ФЛАНДРИЯ, БЕЛГРАД, ЦИНДАО. 4 страница

А уж революционные российские партии начали откровенно подыгрывать врагу. Почему бы не воспользоваться удобным моментом в “борьбе за свободу”? Правда, вождь социал-демократии Плеханов занял оборонческую позицию, но после этого от него отвернулись и большевики, и радикальные меньшевики. Ленин созвал в Берне совещание, принявшее резолюцию: “С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск”. Выдвигались лозунги революции, гражданской войны, “беспощадной борьбы с шовинизмом и патриотизмом”, “за освобождение угнетенных великорусами народностей” и т.д. В Париже стала выходить газетенка Мартова и Троцкого “Голос”.

В России большевистская фракция Думы не только отказалась голосовать за военные кредиты, но и стала гнездом подрывной деятельности. В прокламациях, распространявшихся “народными избранниками”, открытым текстом писалось: “Для России было бы выгоднее, если победит Германия”. В ноябре 1914 г. фракцию арестовали. При обысках нашли наборы подложных паспортов, шифры, листовки. Суд был очень мягкий, приговорил всего лишь к ссылке. Но возмущенно завопила вся Дума! Какой безобразие, из-за такой мелочи как работа в пользу противника, “самодержавие” нарушило депутатскую неприкосновенность!

Враг делал ставку и на сепаратистов. В Германии возникли “Лига вызволения Украины” под руководством пангерманиста Хайнце, особый “украинский” штаб, который возглавил регирунгс-президент Шверин. Разрабатывалась задача “создания независимого украинского государства”, но “под германским верховенством”. Через Румынию на Украину засылались эмиссары, агитационная литература. Активной союзницей немцев и австрийцев стала униатская церковь. В общем-то даже слова “украинцы” в ходу еще не было. В России учет велся по вероисповеданию, и православные украинцы называли себя русскими. А если нужно было выделить место рождения, говорили “малороссы”. Но в лагеря военнопленных поехали агитаторы сепаратистов, их называли “мазепинцами”. Внушали жителям Малороссии, что они принадлежат к совершенно другой нации, и их интересы весьма отличаются от русских. Однако сами же руководители “Лиги вызволения” признавали, что работали впустую, в то время украинцы на их пропаганду абсолютно не поддавались.

Куда более успешно действовали в Финляндии. В составе Российской империи она имела собственную конституцию, законы, самоуправление. Но здесь были сильны сепаратистские настроения и симпатии к немцам. В августе 1914 г. Берлин пообещал финнам независимое государство. В Финляндии началась тайная вербовка добровольцев в Германию. Под Гамбургом для них был создан специальный лагерь, готовили десантные части для “освобождения” родины. Об этом стало известно российским правоохранительным органам, неоднократно сообщалось финским властям. Но в их “внутренние” дела русские не имели права вмешиваться, в Финляндии была своя полиция, и все сигналы спускались на тормозах.

“Еврейский вопрос” в германском руководстве считали “третьим по значению после украинского и польского”. Под эгидой правительства был создан “Комитет освобождения евреев России” во главе с професором Оппенхаймером. Верховное командование германской и австрийской армий выпустило совместное обращение, призывавшее евреев к вооруженной борьбе против русских и обещавшее “равные гражданские права для всех, свободное отправление религиозных обрядов, свободный выбор места жительства на территории, которую оккупируют в будущем Центральные державы”.

Широко развернулся и обычный шпионаж. В феврале 1915 г. много шума наделало “дело Мясоедова”. Хотя это название неточно. Жандармский полковник Мясоедов был всего лишь пешкой. Еще до войны он служил на границе, был завербован немцами, но засветился. Доказать его вину не удалось, он вышел в отставку, выгодно женился на дочери владельца “Северо-западной судовой компании” в Либаве. Эта фирма тоже была тесно связана с немцами. В войну полковника призвали, он служил в тыловых частях 10-й армии, и вражеская разведка через жену и ее родных снова передала ему задание – достать схему позиций 10-го корпуса. За это обещали 30 тыс. руб. (что любопытно, за вычетом 10% посреднику, родственники Мясоедова были почтенными еврейскими коммерсантами и без комиссионных не работали).

