Заброшенный дом

Даже самые леденящие душу ужасы редко обходятся без иронии. Порою она входит в них как составная часть, порою, по воле случая, бывает связана с их близостью к тем или иным лицам и местам. Великолепным образцом иронии последнего рода может служить событие, случившееся в старинном городе Провиденсе в конце 40-х гг, когда туда частенько наезжал Эдгар Аллан По в пору своего безуспешного сватовства к даровитой поэтессе Хелен Уитмен. Обычно По останавливался в Мэншн-хаус на Бенефит-стрит, в той самой гостинице, что некогда носила название Золотой шар и в разное время привлекала таких знаменитостей, как Вашингтон, Джефферсон и Лафайет. Излюбленный маршрут прогулок поэта пролегал по названной улице на север к дому миссис Уитмен и расположенному на соседнем холме погосту церкви Св.Иоанна с его многочисленными могилами восемнадцатого столетия, ютившимися под сенью дерев и имевшими для По особое очарование.

Ирония же состоит в следующем. Во время своей прогулки повторявшейся изо дня в день, величайший в мире мастер ужаса и гротеска всякий раз проходил мимо одного дома на восточной стороне улицы обветшалого старомодного строения, громоздившегося на круто уходящем вверх пригорке; с огромным запущенным двором, доставшимся ему от тех времен, когда окружающая местность практически представляла собой пустырь. Не похоже, чтобы По когда-либо писал или говорил об этом доме; нет свидетельств и в пользу того, что он вообще обращал на него внимание. Тем не менее, именно этот дом в глазах двоих людей, обладающих некоторой информацией, по ужасам своим не только равен, но даже превосходит самые изощренные и жуткие из вымыслов гения, столь часто проходившего мимо него в неведении; превосходит и поныне стоит и взирает на мир тусклым взглядом своих оконниц, как пугающий символ всего, что неописуемо чудовищно и ужасно.

Дом этот был Рё, РІ определенном смысле, остался объектом такого СЂРѕРґР°, которые всегда привлекают внимание зевак. Если изначально РѕРЅ представлял СЃРѕР±РѕР№ нечто РІСЂРѕРґРµ фермерского РґРѕРјРёРєР°, то впоследствии приобрел СЂСЏРґ признаков типичной новоанглийской колониальной постройки середины восемнадцатого столетия Рё превратился РІ помпезный двухэтажный РѕСЃРѕР±РЅСЏРє СЃ остроконечной крышей Рё глухой мансардой, СЃ георгианским парадным РІС…РѕРґРѕРј Рё внутренней панельной обшивкой РІ тогдашнем РІРєСѓСЃРµ. Дом стоял РЅР° склоне холма, поднимавшегося Рє востоку, Рё был обращен фасадом РЅР° СЋРі; нижние РѕРєРЅР° СЃ правой его стороны находились почти вровень СЃ землей, зато левая сторона РґРѕРјР°, граничившая СЃ улицей, была открыта РґРѕ самого фундамента. РќР° архитектуре РґРѕРјР°, строившегося более полутора столетий тому назад, отразились нивелировка Рё выпрямление РґРѕСЂРѕРіРё, пролегавшей РІ непосредственной близости РѕС‚ него. Речь идет РІСЃРµ Рѕ той же Бенефит-стрит, которая прежде называлась Бэк-стрит Рё представляла СЃРѕР±РѕР№ дорожку, петлявшую между захоронениями первых поселенцев.Выпрямление ее стало возможным лишь тогда, РєРѕРіРґР° тела были перенесены РЅР° Северное кладбище, Рё, таким образом, отпало РІСЃСЏРєРѕРµ моральное препятствие Рє тому, чтобы проложить путь РїСЂСЏРјРѕ РїРѕ старым фамильным делянкам. Первоначально западная стена РґРѕРјР° располагалась РЅР° крутом склоне холма РЅР° расстоянии примерно РІ двадцать футов РѕС‚ РґРѕСЂРѕРіРё, однако РІ результате расширения улицы, осуществленного незадолго РґРѕ революции, промежуточное расстояние существенно сократилось, Р° подвальный этаж обнажился настолько, что пришлось соорудить кирпичную стену СЃ РґРІСѓРјСЏ окнами Рё дверью, оградившую его РѕС‚ РЅРѕРІРѕРіРѕ маршрута для публичного передвижения. РљРѕРіРґР° сто лет тому назад был проложен тротуар, промежуток между РґРѕРјРѕРј Рё улицей исчез окончательно, Рё РџРѕ РІРѕ время СЃРІРѕРёС… прогулок РјРѕРі видеть лишь стену серого СЃРєСѓРїРѕРіРѕ кирпича, начинавшуюся РЅР° РѕРґРЅРѕРј СѓСЂРѕРІРЅРµ СЃ тротуаром Рё увенчивавшуюся РЅР° высоте десяти футов старомодным, крытым гонтом РєРѕСЂРїСѓСЃРѕРј самого РґРѕРјР°.

