Напряжение, стресс и конфликт мужской гендерной роли.
До совсем недавнего времени американская психология стояла на позиции теории, названной Плеком (1981) теорией мужской поло-ролевой идентичности (MSRI). Эта теория говорит о том, что мужчины должны получить правильную поло-ролевую идентичность, чтобы быть психологически здоровыми. Мужчины, не демонстрировавшие соответствующих полу интересов, аттитюдов и моделей поведения, считались нуждающимися в лечении. Согласно Плеку, эта теория мужественности господствовала в психологии с 40-х до начала 70-х гг. Как пишет Плек, стержнем, вокруг которого строились исследования мужской половой роли, был вопрос: «Что заставляет мужчин быть менее мужественными и что мы можем с этим сделать?» (Pleck, 1987). Основное внимание психологов, стоявших на такой позиции, было сосредоточено на «опасностях», подстерегающих на пути достижения мужской гендерной идентичности, а именно: отсутствие мужских ролевых моделей, феминизация школьного окружения, изменения в женской роли (Pleck et al., 1993 а).
Новая парадигма, предложенная Плеком, основывается на идее о дисфункциональности и противоречивости аспектов традиционной мужской роли. Эту новую парадигму он назвал напряжение мужской гендерной роли. Например, от мужчин ожидается проявление большего контроля над чувствами, чем от женщин, мужчин часто описывают отчужденными от своих чувств; в то же время поощряется проявление злости и импульсивности, особенно в отношении других мужчин, считающееся доказательством подлинной мужественности. Противоречия выявляются и в сфере отношений мужчин друг с другом. Традиционная мужская половая роль предписывает мужчине иметь сильные эмоциональные связи с другими мужчинами, но эти однополые связи часто принимают формы, которые ограничивают развитие более близких отношений (например, друзья занимаются спортом или разговаривают о футболе; основной формой проявления чувств у них будут взаимные поддразнивания). Традиционная гендерная роль подразумевает, что связи мужчин с другими мужчинами крепче, чем их связи с женщинами. Но о том, насколько важна нежность и эмоциональная близость между людьми, говорится лишь применительно к любовным гетеросексуальным отношениям (Pleck, 1976).
После того как устоявшееся понимание проблемы было подорвано работами Плека (1976,1981), другие психологи осознали, что помимо позитивных аспектов мужественности, таких, как настойчивость и уверенность, для каждого конкретного мужчины существуют и негативные последствия традиционной социализации. Так, Айзлер (Eisler et al, 1988) отмечает, что вместо того, чтобы быть источником идентичности, мужская гендерная роль часто оказывается причиной тревоги и напряжения. В ситуациях, когда мужчине сложно поддерживать стандарт мужской роли или когда обстоятельства требуют от него проявления женских моделей поведения (например, заботы и сопереживания), которых просто нет в его репертуаре или они есть, но запрещены мужской ролью, возникает стресс. Этот стресс Айзлер называет мужским гендерно-ролевым стрессом (МГРС). Обнаружилось, что МГРС положительно коррелирует со злостью и повышенным уровнем тревоги у мужчин. Например, один мой друг остался без работы и семью содержит его жена. Он признался, что испытывает сильную тревогу из-за того, что не выполняет роль добытчика. По данным Заурер и Айзлер, мужчины с высоким показателем МГРС говорили, что им очень сложно проявлять нежные чувства, то есть показывали более низкий уровень вербальной и невербальной экспрессивности, чем испытуемые с низким показателем МГРС (Saurer & Eisler, 1990). Мне на ум приходит масса примеров, подтверждающих это, многими из которых я обязана своей недолгой и победной схватке с раковой опухолью. Многие из моих друзей и родственников мужского пола, узнав о болезни, явно испытывали сильное неудобство и терялись, не зная, что надо сказать или сделать. Большинство, невнятно пробормотав: «Мне очень жаль», больше никогда не возвращались к этой теме и потом явно чувствовали себя неловко в моем присутствии. Заурер и Айзлер (1990) обнаружили, что мужчины с высоким показателем МГРС менее удовлетворены и тем, как они сами получают от окружающих поддержку. Прослеживается четкая взаимосвязь: избегая выражать нежные чувства, человек снижает вероятность самому получить эмоциональную поддержку и оказать ее другим.
