Действие пятое, явление первое
Гермиона
Где я? Что делаю? Что совершить должна я? Взметнула бурю чувств во мне обида злая! Брожу я по дворцу в отчаянье немом... Любовь иль ненависть мне душу жжет огнем? Как он жесток! Он был исполнен безразличья! Не дал себе труда хоть соблюсти приличья: Изобразить печаль, хоть раз вздохнуть с тоской... Нет, безмятежен был души его покой! Его не тронуло ничуть мое несчастье; Он и к слезам моим не выказал участья. И в довершение страданья моего Я, малодушная, тревожусь за него! Страшусь грозящего изменнику удара? Прощаю, хоть еще не совершилась кара? Нет, нет! Мой приговор не будет отменен! Я не нужна ему — так пусть погибнет он! Над яростью моей он попросту смеется, — Считает, что гроза слезами изольется, Что, вознамерясь мстить, я в страхе задрожу, И, коли замахнусь, то руку удержу. Он, помня о моем к нему расположенье, Имеет обо мне превратнейшее мненье! А впрочем, у него иное в голове: Все мысли об одном — о новом торжестве; А жизни, смерти ли ему желают где-то — Что до того ему, презрителю обета? Меня бросает он, как бесполезный груз? Ну нет! Рази, Орест, рази, коль ты не трус!
1 О трагедии Расина "Андромаха" см. часть 1, подглаву 4.3.1.
Он знал, в конце концов, что он меня принудит...
Меня? Так смерть его моим деяньем будет?
Моя любовь к нему убить его должна,
Хотя ему была я столько лет верна,
Хоть суженым своим его в душе назвала
До обручения задолго... Я не знала,
Что в путь к нему пущусь за тридевять земель,
Лишь чтоб убить его и с тем отплыть отсель!
Перевод И. Шафаренко и В. Шора
Комментарии
Вот что пишет о Расине выдающийся французский литературовед XX в. Р. Барт: "...раскол — основополагающая структура трагедийного универсума. Более того, раскол — это отличительный знак, привилегия трагедии... Расиновский раскол — это всегда раскол надвое, третьего здесь никогда не дано. Это простейшее разделение, несомненно, воспроизводит христианскую идею 1.
Расиновский человек раздираем не между добром и злом; он просто раздираем, и этого достаточно. Его проблема лежит на уровне структуры, а не на уровне личности 2.
Наиболее очевидным образом раскол проявляется в сфере я. Ячуъс-твует, что находится в постоянной борьбе с самим собой. Любовь здесь оказывается катализатором, который ускоряет кристаллизацию обеих половин. Раскол требует выражения и обретает его в монологе". (Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1994. С. 182—183.)
1 См., например, 7-ю главу Послания к Римлянам, переложенную Расином в духовное песнопение:
Во мне сошлись на битву двое. О, Боже, где найду покой?
(Сравните со знаменитыми словами главного героя "Фауста" Гете:
Ах, две души живут в больной груди моей, Друг другу чуждые, — и жаждут разделенья
и со структурой сонатной формы (комментарий к "Моцарту и Сальери" Пушкина). — А. П.) 1 Надо ли напоминать, что раскол — первая характеристика невротического состояния: "я" всякого невротика раздроблено, и поэтому его отношения с реальностью ограничены. — Р. Б.
Шамфор 1 ХАРАКТЕРЫ И АНЕКДОТЫ [116]
(фрагменты)
Почти все люди — рабы, и это объясняется той же причиной, какой спартанцы объясняли приниженность персов: они не в силах произнести слово "нет". Умение произносить его и умение жить уединенно — вот способы, какими только и можно отстоять свою независимость и свою личность.
* * *
Счастье — нелегкая штука. — Его и в себе-то обрести трудно, а уж в другом и подавно.
(Le bonheurnest pas chose aisee. II est tres difficile de le trouver en nous et impossible de le trouver ailleurs.)
* * *
Однажды, беседуя со мной о любви к уединению, господин де Л., известный мизантроп заметил: "Нужно черт знает как сильно любить человека, чтобы выдерживать его общество!"
