Рагу[35]с рубленой говядиной по рецепту Пьеты 4 страница
Все нервничали. У Адолораты начался предсвадебный мандраж, и она сводила всех с ума бесконечными расспросами о всяких мелочах, хотя до последнего времени ей не приходило в голову ни о чем заботиться. Пьета пыталась наводить порядок в своей квартире и в салоне, а заодно и выкраивать время для работы над платьем с пионами. А Беппи часами висел на телефоне, подготавливая все необходимое для новой жизни в Италии.
– Столько всего надо сделать, столько предусмотреть, – то и дело повторял он.
Среди всего этого шума и сутолоки Пьета совершенно не могла работать в маминой мастерской, так что она сбежала к себе в салон. И хотя на новом месте она еще не устроилась, как ей того хотелось, там, по крайней мере, было тихо и достаточно просторно, чтобы раскроить ткань и начать шить.
Однажды утром, когда она с головой ушла в работу над платьем, в дверь постучали. Пьета подняла голову и через окно витрины увидела Микеле: он приветственно взмахнул коробкой с пирожными и поднял стаканчик кофе.
– Я принес тебе завтрак, – сказал он, когда она открыла ему дверь.
– Но тебе ни под каким видом нельзя сюда заходить, – предупредила Пьета. – Я как раз заканчиваю платье твоей невесты, и ты последний, кто может на него смотреть.
– Теперь это уже неважно, – сказал он, печально взглянув на нее. – Впусти меня, и я объясню почему.
Он опустился на только что доставленную элегантную белую софу и произнес речь.
– Элен была слишком расстроена, чтобы самой сюда прийти, так что я сказал, что это сделаю я, – начал он. – Мы отменили все наши планы относительно свадьбы, поэтому платье больше не понадобится. Разумеется, я полностью оплачу тебе его стоимость. Мне очень жаль, что ты впустую потратила время.
Пьета, осознав, как она обрадовалась тому, что свадьба расстроилась, тут же устыдилась своих чувств.
– Не переживай о деньгах, – проговорила она, пытаясь совладать с голосом. – Я вполне могу оставить платье в качестве демонстрационного образца. Надену его на один из манекенов в витрине.
– Это очень мило с твоей стороны.
– Но, Микеле, чего я никак не могу понять, так это почему ты водил ее за нос все это время, – неожиданно для самой себя выпалила она. – Ты уже давно знал, что не хочешь на ней жениться, так ведь? Тебе просто не хватало смелости ей в этом признаться?
– Нет, не в этом дело. – Микеле неловко поерзал на диване. – У меня имелись на то свои резоны.
Коснувшись этой темы, Пьета уже не могла отступить:
– Я понимаю, что сую нос не в свое дело, но не могу не спросить… И какие же это резоны?
Он смущенно пошаркал ногами и опустил глаза.
– Элен пережила непростой период, – начал он. – Ее мать тяжело болела, потом Элен потеряла работу, и ей пришлось устроиться на временную, а она это терпеть не может. Она все время повторяла, что наша свадьба – это единственное, что поддерживает ее на плаву. Мне казалось, если я скажу ей, что передумал, это просто убьет ее.
– А теперь?
– Теперь ее мама выписалась из больницы, Элен получила хорошую работу и, как мне кажется, немного воспрянула духом. Я поступил бы нечестно, если бы теперь ей все не сказал. Элен замечательная девушка. Она ничего дурного мне не сделала, и я не хотел ранить ее сильнее, чем это было необходимо.
Пьету так и подмывало поинтересоваться, что заставило его переменить решение, но она подумала, что и так уже зашла слишком далеко.
– Ну что же, я очень ценю, что ты пришел, чтобы поставить меня в известность. Пожалуйста, передай Элен, чтобы она не волновалась по поводу того, что отняла у меня время, ведь это не так, – скороговоркой выпалила Пьета. – На самом деле именно ее я должна благодарить за то, что я здесь, а не вкалываю на Николаса Роуза.