Обширный земельный участок простирался от дома вверх по склону холма почти до Уитон-стрит. Площадка между фасадом дома и Бенефит-стрит, как и следовало ожидать, сильно возвышалась над уровнем тротуара, образовав своего рода террасу, огражденную высоким каменным валом, сырым и замшелым; узкий и крутой ряд ступеней, проходя через вал, уводил меж каньонообразных поверхностей вверх в царство запущенных лужаек, неухоженных садов и осыпающихся кирпичных кладок, где разбитые цементные урны, ржавые котлы, затейливые треножники, некогда служившие им опорой, и тому подобная утварь валялись повсюду, образуя восхитительный фон для видавшей виды парадной двери с зияющим наверху оконным проемом, прогнившими ионическими пилястрами и треугольным фронтоном, изъеденным червями.

Все, что я слышал о страшном доме в детстве, сводилось к тому, что, якобы, в нем умерло необыкновенно большое число людей. Именно это, как уверяли меня, заставило первых владельцев покинуть дом лет через двадцать после того, как он был построен. Просто там была нездоровая атмосфера быть может, из-за сырости и поганых наростов в подвале, из-за всепроникающего тошнотворного запаха, из-за сквозняков в коридорах или, наконец, из-за недоброкачественной воды в колодцах и на водокачке. Все перечисленные причины выглядели достаточно веско, а дальше такого рода предположений никто из моих знакомых не шел. И только записные книжки моего дядюшки, неутомимого собирателя древностей, доктора Илайхью Уиппла, поведали мне о существовании более мрачных и смутных догадок, лежащих в основе фольклора, бытовавшего среди слуг прежних времен и простого люда; догадок, никогда не выходивших за пределы узкого круга посвященных людей и по большей части забытых в те времена, когда Провиденс вырос в крупный современный город с непрерывно меняющимся населением.

Можно сказать определенно, что в большинстве своем горожане не склонны были считать этот дом домом с привидениями или чем-нибудь в этом роде. Доказательством тому служит отсутствие рассказов о лязге цепей, ледяных сквозняках, блуждающих огнях и лицах, мелькающих в окнах. Сторонники крайних взглядов иной раз называли дом несчастливым , но даже они не шли дальше такого определения. Что действительно не вызывало сомнений, так это чудовищное количество людей умирающих в нем, точнее сказать, умерших, поскольку после некоторых событий, случившихся более шестидесяти лет назад, дом опустел, ибо его стало практически невозможно сдать внаем. Характерно, что смерть в этом доме никогда не бывала скоропостижной и происходила от самых различных причин. Общим было лишь то, что у больного постепенно как бы иссякала жизненная сила, и каждый умирал от той болезни, к которой был склонен от природы, но только гораздо скорее. А у тех, кто оставался в живых, в различной степени проявлялись малокровие или чахотка, а иногда и снижение умственных способностей, что, разумеется, говорило не в пользу целебных качеств помещения. Следует также добавить, что соседние дома, похоже, вовсе не обладали подобными пагубными свойствами.