Комментарий
Выдающийся немецкий философ Артур Шопенгауэр ставит второе из высказываний Шамфора эпиграфом к своей книге "Афоризмы житейской мудрости" (Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. СПб., 1914. Репринтное воспроизведение: М., 1990).
Выскажите ваше отношение к мыслям Шамфора. Если вы согласны с ними, попробуйте обосновать их вескими доводами; если нет — попробуйте найти убедительные возражения.
Сравните афоризмы Шамфора с изречениями Ларошфуко и Паскаля.
1Себастьян Рош Никола де Шамфор (1741-1794) — французский писатель и драматург.
Α. Κ. Якимович 1 НОВОЕ ВРЕМЯ. ИСКУССТВО И КУЛЬТУРА XVII-XVIII ВЕКОВ [125, 311-317]
(фрагмент)
...Тайная, внутренняя философия Просвещения гласила, что здание общего блага (справедливости, народовластия, разума и морали) возводится и совершенствуется не с помощью света, а как раз из самого темного материала и с помощью самых сомнительных и грязных средств. Общее благо, если оно возможно или насколько оно достижимо, увеличивается посредством определенных манипуляций с глупостью и порочностью человека и человечества. Притом, как предположил Гоббс, в благом деле улучшения жизни полезны скорее крупные, масштабные глупости и пороки людей, а не рассыпчатая и текучая мелочь. Обыденные и пошлые недостатки не приносят делу человечества ни большого вреда, ни большой пользы. Негодяи и честолюбцы крупного масштаба, безумцы без меры и узды — вот кто может быть полезен в деле государственного строительства и общественных усовершенствований. Тень Макиавелли одобрительно кивала с берегов Стикса 2.
Вот какие причуды и гротески поигрывают на заднем плане просветительской мысли, подчас вынося на всеобщее обозрение свои гримасы. Такова цена праздника жизни, цена света и свободы. Sapere aude, как сказал Кант 3.
Здание света и справедливости, естественная нравственность и прочие идеалы Просвещения создаются не из бриллиантов чистой воды, не из возвышенных помыслов и благородных дел. Реальность человеческой жизни и даже самые возвышенные надежды и планы суть надстройки и прекрасные видения. Они вырастают из темной и гнусной материи реальных человеческих душ, реальных страстей и желаний человеческого существа и его самых неблаговидных поступков.
Тут неизбежно напряжение, разорванность сознания и почти шизофреническое раздвоение личности. Просвещенный человек XVIII
1 Александр Клавдианович Якимович (род. 1947) — известный московский историк искусства, доктор искусствоведения, член-корреспондент Российской Академии художеств. 2 Соотнесите эту мысль с пушкинскими размышлениями о Наполеоне (см. комментарий к стихотворению "Герой". — А. П.).
3 Знаменитое кантовское определение Просвещения приведено в самом начале подглавы 4.2 (часть 1). Латинские слова можно перевести как "имей мужество (или отвагу, или дерзость) знать". — А. П.
века — это человек праздничный, празднующий свое освобождение и торжествующий посреди тех богатств мысли и культуры, которые теперь ему принадлежат. Все богатства всех времен, народов, всех вер и властей — это его богатства. Он умеет оценить достояния, идеи, остроумие и дух, откуда бы они ни были позаимствованы 1.
Но с другой стороны, человек Просвещения есть человек оскаленный, человек насмешливо-непочтительный и не добродушно-ироничный, а истинно свирепый, саркастично-недоверчивый и нередко убийственно циничный. В делах и сочинениях вождей новой мысли нередко можно ощутить тень кошмара, бесовства, суицида. И это понятно. Ум просвещенного человека отдает себе отчет в том, чем он на самом деле занимается. Он несет людям свет, сотканный из тьмы, несет правду, замешанную на лжи и иллюзиях, и открывает эпоху свободы и неслыханного унижения и угнетения людей во имя свободы...
