Уважайте чужой труд, пожалуйста! 6 страница
Кивнув, она снова поворачивается к окну.
– Знаю. Просто хочу понять, как с этим справиться.
– Что, если он будет настаивать на восемнадцатилетней Куинн? – интересуюсь я. – Или скажет, что без романтической сюжетной линии история Голливуду станет не нужна?
Лола оборачивается и смотрит на меня, и ловлю вспышку ярости в ее глазах, после чего перевожу взгляд на дорогу.
– Возможно, он прав, – говорит она. – Тогда это полный отстой. И да, выходит, что история должна быть романтической, чтобы стать коммерческим кино. Мы ведь не делаем из этого арт-хаус, а продали идею крупной студии. Прибыль тут – ключевое понятие. И в общем-то я знала, на что шла.
Я прекрасно понимаю, о чем она, но внутри у меня все сжимается.
– Ты не станешь оспаривать?
– Конечно, стану, – говорит она. – И я знаю, о чем ты скажешь, но думаю, я хочу осознавать, что принимаю правильное решение. Видел бы ты ту встречу. Анджела и Ройя не сказали и по три слова, но они ведь исполнительные продюсеры. А по контракту у меня не очень много места для маневров.
– Правда? – я вполне в курсе обсуждения образов женских героев в индустрии создания комиксов, но по-прежнему удивлен, что фильм Лолы в общем-то ей не принадлежит.
Она кивает.
– Мне двадцать три. Я первая женщина, по комиксу которой создадут большое кино, и одна из немногих авторов, которые сами создают себе иллюстрации. Будь я Стэном Ли [писатель, актер, продюсер, создатель комиксов, председатель совета директоров Marvel Comics, из известных работ: «Человек-паук», «Люди-Икс» – прим. перев.] или Джеффом Джонсом [писатель, сценарист комиксов, креативный директор DC Comics – прим. перев.] – да хоть неизвестным парнем моего возраста и опыта – я могла бы им в подробностях объяснить, какого хрена им нужно делать, и все бы послушались. У мужчин твердое убеждение, что только у таких же, как они, есть так называемое деловое чутье. А если я приду туда как Лола Кастл и начну спорить, скажут, что я бесцеремонная, и что со мной не сработаться. Может, кто-нибудь даже использует термин сука.
Я чувствую, как моя челюсть сжимается. Знаю, она права, но все же.
– Это же хрень какая-то.
– Так устроен мир, – замечает она. – Первый вопрос, на который мне приходится отвечать, – это каково быть женщиной в индустрии комиксов? И так на каждом интервью. Второй вопрос – читает ли кто-нибудь из моих подруг комиксы.
Охренеть. Я никогда не думал об интервью в таком ключе. Кажется, там задают разумные вопросы, но чуть в сторону – и вылезает подобный бред.
– Как думаешь, Брайана Майкла Бендиса [писатель, сценарист, автор комиксов, художник, из известных работ: «Новые мстители», «Сорвиголова» – прим. перев.] кто-нибудь когда-нибудь спрашивал, читают ли его друзья комиксы? – спрашивает она.
Невесело усмехнувшись, я отвечаю:
– Наверное, нет.
– Мы на каждой встрече спорим о куче нюансов, но я хочу готовиться к ним заранее, – говорит она. – Мне нужно сначала убедить саму себя, что эти изменения необходимы, потому что уверена: еще будет от чего впасть в шок, и я не хочу, чтобы обсуждения проходили за моей спиной.
И сейчас, вот прямо в это мгновение, я хочу сделать ей предложение.
Хочу остановить машину и встать на одно колено прямо на пыльной узкой обочине шоссе. Потому что Лоле не важна та чушь, и она понимает, что ей нужно действовать осторожно. Она найдет лучший способ сражаться за то, что создала.
***
Мы проезжаем мимо выглядывающих из-за пышных деревьев и железных оград домов не за один миллион, после чего сворачиваем на Сансет [бульвар в Беверли-Хиллз – прим. перев.] и въезжаем в подземный паркинг.
