Почему его поддерживают патриоты и друзья России
Вступление
Поскольку осмыслить нечто можно, лишь выйдя за рамки, задаваемые параметрами того, что осмысливается, я позволю себе начать издалека. И, извинившись перед читателями, соединить в единое целое большую политическую статью на тему о метафизических и политических войнах, и статью короткую, собственно редакционную.
Обязуюсь не растягивать вводную часть, которую сознательно насыщаю философско-ретроспективной лирикой. Но отсутствие подобной вводной части позволило бы в лучшем случае осуществить тривиальную системную аналитику. А нам с вами нужно нечто большее. Потому что обесточенность маршей мира не будет длиться вечно. А по другую сторону этой обесточенности нам с вами снова придется действовать в парадигме фундаментальной гражданской ответственности. Ну так и давайте загодя к этой парадигме как следует приглядимся. Не подменяя практический анализ таким «приглядом», но и не отказываясь от него.
Итак, вначале об ответственности вообще.
Лично я очень рано столкнулся с необходимостью брать на себя груз конкретной ответственности за судьбы других людей. Годам к 25 эта ответственность стала носить очень острый и предельно конкретный характер. Поверившие мне актеры-любители, позже ставшие профессиональными актерами театра «На досках», стали вносить серьезные коррективы в свою жизнь и деятельность. Делали они это добровольно и крайне решительно. Ну, например, они переходили на гораздо более низко оплачиваемые работы – с тем, чтобы иметь побольше свободного времени, а значит и определяющуюся наличием этого времени возможность совершенствоваться в своей новой актерской профессии. Делалось всё это без всякой оглядки на то, чтобы в случае провала на ниве театральной профессионализации вернуться к прежнему своему состоянию, позволяющему или процветать (по советским скромным меркам, конечно), или, как минимум, не находиться на грани нищеты.
Поскольку именно я выдвинул проект создания нового профессионального театра в Москве, и не просто театра, а театра-лаборатории, то коррективы, которые вносили в жизнь поверившие мне люди, были с их стороны кредитом доверия. И выдавался этот кредит именно мне. Я должен был оправдать это доверие. Причем выдавшие мне кредит доверия люди рассчитывали не на абы какую театральную профессионализацию, а именно на свой новый профессиональный театр особого типа. Шансов на это у поверивших в меня людей было очень и очень мало. Они в определенной степени это понимали. А я это понимал в степени гораздо большей, чем они. Потому что на меня была возложена ответственность за реализацию данного крайне рискованного начинания.
Начинание это оказалось реализованным. Так же, как и ряд других начинаний, за успех которых тоже отвечал именно я. И вероятность осуществления которых была предельно низкой. С годами ответственность росла и росла. Я привык уже к тому, что иду по жизни с этой очень тяжелой ношей ответственности. При этом всё в большей и большей степени речь шла не только об ответственности за малые группы (такие, как театр «На досках» или «Экспериментальный творческий центр»). И даже не за среднегабаритные группы (такие, как «Суть времени»). Как-то само собой получалось, что жизнь, судьба, мои человеческие специфические качества и что-то еще (почти неуловимое, но, безусловно, существующее) взваливали на меня ответственность за страну и даже за человечество.
Причем речь шла не о фантазиях, в которых мне примстилось, что я за что-то там отвечаю, а о предельно конкретных ситуациях, в которые тебя вовлекают и сама жизнь, и какие-то черты твоего характера, и судьба, и что-то другое.
Вовлекающее тебя начало не дает тебе при этом возможности красиво уйти от этой ответственности. Или, точнее, возможность такая тебе предоставляется, но только вкупе с тем, про что Достоевский говорил: «некрасивость убьет». То есть вкупе с очевидной для тебя изменой долгу, своему представлению о себе самом и так далее. А также вместе с крупным и весьма конкретным предательством. «Ты можешь уйти от ответственности, – говорит тебе вовлекающее начало. – Но для этого надо предать и идею, и смысл, и самого себя, и живых, дорогих для тебя людей». То есть тебе в качестве возможности избежать ответственности предлагается такое предательство, после которого исчезает всяческое оправдание твоего земного существования.