Просвещенные люди XVIII века знают или догадываются, для кого и вместе с кем они трудятся во имя лучшего будущего: они имеют в виду людей, описанных Макиавелли и Гоббсом, Монтенем и Шекспиром. Они не сомневаются в том, что человечество состоит из "больших опасных обезьян", по определению Харви 2.
Как устроить справедливое общество и мудрое правление для "больших опасных обезьян", как решить вопрос с религией, государством, семьей, искусством? Мораль, честь, истина и добродетель здесь бессильны. Просветитель есть тот, кто отваживается знать, какая на самом деле гадина этот самый человек, и отваживается строить проекты новой философии, новой власти и нового общества, орудуя не благородными чувствами чистых душ, не чистым разумом, а страстями реальных людей-гадов: честолюбцев, сребролюбцев, предателей, развратников, циников и душегубов. Других не дано, с этими и придется работать.
Просвещению и классической философии Нового времени приходилось решать проблему, которая в христианской культуре была давно известна и всегда решалась с экстатическим пафосом. Мистики протестантизма и католицизма находили особый смысл в мысли о том, что человеку не дано знать и понимать, что именно угодно Богу,
1 Таков же будет образ мысли романтиков. Вспомните слова немецкого романтика В. Г. Вакен-родера, процитированные в эпилоге части 1: "Нам, сыновьям века нынешнего, выпало на долю счастье — мы стоим как бы на высокой горной вершине, а вокруг нас и у наших ног, открытые нашему взору, расстилаются земли и времена. Будем же пользоваться этим счастьем, и с радостью оглядывать все времена и все народы..." — А. П.
2Уильям Харви (Гарвей) (1578-1657) — выдающийся английский ученый, анатом и физиолог, исследователь системы кровообращения. — А. П.
а что не угодно. Лучшими и добродетельнейшими намерениями и поступками может быть выложена дорога в ад. С другой стороны, бессмыслица, преступление и безумие, как оказывается, иной раз обозначают пути Божественного Провидения. То было одним из доказательств громадной дистанции между человеческим несовершенством и божественным абсолютом 1.
Логика христианского мистицизма, по всей вероятности, нашла свое продолжение в идеях просветителей. На рубеже XVII и XVIII столетий такие мыслители, как Джамбаттиста Вико и Бернар Манде -виль, обращают особое внимание на проблему относительности добра и зла в жизни общества... зло злу рознь. Бывает такое зло, которое подталкивает развитие технической мысли и науки: поддаваясь этому злу или защищаясь от него, люди совершенствуют свою изобретательность в области механики, психологии, администрации, законодательства и транспорта. Отравители и изготовители ядов могут оказать просвещенному обществу неоценимые услуги в области химии и биологии. Даже проституция, как отмечает Мандевиль, и та приносит общественную пользу: она позволяет добропорядочным женщинам без особой опаски ходить по улицам городов. Нет худа без добра...
Просветители вынуждены решать неразрешимое противоречие. Как построить дом из негодных или отсутствующих материалов? Как устроиться в мире и создать справедливое и разумное общество, не имея никаких иллюзий относительно людей и себя самого и в точности зная о том, что люди глупы, преступны, негодны и лживы?..
...парадоксальная задача: переосмыслить те свойства и атрибуты общественного человека, которые в рамках христианской цивилизации считались пороками. Прежде всего речь шла о таких вещах, как гордость и любовь к себе... Гордиться собой и любоваться на свои совершенства — если бы этого не было, то не было бы ни политики, ни торговли, ни искусства.
Вторая "новая добродетель" XVIII века — это чувственность и эротическая энергия... мысль о том, что пора отказаться наконец от монополии христианства, отбросить "монашеские добродетели" умерщвления плоти и восстановить древнее искусство оргиастичес-кого отношения к жизни, телесным радостям и эротическим наслаждениям, — эта мысль была почти всеобщей.
1 Вспомните фрагмент 233 из "Мыслей" Паскаля и его замечание насчет божественной и человеческой справедливости. — А. П.