Кругом чистейшие лифты и отполированные до блеска мраморные полы. Мы находим себя в списке в лобби, еще один ждет наверху. Пока идем, Лола берет меня за руку, но не в романтичном смысле; уверен, это ясно нам обоим. Просто именно это мы хотим сделать, прежде чем шагнуть из одного мира в другой. И наши руки как якорь друг для друга.
Это такая вечеринка, где все в черном, а официанты – в основном модели и актеры – ходят по залу с серебряными подносами, уставленными бокалами с шампанским и изысканными закусками. Грохочет музыка, и людям приходится ее перекрикивать. Зал не сильно переполнен любителями тусовок, но похоже, их все равно здесь немало.
Нас замечает какой-то парень у бара и машет Лоле рукой.
Он на десяток сантиметров ниже меня и повседневно одет – в футболку и джинсы – и среди продуманно одетых гостей он выглядит чуток отстойно.
– Лолс! – приветствует он и, подойдя, заключает ее в крепкие… и почти нескончаемые объятия. Господи. По моим подсчетам, они видятся всего лишь второй раз. – Я так рад, что ты пришла!
Она благодарит его за приглашение и жестом показывает на меня.
– Остин, это мой друг Оливер.
– Оливер, – удивленно повторяет он. Я наслаждаюсь тем, как он, наклонив голову, меня рассматривает. По его ухмылочке сразу понятно, что он собирался сегодня трахнуть Лолу, и я надеюсь, теперь он пересмотрит свои планы. Не уверен, могу ли я претендовать на ее сердце, но хуй ему, а не ее тело, даже полмиллиметра.
Уж прости, дружок.
Он крепко пожимает мне руку.
– Приятно познакомиться.
Больше нам сказать друг другу нечего, поэтому после нескольких секунд молчания он поворачивается к Лоле.
– Хочу тебя кое-кому представить, – он оглядывает зал, показывая нам людей, которых видно с места, где мы стоим.
Парень в черных брюках и рубашке – это сценарист. Другой парень в черном – режиссер. Женщина в черном коктейльном платье – вице-президент какой-то киностудии.
Лола сюда прекрасно вписывается. Наши девочки всегда шутили, что она похожа на крутую супергероиню, и это чистая правда. У нее аура спокойной силы и уверенности в себе, потому что она всегда доводит начатое на конца.
– Теперь пошли, – говорит ей Остин, и она хватает меня за руку. Ее ладонь липкая и с дрожащими пальцами. – Давай найдем Лэнгдона.
Я делаю шаг назад, а из-за того, что Лола держит меня за руку, ей тоже приходится резко отступить и посмотреть на меня.
– Иди занимайся своими делами, – тихо говорю я. – А я что-нибудь выпью и перекушу. Со мной все будет окей.
– Уверен? – спрашивает она.
– Абсолютно, – мне только сейчас пришло в голову, что мероприятие закончится довольно поздно, и мы сегодня домой не вернемся. – И еще забронирую нам номера где-нибудь побли…
– Уже, – с улыбкой успокаивает меня она.
Мое сердце начинает громко биться в груди, а Лола не сразу отворачивается.
– Спасибо, что позаботилась, – наклониться и поцеловать ее в низ щеки, у самой шеи, ощущается настолько правильно, что я так и делаю.
Возможно, сейчас я нарушил все границы, но по тому, как улыбается и сжимает мою руку, кажется, она не против.
***
Я сижу в баре, пью, закусываю и рассматриваю окружающих.
Это любопытно и сильно контрастирует с моей ежедневной жизнью. Мои покупатели – самые обычные люди, вращающиеся в кругах, где ценят скорее комфорт, нежели роскошь.
Буквально никто из моих знакомых, кроме Харлоу и Анселя – а теперь и Лолы – сюда бы не вписался. Но это новая реальность Лолы, поэтому в каком-то смысле и моя тоже.
Она приходит где-то через полчаса и садится рядом.
– Привет.
