Рагу[35]с рубленой говядиной по рецепту Пьеты 2 страница
– Он упивается своей ненавистью, так?
– Это неправда. Может, я и рассказала тебе о том, как все произошло, но тебя там не было. Тебе не понять, что он чувствует. И у него достаточно оснований ненавидеть Джанфранко.
Пьета очистила тарелки от объедков и приступила к мытью посуды. Когда она отскребала противень от присохших остатков соуса и теста, ее мысли снова закрутились вокруг привычных проблем. Если папе неприятно даже говорить об Изабелле, что с ним будет, когда она, празднично разодетая, появится на пороге церкви Святого Петра?
Той ночью, когда Пьета, свернувшись калачиком у себя на постели, пыталась уснуть, с нижнего этажа доносились непривычные звуки: родители о чем‑то спорили. Они говорили на повышенных тонах, и, хотя слов она не могла разобрать, она слышала, что громче кричала мама.
– Они никогда раньше не спорили, – сонно пробормотала Пьета, закрывая глаза и натягивая на голову одеяло. – Что, черт возьми, творится с этой семьей?
Адолората вернулась домой: чемодан битком набит колбасой и моцареллой из молока буйволиц, тряпки вперемешку с продуктами.
– Мы с Иденом решили махнуть в Рим на предсвадебные каникулы, – объявила она всем. – Когда мы пришли на курсы у Святого Петра, нам сказали, что было бы неплохо перед венчанием съездить на несколько дней в Италию.
Пьета помалкивала до тех пор, пока они не остались одни в швейной мастерской, чтобы проверить, как сидит на Адолорате платье после пяти дней итальянского чревоугодия. Вот тогда‑то она и произнесла те слова, которые подготовила заранее, еще только поняв, что задумала сестра.
– Не могу поверить, что ты такая глупая, – прошипела она, помогая сестре облачиться в платье. – Неужели ты не понимаешь, как расстроится папа, когда поймет, что ты его обманула?
– Но Изабелла такая милая, просто прелесть, – оживленно затараторила сестра. – И она потрясающе стряпает. Она приготовила мне знаменитое римское блюдо с маленькими артишоками. Я намерена включить его в наше меню в качестве специального…
– Адолората! – не выдержала Пьета. – Мы можем хотя бы одну минуту поговорить о твоей свадьбе? Ты ее пригласила?
– Ага.
– И она приедет?
– Угу.
Пьета терпеливо застегивала на сестре многочисленные пуговицы, но сама так и кипела от ярости.
– Что ж, в таком случае тебе лучше рассказать обо всем папе. Хоть как‑то его предупредить. Не думаю, что он очень этому обрадуется.
– Это моя свадьба и мои проблемы, – беспечно ответила Адолората. – Так что перестань указывать мне, что делать. У меня есть план, понятно?
– Какой план?
Адолората ничего не ответила. Она разглядывала себя в зеркало, поворачиваясь в разные стороны, чтобы полюбоваться на свое отражение.
– Я уж и забыла, какое оно красивое. У тебя и в самом деле талант, ты об этом знаешь? И почему ты по‑прежнему работаешь на этого идиота Николаса Роуза, у меня просто в голове не укладывается.
– Знаю, знаю. – Пьета присела за стол для шитья. – Я сама всю неделю задавала себе этот вопрос, потому что, если честно, он меня уже достал. Наверное, мне и вправду следовало бы послать его ко всем чертям.
– Ну так почему бы тебе не уйти от него и не открыть свое дело? По‑моему, сейчас самое подходящее время. И ты наверняка сможешь увести у него пару клиентов, чтобы было с чего начать, а?
Пьета рассказала сестре о платье с пионами и о сделанных ею набросках для собственной небольшой коллекции.
– Так чего же ты ждешь? Действуй, сестра! – подзадоривала ее Адолората. – Ступай завтра утром на работу и скажи ему, что увольняешься.