В это время наша контрразведка напала на след огромной агентурной сети, раскинувшейся по стране. Операцией руководили начальник контрразведки генштаба М.Д. Бонч-Бруевич и ас сыскного дела полковник Батюшин, были привлечены лучшие сотрудники – Орлов, Матвеев, Жижин, Мантейфель и др. Шпионские структуры вскрыли успешно, от одних тянулись нити к другим. Уничтожили одним махом, одновременные обыски и аресты прошли в 80 городах. Мясоедова взяли с поличным в Ковно (Каунасе), когда он передавал заказанные материалы агенту Фрайбергу. Возбудили целый ряд уголовных дел. По одному из них, которое касалось резидентуры в Либаве, суд приговорил к смертной казни Мясоедова, его жену Клару, Фрайберга, барона Грутурса, Фрайнарта, Фалька, Ригерта и Микулиса. Верховный Главнокомандующий пятерым утвердил приговор, Фрайнарту и Грутурсу заменил каторгой, а Кларе Мясоедовой – пожизненной ссылкой. Но “общественность” как раз и обратила внимание только на одно это дело. По причине… национальности осужденных. Либеральные газеты, думцы и прочая публика подняли хай. О шпионаже как бы и забылось, возмущались – “в России евреев вешают”!

У контрразведки хватало и других хлопот. В результате успешных операций были арестованы завербованный еще до войны ротмистр Бенсен, двойные агенты Сентокоралли, Затойский и Михель, австрийская шпионка Леонтина Карпюк. Успел сбежать с секретными документами штабс-капитан Янсен, комендант штаба корпуса. Но такие направления шпионажа были лишь “цветочками”. Куда большую опасность представляли вполне легальные коммерческие предприятия Германии. Благодаря договору 1904 г., они внедрились повсеместно. В одной Москве было свыше 500 немецких фирм! К началу войны некоторые из них переоформились на фиктивных российских владельцев. В других руководители-немцы выехали за границу, оставив вместо себя доверенных лиц.

С немцами были прочно связаны или контролировались ими Внешнеторговый банк, Сибирский, Петроградский международный, Дисконтный, Азовско-Донской банки, несколько крупнейших страховых компаний, “российско-американская” резиновая компания “Треугольник”, обувная фабрика “Скороход”, транспортные компании “Герхардт и Хай”, “Книп и Вернер”, филиал американской компании “Зингер”. Ну а русские электротехнические фирмы даже сохранили названия тех, чьими дочерними предприятиями они являлись – “Сименс и Хальске”, “Сименс Шукерт”, АЕГ. Обо всем этом контрразведка знала. Но ничего не могла поделать в рамках существующего законодательства!

Русские управляющие выезжали в нейтральные страны, встречались там с германскими шефами, получали указания. Гнездом закулисных контактов стал “Ниа-банк” Ашберга, созданный перед войной в Швеции Максом Варбургом. И если два брата германского банкира окопались в США, то третий, Фриц Варбург, устроился в Стокгольме. А родственниками Варбургов были российские банкиры Гинзбурги, Бродские. Владелец “Ниа-Банка” Ашберг развил бурную деятельность, поддерживал связи с перечисленными выше Сибирским, Внешнеторговым банками, с директором “Русско-французского банка в Петрограде” Дмитрием Рубинштейном. Ашберг завязал тесные отношения с хозяином крупнейших военных заводов и “Русско-Азиатского банка” Путиловым.