– Привет, – ставлю стакан и сжимаю ее руку. Я рад ее возвращению.
Несмотря на собственную уверенность, что Лола никогда не сбежала бы с кем-то наподобие Остина, мне особо нечему было радоваться вдали от нее. – Как все прошло?
Она улыбается и кивает кому-то в другом конце зала.
– Хорошо, – не переставая улыбаться, говорит она. – Ну или я так думаю. У них куча идей. А я типа постаралась их выслушать, – повернувшись ко мне, она добавляет: – Без оценок.
– Все плохо, да?
Покачав головой, она отвечает:
– Не все. Просто странно, когда что-то настолько личное больше тебе не принадлежит. Думаю, Лэнгдон уже много понаписал. А я пытаюсь не отвергнуть все, не глядя.
– Хочешь, поговорим об этом попозже? – догадываюсь я.
Она кивает, и когда бармен ее замечает, Лола наклоняется ближе, чтобы заказать напиток сквозь шум толпы. Он смешивает прямо при ней, а она молча наблюдает и выглядит при этом так, будто ей не терпится. Со слишком восторженной, как по мне, улыбкой забирает бокал и снова поворачивается ко мне.
– И о чем ты хочешь поговорить сейчас? – спрашиваю я.
– Мы сейчас на крутой вечеринке, а ты преспокойно себе сидишь за стойкой целых полчаса, и за это время на тебя обратили внимание порядка пятнадцати дамочек, в мечтах уже утаскивающие тебя домой в свои жуткие подземелья для секса.
– Да ну прям, – смеюсь я.
– Точно тебе говорю, – наклоняясь и состроив смешную рожицу, говорит она. – Какой твой любимый метод съема?
– Вообще-то любимого нет. Я просто сижу, вот прям как сейчас, – я раздвигаю колени и выдаю ей свой blue steel [гротескный сексуальный взгляд, это коронный образ героя фильма-пародии на мир моды «Образцовый самец» с Беном Стиллером в главной роли – прим. перев.].
– Широко расставив ноги, – с усмешкой замечает она. – Мне нравится, как ты транслируешь образ на весь зал.
Я делаю вид, что поправляю очки и показываю на себя.
– Это означает, ты сидишь и подпускаешь меду, чтоб слетелись пчелки.
Лола с хохотом шлепает меня по плечу.
Кивнув и сексуально подмигнув ей, я продолжаю:
– Детка, знаю, мы собираемся трахнуться, вопрос лишь в том, как мы попадем к тебе, – я наклоняюсь ближе и, усугубляя эффект, шепчу: – Я сегодня не за рулем.
Когда Лола смеется, она откидывает голову назад, демонстрируя идеальную кожу и длинную стройную шею, и этот звук тоньше, чем ее обычный хрипловатый голос, – более девчачий. Когда она расслаблена, ее смех настолько очаровательный, что сама она это ни за что не признает.
– Теперь это моя любимая шутка, – отсмеявшись, говорит она.
Мне нравится, как она произносит «любимая». Как округляются ее губы на слоге «лю». Будто целует воздух. Это заставляет меня думать о том, как, двигаясь на ней, я захвачу ее губы в поцелуе, пока она не начнет умоляюще задыхаться.
– Блядь.
Она встречается со мной взглядом, в котором пляшут смешинки, не подозревая о том, насколько далеко зашли мои мысли.
– Как можно на такое отказать?
– Если честно, – дразня, отвечаю я, – понятия не имею.
– Как тебе тут? – спрашивает она, оглядывая зал.
Пожав плечами, я осматриваюсь вслед за ней.
– Странновато. Но не совсем. Это не сильно отличается от того, что ожидал. Думаю, что-то вроде отлучиться из магазина.
Она мне улыбается.
– Ты самый чокнутый из всех, кого я встречала, – когда она это говорит, в ее интонации я слышу гордость. Для Лолы это высшая степень похвалы.
Бармен ставит передо мной еще порцию виски, и я кивком его благодарю.