– Да, но что, если…
– Не думай о том, что может пойти не так. Тебе надо поверить в собственные силы. Ты сшила мне великолепное платье без всякой поддержки со стороны Николаса Роуза. Папа всегда говорил, что готов одолжить тебе немного денег для начала. Ты можешь найти подходящую мастерскую, разместить объявления в журналах для новобрачных, а это платье с пионами станет твоим первым заказом. Попробуй для разнообразия подумать об этом как о приключении, а не как о головной боли.
Пьета знала, что Адолората права. Ждать больше не имело никакого смысла. Она помогала сестре стаскивать платье, а сама уже думала о том, сколько перед ней открывается возможностей.
– Уходи от него прямо завтра, – подытожила Адолората, отправляясь к себе в комнату. – Обещай мне, что так и сделаешь.
– Погоди, – окликнула ее Пьета. – Что ты там говорила про свой план относительно свадьбы…
Но Адолората лишь заговорщически улыбнулась, на секунду обернувшись.
– Завтра, все завтра, – только и сказала она.
– Сегодня я ухожу от Николаса Роуза.
Пьете казалось, что, если она сообщит об этом достаточному количеству людей, тогда ей волей‑неволей придется так поступить.
Мама подняла глаза от тарелки с хлопьями:
– Правда? И ты откроешь собственное дело? То‑то папа обрадуется! Беппи, Беппи, сию же минуту иди в дом! У Пьеты для тебя потрясающая новость.
Отец ворвался на кухню, даже не отряхнув с рук землю. На нем были только полинявшие шорты.
– Какая новость? Что случилось?
– Сегодня я увольняюсь с работы и открываю свое дело, – сообщила Пьета.
Забыв о том, что у него грязные руки, Беппи схватил Пьету за плечи и звонко расцеловал в обе щеки.
– Ну наконец‑то! Я так рад! – восторженно кричал он, пытаясь счистить черные пятна с белой блузки, но только еще больше размазывая грязь. – Это будет нелегкий труд, дочка, но я знаю, ты об этом не пожалеешь. – И он пустился рассуждать, каким образом сумеет ей помочь.
По дороге на работу Пьета заскочила в лавку Де Маттео, чтобы выпить кофе и купить что‑нибудь на завтрак.
– Сегодня я увольняюсь с работы, – сообщила она Гаэтане, принимая из ее рук завернутое в бумажку пирожное. – И открываю свое дело. Буду шить свадебные платья.
– Поздравляю. Если я встречу девушку, собравшуюся замуж, порекомендую ей тебя.
Пьета хотела было спросить ее насчет невесты Микеле, но в лавочку вошел очередной покупатель, и Гаэтана отошла, чтобы обслужить его.
Но одно дело говорить об этом друзьям и знакомым и совсем другое – сообщить эту новость Николасу Роузу. Все утро Пьета провела в хлопотах. Ей следовало оставить дела в идеальном порядке, чтобы ее преемница без труда могла принять на себя ее обязанности. Она прибралась у себя на столе, сложила в свою объемистую сумку несколько личных вещей и переписала телефоны и адрес Элен Сиэли и ее размеры к себе в ежедневник. Как только Николас узнает, что Пьета станет его конкуренткой по бизнесу, он сам захочет, чтобы она немедленно ушла.
Она так нервничала, что ее трясло, но теперь, когда она всем раззвонила о своем уходе, отступать было поздно.
– Николас, у вас найдется свободная минутка? – с замиранием сердца спросила она.
Он посмотрел на часы:
– Да, но только одна минутка. У меня на обед назначена важная деловая встреча.
Пьета едва не задохнулась.
– Я решила… В общем, я увольняюсь… – с запинкой начала она.
– О, Пьета, Пьета, не сейчас, – покачал головой Николас, натягивая малиновый кафтан а‑ля Джавахарлал Неру. – Если ты задумала выжать из меня прибавку к жалованью, не могли бы мы обсудить это немного позже, когда я вернусь с обеда, ладно?