Вот все, что было мне известно до тех пор, пока мои настойчивые расспросы не вынудили дядюшку показать мне записи, которые, в конечном счете, и подвигли нас на наше жуткое расследование. В пору моего детства страшный дом пустовал; в расположенном на высоком уступе дворике, где никогда не зимовали птицы, росли одни бесплодные, причудливо изогнутые и старые до безобразия деревья, высокая, густая, неестественно блеклая трава и уродливые, как ночной кошмар, сорняки. Детьми мы часто посещали это место, и я до сих пор помню тот мальчишеский азартный страх, который я испытывал не только перед нездоровой причудливостью этих зловещих растений, но и перед самой атмосферой и тяжелым запахом полуразрушенного здания, в которое мы иногда заходили через незапертую парадную дверь, чтобы пощекотать нервы. Маленькие оконца были по большей части лишены стекол, и невыразимый дух запустения витал над еле державшейся панельной обшивкой, ветхими внутренними ставнями, отстающими обоями, отваливающейся штукатуркой, шаткими лестницами и теми частями поломанной мебели, которые еще оставались там. Пыль и паутина вносили свою лепту в ощущение ужаса, и настоящим храбрецом считался тот мальчик, который отваживался добровольно подняться по стремянке на чердак, обширное балочное пространство которого освещалось лишь крошечными мерцающими оконцами на концах фронтона и было заполнено сваленными в кучу обломками сундуков, стульев и прялок, за многие годы опутанными и окутанными паутиной настолько, что они приобрели самые чудовищные и дьявольские очертания.

И все же самым страшным местом в доме был не чердак, а сырой и промозглый подвал, внушавший нам, как это ни странно, наибольшее отвращение, несмотря на то, что он находился целиком над землей и примыкал к людной улице, от которой его отделяла лишь тонкая дверь да кирпичная стена с окошком. Мы не знали, стоит ли заходить в него, поддаваясь тяге к чудесному, или же лучше избегать этого, дабы не навредить душе и рассудку. Ибо, с одной стороны, дурной запах, пропитавший весь дом, ощущался здесь в наибольшей степени; с другой стороны, нас пугала та белесоватая грибовидная поросль, что всходила в иные дождливые летние дни на твердом земляном полу. Эти грибы, карикатурно схожие с растениями во дворе, имели прямо-таки жуткие формы, представляя собой отвратительные пародии на поганки и индейские трубки; подобных грибов мне не случалось видеть ни в каких других условиях. Они очень быстро сгнивали и на определенной стадии начинали слегка фосфоресцировать, так что запоздалые прохожие нередко рассказывали о бесовских огоньках, мерцающих за пустыми глазницами окон, распространяющих смрад.

Мы никогда даже в пору самых буйных своих сумасбродств в канун дня всех святых никогда не посещали подвал по ночам, зато во время дневных посещений нередко наблюдали упомянутое свечение, особенно если день выдавался пасмурный и сырой. Была еще одна вещь, более, так сказать, неуловимая, которую, как нам казалось, мы тоже часто наблюдали, весьма необычная вещь, хотя скорее существовавшая в воображении, нежели в действительности. Я имею в виду контур, смутный белесоватый контур на грязном полу что-то вроде тонкого подвижного налета плесени или селитры, который, как нам порой казалось, мы различали среди скудной грибовидной поросли перед огромным очагом в кухне. Иногда нас поражало жуткое сходство этого пятна с очертаниями скрюченной человеческой фигуры, хотя в большинстве случаев такого сходства не наблюдалось, а зачастую и вовсе не было никакого белесого налета. Однажды дождливым днем видение представилось мне намного отчетливее, чем прежде, и еще мне показалось, что я различил нечто вроде испарения легкое, желтоватое и мерцающее, оно поднималось над пятном плесени и улетучивалось в зияющую дыру дымохода. В тот же день я рассказал об увиденном дяде, и хотя он только улыбнулся этому причудливому образу фантазии, в улыбке его, казалось, сквозило какое-то воспоминание. Позднее я узнал что представление, сходное с моим, входило в некоторые смутные старинные поверья, распространенные среди простого люда поверья, связанные с причудливыми зверовидными формами, которые принимает дым, выходя из крупных дымоходов, и с гротескными контурами, которые порой имеют извилистые корни деревьев, пробившиеся в подвал сквозь щели между камнями фундамента.