– Так и есть, – слегка усмехаясь, отвечаю я. – И потом, ты, наслаждающаяся этим вечером со мной, разве не такая же?
– Дело просто в алкоголе, – потягивая напиток через соломинку, говорит она.
Я кивком показываю на ее бокал.
– Вообще-то это твой первый.
– А ты наблюдательный, мне это нравится, – с улыбкой отвечает она.
– Это одна из моих сильных сторон. В одном списке с трудоголизмом, математическими способностями и пунктуальностью.
Она качает головой, быстро глотая, чтобы мне возразить.
– Эй, первым в этом списке должен быть акцент!
– Хочешь сказать, что мой акцент важнее умения умножать в уме?
Лола смеется, и, если не ошибаюсь, придвигается чуть ближе.
– Почему ты ни с кем не встречаешься?
Я медлю с ответом, поднимаю к губам стакан и, отпив виски, снова ставлю его на стойку. Очень сильно похоже, что Лола меня поддразнивает, но так даже лучше, потому что немного страшит, как близко, дюйм за дюймом, она приближается к важной теме.
– Разве не я должен тебя об этом спросить? – размышляя, я наклоняю голову набок. – Тобой, кажется, интересуется Остин.
Сложив руки на барной стойке, Лола морщится, после чего смотрит на меня.
– Ты не ответил на вопрос.
– Так же, как и ты.
– Ну так почему же? – не отрывая взгляд, спрашивает она.
– Наверное, по той же причине, что и ты.
Лола соломинкой помешивает свой коктейль, кончиком накалывая одну за другой дольки лайма, и тут рядом со мной кто-то открывает дверь в патио, впуская поток прохладного воздуха.
– Хочешь уйти? – глядя на меня, спрашивает она. – Пойти куда-нибудь набрать обороты.
Я открываю рот и чувствую, как холодный воздух покалывает мой язык.
– Конечно, – интересно, как это возможно, чтобы стук моего пульса звучал громче музыки вокруг.
Она протягивает руку и улыбается своей заговорщической улыбочкой.
– Ну тогда… пошли отсюда.
Лола
На машине Оливера мы возвращаемся назад в отель и оставляем ее там, после чего идем пешком пару кварталов в тихое, по заверению консьержа, местечко. Он оказался прав: там темно и непритязательно, в центре зала барная стойка полукругом с нескольким табуретами и небольшая сцена с фан-зоной сбоку.
Только сегодня здесь нет ни группы, ни фанатов. Тут едва ли вообще кто-нибудь есть.
На вечеринке я выпила всего один бокал, но чувствую себя неуклюжей и глупой, постоянно отвлекающейся на пульсирующее бум-бум-бум в своей грудной клетке и четкое понимание, что у нас с Оливером сейчас что-то вроде мини-каникул.
Есть что-то притягательное в том, чтобы уехать подальше от дома, – внезапно все на свете кажется возможным.
Мы можем остаться здесь хоть на целую неделю.
Можем притвориться, что ни тут, ни дома у нас нет никаких дел.
Можем изменить все происходящее между нами.
На панно изображена девушка, раскинув руки и закрыв глаза, падающая спиной вперед.
Он выбирает два табурета у бара, помогает мне снять пальто и садится. Его прикосновения запускают мой пульс на сверхскорость: руки твердые и уверенные, пальцы без стеснения тянут воротник моего пальто и стаскивают его вниз, касаясь спины. Он кладет ладони мне на голые плечи и спрашивает:
– Нравится?
Мне хочется уточнить, что именно, но когда он кивком показывает на табуреты, до меня доходит, что он имеет в виду место, где сесть.
Нет, все же это не лучшее место, чтобы начать сдвигать границы этих по-прежнему платонических отношений.
– Идеально.
Он ловит взгляд бармена, машет ему, и мы молча ждем, пока тот насухо вытрет стакан, отставит его и направится к нам.
Происходящее ощущается свиданием.
– Тебе «Манхэттен»? – спрашивает Оливер.
– Да, пожалуйста.