– Нет, вообще‑то я серьезно. Дело не в прибавке к жалованью. Я ухожу и собираюсь открыть свое дело.
– Вряд ли это разумно. Оставить все, что ты здесь имеешь, и работать на свой страх и риск в какой‑нибудь крохотной дорогущей студии, чтобы вскоре прогореть? Не стоит. Николас Роуз нужен тебе, и ты об этом знаешь.
Пьета сопротивлялась из последних сил.
– У меня есть кое‑какие идеи, которые я хотела бы развить, а здесь у меня это не получится, – попыталась объяснить она. – И дело совсем не в том, что мне с вами плохо. Просто мне кажется, что пришло время двигаться дальше.
Николас указал ей на дверь:
– Если решила уходить, скатертью дорожка. Но я не думаю, что у тебя хватит на это смелости. Я отправляюсь на обед и практически уверен, что, вернувшись, найду тебя на прежнем месте. Тогда и поговорим о твоих идеях. Может, я для разнообразия доверю тебе подготовить небольшую коллекцию готовой одежды. По крайней мере, я сам смогу ее оценить. – Он преподнес это так, будто делал ей одолжение. Уже в дверях, сопровождаемый по пятам своим ассистентом, он беспечно бросил: – Увидимся.
Пьета чувствовала себя как выжатый лимон. Она присела на минутку за стол, ища хоть какие‑нибудь следы беспорядка, чтобы занять себя. Сложить, например, журналы в аккуратную стопку или собрать в коробочку рассыпанные скрепки. Однако ничего не нашла.
Из мастерской выскочила Иветт:
– Что ты надумала? Уходишь?
– Ты слышала?
Она кивнула:
– Мы все слышали. Дверь была открыта.
– Не знаю. Утром, когда я пришла сюда, я ни в чем не сомневалась, но теперь… Возможно, он прав.
– И в чем же он, по‑твоему, прав? – Иветт подошла поближе и присела рядом. – Скажи‑ка.
– Начнем с того, что все будет непросто. Мне придется заниматься каждым платьем от начала до конца. И в моем распоряжении не будет мастериц, чтобы выполнять работы по шитью и вышиванию бисером.
– Но, насколько я помню, вышивание бисером – это твое любимое занятие, так?
– Да, но… Ведь у меня не будет ни поддержки, ни солидной клиентуры. Это очень рискованно. – Она перечислила основные причины, которые удерживали ее все это время от принятия решения. – А еще мне очень не хочется в разгар летнего сезона бросать вас на произвол судьбы.
– Пьета, нам тоже будет тебя не хватать, а вот ему – вряд ли, – резко бросила Иветт. – Мы и глазом моргнуть не успеем, а он уже обзаведется новой девчонкой на побегушках. Он вышколит ее, чтобы она мастерила платья в фирменном стиле Николаса Роуза, и станет понукать ею, как понукал тобой.
– Но он обещал включить мои модели в свою новую коллекцию готовой одежды…
Иветт пожала плечами:
– Если они ему понравятся, возможно, он так и поступит. Но сам и снимет все пенки. – Она протянула Пьете ее сумку. – Так что не вздумай сидеть здесь и дожидаться его возвращения. Загляни к нам попрощаться и немедленно проваливай.
Обнявшись на прощание с девушками из мастерской, Пьета немного всплакнула, а потом медленно зашагала к выходу через дизайнерскую комнату. Бросила на ходу прощальный взгляд туда, где она провела столько бесконечных часов. Великолепие и пышность гостиной еще раз напомнили ей о том, что она теряет. Николас говорил правду: она никогда в жизни не сможет позволить себе ничего подобного. Но, закрыв за собой тяжелые двери и спустившись вниз по лестнице, она почувствовала, как учащенно забилось сердце. Теперь она свободна.