Мужской гендерно-ролевой стресс МГРС (Male gender role stress). Стресс, возникающий, когда мужчине трудно поддерживать стандарт традиционной мужской роли или он вынужден проявлять поведение, характерное для женской роли. Частный случай гендерно-ролевого конфликта (gender-role conflict) — психологические состояния, появляющиеся в ситуациях, когда гендерные роли оказывают негативное влияние на человека и его окружение.
Подобную идею, только более общую, выдвинул О'Нил (1990), который говорил о гендерно-ролевом конфликте — психологическом состоянии, появляющемся в ситуациях, когда ригидные, сексистские или ограничивающие гендерные роли имеют негативные последствия или оказывают негативное влияние на человека и тех, кто с ним контактирует. Например, гендерно-ролевой конфликт может возникнуть, когда мужчина ограничивает свое поведение или поведение других, исходя из традиционных гендерных ролей, когда окружающие оказывают на него давление за нарушение норм мужественности или когда он подавляет себя или окружающих из-за того, что они не стараются соответствовать роли. Гендерно-ролевой конфликт отражается как во внутриличностной, так и в межличностной сфере. У людей появляется тревожность, депрессия, снижение самооценки и стресс. В межличностной сфере страдает интимность и снижается удовлетворенность отношениями, появляются конфликты на работе, всплывают вопросы власти и контроля в паре, возникают эпизоды физического и сексуального насилия (O'Neil et al., 1995). .
О'Нил и его коллеги предложили модель гендерно-ролевого конфликта, включающую шесть паттернов:
1. Ограничение эмоциональности — трудность в выражении своих собственных эмоций или отрицание права других выражать эмоции.
2. Гомофобия — боязнь гомосексуалов, включая стереотипы о последних.
3. Социализация контроля, власти и соревнования — потребность контролировать людей и ситуации и ориентация на опережение других.
4. Ограничение сексуального поведения и демонстрации привязанности — очень ограниченное количество способов проявления сексуальности и привязанности.
5. Навязчивое стремление к соревнованию и успеху.
6. Проблемы с физическим здоровьем, возникающие из-за неправильного образа жизни.
Для измерения у мужчин глубины гендерно-ролевого конфликта и страха женственности О'Нил и его коллеги (O'Neil et al., 1986) разработали состоящую из 37 пунктов «Шкалу гендерно-ролевого конфликта» (GRCS-I). Мужчина должен отметить, насколько близки ему такие утверждения, как: «Мои победы являются показателем моей значимости и веса в обществе», «Мне трудно говорить людям о том, какие чувства они у меня вызывают», «Демонстрировать свои чувства другим мужчинам — рискованное дело», «Работа или учеба оставляют гораздо меньше времени на семью или развлечения, чем мне бы хотелось».
В целом ряде исследований шкала GRCS-I использовалась для исследования корреляции между гендерно-ролевым конфликтом и психологическим напряжением у мужчин. В этих исследованиях (Davis & Walsh, 1988; Good & Mintz, 1990; Sharpe & Heppner, 1991) обнаружилось, что ограничение эмоциональности, ограничение выражений привязанности и конфликт между работой и семейными отношениями связаны со снижением самооценки, потерей интимности в отношениях, повышенной тревожностью и депрессией.
Гендерно-ролевой конфликт был зафиксирован у молодых и старых мужчин, у чернокожих, азиатов, латиноамериканцев и белых (отчет об этих исследованиях см.: O'Neil et al., 1995). Хотя источник конфликта, по всей видимости, непостоянен и в какой-то степени меняется в зависимости от принадлежности к той или иной группе, на данный момент мы не обладаем достаточным количеством исследовательских данных, чтобы сделать какое-либо определенное заключение относительно различий между этими группами.
Заключительные замечания.