Он делает заказ для нас обоих, благодарит и поворачивается ко мне. А мое сердце хочет прыгнуть из моего тела в его. Боже мой. Вот, значит, каково это – окончательно потерять из-за кого-то голову? Когда сердце становится гибридом: наполовину моим, наполовину его. И грохочет так сильно, стремясь выскочить наружу. А грудь болит, желая впустить его сердце внутрь.
– Как ты себя ощущаешь из-за всего этого? – спрашивает Оливер.
В то время как стук в груди усиливается до ощущения приближающегося обморока, удовольствие тянет за собой еще одно менее приятное чувство: страх.
Когда я слышу аромат хлеба, у меня текут слюнки.
Когда вижу карандаш, я тут же хватаюсь за него.
Но когда хочу кого-то, – нервничаю.
Что будет, если разум решит перестать вставать на пути? Или же сердце-гибрид иссохнет, оставив нам обоим такую же половину желаемого?
Должно быть, он ощущает мое напряжение, поэтому, одним пальцем касаясь моего подбородка, поворачивает мое лицо к себе и добавляет:
– Я имею в виду фильм, Сладкая Лола. И книгу. Сегодняшний вечер.
– Ой, – я чувствую себя идиоткой. Паника исчезает, и я так широко улыбаюсь, что смешу Оливера. – Думаю, все довольно неплохо.
– Я едва был знаком с тобой, до того как все это началось, – говорит он. – Рэйзор вышел почти сразу после Вегаса, и с самого начала у меня ощущение какого-то вихря. И ты, похоже, поначалу не особенно верила, что это произойдет. Хотел бы я мельком взглянуть на Лолу до этих забот.
– Та Лола была студенткой, – напоминаю я ему. – Вся на нервах от экзаменов и платы за жилье.
Он кивает и переводит взгляд на мой рот. Никакого смущения; он делает это умышленно.
– Иногда я забываю, насколько ты юная.
Не знаю, почему, но мне нравятся его слова. Это ощущается извращенно, будто он меня немного растлевает.
– Я не чувствую себя такой уж юной.
Он медленно выдыхает через нос.
– Тебе пришлось рано повзрослеть.
– Тебе ведь тоже, да?
Я так мало знаю о его жизни до университета. Он никогда не рассказывал о братьях или сестрах, о родителях. Раз или два упоминал про бабушку с дедушкой, но допытываться не в наших правилах. По крайней мере, так было до сих пор. И мне хочется сломать эту традицию.
Оливер смотрит мне в глаза, но мы оба поворачиваемся в сторону бармена, который ставит перед нами напитки.
– Счет не закрывать? – спрашивает он нас.
– Да, конечно, – отвечает Оливер, достает кошелек и протягивает ему карточку.
Бармен отворачивается, и тут до меня доходит.
– Что? Подожди, – я завожу руку за спину, нащупывая сумочку. – Подожди. Это я должна угощать! Я ведь притащила тебя сюда.
– Лола, – говорит он, останавливая меня и качая головой бармену, чтобы показать, что он по-прежнему платит. – Постой. Не имеет значения, кто угощает.
– Имеет, но спасибо.
Оливер усмехается.
– Всегда пожалуйста.
Виновато улыбаясь, я снова вешаю сумочку на спинку.
– Это странно – забыть, что я теперь могу заплатить за напитки?
– Я так не думаю, – он проводит кончиком пальца по краю стакана. – Господи, я помню, как долго отходил от мышления полуголодного студента. Мой отец умер пять лет назад и оставил мне кое-какие деньги, – длинные пальцы обхватывают стакан, и, поднеся его ко рту, он делает глоток. Мне хочется попробовать виски с его губ. – Это было огромное потрясение. Я не видел его с семи лет. Жил у бабушки с дедушкой. Почти все детство думал, что отец сидел на героине.
Я моргаю, спешно пряча свой полный неуместной похоти взгляд.
– Что?
Он кивает.