Первым делом она отправилась в «Маленькую Италию» в надежде, что у Адолораты найдется свободная минутка, чтобы, выпив по бокалу шампанского, отпраздновать это знаменательное событие. Охлажденная бутылка уже поджидала ее на одном из уличных столиков.
– Ну, как успехи? – спросила сестра, присаживаясь к ней за столик.
Пьета подняла свой бокал:
– Не без посторонней помощи, но я все‑таки это сделала. Так что прошу любить и жаловать: Пьета Мартинелли, свадебный дизайнер.
Адолората издала одобрительный возглас. Обедающие все как один повернули голову и вопросительно на них уставились.
– Вот это круто! Молодчина.
Потягивая ледяное шампанское, Пьета начала составлять список необходимых дел.
– Первое – это мастерская, потому что я не хочу надолго задерживаться у мамы. Мне нужна стильная студия, куда невесты могли бы являться на примерки. Будь я хоть чуточку благоразумней, я бы позаботилась об этом заранее.
– Ты всю свою жизнь вела себя благоразумно, – напомнила ей Адолората. – И это здорово, что ты наконец решилась пойти на риск. Держу пари, что…
Остаток ее слов потонул в шуме электродрели. Пьета увидела, что окно примыкавшего к «Маленькой Италии» помещения, где еще недавно располагалось туристическое агентство, было наглухо заколочено, а внутри кто‑то делал ремонт. В дверном проеме громоздились банки с краской.
– Что там у них творится? – спросила Пьета.
– Должно быть, новые хозяева, – ответила Адолората. – У турагентства истек договор аренды, и они пару недель назад перебрались в Ислингтон.
– Интересно, что там будет? Наверняка арендная плата за место с таким шикарным фасадом просто гигантская, – печально заметила Пьета, вновь охваченная тревожными мыслями. – Знаешь, мне и в самом деле надо составить подробный бизнес‑план и рассчитать, сколько я смогу платить за…
Адолората залпом осушила свой бокал.
– Все будет хорошо. Это приключение, не забывай.
Они как раз подумывали о том, чтобы заказать вторую бутылку, когда у ресторана появился Микеле.
– Пьета, я все про тебя знаю. Поздравляю, – крикнул он через невысокую живую изгородь, отделявшую столики от рынка.
– Заходи и присоединяйся к нам. Мы тут как раз празднуем, – пригласила Адолората.
Микеле вопросительно взглянул на Пьету; она кивнула:
– Да‑да, заходи. У нас появится повод заказать еще одну бутылку шампанского.
Увидев с девушками Микеле, Федерико скептически поднял бровь, но принес третий бокал и еще одну бутылку шампанского, не проронив ни слова.
– За всю жизнь мне ни разу не доводилось сидеть ни за одним из этих столиков, – сообщил Микеле.
– Что ж, это значит, что у нас появился еще один повод отпраздновать. – Адолората подняла свой бокал. – Выпьем за перемены. К лучшему, разумеется. За окончание эры неудач и новое начало для всех нас.
Было невыразимо приятно сидеть вот так, за одним столиком. Они не спеша потягивали шампанское да поклевывали закуски, которые им принес Федерико: рисовые шарики, начиненные тающей во рту моцареллой; жаренные во фритюре картофельные крокеты; оливки, приправленные чесночком. Пьета почти ничего не ела. Она сосредоточенно составляла список того, что необходимо для начала бизнеса.
– Держу пари, мы и оглянуться не успеем, а у тебя уже появится первая клиентка, – заверил ее Микеле.
– По правде говоря, у меня она уже есть, – призналась Пьета. – Твоя невеста попросила меня сшить для нее платье.
Улыбка разом сползла с его лица.
– Она – что?
– Да‑да, несколько недель назад она пришла ко мне в салон Николаса Роуза. А теперь она хочет стать моим первым заказчиком.
Микеле разом помрачнел; он сжал губы и перестал смотреть ей в глаза.
– По‑моему, она миленькая, – осторожно подсказала Пьета.
– Да, она миленькая, – согласился Микеле тоном, исключавшим дальнейшие комментарии.