...новое отношение к плоти отличалось неизбежной амбивалентностью. Мечтая о том, как подняться к вершинам вольной радости жизни, легко было оказаться в болоте самых унизительных импульсов и привычек. Возникал вопрос о том, что же разделяет человека и животное, — если что-нибудь их разделяет вообще. Это был самый опасный и неудобный вопрос, ответить на который было на самом деле нечего... Мысль о том, что "природа позволяет все" и только человек выдумывает себе условные нормы и ограничения, требовала решения. Иначе возникало ощущение безвыходной ловушки. Ощущать себя одновременно на празднике жизни и в лабиринте бытия — это специфический комплекс переживаний, который наверняка должен отозваться в разных сферах творческой деятельности самым что ни на есть наглядным образом.
Этическая и эстетическая мысль Дидро и Руссо часто притрагивалась к опасным догадкам. Мысль приказывала себе быть осторожнее, но временами была очарована перспективами иного. А именно магия и безумие, случайность и абсурд, преступление и порок, вообще неконтролируемые реалии, энергии и стихии рассматриваются мыслителями Просвещения как двусмысленные и опасные силы, которые следует устранять и подавлять — но в то же самое время использовать. Хаос враждебен цивилизации, но он может быть, в известном смысле, полезным для нее.
Потому Дидро, программно призывая искусство отстаивать добродетель и осуждать пороки, подчас упоминал о том, что "порок, быть может, прекраснее добродетели" .
...Мир света и добра достижим только для тех, кто умеет лгать и предавать, кто способен на преступление и порок. Иначе ничего не добьешься: не с ангелами приходится иметь дело, а с людьми.
Просвещенный человек отваживается знать о себе такое, на что непросвещенный человек не отваживается. Вповести Дидро "Племянник Рамо" рассказчик задается вопросом о том, каков человек от природы, если его не учить, не заставлять быть лучше, не воспитывать. Возможен ли "добрый дикарь", природный "естественный человек"? Скорее, это будет такой человек, который задушит своего отца и переспит со своей матерью, заключает Дидро. Так прозвучала эдиповская тема, издалека предвещая исследования и гипотезы Фрейда...
Гете однажды заметил мимоходом, что недостатки делают человека симпатичным 2.
1 Сравните с идеями Ф. Достоевского — см. комментарий к стихотворению Бодлера "Гимн красоте". — А.П. 2Сравните с максимами Ларошфуко (максимы 41, 90,155, 242) [89, гл. 5] — А. П.
Это явный отголосок Просвещения. Мысль о том, что приходится строить светлое будущее из материалов темного лабиринта, используя страсти и влечения двуногих животных, — эта идея не чужда затем и Гегелю как философу истории. В этом смысле Гегель довольно остроумно включил в свою идеалистическую систему самую жесткую и материалистическую идею Просвещения. Люди дурны, они жадны, жестоки, властолюбивы и порочны. (Как выразился Санчо Панса, люди таковы, какими их создал Господь, а то и похуже.) Но это все не что иное, как хитрости духа, полагал Гегель... Дух ироничен (об иронии см. часть 1, эпилог. — А. П.). Он не брезглив. Он оборачивает себе на пользу дурные свойства и ужасные поступки людей. Люди преследуют свои ужасные и омерзительные цели, а в конечном итоге получается, что в сумме и совокупности были выполнены высшие задачи исторического развития. В этом пункте Гегель был наследником просветителей. Он отваживался знать (и произносить вслух) те истины, которые среди нормальных культурных людей не полагается говорить.
Разумное начало в лучшем случае способно ограничивать страсти и гармонизировать энергии, но без ошибок, нелепостей, случайностей, ужасов, преступлений и страстей не было бы никакой истории, никакого прогресса, никакого просвещения и никакой культуры. Оттого "все действительное разумно". Это одна из таких идей, которые вроде бы направлены на утверждение ценностей культуры, но в подтексте до жути опасны.