– Поэтому когда со мной связался юрист сообщить о его смерти – плюс об отличной новости, что я унаследовал его деньги – я был в ярости. Он жил своей жизнью, успел заработать денег, скопить их, но даже не озадачился вернуться ко мне.
Я ощущаю начинающие выступать слезы, жар и ком в горле, когда на его лице вижу боль.
– Я не знала о этом.
– Ну, в любом случае, – он протягивает мне мой стакан и слегка чокается своим. – За то, чтобы находить своих людей!
Кивнув, я выпиваю вслед за ним, но почти не замечаю, как обжигает алкоголь. Его тоже бросили. Отец. И даже мать. Мы словно два спутанных друг с другом провода, искрящиеся током.
– Лола? – зовет он.
Я смотрю на него и стараюсь улыбнуться.
– Да?
– Потанцуешь со мной?
Меня едва не душит собственный пульс.
– Что?
Оливер смеется.
– Потанцуй со мной. Давай, поживи немного.
Он протягивает мне руку, и что еще я могу ответить после только что рассказанного, кроме как «Хорошо»?
Мы отставляем наши напитки, встаем и идем на танцпол. Помимо бармена, в баре еще три человека, и они ни черта не понимают, почему мы стоим в центре пустого пространства, глядя друг на друга.
– Тут нет музыки, – говорю я.
Он пожимает плечами.
– Ну и ладно.
И тогда включают музыку, слишком громкую, от чего мы оба вздрагиваем. Бармен делает потише, и по бару растекаются звуки Aerosmith.
– Да неужели? – смеюсь я.
Оливер усмехается, игриво извиняясь.
– Уж что есть.
– Это почти настолько же плохо, насколько хорошо, – говорю ему, задерживая дыхание, когда он скользит рукой по моей талии, и ощущая прикосновение каждого пальца. Другая его рука ложится чуть ниже, на поясницу, которая внезапно становится местом пересечения всех нервных окончаний. Оливер притягивает меня к себе. Я ощущаю его ремень у своего живота и как моя грудь прижата к его солнечному сплетению.
Ухватившись за его бицепсы, я вглядываюсь ему в лицо. Темные брови, искорки в глазах, тень щетины на челюсти… Каким-то образом все эти отдельные черты сплетаются в самое важное для меня лицо на свете. В момент, когда Оливер смотрит на меня, на мгновение его губы приоткрываются, и я замечаю, как потом сжимается его челюсть, и как пальцы сильнее впиваются мне в спину. Это – напряжение. Это, вот прямо сейчас, – похоть, и я в жизни ничего так сильно не жаждала, как его поцелуев. Такое желание почти болезненно. Внутри меня что-то бунтует, пронзая меня острой потребностью и заявляя, что спокойствия не будет, пока я не получу желаемое. Я в заложниках у собственного сердца.
Мы движемся, еле переступая и очень медленно поворачиваясь.
– Неплохо, – говорит он. – Я давно не танцевал.
Я продолжаю ждать, когда же наступит понимание, что происходящее – немного странно, но этого не происходит. Ощущение, будто я, перед тем как чихнуть, задержала дыхание.
– Дыши, Сладкая Лола, – шепчет он, и внутри меня что-то оживает.
Оказывается, я на самом деле не дышала. И просто бездыханно стою здесь, ожидая, что он меня поцелует, что мое тело расслабится, а время замрет, и тут внезапно ощущаю, каково это – быть в кого-то влюбленной.
– Я в ужасе, – произношу я. Мы сейчас так близко друг к другу, и хотя не могу покрыть поцелуями каждую черточку его лица, я ощущаю его дыхание и почти могу попробовать его губы с привкусом скотча.
Его взгляд путешествует по моему лицу, а голос мягко утешает:
– Я знаю, лапочка.
– Мне никогда не удавались отношения. Мне хочется, – говорю я и тут же быстро добавляю: – но это пугает.
– Знаю, – снова говорит он и прижимается поцелуем к моему виску. Одна его рука скользит вверх по спине и зарывается в волосы на затылке. – Но я просто хочу тебя. И мне не нужно, чтобы все было легко или идеально. Я не хочу ускорять события.