Адолорату, однако, это ничуть не обескуражило.
– И вы планируете венчаться у Святого Петра? – спросила она. – Вы уже определились с датой?
– Я еще не успел об этом подумать. – Похоже, он с каждой минутой чувствовал себя все более неловко. – Я и не знал, что Элен затеяла эту волынку с платьем… Я не… Мы не… – Он залпом осушил свой бокал. – Мне действительно пора. Мама в магазине одна. Спасибо за угощение. До скорой встречи.
Заинтригованные не на шутку, Пьета и Адолората провожали его взглядами.
– Хотела бы я знать, что там у них происходит. Нет, ты видела его лицо, когда он узнал о платье? – спросила Адолората.
– Знаю, знаю. Но его невеста твердит, что оно ей необходимо.
– Должно быть, он передумал и теперь у него не хватает храбрости ей в этом признаться. Надо полагать, он надеется, что она сама как‑нибудь обо всем узнает.
Однако Пьете не хотелось думать, что Микеле такой трус.
– Это маловероятно! Наверняка за этим еще что‑то кроется.
– Вот только что? Ума не приложу. Так ты будешь шить ей платье, несмотря ни на что?
Пьета допила свое шампанское.
– Что ж, других клиентов у меня все равно нет. А если она от него откажется, я в любом случае смогу использовать эту модель. Для меня это платье – начало чего‑то нового. Я должна его сшить.
По дороге домой Пьета проходила мимо церкви Святого Петра. Эта была небольшая итальянская церковка, зажатая между двумя высокими зданиями. Снаружи она не представляла собой ничего особенного, но Пьета знала, что за скромной маленькой дверью скрываются мраморные колонны, величественные своды, вычурные картины и статуи святых. В самом центре Лондона прятался кусочек Италии в стиле барокко.
Подчинившись внезапному порыву, Пьета зашла внутрь и тихо опустилась на скамью. Много лет она уже не ходила с родителями на мессу, но до сих пор чувствовала себя здесь как дома. Больше всего ее притягивало царившее здесь безмолвие, а еще история храма. На протяжении ста пятидесяти лет сюда приходили итальянские иммигранты. В большинстве своем люди бедные, они зарабатывали на жизнь уличной торговлей или кустарными ремеслами, но в этих стенах они обретали спокойствие и надежду. Пьета закрыла глаза и попыталась выкинуть из головы все мирские тревоги. Она подумала о сотнях жизней, прошедших через эту обитель, – жизней тех, кто боролся и потерпел неудачу, боролся и преуспел. И она была лишь крошечной частичкой этого мира, еще одной личностью в поисках лучшей жизни в этом суматошном городе. И если у нее ничего не получится, никто, кроме нее, этого не заметит. Она склонила голову и едва не начала молиться, чего не делала уже много лет.
Когда она пришла домой, в коридоре стоял чемодан, но явно не тот, что принадлежал Адолорате. Это был старенький, видавший виды чемоданчик со сломанной ручкой, перетянутой желтой клейкой лентой. Маму она обнаружила на кухне: нагромоздив горой свежевыстиранные вещи, она нервно орудовала утюгом.
– Что происходит? – спросила Пьета.
– Папа по случаю достал дешевые билеты, но вылетать надо завтра, и теперь я ума не приложу, что с собой взять и как успеть собраться… – Она была на грани истерики.
– О чем ты говоришь? – озадаченно перебила ее Пьета.
– Об Италии, – отвечала мать. – Мы с Беппи завтра едем в Италию. Подумать только, я не была там тридцать лет.
Старенький чемоданчик был битком набит тщательно выглаженными вещами, все хозяйство гудело как растревоженный улей. Отец носился по дому как муха, а мама паниковала: а вдруг они забудут что‑нибудь важное? Пьета не сумела добиться от них никаких мало‑мальски путных разъяснений.
– Но почему Италия? И почему именно сейчас? – то и дело повторяла она.