Пока я не достиг совершеннолетия, дядя не спешил знакомить меня со сведениями и материалами, касавшимися страшного дома, которые ему удалось собрать. Доктор Уиппл был консервативным здравомыслящим врачом старой школы и, несмотря на весь свой интерес к вышеописанному месту, остерегался поощрять юный, неокрепший ум в его естественной склонности к сверхъестественному. Сам он считал, что как дом, так и его местонахождение всего-навсего обладают ярко выраженными антисанитарными свойствами и не имеют никакого отношения к сверхъестественному; в то же время он понимал, что если тот ореол таинственности, что окружает дом, возбуждает интерес даже в таком материалистически настроенном человеке, как он, то в живом воображении мальчика ореол этот непременно обрастет самыми жуткими образными ассоциациями.

Дядюшка жил бобылем. Этот седовласый, чисто выбритый, несколько старомодный джентльмен имел репутацию местного историка Рё неоднократно скрещивал полемическую шпагу СЃ такими прославленными любителями РґРёСЃРєСѓСЃСЃРёР№ Рё охранителями традиций, как РЎРёРґРЅРё РЎ.Райдер Рё Томас РЈ.Бикнел. РћРЅ жил СЃ РѕРґРЅРёРј слугой мужского пола РІ георгианском РѕСЃРѕР±РЅСЏРєРµ СЃ дверным кольцом Рё лестницей СЃ железными перилами, стоявшем, ежеминутно СЂРёСЃРєСѓСЏ рухнуть РІРЅРёР·, РЅР° краю обрыва РїРѕ С…РѕРґСѓ РќРѕСЂС‚-РљРѕСЂС‚-стрит СЂСЏРґРѕРј СЃРѕ старинным кирпичным зданием, РіРґРµ некогда располагались СЃСѓРґ Рё колониальная администрация. Именно РІ этом здании 4 мая 1776 РіРѕРґР° дедушка моего РґСЏРґРё кстати, двоюродный брат того знаменитого капитана Уиппла, который РІ 1772 РіРѕРґСѓ потопил РЅР° своем капере военную шхуну Гаспи флота Ее Величества голосовал Р·Р° независимость колонии РРѕРґ-Айленд. Дни напролет просиживал РґСЏРґСЏ РІ своей библиотеке сырой, СЃ РЅРёР·РєРёРјРё потолками, СЃ некогда белой, Р° теперь потемневшей РѕС‚ времени панельной обшивкой, СЃ затейливыми резными украшениями над камином Рё крошечными оконцами, почти РЅРµ пропускавшими света РёР·-Р·Р° вьющихся снаружи виноградных лоз, просиживал РІ окружении старинных фамильных реликвий Рё бумаг, содержавших немало подозрительных ссылок РЅР° страшный РґРѕРј РїРѕ Бенефит-стрит. Да Рё РЅРµ так СѓР¶ далеко РѕС‚ дядюшкиного РґРѕРјР° располагался этот очаг заразы ведь Бенефит-стрит РїСЂРѕС…РѕРґРёС‚ РїРѕ склону крутого холма, РЅР° котором некогда располагались РґРѕРјР° первых поселенцев, РїСЂСЏРјРѕ над зданием СЃСѓРґР°.

