громили высаживавшийся тем на помощь английский десант, то, наконец, разделались с французами и провозгласили независимость. Но ни на один миг за все долгие годы революции буржуазный либерализм, представленный на острове именно белым меньшинством, партией Сен-Марка, не прекращал оставаться для негров врагом номер один, пока не был беспощадно ими истреблен в ходе кампании национальной мести 1804 г.
И, наконец, еще одно немаловажное свидетельство гаитянского опыта о зависимости наибольшего успеха буржуазной революции и буржуазного прогресса от инициативы низов. Дессалиновский строй в своем первозданном виде просуществовал недолго. Недовольство нарождавшейся негритянской военно-бюрократической элиты и плантаторов-мулатов засильем общенародной собственности привело к гибели Дессалина в 1806 г. Страна была вынуждена заново пережить процесс первоначального накопления, главным образом посредством постепенного разворовывания общенародной собственности бюрократией.
Это первоначальное накопление продолжалось весь остаток XIX века. Во всех опробованных вариантах, будь то в прусском или американском, при президентах или военных диктаторах, королях и императорах, этот процесс встречал ожесточенное сопротивление масс, то и дело выливаясь в восстания, мятежи, перевороты, гражданские войны, распад страны на провинции. Насколько же он был долог и мучителен в целом, легко судить по тому, как прыжок в царство свободы обернулся для Гаити, некогда богатейшей колонии Франции и крупнейшего в мире производителя сахара, деградацией до положения самого отсталого государства Латинской Америки, каковым остается страна и поныне. Интересно, однако, что при этом иностранные путешественники единодушно отмечали неудержимое распространение в независимом Гаити мелкого крестьянского хозяйства, несмотря на всемерное противодействие властей, а также больший достаток и меньшую интенсивность труда у подавляющего большинства населения, чем при французах.