– Это придумал Беппи. Он хочет искупаться в море и полакомиться вяленой треской, – заявила мама. Громко пыхтя, она сновала вверх и вниз по лестнице и таскала вещи, которые, по ее мнению, могли ей понадобиться.
Папа высказал иную версию:
– Твоя мама хочет снова увидеть Рим. Бросить монетку в фонтан Треви, чтобы потом опять туда вернуться.
Они так туго набили чемодан, что Пьета с трудом смогла его поднять. Так что она вытащила оттуда несколько, на ее взгляд, совершенно бесполезных вещей и аккуратно уложила все заново.
– Папа, ты все свои лекарства взял? Ты уверен, что врач разрешил тебе лететь? Для тебя это не слишком утомительно?
– Si, si, cara! – Похоже, папа уже перешел на итальянский. – Со мной все будет хорошо. А если нет… Представь себе, в Италии тоже неплохие врачи и больницы.
Тем не менее, усаживая их в такси, Пьета ужасно беспокоилась. Они напоминали двух беспомощных детей, отправившихся в путешествие без мамы. Она махала им рукой до тех пор, пока машина не скрылась за поворотом.
Без них дом сразу опустел. Часы на кухне тикали громче, чем обычно; на столе маму поджидала ее газета, аккуратно сложенная и так и не прочитанная; на огороде с томатных кустов попадали спелые помидоры, а никто этого не заметил. Пьета приготовила себе кофе и отправилась в мастерскую. Она знала: здесь ей никто не помешает заняться составлением бизнес‑плана.
Но она была слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться на деле. Ее карандаш сам собой то и дело вырисовывал какую‑нибудь деталь платья с пионами – фестончик у горловины или фасон подола. Наконец Пьета сдалась и пошла за ежедневником, чтобы позвонить Элен Сиэли. Стоит только приступить к работе над платьем, и сразу перестанешь отвлекаться на посторонние предметы, подумала она.
Элен была вне себя от радости, когда услышала последние новости.
– Так вы ушли от Николаса Роуза? Потрясающе! И теперь я должна прийти к вам?
– Пока нет, – ответила Пьета. – Я переписала себе ваши размеры, так что смогу изготовить образец. Я свяжусь с вами, как только закончу предварительный этап работы, и мы договоримся о первой примерке.
– Огромное вам спасибо. Не могу выразить, как вы меня обрадовали.
– Но вы все‑таки уверены? – не удержавшись, снова спросила ее Пьета. – Вы абсолютно уверены, что хотите шить у меня это платье, учитывая, что вы еще не определились с датой свадьбы?
– Да, уверена. – В голосе Элен не прозвучало и тени сомнения.
Остаток дня Пьета провела, чертя выкройку для Элен и ломая голову над все тем же вопросом: состоится ли все‑таки эта свадьба или нет? В душе она надеялась, что этого не произойдет, даже если это означало, что в таком случае это платье никто никогда не наденет. Микеле не шел у нее из головы. Оно и понятно: он всегда был частью ее жизни. Они постоянно встречались то в школе, то в церкви, но из‑за вечной вражды их отцов она изо всех сил старалась не замечать его. Хотя с тех пор, как его мать побывала у них дома, она то и дело ловила себя на том, что вспоминает их разговоры в пабе, думает о нем и о том, как ей с ним легко. За последнее время его кудри немного отросли, а смуглое лицо еще больше загорело на солнце. Интересно, чем он занимается в выходные, когда не занят в отцовской салумерии, куда ходит, кто его друзья? А еще ей очень хотелось знать, что происходит между ним и его невестой. Пьета аккуратно вычертила выкройку на куске картона, затем вырезала шаблон, пытаясь не думать о том, как ее новая клиентка будет стоять в этом платье у алтаря рядом с Микеле.