Здание света, добра, свободы и справедливости возводится из такого строительного материала, как ложь и обман, честолюбие и подлость, и вообще все мыслимые пороки и преступления заложены в фундаменте и украшают фасады. Титаны Нового времени дошли до этой мысли. Ее знали Шекспир, Сервантес, Спиноза, Гоббс. С нею были близко знакомы Свифт, Дидро, Вольтер, Юм. Ее не любили произносить прямо. Собственно говоря, прямо высказывать эту мысль стал только Ницше, и это произошло спустя почти сто лет после того, как завершился первый этап Нового времени и начались судороги революции.
Мир прекрасен и гармоничен. Мир страшен, демоничен и нелеп. Эти два тезиса странным образом перемежались и переплетались в мысли Просвещения (курсив мой. — А. П.).
И. А. Крылов КВАРТЕТ[59, 83-84]
Проказница-Мартышка,
Осел,
Козел
Да косолапый Мишка
Затеяли сыграть Квартет.
Достали нот, баса, альта, две скрипки
И сели на лужок под липки, —
Пленять своим искусством свет.
Ударили в смычки, дерут, а толку нет.
"Стой, братцы, стой! — кричит Мартышка. — Погодите!
Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.
Ты с басом, Мишенька, садись против альта,
Я, прима, сяду против вторы;
Тогда пойдет уж музыка не та:
У нас запляшут лес и горы!"
Расселись, начали Квартет;
Он все-таки на лад нейдет.
"Постойте ж, я сыскал секрет! —
Кричит Осел, — мы, верно, уж поладим,
Коль рядом сядем".
Послушались Осла: уселись чинно в ряд;
А все-таки Квартет нейдет на лад.
Вот пуще прежнего пошли у них разборы
И споры,
Кому и как сидеть.
Случилось Соловью на шум их прилететь.
Тут с просьбой все к нему, чтоб их решить сомненье.
"Пожалуй, — говорят, — возьми на час терпенье,
Чтобы Квартет в порядок наш привесть:
И ноты есть у нас, и инструменты есть,
Скажи лишь, как нам сесть!" —
"Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
И уши ваших понежней, —
Им отвечает Соловей, —
А вы, друзья, как ни садитесь,
Всё в музыканты не годитесь".
Комментарий
По свидетельству современников, басня, впервые напечатанная в 1811 г., высмеивала открывшийся 1 января 1810 г. Государственный совет, разделенный на четыре департамента. "Известно, что продолжительным прениям о том, как их рассадить, и даже нескольким последовавшим пересадкам, мы обязаны остроумною баснью Крылова "Квартет" (М. А. Корф. Жизнь графа Сперанского) [59, 472].
Текст басни символичен (сравните его с евангельскими притчами о Царстве Небесном и "Римскими Деяниями" (Gesta Romanorum)). Символ тем содержательнее, чем более он многозначен (см. часть 1, подразд. 2.3). Перед тем, как читать дальше, попробуйте самостоятельно интерпретировать текст Крылова. Одна из возможных интерпретаций такова. Музыка — метафора счастья(вспомните восьмой сонет Шекспира). Пушкин пишет в трагедии "Каменный гость" [92, IV, 297]:
Из наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает...
Вспомните процитированное в прологе (часть 1) высказывание Сент-Эвремона, сближающего счастье и искусство, и мысль Л. Андреева о том, что и для прекрасного, и для добра нужен талант (рассказ "Правила добра", цитируемый Ю. Бородаєм). Может быть, умение быть счастливым — это тоже своего рода талант? Для счастья, как и для искусства, нужно дарование? Тогда ответ Соловья незадачливым и бездарным музыкантам звучит иронически и жестоко: ведь если "уменье" можно приобрести прилежанием и усердием, то "уши" (способности, дарования, таланты) даны или не даны, и если их нет, то никакое усердие и трудолюбие не помогут (см. далее комментарии к "Моцарту и Сальери" Пушкина и к текстам Г. Сковороды).
Интерпретированная подобным образом, басня превращается в притчу о трудности счастья.