Когда, наконец, мои докучливые просьбы и зрелость лет моих вынудили дядю поведать мне все, что он знал и скрывал о страшном доме передо мной предстала довольно знаменательная хроника. Сквозь все обилие фактов, дат и скучнейших генеалогических выкладок красной нитью проходило ощущение некоего гнетущего и неотвязного ужаса и сверхъестественной демонической злобы, что произвело на меня впечатление куда более сильное, нежели на моего почтенного дядюшку. События, казалось бы, ничуть между собой не связанные, согласовывались удивительным и жутким образом, а несущественные, на первый взгляд, подробности заключали в себе самые чудовищные возможности. Меня одолел новый жгучий интерес, в сравнении с которым прежнее детское любопытство представлялось безосновательным и ничтожным. Это первое откровение подвигло меня на многотрудные изыскания и, в конечном счете, на леденящий душу эксперимент, оказавшийся губительным для меня и моего родственника. Ибо дядюшка все-таки настоял на том, чтобы принять участие в начатых мною изысканиях, и после одной ночи, проведенной нами в том доме, никогда больше не вернулся на свет Божий. Один Господь ведает, как мне одиноко без этой доброй души, чья долгая жизнь была отмечена честностью, добродетелями, безупречными манерами, великодушием и ненасытной жаждой знаний. В память о нем я воздвиг мраморную урну на кладбище Св. Иоанна на том самом, которое так любил По: оно расположено на вершине холма под сенью высоких ив; его могилы и надгробия безмятежно теснятся на небольшом пространстве между старинной церковью и домами и стенами Бенефит-стрит.

Р’ мешанине дат, которой открывалась история РґРѕРјР°, казалось Р±С‹, нет Рё тени чего-либо зловещего РЅРё РІ отношении его постройки, РЅРё РІ отношении воздвигшего его семейства, состоятельного Рё почтенного. Тем неменее, уже СЃ самого начала РІРѕ всем этом было как Р±С‹ некое предчувствие беды, довольно СЃРєРѕСЂРѕ воплотившееся РІ реальности. Летопись, добросовестно составленная дядей РёР· разрозненных свидетельств, начиная СЃ постройки РґРѕРјР° РІ 1763 РіРѕРґСѓ, отличалась РІ изложении событий удивительным изобилием подробностей. Первыми жильцами РґРѕРјР° были, СЃСѓРґСЏ РїРѕ всему, некто Уильям Гаррис, его СЃСѓРїСЂСѓРіР° РРѕСѓР±Рё Декстер Рё дети: Элькана (Рі.СЂ.1755), Абигайль (Рі.СЂ.1757), Уильям-младший (Рі.СЂ.1759) Рё РСѓС‚ (Рі.СЂ.1761). Гаррис был преуспевающим купцом; РѕРЅ вел РјРѕСЂСЃРєСѓСЋ торговлю СЃ Вест-Индией через фирму Обедайи Брауна Рё племянников. РљРѕРіРґР° РІ 1761 РіРѕРґСѓ Браун-старший приказал долго жить Рё РІРѕ главе компании встал его племянник Никлас, Гаррис стал С…РѕР·СЏРёРЅРѕРј Р±СЂРёРіР° Пруденс («Благоразумие»), построенного РІ Провиденсе, грузоподъемностью 120 тонн, что дало ему возможность возвести собственный домашний очаг, предмет его чаяний СЃРѕ РґРЅСЏ женитьбы.

Место, выбранное им для постройки, недавно выпрямленный отрезок новой фешенебельной Бэк-стрит, пролегавшей по склону холма прямо над многолюдным Чипсайдом, не оставляло желать лучшего, а возведенное здание, в свою очередь, делало честь этому месту. Это было лучшее из того, что мог себе позволить человек с умеренными средствами, и Гаррис поспешил въехать в новый дом накануне рождения пятого ребенка. Мальчик появился на свет в декабре, но был мертворожденным. И в течение следующих полутора столетий ни один ребенок не родился в этом доме живым.