Никогда прежде настроение Пьеты не менялось так часто от эйфории до полной безысходности, как в течение следующей недели. Часы, проведенные в работе над платьем, превращались в сплошное удовольствие и неизменно приносили ей удовлетворение, погружавшее ее в состояние мечтательности. Но оставшееся время Пьета посвящала лихорадочным поискам подходящей студии и планированию бизнеса; вот тут‑то и возникли первые трудности.
– Все так безумно дорого, – пожаловалась она Адолорате как‑то вечером, когда они сидели у дверей «Маленькой Италии» за бутылкой вина. – Даже самая ужасная дыра стоит целое состояние. Я, конечно, об этом догадывалась, но надеялась, что мне повезет.
Адолората окинула ее загадочным взглядом.
– Только не принимай скоропалительных решений, – посоветовала она. – Что‑нибудь обязательно подвернется, вот увидишь.
Обе умирали с голоду, а потому попросили принести по тарелке ризотто с грибами, щедро сдобренного пармезаном и растопленным сливочным маслом.
– Интересно, как там папа с мамой, – проговорила Пьета, зачерпывая вилкой и отправляя в рот первую порцию сочного, потрясающе вкусного ризотто.
– Папа на днях звонил сюда, в ресторан. Хотел удостовериться, что у нас все нормально. – Адолората рассмеялась. – Его, должно быть, убивает, что он так далеко от нас. Он сказал, что они собираются податься на юг, в Равенно – посмотреть, на месте ли старый семейный дом.
– Как странно, что он его так и не продал.
– Я полагаю, это отчасти потому, что за него много не выручишь. И еще, может, потому, что для папы это единственная ниточка, связывающая его с Италией и родными.
– Знаешь, а я была бы не прочь взглянуть на этот дом. А ты? – спросила Пьета. Сама она съездила во Флоренцию и Венецию, но на юге страны никогда не бывала. – Даже несмотря на то, что, если верить маме, Равенно – это жуткое захолустье, мне все равно хотелось бы туда поехать.
Жужжание электродрели и стук молотка из соседнего помещения сделались оглушительными, так что до самого конца трапезы сестры уже не могли разговаривать. Пьета даже полюбопытствовала, не распугает ли этот адский шум изрядную часть клиентов «Маленькой Италии».
– И как вы только это терпите весь день? – спросила она Адолорату, когда шум наконец прекратился.
– О, будем надеяться, они скоро закончат, – пробормотала сестра, проведя пальцем по тарелке и слизнув последние остатки ризотто.
Пьета все еще неодобрительно оглядывала заколоченный фасад, когда на пороге ресторана в рабочем комбинезоне, покрытом слоем пыли и заляпанном краской, появился Иден. Увидев Пьету, он почему‑то смутился.
– А, вот и вы… – пробормотал он. – Наслаждаетесь поздним обедом? Или ранним ужином?
Пьета растерянно взглянула на него.
– А ты что здесь делаешь? Я‑то думала, ты работаешь в многоквартирном доме на Мейда‑Вейл[38].
– Я там закончил еще на той неделе. А это… Просто оказываю услугу одному приятелю.
– И что же там будет?
– Ну… Гм…
– Судя по всему, магазин одежды, – подсказала Адолората. – Иден там приводит в порядок полы, белит стены и устанавливает примерочную кабинку… Да, Иден?
– Точно, – с явным облегчением подтвердил он. – Ничего особенного. Через день‑два все закончу.
– А вот это приятная новость, – заметила Пьета. – А то мы тут скоро все оглохнем от шума.
Он засмеялся и энергично кивнул, отчего его пропыленные дреды высоко подпрыгнули.
– Без шума ни один ремонт не обходится. Знаешь, я настолько к нему привык, что уже и не замечаю. Ладно, я, собственно, зашел узнать, не найдется ли у вас чашечки кофе и кусочка тирамису, чтобы подкормить голодного рабочего?
Адолората встала:
– Найдется, но в таком виде тебе здесь сидеть нельзя. Ты нам весь имидж испортишь.