– У тебя потрясающий салон, – сказал Микеле, с явным облегчением меняя тему разговора. – Давай показывай, как ты тут устроилась.
Они проболтали еще с полчаса, а потом Пьета провела его на второй этаж во все еще необустроенную квартиру и упросила взглянуть на образцы краски и отделочных тканей, по ходу дела посвящая его в свои планы относительно ремонта.
– Извини, я, кажется, немного увлеклась, да? – рассмеялась она. – Но меня так все это занимает, что я только об этом и говорю.
– Приятно видеть, что ты так радуешься жизни. И я очень рад, что ты обосновалась по соседству со мной. Надеюсь, теперь мы будем видеться намного чаще.
Пьета внутренне возликовала.
– Я тоже на это надеюсь.
Они попрощались на улице, посреди бурлящего рынка. И когда она уже собиралась уходить, Микеле протянул руку и прикоснулся к ее руке.
– Знаешь, я переживаю из‑за Элен, – тихо сказал он. – Но я понял, что был с ней единственно потому, что та, которую я на самом деле люблю, казалась мне недоступной. Вот почему в итоге я так и не женился на ней.
Он быстро повернулся и зашагал к отцовской лавке, оставив Пьету в одиночестве трудиться над уже не нужным платьем и гадать, не скрывалось ли в его последних словах тайное послание для нее.
Вечером накануне свадьбы они решили устроить семейный ужин и в назначенное время собрались вчетвером за кухонным столом, как собирались все эти годы.
– Что ты приготовишь? – поинтересовалась Пьета у отца. – Только лучше бы это было что‑то не очень тяжелое, а то Адолората и так с трудом влезает в свое свадебное платье.
– Тяжелое? Моя еда совсем не тяжелая. – Отец с угрюмым видом исследовал содержимое кладовой. – Здесь так много пасты. Ты непременно должна забрать хотя бы часть в новую квартиру, иначе все пропадет.
Вытащив на свет божий все имевшиеся в доме кастрюли и сковороды, он начал шинковать чеснок и петрушку для соффрито. Наблюдая за тем, как овощи поджариваются на оливковом масле, Пьета вспомнила, как они с Адолоратой в детстве летними вечерами играли в саду, а из кухонного окна доносились аппетитные запахи отцовской стряпни, от которых у них моментально начинали течь слюнки. Скоро, очень скоро их жизнь в этом доме превратится в воспоминание. Отец будет греметь сковородками на другой, более тесной кухоньке, а она будет в одиночестве обедать и ужинать в своей новой квартире над «Маленькой Италией».
От этой мысли ей стало совсем скверно, и она почувствовала, что больше не может наблюдать за тем, как папа готовит. Она поднялась наверх и принялась сортировать груды вещей. Часть отправится в благотворительные магазины, часть – в магазины старой одежды. Даже это причиняло ей страдания. С каждым платьем или парой туфель было связано пусть небольшое, но воспоминание, и Пьете казалось, будто она по частям раздает свою жизнь. Но ее новая квартира была слишком тесной, и для всего этого там не нашлось бы места.
– Перемены не всегда к худшему, не забывай. – В дверях стояла Адолората и ободряюще улыбалась.
– Это ты так сказала, – ответила Пьета. – А вот мне сейчас не очень хорошо. Напротив, мне сейчас очень грустно.
– Я тебя понимаю. Годами я жаловалась на папу и маму, но теперь, когда я знаю, что очень скоро их не будет рядом, я уже по ним скучаю. Бред какой‑то, да? – Она вытянула из груды, предназначенной для благотворительности, ситцевое платье с цветочным рисунком. – Как ты думаешь, я в него влезу? Оно мне всегда нравилось.
Пьета оставила сортировку, застегнула на сестре молнию и помогла подобрать туфли и сумочку.
– Просто божественно, – признала Адолората. – Годами мне не давал покоя твой гардероб. И я влезла в твое платье… ну почти.
