Дольф будто не замечал. Он просто стоял, хмурился, будто слушал что-то, чего я не слышала. Крест по-прежнему ровно светился белым
Дольф мотнул головой, будто отмахиваясь от жужжащей твари, направил пистолет в пол и поднял голову. Крест постепенно угасал, но он все время светился недостаточно сильно для такого нападения. Такое впечатление, что силы Мерсии почему-то не включали освященные объекты настолько, насколько должны были бы. Дольф посмотрел сперва на Эдуарда:
Все о’кей, маршал Форрестер.
Эдуард, изобразив улыбку Теда, сказал:
Если вам все равно, лейтенант, мне было бы лучше, если бы вы вышли из палаты.
Дольф кивнул, поставил пистолет на предохранитель и протянул его Эдуарду рукояткой вперед. Эдуард позволил себе выразить на лице удивление, а я не пыталась даже скрыть, насколько ошалела от этого. Ни один коп не отдаст оружие добровольно, и уж меньше всех Дольф. Эдуард взял пистолет.
Вам все еще не совсем хорошо, лейтенант Сторр?
Сейчас нормально, но если этот вампир пробился ко мне, несмотря на крест, то сможет это повторить. Я вот этого чуть не застрелил, — ткнул он пальцем в сторону Реквиема. — Мне нужно поговорить с маршалом Блейк наедине.
Эдуард обратил к нему полное сомнений лицо:
Знаете, лейтенант, мне эта мысль не кажется такой уж безупречной.
Дольф посмотрел на меня:
Нам надо с тобой поговорить.
Не наедине, — заявил Реквием.
Дольф даже не глянул на него — не сводил с меня темных сердитых глаз.
Анита?
Дольф, тот плохой вампир хочет моей смерти. Ты даже без оружия куда сильнее меня. Я бы предпочла, чтобы мы говорили при свидетелях.
Он ткнул пальцем в сторону Реквиема:
Только без него.
Хорошо, но кто-то должен быть.
Дольф посмотрел на Эдуарда:
Кажется, у вас к ним те же чувства, что у меня.
Они не в числе моих любимых вещей, — ответил Эдуард, чуть-чуть сдвинув маску совсем-уж-своего-парня.
Ладно, останетесь. — Он посмотрел на Олафа и тех, кто стоял за ним, за дверью. — Нет, только маршалы.
Эдуард что-то сказал Олафу, тот кивнул и начал закрывать дверь.
Нет, — заявил Дольф. — Вампир тоже уходит.
Его зовут Реквием, — сказала я.
Реквием стиснул мне руку и улыбнулся, что с ним редко бывает.
Звезда моя вечерняя, я не оскорблен. Ему отвратительна сама моя суть, как и многим.
Он поднес мою руку к губам, поцеловал, потом поднял с пола плащ и направился к двери.
Остановившись ближе к двери и к Эдуарду, поодаль от Дольфа, но лицом к нему, он сказал:
— «Вот здесь впотьмах о смерти я мечтал,
С ней, безмятежной, я хотел заснуть,
И звал, и нежные слова шептал,
Ночным ознобом наполняя грудь».[5]
Ты мне угрожаешь? — спросил Дольф очень хладнокровно.
Нет, — ответила я. — Не думаю, что это угроза тебе.
Так что же он этим хотел сказать?
Цитирует Китса, «Ода соловью», мне кажется.
Реквием оглянулся на меня и кивнул, почти полным поклоном. И продолжал смотреть на меня слишком пристальным взглядом. Я не отвернулась, но это потребовало усилий.
Мне плевать, что он цитирует, Анита. Я хочу знать, что он этим хочет сказать.
Могу предположить, — ответила я ему, не отводя взгляда от синих-синих глаз Реквиема, — он наполовину жалеет, что ты не спустил курок.
Тогда Реквием поклонился — широким размашистым поклоном, движением плаща подчеркнув театральность жеста. Прекрасная демонстрация тела, волос, всего его. Но у меня перехватило горло и сжало живот. Ему это не понравилось — и я вздрогнула.
Реквием надел плащ, натянул на лицо капюшон, обернулся ко мне полностью этим красивым лицом и произнес:
— «Мне снились рыцари любви, Их боль, их бледность, вопль и хрип: «La belle dame sans merci[6]» — Ты видел, ты погиб!»[7]
Дольф посмотрел на меня, на вампира. Реквием выплыл в дверь — сплошь черный плащ и черная меланхолия. Дольф снова посмотрел на меня.
Не думаю, что ты ему очень нравишься.
Не думаю, что в этом состоит наша проблема, — ответила я.
Определенности хочет, — сказал Эдуард от двери, где стоял, небрежно привалившись к ней. Такую позу он себе позволял, только когда притворялся Тедом Форрестером.