Внимание социальных психологов было сосредоточено прежде всего на женской гендерной роли, что объясняется очевидностью ее недостатков (таких, как низкий статус и оплата труда, отсутствие власти). Однако все указывает на то, что мужская гендерная роль тоже не лишена недостатков, причем внушительных. В число этих недостатков входят нормы, ставящие во главу угла достижение экономического успеха, что нередко происходит в ущерб личной удовлетворенности и близости с семьей. Так как для миллионов мужчин экономический успех недостижим, они могут компенсировать несостоятельность в этой сфере, преувеличенно выставляя напоказ другие аспекты мужской роли, часто в ущерб себе и окружающим. Мейджерс и Биллсон (1992), отмечавшие негативное влияние американского критерия успешности на чернокожих американцев, и Бли (Blea, 1992), писавший о том же, но применительно к сообществу американских мексиканцев, предлагали включить в понятие успешности принадлежность к сообществу, семейную привязанность и хорошее здоровье. Такое понимание облегчит жизнь всем мужчинам и обществу в целом, так как демографический рост, сокращение числа престижных рабочих мест, ослабление сообществ и механизация все более затрудняют для мужчин завоевание высокого экономического статуса и соответствие роли «кормильца» в семье.
Нормы, требующие от мужчин ограничения эмоциональности, также создают массу проблем, увеличивая психологическое напряжение, ухудшая интимность в паре и снижая чувствительность мужчин к боли, которую они причиняют окружающим. По данным Левант (Levant, 1992), среди мужчин очень часто встречаются легкие формы алекситимии. Согласно Килмартину (1994), алекситимия возникает, когда человек, который постоянно ведет себя так, как будто у него вообще нет чувств, в конечном счете теряет способность распознавать и выражать чувства. К сожалению, мы не располагаем точными данными относительно того, сколько процентов мужчин и в какой степени затронуты этим расстройством.
Левант (1992) считает, что в настоящее время мужская роль переживает глубокий кризис, спровоцированный переменами в обществе. Традиционные мужские способы проявления заботы (например, финансовое обеспечение семьи) не ценятся так высоко, как прежде, а вместо этого от мужчин ожидается забота о детях, выражение нежных чувств — поведение, выходящее за границы традиционной мужской роли и требующее навыков, которыми мужчины не обладают. Следовательно, мужественность необходимо подвергнуть реконструкции, цель которой в том, чтобы сохранить все хорошие аспекты, относящиеся к роли, и исключить устаревшие и нефункционирующие части. «Новый» мужчина будет:
"...сильным, уверенным в себе и надежным. Он будет демонстрировать заботу, стремясь к людям, делая для них что-то и решая их проблемы. Он будет умело решать проблемы, в чем ему поможет настойчивость. Он будет логичен, а в жизни будет руководствоваться моралью. Но ему не будут чужды и эмоции. Он будет придавать большое значение своей эмоциональной жизни и ценить способность выражать свои чувства словами... Он будет понимать эмоции других и научится читать их малейшие нюансы. Он будет великолепно совмещать работу и любовь. Он станет лучше как муж и любовник, потому что сможет испытывать настоящую радость от близости и предпочтет ее однобокому влечению. Он будет таким отцом, о каком когда-то сам мечтал" (Levant, 1992, р. 387).
Пока остается неясным, есть ли уже какой-нибудь прогресс в движении к этой новой мужской роли. Отклонение от женской роли воспринимается обществом относительно более спокойно, чем отклонение от мужской. Например, Мартин обнаружил, что люди гораздо сильнее беспокоятся по поводу мальчиков, играющих в девчоночьи игры, чем по поводу девочек-«сорванцов» (Martin, 1990). Или, как писал Майерс, женщине проще стать доктором, чем мужчине — нянькой; замужняя женщина может выбирать, работать ей или нет, тогда как мужчину, решившего стать «домохозяином», считают просто лентяем, отлынивающим от работы (Myers, 1990). Принимая во внимание то, что мужские роли обычно имеют более высокий статус, вполне возможно, как считает Фейнман, что попытки женщин приблизиться к более ценным мужским ролям легче понять и принять, чем стремление мужчин к менее ценным женским ролям (Feinman, 1981).