Причем силы и структуры, казалось бы, разнородные, переплетались между собой. Банкир Рубинштейн, чьи газеты лили грязь на Распутина, прекрасно нашел общий язык с его секретарем Симановичем. Директором филиала германской фирмы “Симменс-Шуккерт” в России стал видный большевик Красин. Партнером Ашберга и Путилова, совладельцем “Русско-Азиатского банка” был солидный коммерсант и масон Абрам Животовский, родной дядя Троцкого. Из двух братьев Менжинских один был большевиком и писателем, автором порнографических романов, второй членом правления Московского Соединенного банка. В Нью-Йорке возглавил банковскую контору Беньямин Свердлов, брат Якова – занялся переводами денег вроде бы от эмигрантов бедным родственникам в России. А думские либералы, стелившиеся перед Англией и Францией, защищали германских шпионов и большевиков… Вокруг России завязывалась петля международного заговора.

 

ОСОВЕЦ И АВГУСТОВ.

В начале 1915 г. русские армии располагались следующим образом: 6-я прикрывала Петроград и Балтийское побережье, 10-я – в Восточной Пруссии. В Польше, по рекам Нарев, Бзура, Равка и Нида с севера на юг стояли 1-я, 2-я, 5-я, 4-я, 9-я, по р. Дунаец – 3-я. В Галиции вдоль Карпатского хребта занимала позиции 8-я, а 11-я осаждала Перемышль. На Румынской границе и Черноморском побережье растянулась 7-я, а в Закавказье – Кавказская.

Балтийский флот усиливался, начали вступать в строй новейшие дредноуты и линейные крейсера. Но велика была опасность от подводных лодок, мин, и линейные корабли берегли. Они стояли на главной базе в Гельсингфорсе и изредка выходили “размяться”, патрулируя с внутренней стороны вдоль минной позиции в устье Финского залива. Вступить в бой им предстояло лишь в том случае, если вражеский флот попытается прорваться к Петрограду. А удары по противнику балтийцы продолжали наносить минами. Был сформирован специальный отряд под командованием Колчака, в январе он совершил рейд за о. Борнхольм, понаставил мин на оживленных германских трассах.

На сухопутном фронте в Польше, у Болимова, немцы 3 января впервые применили жуткое новое оружие. Выпустили ксилилбромид (газ “T-Stoff”). Но стоял сильный мороз, и газ сконденсировался, превратился в кристаллы. Первую в истории химическую атаку русские даже не заметили. Наши армии начали подготовку к наступлению. На стыке 10-й и 1-й создавалась новая, 12-я армия, которую возглавил Плеве. В ее состав передавались вновь сформированные части и соединения с других участков. 10-я армия должна была нажать с фронта, противник стянет силы на позиции по р.Ангерапп и к Летцену, а 12-я и 1-я прорвут фланг, обойдут эту группировку, разгромят ее – и откроется дорога в глубь Германии.

Чтобы улучшить позиции перед общим наступлением, 10-я армия Сиверса в третий раз штурмовала Летцен. Снова части отводили в тыл, тренировали на макетах, учили форсировать каналы. Но русская легкая артиллерия не могла разбить долговременных укреплений, и атаки захлебнулись под шквальным огнем. (Позиции на Мазурских озерах нашим войскам суждено было одолеть ох как не скоро, в январе 1945 г. Когда Сталину принесли на подпись поздравительный приказ о прорыве этой линии, он собственноручно вписал – “считавшейся у немцев с времен Первой мировой войны неприступной системой обороны”).

Германское командование знало, что Северо-Западный фронт собирается наступать. Но оно и само планировало на Востоке грандиозную операцию – нанести мощные удары в Пруссии и Карпатах, прорвать, окружить и уничтожить весь русский фронт. Гинденбург и Людендорф решили опередить наши войска, разгромить их до того, как они сосредоточатся. В конце 1914 г. из Франции к ним прибыло 7 корпусов и 6 кавалерийских дивизий. Им передали и 4 свежих корпуса, сформированных в Германии, они составили новую 10-я армию ген. Эйхгорна. Русскую 10-ю армию задумали взять в клещи. Эйхгорн обходит ее с севера, со стороны моря. А 8-я армия фон Белова проламывает стык с 12-й армией и обходит с юга. Армию Сиверса уничтожают.

