Когда Вы вот так говорите, это вовсе не звучит убедительно
Да, да, потому что все немного изменилось, потому что я должен заметить, что теперь нахожусь под меньшим давлением, чем прежде. Но я не могу работать в стол, этого я не могу делать. Писать или ставить пьесу для театра, снимать фильм – здесь внешняя структура ограниченных сроков как раз удовлетворяет мои потребности.
Вам никогда не хотелось написать рассказ или роман, без ограничений во времени, без вознаграждения от издателя?
Нет. Мне кажется, я слишком поверхностный. Мысль о том, что это не сможет стать ...
Бестселлером?
Нет, совсем нет. Что это хотя бы будет опубликованным и получит шанс дойти до читателя, для которого я пишу. Я не могу писать для себя, мне не нужно.
Как бы Вы охарактеризовали себя, если бы это было нужно? Ваши слабости?
На это действительно тяжело ответить. Как я вижу и, как я живу, у меня нет слабостей. Я все так устроил, что, действительно, у меня их не должно быть, но я могу прожить свою жизнь субъективно, насколько я могу это понять. Я знаю, это роскошь. Возможно, моя слабость – то, что я делаю. Но я отвечу на Ваш вопрос так: у меня нет слабости, пока я работаю, чтобы как-то исправить вещи, которые я считаю неправильными. Они становится слабостями лишь тогда, когда превращаются в жестокие заключительные стадии.
Так Вы представляете своего идеального партнера таким, как Вы, без слабости?
Таким будет мой идеал, да.
Да?
Хм…
Вы еще не нашли такого человека?
Нет, вряд ли.
Поэтому люди, которые были вместе с Вами, были скорее Вашими противоположностями?
До этого я жил с людьми, которые не представляли для меня интеллектуального потенциала. Скорее психологический и практический. Возможно, это слабость. Но у меня было много важного опыта, который я бы не мог получить с людьми, с которыми был связан только интеллектуально. Я бы хотел встретить кого-то, с кем возможно все. Когда секс, эротика, сознание – все находится в постоянном диалоге. Все это в одном человеке – это было бы прекрасно. Единственное, это то, что я не верю, что это возможно.
Темы Ваших фильмов, общее направление, заметно изменились за последние десять лет?
Нет, общее направление, как вы сказали, не изменилось. Заголовок остался тем же, и всегда им будет: манипуляция, эксплуатация чувств в системе, в которой мы живем, и в которой, по крайней мере, еще одно поколение, или больше, после нас, бесспорно, будет жить. Что изменилось, так это мастерство, форма, в которой я всегда стараюсь пойти дальше того, что я уже создал. В противоположность другим художникам, я оставил пуританскую идею об искусстве, которой когда-то руководствовался – о том, что искусство должно быть прямым и простым. Для меня это всегда касалось уровня моих технических навыков. Для меня было бы ошибкой следовать этим теориям, только потому, что они были довольно распространены. Для других, возможно, это вполне нормально.
В Ваших фильмах часто появляется смерть. Вы упоминали, что в Вашей жизни были ситуации, когда Вы сами играли с мыслью о самоубийстве. Как Вы чувствуете себя в этом сейчас?
Жизнь не может стать терпимой и доступной, пока смерть не воспринимается, как настоящий аспект существования. Пока к смерти относятся, как к табу, жизнь остается неинтересной. Общество, построенное на эксплуатации человеческих созданий, вынуждено считать смерть табу. В моей жизни настал важный момент, когда мое тело вдруг осознало, что оно смертно. С тех пор жизнь для меня стала гораздо приятнее. Даже если так не кажется, как вы несколько раз говорили. Это было из-за боли в сердце. Мне стало настолько плохо, что я не мог дышать, тогда я сказал себе – что ж, теперь придется глотать таблетки. И только когда врач осмотрел меня и сказал что с моим здоровьем все в порядке, симптомы прекратились. За три дня. Тело действительно удивительное.
Почему?
Эта разница между телом, которое приводит тебя до конца, и душой, которая, конечно, бессмертна – это действительно ужасное несоответствие. Душа, которая, экзистенциально говоря, может двигаться свободно, и тело с кишками – уфф!