Вот оно: такое простое и откровенное признание. Его честность ломает плотину внутри меня, и я чувствую, как из меня рвется мое – грубоватое и сбивчивое.
– Мой первый раз был с самым настоящим наркоманом, – выпаливаю я и чуть не плачу, когда он поворачивается и прижимается небритой щекой к моей. Его ухо сейчас как раз у моего рта, и я шепотом признаюсь: – Он работал в 7-Eleven [международная сеть небольших магазинов – прим. перев.] на углу и просто хотел кайфануть и потрахаться. Мы даже никогда толком не разговаривали.
Сглотнув, я продолжаю:
– Мне было всего четырнадцать. Ему двадцать, – я чувствую, как Оливер напрягается всем телом. – О нем никто не знает, даже Харлоу с Миа. Они думают, я лишилась девственности совершеннолетней. Но папа работал до обеда, поэтому по большей части после школы я не хотела сразу идти домой, а искала что-то вроде… – я качаю головой, – чтобы отвлечься или… Даже не знаю. После ухода мамы я принимала не совсем верные решения.
– Ты тогда по-другому и не могла, – замечает он, целуя меня в щеку. Его губы оставляют на моей коже огненный след.
– Но как это ни ужасно признавать, те отношения были самыми легкими. Все, с кем я встречалась, после разрыва меня ненавидели, – я отстраняюсь, чтобы встретиться с ним взглядом. – Всегда было так, что едва все становится серьезным… Я не знаю. Короткое замыкание. Не хочу, чтобы и у нас так было.
Не отрываясь взглядом от моего рта, он спрашивает:
– Ты не хочешь, чтобы это было серьезно, или не хочешь, чтобы закоротило?
– Не хочу все испортить, – отвечаю я. – Наша дружба для меня слишком важна. Что, если… мы сделаем это, и все изменится?
Оливер кивает и снова прижимается ко мне щекой.
– А у меня нет выбора не хотеть этого, Лола. Я влюблен в тебя.
Его слова жгут мои легкие, и я снова замираю, не дыша. Словами не описать, что я сейчас чувствую. Это как находиться на лезвии бритвы между блаженством и ужасом.
– Ш-ш-ш, – шепчет он. – Только не паникуй, ладно? Я просто хочу быть честным в этом. Я люблю тебя. Хочу тебя, – он прерывисто выдыхает у моей шеи. – Пиздец как хочу тебя. Но я понимаю, что все не просто, и не жду этого. Я просто хочу попробовать. В смысле, если мы…
Я быстро несколько раз киваю – мое сердце оказалось уже в горле, стуча без остановки и нуждаясь в нем – и когда он резко притягивает меня к себе и крепко стискивает, я ощущаю его облегчение. Не думала, что возможно быть еще ближе, но это так. Наши тела будто требуют так сильно прижаться друг к другу, чтобы стало трудно дышать.
Какое-то время мы молчим, и я замечаю, что танцевала без единой мысли. Мне далеко до прирожденной танцовщицы, но обычно я не задумывалась о том, куда ступают мои ноги, или как движутся руки и бедра.
А сейчас я представляю, каково это – быть с Оливером: как он будет рядом со мной, надо мной. Он выше, шире, и его прижатые к моим бедра ощущаются такими твердыми. В движении его рук нет ни капли неуверенности; я могу вообразить, как он проводит ими по изгибам моего тела. Хочу его руку у себя в волосах, сгребающую их в кулак и оттягивающую голову назад. И хотя он не станет здесь так делать, в его пальцах, не отпускающих меня, таится обещание.
– Я был на Aerosmith в четырнадцать, – говорит он, а я задаюсь вопросом, он думал сейчас о том, как это было давно, или обо мне в четырнадцать, наедине с обдолбанным парнем. Или же он говорит это, чтобы вернуть внимание в нас двоих, сюда. В то, что мы сейчас делаем, кто-то с признанием в любви, кто-то без него. – Это было как раз после их баллады из «Армагеддона»…
– «I Don’t Want to Miss a Thing»?