Для вспомогательного удара создавалась Наревская группа фон Гальвица. Ей вместе с 9-й армией Макензена предстояло разгромить 12-ю армию Плеве. Весь северный фланг русского фронта ломался – и следовало общее наступление, охватывая с севера русские армии в Польше. Правда, с боеприпасами у немцев было еще неважно. Но накопили запас за счет передышки в боях, забрали снаряды со второстепенных участков и отдали их ударным группам.

Сперва постарались отвлечь русское командование, пусть перебросит резервы с главных направлений. 31 января у Болимова немцы вторично применили химическое оружие. На этот раз обстреляли наши позиции снарядами, начиненными смесью хлора и брома. Но опять ничего не вышло, ветер вдруг переменился и понес отраву на германцев. Они побежали, а русские выскочили, погнались и побили их. Потом вернулись назад – здесь к наступлению не готовились, зачем же оставлять обжитые и укрепленные блиндажи?

А через день 9-я немецкая армия перешла в демонстративное наступление на реках Бзуре и Равке. У наших войск половина находилась в окопах, а половину отводили в тыл отдохнуть, помыться, отогреться. Через 2 недели менялись. На тех, кто оставался на позициях обрушился шквальный огонь, завязались жестокие бои. На участке 5-й кавалерийской дивизии удар принял Александропольский гусарский полк, его теснили атаками. Вдобавок грянула оттепель, р.Бзура в тылу полка вздулась, снесла мост, отступать стало некуда. Сменой александрийцев был Каргопольский драгунский полк. Он отдыхал в деревнях и как раз в этот день справлял свой полковой праздник.

Вдруг поступил приказ начдива – выручать товарищей. Все понимали, что это будет за атака: через ледяную реку, без средств переправы. Командир, полковник Петерс, принял решение – 5-й Каргопольский погибнуть не должен. Приказал по жребию оставить от каждого эскадрона “на развод” по 1 офицеру и 10 нижних чинов. Остальных сам повел в бой в пешем строю. Берег простреливался артиллерией, под снарядами рубили деревья, вязали плоты. Гусары все еще держались на кромке у реки, кое-как осаживали немцев. Вечером драгуны начали переправу. Стремительное течение несло льдины, коряги, подмытые деревья, рвались снаряды. Чей плот переворачивало, тонули – выплыть без подручных средств было почти невозможно. Но полк не погиб. Форсировал реку, с остатками гусар ночью ринулся в контратаку. Немцы этого совершенно не ожидали и побежали. Одним из участников этого боя был рядовой Рокоссовский.

Противника отбили и на других участках. Но атаки на Бзуре и Равке были отвлекающими. 7 февраля началась операция в Пруссии. 10-я армия Сиверса была растянута на 170 км перед германскими укреплениями. После предыдущих боев она не успела пополниться людьми, получить боеприпасы. Правый фланг упирался в болота Нижнего Немана, считался защищенным. На левом, у Мазурских озер, позиции оборудовались осенью, перекрывали промежутки между каналами, озерами. А зима 1914/15 гг была переменчивой, оттепели сменялись морозами. Немцы выбрали момент очередного похолодания, болота и реки замерзли.

10-я германская армия Эйхгорна на Нижнем Немане сбила кавалерийское прикрытие и стала обходить войска Сиверса с севера. А 8-я армия фон Белова направила ночью штурмовые отряды по льду озер и болот, они вклинились в русское расположение. Но части 3-го Сибирского и 26-го корпусов грудью встретили противника. У села Яблоньске один батальон 256-го Елисаветградского полка с пулеметным взводом и приданной батареей целый день отражал атаки нескольких германских полков. К 10 февраля немцев здесь остановили. Еще одна неприятельская группировка прорывалась в стык между 10-й и 12-й русскими армиями – и уперлась в крепость Осовец.