А у меня с этими оправданиями всё было, мягко говоря, не ахти. Щенячьи радости жизни мне были чужды с детства. Все разговоры о том, что жизнь ценна сама по себе и никаких оправданий своему земному существованию искать не надо, мне казались загадочно-идиотскими. В конце концов, думал я, для кого-то, может быть, она и ценна сама по себе. И тем, для кого это так, можно позавидовать. Но ко мне-то это явно не имеет никакого отношения.
При этом дух авантюры мне был глубоко чужд. А втягивание других людей в рискованные начинания было прямо-таки отвратительно – опять же из-за треклятой ответственности за других, которая взяла и оказалась у меня на плечах в качестве вполне конкретного и предельно тяжелого груза.
Кроме того, для оправдания такой небезусловной затеи, как жизнь, мне всегда нужны были конкретные достижения. То бишь добытые в тяжелом труде победы. А такие победы не могут быть завоеваны людьми, тяготеющими к бессмысленному риску, то бишь авантюристами. Потому что в подавляющем большинстве случаев бессмысленно рискуют только любители острых ощущений, не способные к осмысленной деятельности. А победы в тяжелых и рискованных начинаниях могут быть завоеваны только на основе предельно осмысленной деятельности. Деятельности, осмысленной филигранно и глубоко. Ну и причем тут авантюризм? А коли тебя на него тянет, то рискуй собой. Или такими же, как ты. А не людьми, приносящими конкретные жертвы на алтарь победы в важной для них борьбе.
С годами я наработал опыт, позволяющий достаточно точно оценивать степень рискованности того или другого начинания. А также вероятность победы в том, что тебе оказалось продиктовано и даже почти навязано судьбой, генетикой, нравственностью и чем-то еще. Тут, конечно же, важнее всего, что чем-то еще, но об этом как-нибудь в другой раз.
А пока что, завершив в редакционной статье изложение неких вводных соображений, вне которых осмысление произошедшего невозможно, я перехожу к конкретике, которая после этих вводных соображений приобретает искомый мною фундаментальный смысл.
***
Когда началась гражданская война на Юго-Востоке Украины, стало ясно: если позволить процессу развиваться по принципу «плыви, мой челн, по воле волн», то энергии сопротивления бандеровцам хватит ровно на то, чтобы реализовать мечту бандеровцев о демоскализации опасного для них региона Украины. Эту мечту бандеровцев я называю «планом Б».
Почему после слова «план» стоит буква «Б»? Ну хотя бы потому, что речь идет о плане бандеровцев. А также потому, что загадочным образом этот план бандеровцев является еще и планом Бжезинского, который очень подробно обсуждал с бандеровцами именно этот план. А также потому, что руководство Украины бормотало нечто по поводу того, что если не реализуется «план А», то будет реализован «план Б». А еще потому, что действительно был «план А», по отношению к которому тот план, который мы сорвали, был резервным. А резервный план всегда называется «планом Б».
_ План «А»
Но каков же был тогда основной «план А»? Для того, чтобы это понять, достаточно внимательно прочитать всё, что говорили враги России по поводу желательного для них развития событий на Украине. Если, прочитав всё это, отбросить шелуху, восклицания, пропагандистскую демагогию, то станет ясно, что все враги России мечтали о прямом и однозначном вводе Россией своих войск на территорию Юго-Востока Украины. Подчеркиваю – об этом мечтали именно враги России. Эти враги очень огорчались по поводу того, что Россия этого не делает. Они всячески побуждали Россию к тому, чтобы она это сделала. Да, о том же самом мечтали и российские патриоты, а также настоящие друзья России. Но почему они об этом мечтали?
Тут трудно всё свести к общему знаменателю.