Р’ апреле следующего РіРѕРґР° семью постигло РЅРѕРІРѕРµ РіРѕСЂРµ: дети внезапно заболели, Рё РґРІРѕРµ РёР· РЅРёС… Абигайль Рё РСѓС‚ умерли, РЅРµ дожив РґРѕ конца месяца. РџРѕ мнению доктора Джоуба РђР№РІР·Р°, РёС… унесла РІ могилу какая-то разновидность детской лихорадки; РґСЂСѓРіРёРµ врачи единодушно утверждали, что болезнь скорее напоминала туберкулез или скоротечную чахотку. Как Р±С‹ то РЅРё было, РЅРѕ РѕРЅР°, похоже, оказалась заразной РёР±Рѕ именно РѕС‚ нее РІ РёСЋРЅРµ того же РіРѕРґР° скончалась служанка РїРѕ имени Ханна Бауэн. Другой слуга Илайа Лайдесон постоянно жаловался РЅР° РґСѓСЂРЅРѕРµ самочувствие Рё уже собирался вернуться РЅР° ферму Рє своему отцу РІ Рехобот, как РІРґСЂСѓРі воспылал страстью Рє Мехитабель РџРёСЌСЂСЃ, принятой РЅР° место Ханны. Илайа умер РЅР° следующий РіРѕРґ РіРѕРґ воистину печальный, поскольку РѕРЅ был ознаменован кончиной самого Уильяма Гарриса, Р·РґРѕСЂРѕРІСЊРµ которого РЅРµ выдержало климата Мартиники, РіРґРµ ему Р·Р° последние десять лет приходилось часто Рё подолгу бывать РїРѕ служебным делам.

Молодая вдова так и не оправилась от потрясения, вызванного смертью мужа, а кончина ее первенца Эльканы, последовавшая спустя два года, окончательно повредила ее рассудок. В 1768 году она впала в легкое умопомешательство и с тех пор держалась взаперти в верхней половине дома. Забота о доме и семье пала на плечи ее старшей сестры, девицы Мерси Декстер, которая специально для этой цели туда переселилась. Худая и некрасивая Мерси обладала огромной физической силой, однако с тех пор, как она переехала в страшный дом, здоровье ее стало на глазах ухудшаться. Она была исключительно предана своей несчастной сестре и питала особую привязанность к своему племянчику Уильяму, единственному из детей, кто остался жив. Правда, этот некогда румяный крепыш превратился в хилого и болезненного мальчика. В том же году умерла служанка Мехитабель, и сразу после этого второй слуга, Береженый Смит, уволился, не дав своему поступку сколько-нибудь вразумительных объяснений, если не считать каких-то совершенно диких небылиц и сетований на то, что ему якобы не нравилось, как пахнет в доме. Какое-то время Мерси не удавалось найти новых слуг, поскольку семь смертей и одно умопомешательство за пять лет привели в движение механизм распространения сплетен, которые в скором времени приобрели самый абсурдный характер. В конце концов, однако, ей удалось найти двоих из другой местности: это были Энн Уайт, угрюмая, замкнутая особа из той части Норт-Кингстауна, которая позднее выделилась в самостоятельный город под названием Эксетер, и расторопный бостонец по имени ЗенасЛоу.