– Ага, этой, – смеется он. – Мы сами пошли на концерт и чувствовали себя охренеть какими взрослыми. До Сиднея мы доехали на автобусе, а это почти двести километров, но мои бабушка с дедушкой заявили: «Да, конечно, вперед». Я не шучу, когда говорю, что на автобусах нужно печатать фото каждого такого сумасшедшего.
– Ого.
– Ага, – соглашается он. – Это так по-детски, но я думаю, это был лучший вечер в моей жизни. Моему приятелю билеты дал его двоюродный брат. Я даже не знал ни одной песни Aerosmith. Хотя нет, знал, – продолжает он, – но не думал, что они – их. Песни были потрясные. Может, именно тогда я решил путешествовать. Может, и раньше, кто знает. Но, сев в тот автобус, я научился бесстрашию. Решив, что если я уехал в Сидней на выходные, могу потом уехать, куда угодно.
– Мой первый концерт был Бритни Спирс.
Он тут же хохочет, немного отстраняется и улыбается мне.
– Ужас.
– Потрясающе, – говорю я. – Честное слово. Были я, Миа, Харлоу и Люк – бывший Миа, – я качаю головой и вспоминаю наши приплясывающие задницы и улыбки Люка сквозь зубы. – Бедняга Люк.
– Окруженный тремя девчонками? Ой да, что может быть хуже.
– Он встречался только с одной из нас. Но, – подумав, замечаю я, – думаю, сейчас женская очередь к Люку куда длиннее, чем к Стивену Тайлеру [лидер Aerosmith – прим. перев.] в 1979 году.
Оливер смеется, но песня заканчивается, и он останавливается, выпуская меня из объятий.
– Ты сделала это, – с полуулыбкой говорит он. – Танцевала с австралийцем в пустом баре, и конец света не наступил. Поставь галочку в списке.
– И мы… – начала я.
Мы поговорили. Мы признали очевидное. Сделали это ужасающий шаг вперед. С теплым, но нейтральным выражением на лице он ждет, как я закончу фразу.
– Да, это мы тоже сделали, – наконец говорит он, кивая в сторону бара. – Выпивка ждет.
И все вновь стало легко.
***
Я в одиночестве просыпаюсь на огромной кровати среди белых простыней, купаясь в ярком солнечном свете.
За последние несколько месяцев я путешествовала так часто, что бледно-голубые стены и большое белое кресло в углу не сразу дали мне понять, где я нахожусь. Я переворачиваюсь и замечаю свои сложенные на стуле кожаные штаны и топ с лифчиком, аккуратно висящие на спинке.
Очевидно, Оливер в своем номере.
Скучая по нему, я ощущаю пустоту в животе. Хочу его рядом с собой.
После второго стакана и от признания, что мы явно увлечены друг другом, напряжение быстро развеялось. Нас прервал умеющий потрясающе не вовремя появляться НеДжо, по телефону рассказавший о том, что девушка, с которой у него было свидание, сейчас пьяная спит у себя на диване, а когда он ушел, заметил севшую батарею на телефоне и что оставил кошелек в магазине, поэтому ему пришлось отдать таксисту свои часы, чтобы тот довез его до дома.
Где-то в час ночи мы ушли из бара и, держась за руки, прошли два квартала до нашего отеля. У меня было пять пропущенных звонков от Остина, но поскольку он не оставил ни одного голосового сообщения, я не стала перезванивать. Не хотелось, чтобы еще кто-то, кроме Оливера, занимал мои мысли. Когда мы подошли к моему номеру, он махнул в сторону своего, но прежде чем я собралась с духом пригласить его к себе, он наклонился и поцеловал меня в щеку.
– Давай не будем торопиться, – сказал он. – Увидимся утром.
У меня в голове тут же сформулировался ответ, но я не смогла произнести его вслух: можем ли мы в таком случае заняться неторопливым сексом?