– Если не растолстеешь, то вполне сможешь его носить.
Адолората принялась копаться в груде тряпок – на случай, если там окажется еще что‑нибудь, о чем она давно мечтала.
– Знаешь, я очень рада, что ты будешь жить и работать в нашем квартале, – заметила она, вытягивая из груды синюю блузку. – Мы будем часто видеться.
– Забавно. Микеле сказал мне это почти теми же словами. – Пьета сообщила ей, что его свадьба расстроилась, умолчав, однако, об остальной части разговора.
– Что ж, ты знаешь, что я об этом думаю…
– О да!
Адолората заглянула ей в лицо:
– Теперь, когда грядут такие перемены и папа большую часть года будет проводить в Италии, может, мы наконец перестанем носиться с этой глупой враждой. И ты сможешь встречаться с Микеле, если захочешь.
– Ох, ну я не знаю, – ответила Пьета, изо всех сил изображая беспечность. – Микеле сказал, что он влюблен в какую‑то девушку, но, поскольку она недоступна…
Адолората вытаращила глаза.
– Ты – эта девушка! – перебила она. – Это ведь ясно как божий день! Яснее некуда!
– Что ж, поглядим, поглядим. – Пьета не хотела больше об этом думать. Она швырнула сестре одну из своих старых цыганских юбок. – Вот. Это должно тебе подойти. Примерь.
Окинув взглядом кухонный стол, тесно уставленный блюдами, Пьета не смогла подавить горестного вздоха: она знала, кому по завершении папиного пира придется перемыть гору грязной посуды.
– Сегодня у нас печеный красный лук, фаршированный сыром пекорино, и braciole[43]под великолепным соусом, – торжественно объявил Беппи. – Но начнем мы со спагетти, в которые я положил немного тушеного мяса. Идеально в качестве закуски и очень просто. О, ну и конечно caponata[44], потому что мне удалось купить очень хороших баклажанов, и еще артишоки с миндальным соусом. Артишоки я достал из холодильника. Их надо было быстро использовать, иначе бы они испортились. Адолората, сестра говорит, что тебе не следует накануне свадьбы слишком налегать на еду. Попробуй всего понемножку.
Мать с отрешенным видом сидела в торце стола.
– Мам, с тобой все в порядке? – спросила Пьета.
Та вымученно улыбнулась:
– Все происходит так быстро, правда? – Она воззрилась на тарелку со спагетти, которую поставил перед ней Беппи, будто не знала, что с ней делать. – Признаться, я этого не ожидала.
Разложив спагетти по тарелкам, отец занял свое место. Но долго не усидел. Едва успевая подносить вилку ко рту, он, жуя на ходу, вскакивал, чтобы проверить то, что еще находилось в духовке, раздавая свежие салфетки или с грохотом складывая грязные тарелки в раковину. Пьета еще не видела, чтобы отец когда‑нибудь столько раз вскакивал со стула во время еды.
– У меня для вас новости, – объявил он, когда со спагетти было покончено. – Дом в Марина‑ди‑Маратеа наш. Он обошелся нам немного дороже, чем я ожидал, но это пустяки. Он просто сказка, сами увидите, так что он того стоил.
– А как насчет нашего дома? Он уже продан? – поинтересовалась Пьета.
– У нас уже есть одно предложение насчет покупки. Еще чуть‑чуть – и мы его продадим.
Пьета представила себе, как за этим столом сидит другая семья; как они сажают цветы там, где некогда росли папины овощи, как они шаг за шагом обживают это место, делая его своим.
– Это замечательная новость, – едва слышно прошептала она.
– Не думала я, что это случится так быстро, – повторила мать.
На какое‑то время на кухне повисло неловкое молчание. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было звяканье столовой ложки о блюдо, когда кто‑нибудь накладывал себе на тарелку очередную порцию кушанья.