Соотнесите с высказыванием А. Пушкина: "...нравственное чувство, как и талант, дается не всякому" (Пушкин А. С. Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной (1836)) [92, VI, 123].
А. С. Пушкин МОЦАРТ И САЛЬЕРИ[92, IV, 279-287]
СЦЕНАI
Комната.
Сальери Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет — и выше. Для меня Так это ясно, как простая гамма. Родился я с любовию к искусству; Ребенком будучи, когда высоко Звучал орган в старинной церкви нашей, Я слушал и заслушивался — слезы Невольные и сладкие текли. Отверг я рано праздные забавы; Науки, чуждые музыке, были Постылы мне; упрямо и надменно От них отрекся я и предался Одной музыке. Труден первый шаг И скучен первый путь. Преодолел Я ранние невзгоды. Ремесло Поставил я подножием искусству; Я сделался ремесленник: перстам Придал послушную, сухую беглость И верность уху. Звуки умертвив, 20 1 Музыку я разъял, как труп. Поверил Я алгеброй гармонию. Тогда Уже дерзнул, в науке искушенный, Предаться неге творческой мечты. Я стал творить; но в тишине, но в тайне, Не смея помышлять еще о славе. Нередко, просидев в безмолвной келье Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
1 Нумерация строк производится для того, чтобы можно было определить точки золотого сечения. — А. П.
Вкусив восторг и слезы вдохновенья, Я жег мой труд и холодно смотрел,
30 Как мысль моя и звуки, мной рожденны, Пылая, с легким дымом исчезали. Что говорю? Когда великий Глюк Явился и открыл нам новы тайны (Глубокие, пленительные тайны), Не бросил ли я все, что прежде знал, Что так любил, чему так жарко верил, И не пошел ли бодро вслед за ним Безропотно, как тот, кто заблуждался И встречным послан в сторону иную? 40 Усильным, напряженным постоянством Я наконец в искусстве безграничном Достигнул степени высокой. Слава Мне улыбнулась; я в сердцах людей Нашел созвучия своим созданьям. Я счастлив был: я наслаждался мирно Своим трудом, успехом, славой; также Трудами и успехами друзей, Товарищей моих в искусстве дивном. Нет! никогда я зависти не знал,
50 О, никогда! — ниже*, когда Пиччини Пленить умел слух диких парижан, Ниже, когда услышал в первый раз Я Ифигении начальны звуки. Кто скажет, чтоб Сальери гордый был Когда-нибудь завистником презренным, Змеей, людьми растоптанною, вживе Песок и пыль грызущею бессильно? Никто!.. А ныне — сам скажу — я ныне Завистник. Я завидую; глубоко,
60 Мучительно завидую. — О небо! Где ж правота, когда священный дар, Когда бессмертный гений — не в награду Любви горящей, самоотверженья, Трудов, усердия, молений послан —
* ниже — даже тогда... — А. П.
А озаряет голову безумца, 66 Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!
Входит Моцарт.
Моцарт Ага! увидел ты! а мне хотелось Тебя нежданной шуткой угостить.
Сальери Ты здесь! — Давно ль?
Моцарт
Сейчас. Я шел к тебе, 70 Нес кое-что тебе я показать;
Но, проходя перед трактиром, вдруг
Услышал скрыпку... Нет, мой друг Сальери!
Смешнее отроду ты ничего
Не слыхивал... Слепой скрыпач в трактире
Разыгрывал voi che sapete 1 1. Чудо!
Не вытерпел, привел я скрыпача, 77 Чтоб угостить тебя его искусством.
Войди!
Входит слепой старик со скрипкой.
Из Моцарта нам что-нибудь!
Старик играет арию из Дон-Жуана; Моцарт хохочет.
Сальери 79 И ты смеяться можешь?
Моцарт Ах, Сальери! Ужель и сам ты не смеешься?
...о вы, кому известно (итал.).
Сальери 80 Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный Мне пачкает Мадонну Рафаэля, Мне не смешно, когда фигляр презренный Пародией бесчестит Алигьери.