Есть основания полагать, что люди хотят изменений в традиционных мужских нормах. Томпсон и Плек (Thompson & Pleck, 1986) обнаружили, что молодые мужчины признавали существование традиционных мужских норм, но не высказывали радикального согласия или несогласия с ними. Мужчины от 16 до 88 лет, обследованные Бурн и Лэвер (Burn & Laver, 1994), также продемонстрировали довольно слабое одобрение норм, составляющих традиционную мужскую роль. Авторы обнаружили, что наибольшую поддержку как со стороны мужчин, так и со стороны женщин получили нормы, касающиеся профессиональной успешности, больших заработков и мужественного внешнего вида. Наименьшую поддержку получили нормы, не позволяющие мужчинам выражать чувства, и нормы, защищающие традиционную модель разделения работы по дому. Взгляды, пользовавшиеся одобрением со стороны мужчин, касались того, что решения в семье должен принимать мужчина, что мужчина должен справляться со своими проблемами без чьей-либо помощи, что он должен быть физически сильным и уметь драться, что он не обязан готовить и делать уборку, как, впрочем, и посвящать свое свободное время заботе о детях. Тем не менее как мужчины, так и женщины в равной степени одобряли нормы, исходя из которых мужчина должен зарабатывать много денег, быть нацеленным прежде всего на профессиональный успех, выглядеть мужественно, избирать традиционно мужские профессии, всегда действовать так, как будто он точно знает, что делает, и избегать обсуждения своих чувств. Возрастные различия были связаны только с одним компонентом традиционной мужской роли — эмоциональной/умственной твердостью, которая получила большее одобрение у старшего поколения.
Крамер и его коллеги (Cramer et al., 1991) провели исследование студенток колледжа, в котором просили их описать идеального мужчину или партнера. Исследователи обнаружили, что часто встречаются описания желанного мужчины скорее андрогинного, нежели традиционно мужественного типа. Такие исследования, подтверждающие слабую поддержку традиционных мужских норм, наводят на мысль, что зарождается новый набор норм. Озадачивает, однако, тот факт, что, хотя традиционная мужская роль получает настолько слабую поддержку, стремление соответствовать этой роли остается скорее правилом, чем исключением. Возможные причины этого приведены ниже.
Одним из препятствий, стоящих на пути перемен, может быть ощущение, что все вокруг поддерживают традиционные мужские нормы. Даже если мужчины активно не поддерживают эти нормы, то это не значит, что они им не подчиняются. Мы помним, что эта реакция — уступчивость — имеет место в том случае, когда мы подчиняемся, чтобы избежать социального неодобрения. О'Лири и Донахью (O'Leary & Donoghue, 1978) отметили, что мужчины продолжают считать, что отклонение от половой роли повлечет за собой негативные социальные последствия. Как уже говорилось в первой главе, по результатам целого ряда исследований можно с уверенностью сделать вывод о существовании социальных наказаний для мужчин, нарушающих традиционные роли, а особенно ярко гендерно-несоответствующее поведение отражается на популярности у мальчиков (Berndt & Heller, 1986; Costrich et al., 1975; Huston, 1983; Martin, 1990; Seyfried & Hendrick, 1973; Steriker & Kurdek, 1982). Мужчины в исследовании Бурн и Лэвер (Burn & Laver, 1994) заявляли, что их друзья сильнее поддерживают традиционные мужские нормы, чем они сами. Например, мужчины и женщины были единодушны относительно того, что мужчинам не следует подавлять свои чувства, однако мужчины при этом считали, что друзья ожидают от них именно подавления чувств.
Айзлер и его коллеги (Eisler et al., 1988) не обнаружили значимой корреляции между MGRS (мужским гендерно-ролевым стрессом) и одобрением типичных атрибутов мужественности. Другими словами, даже те мужчины, которые не соответствовали традиционным стереотипам мужественности, все равно испытывали стресс в ситуациях, условно оцениваемых как женские и/или угрожающих мужскому контролю или компетентности. Возможно, это происходит из-за того, что мужчины считают, что окружающие ожидают от них соответствия традиционной мужской роли. Восприятие этих социальных ожиданий и вера в то, что несоответствие им повлечет за собой недовольство общества, могут отчасти объяснить такое интенсивное стремление соответствовать традиционным мужским ролям. В качестве иллюстрации позволю себе привести отрывок из сочинения одного из моих студентов, состоявшего в университетской спортивной команде:
"У меня замечательно получается ладить практически со всеми членами команды, когда я нахожусь с каждым из них один на один. Но когда они собираются вместе, во всем великолепии своих мужских стереотипов, то картина их поведения радикально меняется. В их личностях появляется больше мужского экстремизма. Один из них непременно сделает что-нибудь очень мужское (например, пустит газы, выругается, рыгнет, оскорбит другого или отпустит сексуальный комментарий по поводу проходящей мимо женщины), и внезапно этот настрой подхватывается всей группой. Я мог бы подчиниться общему духу, но тогда бы я чувствовал, что изменяю себе. Я не хочу оскорблять людей и нечестно поступать с женщинами из нашей команды. Я мог бы быть самим собой, но это повлекло бы за собой боль, чувство стеснения и отверженности. Таким образом, мой путь лежит где-то посередине. Я решил пойти на компромисс."