– Завтра моя малютка выходит замуж, – провозгласил наконец Беппи, прервав всеобщее молчание. – Продажа домов, переезд в Италию – все это сейчас не имеет значения. Сейчас я хочу думать только об одном – о том, что Адолората и Иден женятся.
Пьета подняла стакан, чтобы чокнуться с отцом.
– За Идена и Адолорату, – сказала она.
– Чтобы они были счастливы так же, как мы сейчас с Катериной, – добавил отец, чокаясь с дочерью.
Адолората отхлебнула вина.
– Пап, по поводу завтрашнего дня. Обещай мне: что бы ни произошло, ты не станешь сердиться.
– Но что может произойти? – удивился он.
– Просто пообещай, ладно?
– Ну конечно, конечно. Это ваш с Иденом день, а не мой. С какой стати я должен сердиться?
Как Пьета и предсказывала, настряпал он куда больше, чем они могли осилить. По окончании ужина она убрала недоеденные остатки в холодильник и сложила грязную посуду в раковину.
– Когда я перееду к себе в квартиру, мне придется мыть только одну маленькую тарелочку, – объявила она Адолорате, протягивая ей блюдо, чтобы та его вытерла. – Я буду питаться исключительно яичницей с гренком.
– Пару дней – вполне возможно, но потом ты как миленькая заявишься к нам в ресторан, ища чего‑нибудь повкуснее. Или будешь просто звонить нам, а мы будем доставлять тебе еду наверх.
Пьета наблюдала за тем, как сестра убирает блюдо в сервант, где оно лежало столько, сколько она себя помнила.
– Все будет хорошо, правда?
Адолората забрала у нее мокрую тарелку и принялась вытирать ее.
– Я надеюсь, а там кто его знает? Все может случиться. Но ведь это и делает жизнь интересной, правда?
Утро в день свадьбы Адолораты принесло Пьете много страданий. Сидя с сестрой на заднем крыльце с чашкой кофе в руке и одной на двоих сигаретой в последний раз, Пьета чувствовала, что уже тоскует по ускользающей прежней жизни.
– Скажи, как ты поняла, что Иден – именно тот человек, за которого ты хочешь выйти замуж? – спросила она сестру.
– На самом деле понятия не имею. С самого начала я воспринимала его больше как родственника, нежели парня. Даже когда мы с ним цапаемся, или он возвращается домой выпивши, или храпит всю ночь напролет, я не могу представить себе жизнь без него.
– Думаю, я никогда ни к кому не испытывала ничего подобного.
– Правда? Вообще ни к кому?
– Ну, может, отчасти к Микеле, – нехотя признала Пьета. – Что в общем‑то полный бред, потому что он даже не мой парень. Но я почему‑то тоже воспринимаю его как родственника.
– Я пыталась уговорить его прийти ко мне на свадьбу, – призналась Адолората. – Но он наотрез отказался, испугавшись, что его появление будет неприятно папе.
– И как только он может быть таким милым, а его отец таким ужасным?
– Дети не всегда похожи на своих родителей. Вот мы, например, совсем на них не похожи, да?
Пьета улыбнулась. Адолората не видит, как она похожа на папу; да и она сама еще несколько недель назад не осознавала, сколько взяла от матери.
– Ладно, однако будем надеяться, в том, что касается долговечности брачного союза, ты окажешься похожей на них, – только и сказала она.
– Да уж, такими счастливыми мы их уже давно не видели, правда? С тех пор как у папы случился сердечный приступ, в их отношениях появилось нечто трогательное. Ты заметила, как они все время держатся за руки? – Адолората ненадолго задумалась. – Если нам с Иденом суждено прожить вместе тридцать лет, тогда, может, я и не против быть похожей на них.
Этим ясным сияющим утром солнце уже почти не грело. Изменилось все, даже время года. Докурив сигарету, сестры поднялись со ступенек и закрыли за собой заднюю дверь.