Чувствуя, что объелась ризотто, Пьета решила вернуться домой через рынок. Ей вдруг захотелось купить немного цветов, чтобы хоть как‑то оживить швейную мастерскую. Она бы заскочила и к Де Маттео купить свежего кофе в зернах, но за прилавком стоял старик Джанфранко. Он мрачно покосился на нее через окно. Очевидно, ему пока никто не сказал, что теперь они должны вести себя как цивилизованные люди.
Пьета по мере сил убралась в мастерской, прислонила к стене зеркало в полный рост и поставила в углу комнаты огромную вазу с белыми цветами. Но мамина мастерская по‑прежнему была далека от идеала. Николас Роуз всегда внушал ей, сколь важна внешняя сторона дела. В мире высокой свадебной моды все должно быть безупречно, утверждал он, – от помещения, где принимаешь клиенток, до пакета, в который упаковываешь готовое платье. Пьета знала, что поиск подходящей студии должен стать для нее приоритетом, но по какой‑то причине не могла думать ни о чем, кроме платья с пионами.
Предварительный образец висел на плечиках, и она надеялась, что Элен не будет разочарована, когда увидит его. Сколько бы она ни объясняла, что на этом этапе используется дешевый материал, чтобы убедиться, что платье хорошо подогнано и сидит по фигуре, что дешевенький ситчик – это лишь модель будущего платья, невест всегда немного обескураживал его неказистый вид. Пьета, нервничая, разложила на столе эскизы и образцы тканей. Она молила Бога, чтобы все прошло хорошо.
Когда в дверь наконец позвонили, Пьета в ту же минуту сорвалась с места и побежала вниз открывать.
– Добрый день, заходите, пожалуйста, – сказала она Элен. – Прошу прощения, но у меня пока нет нормальной студии. Я работаю в маминой мастерской, которая, как вы увидите, несколько отличается от салона Николаса Роуза. Но все равно, поднимайтесь.
– На самом деле я терпеть не могла его помпезную гостиную, – призналась Элен, поднимаясь вслед за Пьетой на второй этаж. – Она жутко навороченная и старомодная. Я всегда чувствовала себя там неуютно.
Помогая Элен облачиться в ситцевую модель и производя необходимые изменения, чтобы подогнать ее по фигуре, Пьета машинально прокручивала в голове вопросы, которые она обсуждала с каждой невестой. Подумала ли Элен о цветах? Что она намерена делать с волосами – зачесать их наверх или распустить по плечам? Понадобится ли ей помощь в выборе туфель и украшений?
И только когда девушка переоделась и собралась уходить, любопытство взяло верх.
– Вы, наверное, уже догадались, что я знакома с вашим женихом? – отважно выпалила Пьета.
– О, неужели? – Элен улыбнулась. – Он просто душка, правда? Микеле первый нормальный парень из всех, с кем я когда‑либо встречалась. Вот почему я просто обязана выйти за него замуж. Ну а вы‑то как с ним познакомились?
– Его отец держит бакалейную лавку по соседству с «Маленькой Италией» – рестораном, которым управляет моя сестра.
– Я его знаю, хотя сама никогда там не бывала. Микеле почему‑то не хочет, чтобы мы туда ходили. Должно быть, ему просто надоела итальянская кухня. Зато он без ума от карри. – Элен опять улыбнулась, что дало Пьете возможность лишний раз убедиться, какая она красивая. – А вы сказали ему, что шьете мне платье к свадьбе? – спросила она.
– Вообще‑то да, сказала. А что, не надо было?
– Нет, что вы, все нормально. – Пьета впервые уловила нотки сомнения в ее голосе.
– Что ж, вот и отлично. Тогда я подсчитаю стоимость платья и дам вам знать, сколько вы мне должны в качестве задатка. – Пьета изо всех сил пыталась говорить беспечным тоном. – Ах да, чуть не забыла: я собираюсь сделать еще один ситцевый образец, так что жду вас на вторую примерку.