Еще одна причина отставания перемен в поведении от изменений в аттитюдах, быть может, кроется в том, что ранние, более строгие нормы ограничили для многих мужчин возможности усвоения навыков взаимоотношений и самораскрытия, а также работы по дому и ухода за детьми. Из-за этого уровень соответствия аттитюдов поведению может быть невысоким. Килмартин (Kilmartin, 1994) рекомендует организовывать для мужчин группы, мастерские или специальную терапию по приобретению экспрессивных навыков, а Левант (Levant, 1992) даже описывает несколько удачных проектов подобного рода.
К сожалению, отсутствие официально утвержденных диагностических единиц является серьезной помехой для опознания и лечения проблем, порождаемых мужской ролью. В справочнике DSM-IV (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders), выпущенном Американской психиатрической ассоциацией в 1994 г., не существует диагностических единиц, соответствующих мужскому гендерно-ролевому стрессу, мужскому гендерно-ролевому конфликту, компенсаторной мужественности, алекситимии. Каплан (Caplan, 1991) предложила ввести для мужчин отдельную категорию, которую назвала «личностным расстройством с доминированием иллюзий» (delusional dominating personality disorder). Помимо всего прочего, эта категория включает в себя неспособность устанавливать и поддерживать межличностные взаимоотношения, неспособность распознавать определенные чувства других людей и выражать свои чувства.
В предложении Каплан включить в DSM категорию «delusional dominating personality disorder» была определенная доля сарказма (создатели очередной версии справочника настаивали на включении в него ряда малоизученных специфически женских расстройств, но категорически отказывались от рассмотрения соответствующих «мужских» расстройств). Так или иначе, клиническим психологам и психиатрам необходимо обращать больше внимания на проблемы, создаваемые традиционными гендерными ролями, и тем самым помочь мужчинам развить новые для них навыки и, возможно, оспорить старые роли. Гуд и его коллеги (Good et al., 1990) доказывают важность применения «осознающего гендер» подхода (gender-aware) при работе со всеми пациентами. Этот подход включает в себя понимание того, как на пациента повлияли социализация и сексизм. Левант (Levant, 1992) добавляет, что гендерно-осознающая терапия требует от терапевта понимания того, что в процессе лечения может возникнуть необходимость применения навыков или моделей поведения, не соответствующих аспектам традиционной мужской роли, таким, как идентификация и открытое выражение чувств. О'Нил и Иган (O'Neil & Egan, 1992) предложили терапевтам вместе с клиентами предпринимать «гендерно-ролевое путешествие», в ходе которого они разберутся в том, каким образом гендерные роли и стереотипы привели к негативным последствиям у них самих и у окружающих, добьются в конечном счете изменений в себе и раскроют другим глаза на опасности сексизма. О'Нил и его коллега разработали и оценили план работы мастерских, которые должны облегчить это гендерно-ролевое путешествие (O'Neil & Roberts Carroll, 1987, 1988 а, 1988 b). Однако большинству клинических психологов, к сожалению, не удается по разным причинам сконцентрироваться на традиционных гендерных ролях как источнике проблем клиента (Kupers, 1993).