– А теперь пойдем, причешем и накрасим тебя, – сказала Пьета. – Сделаем из тебя настоящую невесту.
Пьете показалось, что церемония венчания закончилась слишком быстро. Только что она сидела на церковной скамье в ожидании невесты, размышляя, когда же они наконец заменят старые свечи современными электрическими светильниками, которые зажигаются, когда опускаешь в щель монетку. Пролетела, как ей показалось, всего лишь минута – и Иден с Адолоратой уже вышли на ступени церкви, а все вокруг принялись осыпать их конфетти и щелкать затворами фотоаппаратов.
Увидев дочь в ослепительном платье, Беппи расчувствовался.
– Такая красавица, просто глаз не оторвать, – шептал он на ухо Пьете на протяжении всей церемонии. Она заметила, как он время от времени крепко сжимает руку матери. Застывший у алтаря Иден, с дредами, стянутыми в аккуратный хвост, тоже сжимал руку Адолораты.
Бросив прощальный взгляд на счастливую сцену на церковных ступенях, Пьета нехотя повернулась и отправилась в «Маленькую Италию». Ей захотелось собственными глазами убедиться, что все до последней мелочи готово для праздничного пиршества. Обеденный зал преобразился: с изящными драпировками из газа, мерцающими декоративными свечами, кристалликами морской соли и драматическими розовыми орхидеями он выглядел очень элегантно, как она и рассчитывала. По ее мнению, все получилось безупречно.
В следующий раз, когда у нее появилась возможность оглядеться по сторонам, элегантные столики уже были уставлены бокалами, до половины наполненными вином, блюдами с бесчисленными яствами и корзинками с хлебом. От гула голосов, говоривших по‑итальянски, можно было оглохнуть. Все тараторили разом, помогая себе руками, наполняли бокалы, а осушив их, наполняли снова и ели, ели, ели… Пьета пока что насчитала пять блюд – легкие закуски, несколько креветок на тарелке, крохотная кучка ризотто, – но она знала, что это только разминка. На танцевальной площадке дородные дамы покачивали бедрами в такт музыке, а их пожилые лысеющие кавалеры пытались крутить их. Подруга матери Маргарет тоже была там со своим мужем Эрнесто, она заливисто хохотала над какой‑то его остротой. Адолората что‑то шептала на ухо главному официанту Федерико, который даже в этот день не мог оставить работу. Иден и несколько его приятелей сидели на улице и курили сигары. Но пока ни Изабеллы, ни ее сына нигде не было видно. А потом Пьета увидела ее – незнакомку, нерешительно застывшую в дверях. Ее нос был широковат, зубы немного кривоваты, но жизнерадостность придавала ее лицу столько жизни, что ее некрасивости никто не замечал.
Должно быть, мать Пьеты тоже заметила Изабеллу, потому что она немного приоткрыла рот, а затем повернулась к Беппи и постучала его по плечу. Поглощенный разговором, он сначала не обратил на нее внимания, так что она опять постучала его по плечу. На этот раз он обернулся и, проследив за ее взглядом, увидел в дверях сестру. На какое‑то время они застыли, замерев на месте, как столкнувшиеся на узкой тропинке кошки, и выжидающе глядя друг на друга. А потом Изабелла сделала два шага вперед, а следом за ней в зал вошел высокий темноволосый юноша. Медленно, очень медленно, Беппи поднялся со своего стула, но так и остался на месте.
Пьета поняла, что больше не в силах это вынести. Вскочив с места и отодвигая с дороги стулья, она со всех ног бросилась к дверям.
– Здравствуйте. Вы, должно быть, Изабелла. – Она расцеловала тетку в обе щеки. – Я Пьета, ваша племянница. Добро пожаловать в «Маленькую Италию».
– Спасибо, – с запинкой проговорила Изабелла по‑английски. – Я до сих пор не уверена, что нам следовало приезжать. Но так захотел мой сын Беппи, и я подумала, что он заслуживает того, чтобы познакомиться со своей семьей.