Она стояла на р. Бобр, перекрывала переправы через нее, железную и шоссейную дороги в глубь русской территории. Она удерживала и рокадную дорогу вдоль фронта, связывающую участки 10-й и 12-й армий. Сама крепость была небольшой – несколько фортов и гарнизон из 5 тыс. человек. Немцы не воспринимали ее всерьез. Мог ли им, легко бравшим Льеж, Намюр, Мобеж, противостоять какой-то Осовец? По железной дороге подвезли “Толстые Берты”, жабообразные осадные мортиры, пушки и минометы крупных калибров. А к коменданту, генералу Свешникову, явился немецкий офицер-парламентер. В наглую предложил за сдачу крепости полмиллиона марок и деловито пояснил:“Это не подкуп. Такова будет стоимость снарядов, которые мы потратим для взятия Осовца, а для нас было бы лучше их сохранить. Если же вы откажетесь, через 48 часов крепость прекратит существование”.

Свешников спокойно ответил: “Денег не возьмем. А вам я предлагаю остаться здесь. Если через 48 часов крепость устоит, я вас повешу, а если падет, то пожалуйста, повесьте меня”. От такого пари ошарашенный немец уклонился и поспешил убраться. Он правильно сделал. Орешек оказался очень крепким. Цитадель из Центрального, Шведского и Нового фортов господствовала над местностью, имела бетонированные казематы, крупнокалиберные морские орудия во вращающихся броневых башнях. Такие же батареи в бронеколпаках стояли на Скобелевой горе, Ломжинском редуте. А перед крепостью лежала долина Бобра. В него впадало множество мелких речушек, и вся долина представляла сплошное болото.

Доступ к крепости был возможен только с одной стороны, с запада. Но на этом направлении были выдвинуты вперед еще несколько позиций: Зареченская с сильным Заречным фортом, Сосненская с линиями окопов и блиндажей, и Передовая или Бялашевская. Фланги всех позиций упирались в речки и болота. Способ, которым немцы брали бельгийские и французские твердыни, здесь оказался непригодным. Окружить крепость и подтянуть к ней осадную артиллерию не получалось, через болото “Берты” не потащишь. А обстрел с дальней дистанции не давал нужного эффекта – попробуй-ка добиться раз за разом нескольких прямых попаданий в форты, чтобы разрушить бетонные перекрытия! Современники вспоминали, что крепость походила на вулкан, окутанная всплесками огня и сплошными клубами дыма от разрывов. Ее засыпали полутонными “чемоданами”, оставляющими воронки диаметром 12 м. Но подавить Осовец не удавалось, он отвечал лавиной огня.

Чтобы передвинуть осадные орудия поближе, требовалось взять три передовых позиции. По очереди, одну за другой. А общая глубина обороны на этом направлении достигала 15 км! Вот и прорви ее… Немцы пробовали это сделать. Их орудия перепахивали передний край, но защитники отходили на следующую линию обороны. Германскую пехоту бросали на штурм – и ее косили русские снаряды, все предполье было пристреляно. Когда германские солдаты врывались в пустые окопы, их накрывало массированным огнем крепостной артиллерии. А с глубинных рубежей подходили наши солдаты, выбивали остатки немцев контратакой. Все возвращалось к изначальному положению.

Противник стал искать пути обхода. Выяснилось, что обойти можно только с юга, через обширное болото Лафки тянулась нитка Гончаровской гати. По ней могла пройти лишь пехота с легкими пушками. Но и Свешников ждал здесь врага. Выход из болот перекрывали позиции и три батареи. Немцы втянулись на переправу длинной колонной, тут-то им и всыпали. Гать простреливалась и с фронта, и с флангов, развернуться на ней было негде. Возникли заторы, неприятели метались, лезли в болото, погибая под ливнями шрапнели и пулеметными очередями. Осадный корпус под Осовцом безнадежно застрял. Повторял массированные обстрелы, бесплодные атаки. А наши воины чинили укрепления, замазывали цементом трещины в бетоне, возникающие от попаданий снарядов, и продолжали бой.