85 Пошел, старик.
Моцарт
Постой же: вот тебе,
86 Пей за мое здоровье.
Старик уходит.
Ты, Сальери,
87 Не в духе нынче. Я приду к тебе
88 В другое время.
Сальери
Что ты мне принес?
Моцарт
89 Нет — так; безделицу. Намедни ночью Бессонница моя меня томила,
И в голову пришли мне две, три мысли. Сегодня их я набросал. Хотелось Твое мне слышать мненье; но теперь
94 Тебе не до меня.
Сальери Ах, Моцарт, Моцарт!
95 Когда же мне не до тебя? Садись;
96 Я слушаю.
Моцарт (за фортепиано)
Представь себе... кого бы? 97 Ну, хоть меня — немного помоложе; Влюбленного — не слишком, а слегка —
С красоткой, или с другом — хоть с тобой, 100 Я весел... Вдруг: виденье гробовое, Незапный мрак иль что-нибудь такое...
102 Ну, слушай же.
(Играет.)
Сальери
Ты с этим шел ко мне
103 И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! — Боже! 105 Ты, Моцарт, недостоин сам себя.
Моцарт Что ж, хорошо?
Сальери
Какая глубина! 107 Какая смелость и какая стройность! Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; Я знаю, я.
Моцарт
Ба! право? может быть... 110 Но божество мое проголодалось.
Сальери
111 Послушай: отобедаем мы вместе
112 В трактире Золотого Льва.
Моцарт
Пожалуй;
113 Я рад. Но дай схожу домой сказать
114 Жене, чтобы меня она к обеду
115 Не дожидалась.
(Уходит.)
Сальери
Жду тебя; смотри ж.
116 Нет! не могу противиться я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его Остановить — не то мы все погибли, Мы все, жрецы, служители музыки,
120 Не я один с моей глухою славой... Что пользы, если Моцарт будет жив И новой высоты еще достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет; Оно падет опять, как он исчезнет: Наследника нам не оставит он. Что пользы в нем? Как некий херувим, Он несколько занес нам песен райских, Чтоб, возмутив бескрылое желанье В нас, чадах праха, после улететь!
130 Так улетай же! чем скорей, тем лучше.
Вот яд, последний дар моей Изоры.
Осьмнадцать лет ношу его с собою —
И часто жизнь казалась мне с тех пор
Несносной раной, и сидел я часто
С врагом беспечным за одной трапезой,
И никогда на шепот искушенья
Не преклонился я, хоть я не трус,
Хотя обиду чувствую глубоко,
Хоть мало жизнь люблю. Все медлил я.
140 Как жажда смерти мучила меня,
Что умирать? я мнил: быть может, жизнь Мне принесет незапные дары; Быть может, посетит меня восторг И творческая ночь и вдохновенье; Быть может, новый Гайден сотворит Великое — и наслажуся им... Как пировал я с гостем ненавистным Быть может, мнил я, злейшего врага Найду; быть может, злейшая обида
150 В меня с надменной грянет высоты-Тогда не пропадешь ты, дар Изоры. И я был прав! и наконец нашел Я моего врага, и новый Гайден Меня восторгом дивно упоил!
Теперь — пора! заветный дар любви, 156 Переходи сегодня в чашу дружбы.
СЦЕНА II
Особая комната в трактире; фортепиано. Моцарт и Сальери за столом.
Сальери
157 Что ты сегодня пасмурен?
Моцарт
Я? Нет!
Сальери
158 Ты, верно, Моцарт, чем-нибудь расстроен?
Обед хороший, славное вино,
160 А ты молчишь и хмуришься.
Моцарт
Признаться,
161 Мой Requiem меня тревожит.
Сальери
А!
162 Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?.
Моцарт
163 Давно, недели три. Но странный случай...
164 Не сказывал тебе я?
Сальери Нет.
Моцарт
Так слушай.
165 Недели три тому, пришел я поздно Домой. Сказали мне, что заходил
За мною кто-то. Отчего — не знаю,
Всю ночь я думал: кто бы это был?