Она посторонилась, и вперед выступил темноволосый юноша. Пьету поразило его сходство с ее отцом: таким он выглядел на старых фотографиях. Она поздоровалась с ним, потом повернула голову, ища глазами сестру.
Адолората, радостно улыбаясь, уже спешила им навстречу.
– Я так рада, так рада, что вы приехали. Я боялась, вы передумаете. – Она протянула руки и обняла их.
Теперь они всей компанией повернулись к Беппи, чтобы увидеть его реакцию. Он по‑прежнему смотрел на них, не шевелясь и не говоря ни слова.
– Ну же, смелее, подойдите и поздоровайтесь с ним, – ободряла Пьета. – Он этого очень хочет. Его удерживает только гордость.
И тогда Изабелла заговорила с отцом на диалекте, показавшемся Пьете намного более резким и гортанным в сравнении с привычным ей итальянским, и совершенно непонятном. Поначалу его лицо сохраняло каменное выражение, но потом, когда она повела рукой в сторону сына и Беппи хорошенько рассмотрел его, он смягчился.
– Поглядеть на тебя, так ты вполне мог бы быть моим сыном, а не сыном Джанфранко, – в изумлении сказал он. – У тебя мое лицо и мое имя.
– Я так рад, что мы, наконец, с вами встретились. – Итальянский юноши был безупречен, но от застенчивости он говорил так тихо, что Пьете приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его слова. – Всю жизнь мама рассказывала мне истории о вашем детстве в Равенно.
Неизменно предупредительный Федерико принес еще стулья, и они все вместе втиснулись за один стол. Вскоре перед Изабеллой и молодым Беппи, как и перед остальными гостями, уже стояли бокалы с вином и тарелки с едой. Пьета чуть не потеряла сознание, почувствовав облегчение. Самый сложный момент остался позади. Теперь она может расслабиться.
Через час разгоряченная и объевшаяся Пьета выбралась на улицу. Она решила ненадолго покинуть праздник и пройтись по улице, чтобы переварить пищу. Но не успела она выйти из «Маленькой Италии», как наткнулась на Микеле. Он, должно быть, только что закончил работу и теперь стоял у дверей, разглядывая ресторан, полный гостей, среди которых было немало его друзей и соседей. Он приветливо улыбнулся, увидев Пьету.
– Мой брат там? – спросил он.
Пьета кивнула:
– Они прибыли недавно.
– Ну и как все прошло? Как принял их твой отец?
– Сначала он был поражен, но потом, по‑моему, обрадовался. По крайней мере, я очень на это надеюсь. У него сегодня выдался очень напряженный день.
– Ладно, мне пора, – с грустью сказал Микеле. – А ты передай сестре мои поздравления.
– Нет, останься! – Эти слова вырвались у Пьеты прежде, чем она успела подумать.
Он покачал головой:
– Там у вас все так хорошо. Я не хочу создавать проблем.
– Идем со мной. Посидим вместе на улице. Я попрошу Федерико принести тебе бокал вина и что‑нибудь перекусить. И еще я шепну твоему брату, что ты здесь. Неужели ты не хочешь с ним поздороваться?
– Да, разумеется, но только если ты уверена, что…
Пьета улыбнулась:
– Да, я уверена. Абсолютно уверена.
Он с некоторой неохотой проследовал за ней через увитую цветами свадебную арку и присел за уличный столик.
Зайдя внутрь, она сначала разыскала Федерико, а потом подошла к столику родителей. Отец сидел рядом с юным Беппи. Его лицо выражало неподдельное сожаление и печаль.
– Я тебя не знаю, – услышала она его слова. – Я тебя совсем не знаю.
Она быстро прошептала что‑то на ухо юноше, а потом вернулась на улицу, чтобы посидеть с Микеле на свежем воздухе. И теперь, потягивая вино и прислушиваясь к доносившемуся изнутри праздничному гомону, она размышляла над тем, как эти люди изменят жизнь ее семьи, в которой и без того за последние недели случилось столько перемен.