Зато северная половина германских клещей, армия Эйхгорна, преодолев неманские болота, быстро углублялась в русские тылы. Войска Сиверса сняли осаду Летцена и начали отходить, выбираясь из наметившегося окружения. Осаживали преследующего врага арьергардными боями. Уничтожали армейские склады. Консервы, сахар, сухари раздавали солдатам, кто сколько унесет, остальное сжигалось. Но дивизии Эйхгорна опередили, к 14 февраля вышли на фронт Сувалки – Сейки и отрезали русским путь на восток. В кольце очутились 3 корпуса – 20-й, 26-й и 2-й Сибирский стрелковый. Для плотной блокады сил у немцев не хватало. Они попытались повторить то же, что с корпусами Самсонова. Воспользоваться растерянностью окруженных, дезорганизацией, и сломить их напором, вызвать панику. Начали атаки с разных сторон без передышки, не давая опомниться. Но наши солдаты были уже опытными, офицеры руководили ими умело, противника встречали пулями и штыками.

В г. Августов скопились 64-я дивизия, 64-я артбригада, 109-й Волжский полк, части сибирских стрелков. Немцы открыли вдруг ураганный огонь среди ночи, а потом напролом, прямо по шоссе, пустили массу конницы. В дозоре у дороги дежурил 16-летний пулеметчик Родион Малиновский. Он услышал, как из темноты на него накатывается гром копыт, чисто инстинктивно припал к своему “максиму” и застрочил вдоль шоссе, выпуская всю ленту. Там возникло месиво из падающих людей и коней, разогнавшиеся всадники спотыкались о тела и тоже падали. К пулемету подключилась пальба пехоты из окопов. Батарея, поставленная на прямую наводку, стала бить картечью. А раненных немцев добивал сильный мороз. Малиновский вспоминал: утром открылась картина шоссе, его сплошь устилали груды трупов германских “черных гусар”. Парню стало нехорошо – неужели это он натворил такое? Днем пошла вражеская пехота, но к этим атакам уже привыкли, отбили относительно легко…

Бои продолжались пять суток. Основные силы русской 10-й армии оставили Августов, отступали лесными дорогами и проселками. Навстречу им нанес удар гарнизон крепости Гродно. 2 корпуса отбросили немецкие части, выдвинутые наперерез, и вышли из кольца. Но германская тактика беспрерывных атак все же дала плоды. Не в одном месте, так в другом. Противнику удалось вклиниться в стык между отходящими соединениями и оторвать от своих 20-й корпус генерала Булгакова. Его окружили в районе г. Липска и Сопоцкина (ныне в Белоруссии). И уж один-то корпус немцы постарались обложить покрепче. Заняли Липск, перекрыв дорогу на Гродно, установили на господствующих высотах артиллерию, оттеснили русских в болото и постепенно сжимали.

На выручку Ставка прислала 2 свежих корпуса, их нацелили отбить Липск. Но и германское командование решило добычу не упускать, стягивало дополнительные силы. Кроме внутреннего кольца создавалось внешнее, оборудовались укрепленные рубежи. Русские корпуса, направленные на прорыв, были только что сформированными из новобранцев осеннего призыва. В них входили Алексеевский наследника Цесаревича полк, Николаевский императора Всероссийского полк, созданные из добровольцев. Повторилась такая же трагедия, как с немецкими добровольцами под Ипром. Воодушевленная молодежь ринулась спасать товарищей, в полный рост на пушки и пулеметы… Повыбило их сильно, а спасти не смогли.

К новым корпусам присоединили старые, вышедшие из окружения. Опытные воины умело продвигались ползком, короткими бросками после артналетов. Кольцо окружения стало рваться. К тому же, для окружения 20-го корпуса, немцы перебросили войска с других участков, русские перешли в наступление севернее, в Литве. Неприятельская группировка под Липском сама оказалась под угрозой обхода. Чуть-чуть не успели. У окруженных кончились снаряды и патроны, не было еды, противник стеснил их на пятачке в 2 кв. км. и расстреливал с высот. Погибло 7 тыс. человек. Одностороннее избиение подорвало дух корпуса, и он не дотерпел буквально один день. 21 февраля сдался.