И что ему во мне? Назавтра тот же 170 Зашел и не застал опять меня.
На третий день играл я на полу
С моим мальчишкой. Кликнули меня;
Я вышел. Человек, одетый в черном,
Учтиво поклонившись, заказал 175 Мне Requiem и скрылся. Сел я тотчас
И стал писать — и с той поры за мною
Не приходил мой черный человек;
А я и рад: мне было б жаль расстаться
С моей работой, хоть совсем готов
180 Уж Requiem. Но между тем я...
Сальери
Что?
Моцарт
181 Мне совестно признаться в этом...
Сальери
В чем же?
Моцарт
182 Мне день и ночь покоя не дает Мой черный человек. За мною всюду Как тень он гонится. Вот и теперь
185 Мне кажется, он с нами сам-третей
186 Сидит.
Сальери
И, полно! что за страх ребячий?
187 Рассей пустую думу. Бомарше Говаривал мне: "Слушай, брат Сальери, Как мысли черные к тебе придут,
190 Откупори шампанского бутылку Иль перечти "Женитьбу Фигаро"".
Моцарт Да! Бомарше ведь был тебе приятель; Ты для него "Тарара" сочинил, Вещь славную. Там есть один мотив... 195 Я все твержу его, когда я счастлив... Ла ла ла ла... Ах, правда ли, Сальери,
197 Что Бомарше кого-то отравил?
Сальери
198 Не думаю: он слишком был смешон
199 Для ремесла такого.
Моцарт
Он же гений,
200 Как ты да я. А гений и злодейство —
201 Две вещи несовместные. Не правда ль?
Сальери
202 Ты думаешь?
(Бросает яд в стакан Моцарта.) Ну, пей же.
Моцарт
За твое
203 Здоровье, друг, за искренний союз,
204 Связующий Моцарта и Сальери,
205 Двух сыновей гармонии.
(Пьет.)
Сальери Постой,
206 Постой, постой!.. Ты выпил!., без меня?
Моцарт (бросает салфетку на стол)
207 Довольно, сыт я.
(Идет к фортепиано.)
Слушай же, Сальери,
208 Мой Requiem.
(Играет.) Ты плачешь?
Сальери
Эти слезы
209 Впервые лью: и больно и приятно,
210 Как будто тяжкий совершил я долг, Как будто нож целебный мне отсек Страдавший член! Друг Моцарт, эти слезы... Не замечай их. Продолжай, спеши
Еще наполнить звуками мне душу...
Моцарт 215 Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству. 220 Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.
Не правда ль? Но я нынче нездоров,
Мне что-то тяжело; пойду засну.
225 Прощай же!
Сальери До свиданья.
(Один.)
Ты заснешь
226 Надолго, Моцарт! Но ужель он прав, И я не гений? Гений и злодейство Две вещи несовместные. Неправда: А Бонаротти? или это сказка
230 Тупой, бессмысленной толпы — и не был
231 Убийцею создатель Ватикана?
Комментарий
"Задача поэта — говорить не о том, что действительно случилось, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости... Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история — о единичном..." (Аристотель. Поэтика. 1451 а, Ь). Неизвестно, был ли выдающийся итальянский оперный композитор Антонио Сальери (1750—1825) убийцей Моцарта, или нет. Последние его годы были омрачены тяжелым недугом. Во время одного из припадков он в бреду обвинил себя в отравлении Моцарта, но в какой мере эти признания соответствовали истине, до сих пор не установлено. В печать слухи о преступлении Сальери проникли еще в 1824 г., дав материал для произведения А. Пушкина (трагедия задумана в 1826 г., написана в 1830 г.) [92, VI, 493]. Трагедия Пушкина — это, конечно, поэзия, а не история; вернее, не только поэзия, но и история, а еще точнее — синтез поэзии и истории, присущий его лучшим созданиям, таким, как "Полтава", "К вельможе", "Капитанская дочка", "Анджело" (к концу жизни Пушкин стал вполне профессиональным историком).