Пьета никак не ожидала увидеть такую сцену. Внутри «Маленькой Италии» официанты убирали столики, в то время как засидевшиеся гости допивали вино или дотанцовывали последний танец. А снаружи за одним столиком собрались папа, кузен Беппи и Микеле. Перед ними стояла початая бутылка бренди, и все трое дымили толстыми сигарами. Папа, более чем разгоряченный от выпитого шампанского, был в ударе и охотно делился с молодежью воспоминаниями юности.
Сначала, увидав, как Пьета мирно беседует с Микеле за уличным столиком, он пришел в ярость.
– И что же он тут делает, а? – зашипел он на дочь.
Но молодой Беппи остановил его; он поднял руку и быстро сказал:
– Он мой брат, zio[45]. Он пришел повидаться со мной.
Казалось, у отца разом пропало всякое желание негодовать. Он позвал Федерико, велел принести им бренди и сигар и сел с ними за столик.
– Когда мне было столько же лет, сколько тебе, – начал он, кивая на Беппи, – я во всем брал пример с Джанфранко. Много лет я буквально боготворил его. Оглядываясь назад, я вижу, что он никогда этого не заслуживал. Даже когда мы были детьми, его истинный характер видели все, у кого были глаза. Все, кроме меня, разумеется. Я повсюду следовал за ним по пятам, подражал ему, делал такие вещи, вспоминать о которых мне даже теперь стыдно… Сначала это были обычные шалости – постучать, например, кому‑нибудь в дверь, а потом опрометью броситься прочь, или спрятаться и окатить прохожего водой из водяного пистолета. Не сомневаюсь, что все мальчишки хоть раз в жизни проделывали подобное. Но когда мы подросли, Джанфранко захотелось во всем на шаг опережать меня. Мы воровали у тех, кто был беден. Так, ерунду, нам ничего из этого было не нужно, – просто ради азарта. Мы убивали мелких животных и птиц, притворяясь, будто мы охотимся, хотя теперь я понимаю, что на самом деле за этим стояло нечто более серьезное.
Никогда прежде Пьета не слышала от него ничего подобного.
– Наверное, он хотел показать свою власть, – предположила она.
– Точно. – Отец глубоко затянулся сигарой. – Власть надо мной и над всем миром.
Микеле внимательно слушал его, не меняя выражения лица.
– Вы, наверное, много размышляли над этим спустя годы, да? – негромко спросил он.
Беппи встрепенулся; похоже, он забыл, что беседует с сыном Джанфранко.
– У меня на это было много времени, – ответил он так же негромко, – нет, я не винил во всем только твоего отца. Я вполне мог бы сказать «нет». Идти своей дорогой. Но в Равенно заняться было нечем, а Джанфранко всегда создавал какое‑то оживление. Я был слишком наивен, чтобы понять, что в один прекрасный день он начнет войну и против меня. Это потом он причинил мне столько зла: пытался украсть у меня Катерину, добился, чтобы меня уволили с работы. Очень долго я злился на него, но теперь вижу, что этим он грешил с самого начала. Он никогда не был мне тем другом, какого я хотел бы в нем видеть.
Микеле не смог удержаться и попытался защитить отца:
– Он совершал ошибки. Мы все их совершаем. Но он не такой уж злодей. Он хороший отец и всегда им был. Он меня любит.
Беппи пожал плечами.
– Тоже мне премудрость – любить собственного ребенка, – пренебрежительно бросил он. – Это совсем не значит, что ты хороший человек.
Двое мужчин внимательно посмотрели друг другу в глаза, и Пьета подумала, что эта свадьба все‑таки завершится потасовкой.
– Пап, ну неужели тебе так трудно последовать совету мамы Микеле? – вмешалась она. – Положить конец этой вашей вражде? Просто вести себя вежливо по отношению друг к другу.