Одни мечтали об этом потому, что не видели другой возможности спасти украинцев, ориентированных на Россию, от унизительного кровавого ига бандеровцев. То есть в каком-то смысле такие русские патриоты (а также друзья России), мечтавшие о введении наших войск на территорию Украины, мечтали об этом от безысходности.
Другие русские патриоты (а также друзья России) мечтали о том же самом потому, что связывали с вводом войск на территорию Украины окончательный разрыв отношений между Россией и Западом. Мечтавших об этом спрашивали: «А что будет с Россией после такого окончательного и именно окончательного разрыва с Западом? Каким будет содержание этой окончательности? Как на такой разрыв отреагирует не Россия вообще, а та реальная и далеко не безупречная Россия, которая, увы, является объективной реальностью, данной нам в каждодневных, весьма болезненных для нас, ощущениях?» Они отвечали: «После окончательного – и именно окончательного! – разрыва России с Западом начнется новая русская жизнь. Россия постепенно будет воскресать. Антинациональные силы сбегут из России или будут подавлены. Национальные силы призовут народ к мобилизации. Народ откликнется на этот призыв со всей вековечной русской страстностью. Враг, увидев это, отпрянет и будет просить пощады».
Кстати, нельзя сказать, что вероятность такого разворота событий была равна нулю. Но она была очень мала. Можно даже сказать – ничтожно мала. И, в общем-то, понятно, почему. За 25 лет (23 постсоветских года и 2 последних квазисоветских) в России оказалось построено потребительское общество. Да-да, именно потребительское. Потребительство пропитало собой отнюдь не только высший слой, так называемую элиту. Конечно же, в элите потребительское отношение к жизни приобрело наиболее концентрированный и омерзительный характер. Но говорить о том, что своеобразное потребительство не проникло в низы общества, в средний класс и так далее – просто нечестно. Потребительство проникло во все слои нашего общества, да еще как.
Нечестно говорить и о том, что Запад – это колосс на глиняных ногах, чье могущество вполне соизмеримо с трусостью и неготовностью бороться с противником, способным нанести ему существенный ущерб. Да, сегодняшний Запад очень труслив, очень себялюбив и вовсе не готов к тому, чтобы сгорать в ядерном огне во имя какой-то там Украины. На это он и впрямь не готов. Но если задеть его, этого самого Запада, ретивое, то можно нарваться на очень серьезные неприятности. Которые мобилизованная, патриотическая, антипотребительская Россия, конечно, способна снести и победительно преодолеть.
Но реально существующая Россия
а) не способна к серьезной мобилизации,
б) не является патриотической в том смысле, в каком это необходимо для победительного преодоления крупных неприятностей социально-экономического и иного характера,
в) является существенно потребительской.
И заявления патриотов о том, что окончательный разрыв России с Западом, такой разрыв, который и впрямь заденет западное ретивое (а, поверьте, оно имеется даже у Европы и уж тем более – у США), чудесным образом преобразует Россию потребительскую в Россию аскетично-мобилизационную, Россию многовекторную в Россию консолидированно-патриотическую не на словах, а на деле, – это даже не авантюризм. Это, знаете ли, нечто сродни сознательному суициду. Или страстному желанию поиграть в так называемую офицерскую рулетку.
Впрочем, на самом деле всё, увы, намного проще. Лица, делающие такие заявления, элементарно безответственны. И понятно, почему они безответственны. Потому что они не привыкли ни за что отвечать. Они никогда не волокли на себе груз окончательной ответственности за что-либо достаточно масштабное. Дернувшись в сторону прямого, тупого ввода войск России на территорию Украины и нарвавшись на неожиданную для них реакцию реальной России, эти люди начали бы охать да ахать, разводить руками, сетовать на то, что народишко не ахти. А после этого приспосабливаться к ситуации разгрома и расчленения России.