После недельных боев наши атакующие части взяли Липск, но немцы уже поспешно уводили пленных в тыл – они и сами отступали, их обходили с севера. Их преследовали, неприятели откатились к Августовскому каналу и на его рубеже сумели закрепиться, остановить русских. В Германии шумели о “втором Танненберге”, “100.000 пленных”. Чего ж мелочиться-то? На самом деле, в плен попало 22 тыс. человек. Но и враг понес очень большие потери. Операция могла кончиться для него гораздо хуже, если бы Рузский и Сиверс вовремя сменеврировали и ударили во фланг прорвавшимся германцам. Да и Гинденбург оценивал свои успехи скромнее. Ведь 10-я армия не была уничтожена, контратаковала, получила подкрепления. Гинденбург счел ее слишком сильной. Вторую попытку взломать фронт перенес южнее. Решил окружать и уничтожать 12-ю армию. Приказал армейской группе Гальвица обходить ее западный фланг, пробиваться на Прасныш, а армии фон Белова ударить на Осовец и обходить с востока. 21 февраля началось повторное наступление.

Но Осовец опять оказался неприступным. В общем-то здесь впервые в военной истории был применен принцип укрепрайона. Форты прикрывали огнем траншеи и блиндажи, а траншеи и блиндажи не позволяли взять форты. Надрывались жерла осадных махин, содрогалась земля от взрывов, атакующие пехотинцы оставляли тысячи мертвых тел по болотам предполья. А крепость устояла, прикрыла 50-километровый промежуток между 12-й и 10-й армиями.

На стыке 12-й и 1-й армий тоже гремели тяжелейшие бои, соединениям Гальвица все же удалось смять русскую оборону, 24 февраля они захватили укрепленный городок Прасныш. Но здесь немцы имели дело с таким военачальником как Плеве. Он быстро перегруппировал войска и сделал примерно то же, что Юденич под Сарыкамышем. Вместе с частями соседней 1-й армии нанес контрудар не в лоб, а чуть западнее. Группа Гальвица, углубляясь в расположение наших войск, растянула свой фланг. Его и прорвали неожиданной атакой, дивизии Плеве начали выходить немцам в тыл. Противник бросил Прасныш, сломя голову ринулся назад, выбираясь из ловушки. Это удалось далеко не всем, в плен попало 10 тыс. вражеских солдат.

Германское командование намеревалось поддержать наступление и силами флота. На Балтику в Данцигскую бухту пришла мощная эскадра принца Генриха Прусского. Но в феврале к этой базе отправились 4 русских миноносца под командованием Колчака. В море было много льдин, столкновение с ними грозило гибелью маленьким кораблям. Колчаку очень пригодился его богатый опыт полярника. Лавируя между льдинами, выискивая проходы в ледяных полях и массах шуги, он мастерски провел миноносцы к цели. На подступах к бухте поставили 200 мин и благополучно вернулись домой. А когда германская эскадра решила выйти в море, разразилось бедствие. Один за другим подорвались 4 крейсера, 8 миноносцев, 11 транспортов. Генрих Прусский запретил плавания своим кораблям. Принялись тралить мины, а потом эскадру убрали из Данцига подальше от русских берегов, в Свинемюнде.

Война шла и в воздухе. По милости военного министерства и союзников, прибравших к рукам русские заказы, наши летчики действовали на стареньких, невооруженных машинах. Но они творили чудеса. Садились и взлетали там, где это казалось невозможным. Доставляли донесения, вели разведку, бомбили. Ученик Нестерова командир авиаотряда Крутень в начале 1915 г. наказал немецких летчиков за бомбежки русских госпиталей и санитарных поездов. Впервые организовал ночной групповой налет на вражеский аэродром и уничтожил там боевую технику. Авиация в это время бурно развивалась во всех странах. На самолетах устанавливалось вооружение, приборы, радиостанции. Но все это еще было очень несовершенным. Рации работали лишь на прямой видимости, и для корректировки дальнобойной артиллерии пилот наблюдал за разрывами, а потом летел назад, докладывать. У немцев и французов изобрели пулеметы, стрелявшие через винт, но синхронизировать не умели, часто пули рубили винт.