– Да, дорогая, я могу вести себя вежливо. Вежливо улыбаться, проходя мимо него на улице, кивать в знак приветствия. Но это будет неискренне. Так какой же тогда в этом смысл, а?
Пьета беспомощно посмотрела на Микеле. Казалось, эту проблему никогда не разрешить.
– Ладно. Вы ненавидите моего отца. – Судя по его тону, Микеле скорее был расстроен, нежели рассержен. – Что ж, значит, так тому и быть. Но неужели это значит, что и меня тоже надо ненавидеть? Я никак не могу взять в толк, зачем вы отыгрываетесь на мне и моем брате?
Отец подлил им в стаканы еще немного бренди.
– Возможно, я тоже ошибался, – признался он. – Я просто хотел защитить свою семью от Джанфранко, вот и все. И я подумал, что наилучший выход – это держаться от него подальше.
– Даже спустя столько лет? – не выдержал Микеле.
– А какое отношение к этому имеет время? Вы трое, вероятно, пока этого просто не понимаете, но пройдет тридцать лет, а вы будете все те же, только более старые и усталые. Время пролетит очень быстро, и оно не изменит вас – по крайней мере, так, как вы думаете.
– А сейчас? – продолжал Микеле. – Вы тут сидите и распиваете с нами бренди. Не потому ли, что у вас был напряженный день и вы немного подшофе? А завтра вы опять откажетесь даже смотреть в нашу сторону?
Пьета умоляюще уставилась на отца, мысленно упрашивая его дать правильный ответ.
– Подшофе? Да, возможно. Но только совсем немного. – Беппи задумчиво пригубил бренди. – Но для меня это, помимо всего прочего, еще и время подведения итогов и начала новой жизни. И не надо больше уговаривать меня быть вежливым с твоим отцом. Этому не бывать. Моя ненависть к нему ничуть не уменьшилась за все эти годы. Но что касается вас, ребята… Я был неправ, вымещая на вас свою неприязнь к вашему отцу. – Он взглянул на племянника, как две капли воды похожего на него. – Я столько времени упустил…
– Еще не поздно, папа, – сказала Пьета, положив руку ему на плечо. – У тебя еще есть время, чтобы лучше узнать твоего племянника Беппи… И Микеле тоже.
Они еще долго сидели у дверей «Маленькой Италии»; только когда похолодало, запахнули пиджаки. Никому не хотелось уходить первым. Но когда Пьета подняла голову и увидела, что небо уже начало светлеть, она решила, что пора расходиться.
Они с Микеле попрощались под свадебной аркой из привядших цветов.
– Ты днем будешь на работе? Я принесу тебе обед, – пообещал он.
– Или в салоне, или у себя в квартире на втором этаже. Мне там еще столько надо разложить по местам.
– Тогда до скорой встречи! – Микеле наклонился и быстро поцеловал ее в щеку.
– До скорой встречи.
Несмотря на усталость, Пьете пока не хотелось возвращаться домой. Опустевший дом нагонял тоску, а ее еще не покинуло настроение праздника. Так что она открыла дверь своего салона и скользнула внутрь.
Когда она вошла, у нее создалось впечатление, будто ее там ждут. Облаченный в платье с пионами манекен, девственно‑белая софа и полки, которые она уже начала заполнять аксессуарами, – все это застыло в ожидании хозяйки. Она опустилась на софу и вздохнула. Отчасти она была рада, что свадьба Адолораты позади. Приготовления к ней отняли у нее уйму времени и сил. Но вместе с тем, когда в «Маленькой Италии» погасили огни, ей немного взгрустнулось, потому что это означало, что старая эпоха завершилась.
Пьета посмотрела на платье с пионами. Она знала, что для всех них пришло время перестать цепляться за прошлое. Адолората отныне будет жить с Иденом, родители не сегодня завтра превратятся в кочевников, а она возьмет собственную жизнь в свои руки.