Мне горько говорить эти слова. Но наблюдая за поведением наших «трубадуров понятно чего», я убедился, причем однажды и навсегда, что для этой категории сторонников введения наших войск на Украину категория фундаментальной ответственности просто не существует. Дернуться, нарваться и заскулить – вот поведенческая программа, сформированная длительным периодом безответственности, отнюдь не сводимым к постсоветскому, тоже ведь отнюдь не малому временному интервалу. Увы, всё началось намного раньше. И имеет гораздо более глубокие корни. И, конечно же, социокультурный код ДНС («дергаться, нарываться, скулить») имеет самое прямое отношение к анафематствованию гражданственности как таковой, патернализму, подданству как якобы единственной патриотической альтернативе гражданственности (будто бы гражданственность не может быть патриотической – между прочим, только она и может).
Повторю еще раз, что какой-то шанс на русское чудо, на превращение России потребительской в Россию аскетическо-мобилизационную, консолидированно-антизападную, готовую к невероятным трудовым усилиям и так далее – был. К нулю его сводила даже не степень поврежденности российского общества (а она, поверьте, крайне велика), а ситуация в элите. Может быть, в России и обнаружилась бы чудесным образом какая-то общественная низовая сила, готовая на подвижничество. Может быть, обнаружилась бы, а может быть, и нет. Но в элите такая сила наверняка не сформировалась бы в результате прямого ввода наших войск на Украину. И если вероятность формирования искомой общественно-низовой силы была просто крайне мала, то вероятность формирования аналогичной силы в элите была строго равна нулю. Возможно, на эти рельсы перешли бы отдельные люди. И даже наверняка нашлось бы сколько-то таких людей. Но они бы потонули в той актуальной элите, которую мы имеем. Что же касается актуальной элиты, то она отреагировала бы на прямой и прямолинейный ввод наших войск на Украину абсолютно так же, как она же отреагировала на присоединение Крыма. По лицу текли бы слезы искренней радости, яростные аплодисменты, перерастающие в овации, сотрясали бы Георгиевский или какой-нибудь другой зал. После чего возникла бы реальная хмурая пауза (что будет с активами на Западе, с поездками на Запад, с семьями, оказавшимися на Западе?). Такая пауза дополнялась бы нестройным хором не слишком убедительных пропагандистских голосов. Отдельные убедительные голоса буквально утонули бы в этом хоре. Через месяц, максимум два, яростная поддержка данного шага превратилась бы в скучное «одобрямс». Еще через пару месяцев мы бы столкнулись даже не с расколом, а с распадом элиты. А дальше...
Почему его поддерживают патриоты и друзья России
Коль скоро нынешняя актуальная элита (а спасительной дееспособной контрэлиты пока что нет и в помине) повела бы себя таким образом (а она ровно на 100% повела бы себя именно таким способом), то никакого «русского чуда» не состоялось бы. Даже малые шансы на него были бы потеряны безвозвратно. Повторю еще раз, что шансы эти были столь чудовищно малы, что делать на них ставку – это недопустимый авантюризм. Но при имеющемся элитном раскладе делать на это ставку – это даже не авантюризм. Это просто самоубийство.
Еще одна группа так называемых патриотов, мечтавшая о прямом и однозначном введении российских войск на Украину, элементарно грезила концом света, то есть большой ядерной войной. У нас, представьте себе, и такие «патриоты» имеются. И это все знают.
Спросят: «А как же друзья России, живущие на Западе? В том числе, обладающие определенным аналитическим опытом? Почему они желали ввода войск России на территорию Украины и рассматривали этот ввод войск как желательный и неизбежный?»
Лично мне очень понятно, почему. Потому что эти друзья России а) ощущают свою вину за развал СССР и последовавшую за этим фашизацию мира, б) страшно далеки от реальной России и выдают желаемое за действительное.
Что же касается патриотов, находящихся не за бугром, а внутри Отечества нашего, то часть из них тоже очень любит выдавать желаемое за действительное. И очень не любит что-либо просчитывать, анализировать, моделировать, прогнозировать и так далее. Этим главное – прокукарекать, а там хоть не рассветай.