Русские летчики и техники тоже изобретали, экспериментировали, зачастую кустарным способом, прямо на фронте. Для борьбы с самолетами противника придумывали даже такие приспособления, как пила на костыле. Или трос с привязанным к нему якорьком, пироксилиновой шашкой. Эти опыты, конечно, не прижились. Зато оказались очень эффективными, особенно против конницы, металлические стрелы (или просто большие гвозди), высыпаемые вниз. А против самолетов стали брать в кабину пулеметы, их устанавливали на турели или на обычном шкворне. Но такие примитивные конструкции нередко бывали надежнее зарубежных заводских новинок. С другой стороны, иностранцы все еще бомбили на глазок, а в России уже были приняты на вооружение авиационные прицелы. Были и четырехмоторные бомбардировщики “Илья Муромец”, они имели скорость 100-115 км/ч, сильное бортовое вооружение: 5-8 пулеметов. Могли лететь до 5 часов, нести 1,5 т груза. Но… военные ведомства Англии, Франции, Германии к тяжелым самолетам относились скептически. И в России тоже. Полагали, что они бесперспективны, что нужны легкие универсальные аэропланы – и для разведки, и для связи, и для бомбежки.

“Отцом” бомбардировочной авиации стал штабс-капитан Георгий Георгиевич Горшков. Он был увлечен “Ильей Муромцем”, перед войной совершал на нем рекордные перелеты. После нелегких споров и обиваний порогов он все же добился, чтобы эскадру этих самолетов послали на фронт. Сам возглавил ее, и 28 февраля бомбардировщики Горшкова 3 часа утюжили немецкие батареи. Нанесли им такой ущерб, что германское командование немедленно снарядило всю наличную авиацию – найти аэродром “Муромцев” и уничтожить их. Сделать этого немцы не смогли. Вскоре Горшков вскоре продемонстрировал и другие возможности машины. Взял на борт запас бензина, фотоаппараты, наметил ряд железнодорожных узлов в глубине обороны противника, за 4 часа пролетел 500 км и привез командованию 50 отличных снимков. По распоряжению Ставки на фронт было направлено 7 отрядов “Муромцев”. Общее командование ими возложили на Горшкова. А в тылу Н.Е. Жуковским была научно разработана теория бомбометания, началось серийное производство авиабомб ФАБ-16 и ФАБ-82.

Тем временем на фронте немцы еще пытались нажимать. 255-й Аккерманский полк формировался в торговых южных городах, в него попало много инородцев и прочего сброда (писаря военного присутствия даже пустили слух, что полк остается в тылу, и торгаши несли взятки, чтобы попасть в него). В составе 10-й армии полк воевал плохо, среди солдат ходили разговоры, что русских все равно разобьют. А при очередной атаке немцев эта публика подняла руки вверх. На участке полка возникла брешь, в нее устремился противник. Соседним нашим частям пришлось снова пятиться от Августовского канала к Липску.

А на позициях 12-й армии завалили метели. Снег засыпал дороги, прервал связь с тылами. Передовые подразделения отрезало и от начальства, некоторые офицеры лейб-гвардии запустили службу и просиживали за болтовней в блиндажах. Немцы подобрались ночью к 7-й роте Семеновского полка – она спала. Неприятель свалился ей на головы, кого перекололи, кого утащили в плен. В числе сдавшихся был командир роты, виновный в ее гибели – поручик Тухачевский. Но потуги Гинденбурга развить эти мелкие успехи были безрезультатны. Фалькенгайн записал: “Немецкие силы дошли до пределов боеспособности. При своем состоянии… они не могли уже сломить сопротивление скоро и искуссно брошенных им навстречу подкреплений”.