Для того чтобы приспособиться к переменам в мужской роли, мужчинам может понадобиться не только помощь в развитии определенных навыков, но и реорганизация социальных институтов. Другими словами, отставание перемен в поведении от изменений в аттитюдах может происходить еще и потому, что нормы и политика организаций продолжают опираться на традиционные понятия о разделении работы по дому и поэтому не способствуют ролевым изменениям. Плек (Pleck, 1985) писал, что хотя в последнее время много говорится о большем вовлечении мужчин в семейную жизнь и создается впечатление сдвигов в этой области, но в учреждениях, где работают мужчины, никакой реальной поддержки им не оказывается (существует очень мало льгот, дающих право уходить в отпуск после рождения ребенка, использовать гибкий график, отлучаться на школьные мероприятия и т.д.). Хиггинс и Дагсбери сетовали на устаревшую, но все еще действующую в большинстве организаций политику, основывающуюся на допущении, что у мужчины есть супруга-домохозяйка. Они обнаружили, что мужчины с двойной жизнью (имеющие детей и работающих жен) переживают конфликт между работой и семьей гораздо в больших масштабах, чем мужчины, у которых жены — домохозяйки. Авторы предположили, что рабочая среда не обеспечивает гибкости, необходимой мужчинам с двойной жизнью для того, чтобы совладать с непрерывно возрастающими требованиями роли, обусловленными их стилем жизни. По результатам целого ряда исследований сделан вывод, что конфликт между работой и семьей у мужчин с двойной жизнью усложняется еще и осознанием того, что их стиль жизни является грубым нарушением социальных норм, устанавливающих для мужчин приоритет роли «добытчика» (Higgins & Duxbury, 1992). Еще одна проблема заключается в том, что общепринятая модель карьерного роста предполагает и вознаграждает такое поведение, когда работник полностью посвящает себя делу фирмы в течение первых 5-10 лет после поступления на службу, что как раз совпадает с возрастом, когда у мужчины подрастают маленькие дети (Powell, 1990).
Не исключено, что мужчины изменились больше, чем мы думаем, но стереотипы о них не дают увидеть реальную картину происходящего, так как мы выделяем именно тех индивидуумов и те элементы поведения, которые подтверждают традиционные стереотипы. В главе 5 мы будем говорить о процессе социального познания гендера и увидим, что как только у человека появляются стереотипы о мужчинах и женщинах, он начинает перерабатывать информацию таким образом, чтобы эти стереотипы подтверждались. Важность этого положения состоит в выводе, который из него следует: даже когда мужчины и женщины меняются, в нашем восприятии они могут оставаться неизменными.
Резюме.
Один из компонентов мужской роли — это норма успешности/статуса. Она означает, что ценность мужчины определяется величиной его заработка и успешностью на работе. Эта норма может оказывать отрицательное влияние на процесс самоактуализации, самооценку мужчины и проявление его отцовских качеств. Если мужчины неспособны жить в соответствии с нормой успешности/статуса, у них может проявиться компенсаторная мужественность — крайний и деструктивный вариант мужественности.
Норма умственной твердости подразумевает, что мужчина должен быть знающим, компетентным и всегда контролировать ситуацию. Эта норма может мешать восприятию новой информации, быть причиной серьезных ошибок и создавать проблемы в сфере взаимоотношений.
Норма физической твердости и ее спутник — норма «посылай все к черту, и вперед» содержат ожидания того, что мужчина будет физически сильным, мужественным и не избегать опасности. Эти нормы могут быть одной из причин агрессии и рискованного поведения, которое, например, включает в себя использование стероидов, злоупотребление алкоголем и наркотиками, физиологические дисфункции, возникшие из-за злоупотребления лекарствами или несвоевременного обращения к врачу, неосторожную езду и безответственное сексуальное поведение.
Норма эмоциональной твердости подразумевает, что мужчины не должны выражать чувства, показывать эмоциональную слабость и обязаны сами решать собственные проблемы. Причины того, что мужчины получают меньшую эмоциональную поддержку со стороны и имеют меньше подлинно близких отношений, кроются именно в этом запрете на проявление эмоций.
Норма антиженственности содержит идею о том, что мужчинам следует избегать занятий и личностных черт, ассоциируемых с женщинами. Подобно норме эмоциональной твердости, эта норма также подавляет выражение эмоций, не позволяя проявлять желаемые, но стереотипно считающиеся женскими модели поведения, такие, как нежность и эмпатия. Она может также противостоять более честному разделению работ по дому.
Долгое время ученые считали, что мужчина психологически более здоров, если он соответствует традиционным представлениям о мужественности. Теперь все большее распространение получает точка зрения, что мужская гендерная роль может быть источником тревоги и напряжения из-за того, что некоторые ее аспекты дисфункциональны и противоречивы.
Исследования выявили, что в наше время традиционная мужская роль принимается относительно слабо. Однако ранняя социализация, тот факт, что окружающие видятся нам одобряющими традиционную роль, и отсутствие поддержки новых способов поведения со стороны социальных учреждений — все это тормозит фундаментальные перемены в мужской роли. Клиническая психология и психиатрия также не спешат серьезно воспринять тот факт, что традиционная мужская роль наносит вред душевному здоровью.