Первым, кто придал пустопорожней, хотя Рё зловеще окрашенной болтовне более или менее четкие очертания, стала Р­РЅРЅ Уайт. Мерси следовало Р±С‹ хорошенько подумать, прежде чем нанимать РІ прислуги уроженку Нуснек-Хилла эта дремучая дыра была РІ те времена Рё остается поныне гнездом самых РґРёРєРёС… суеверий. Недалее, как РІ 1892 РіРѕРґСѓ, жители Эксетера выкопали мертвое тело Рё РІ торжественной обстановке сожгли его сердце, дабы предотвратить пагубные для общественного Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ Рё РјРёСЂР° влияния, которые СЏРєРѕР±С‹ РЅРµ замедлили Р±С‹ воспоследовать, если Р±С‹ РїРѕРєРѕР№РЅРёРє был оставлен РІ РїРѕРєРѕРµ. Можно себе представить настроения тамошней общины РІ 1768 РіРѕРґСѓ! Язык Сѓ Р­РЅРЅ Уайт был настолько злым Рё длинным, что через несколько месяцев пришлось ее уволить, Р° РЅР° ее место взять верную Рё РґРѕР±СЂСѓСЋ амазонку РёР· Ньюпорта Марию РРѕР±Р±РёРЅСЃ. Между тем несчастная РРѕСѓР±Рё Гаррис окончательно потеряла рассудок Рё принялась РЅР° весь РґРѕРј оглашать СЃРІРѕРё СЃРЅС‹ Рё видения, носившие самый чудовищный характер. Временами это становилось просто невыносимым; РѕРЅР° могла издавать ужасающие вопли часами. Р’ конце концов, сына ее пришлось временно поселить РІ РґРѕРјРµ его РґРІРѕСЋСЂРѕРґРЅРѕРіРѕ брата Пелега Гарриса, жившего РІ Пресвитерианском переулке РїРѕ соседству СЃ новым зданием колледжа. Благодаря этому мальчик заметно поправился, Рё если Р±С‹ Мерси отличалась РЅРµ только благими намерениями, РЅРѕ Рё СѓРјРѕРј, РѕРЅР° Р±С‹ отправила его Рє брату насовсем. Рћ том, что именно выкрикивала РјРёСЃСЃРёСЃ Гаррис РІРѕ время СЃРІРѕРёС… буйных припадков, семейное предание умалчивает; РІ лучшем случае РѕРЅРѕ сообщает настолько экстравагантные сведения, что своей нелепостью РѕРЅРё сами себя опровергают. Да Рё то разве РЅРµ смехотворно звучит утверждение, что женщина, имевшая самые элементарные познания РІРѕ французском, могла часами выкрикивать непристойные Рё идиоматические выражения РЅР° этом языке, или что эта же женщина, находясь РІ полном одиночестве РІ надежно охраняемой комнате, исступленно жаловалась РЅР° то, что, будто Р±С‹, какое-то существо СЃ пристальным взглядом бросалось РЅР° нее Рё пыталось укусить? Р’ 1772 РіРѕРґСѓ умер слуга Зенас; узнав РѕР± этом РјРёСЃСЃРёСЃ Гаррис разразилась отвратительным довольным хохотом, совершенно ей РЅРµ свойственным. РћРЅР° скончалась РЅР° следующий РіРѕРґ Рё была похоронена РЅР° Северном кладбище СЂСЏРґРѕРј СЃРѕ СЃРІРѕРёРј мужем.

Р’ 1775 РіРѕРґСѓ, РєРѕРіРґР° разразилась РІРѕР№РЅР° СЃ Великобританией, Уильям Гаррис-младший, несмотря РЅР° СЃРІРѕРё шестнадцать лет Рё слабое телосложение, умудрился вступить РІ РђСЂРјРёСЋ Наблюдения РїРѕРґ командованием генерала Грина Рё СЃ этого РґРЅСЏ наслаждался постоянным улучшением Р·РґРѕСЂРѕРІСЊСЏ Рё престижа. Р’ 1780 РіРѕРґСѓ, будучи капитаном вооруженных СЃРёР» РРѕРґ-Айленда РЅР° территории штата РќСЊСЋ-Джерси (РёРјРё командовал полковник Энджелл), РѕРЅ повстречал, полюбил Рё РІР·СЏР» себе РІ жены Фиби Хетфилд РёР· Элизабеттауна; РЅР° будущий РіРѕРґ, СЃ почетом СѓР№РґСЏ РІ отставку, РѕРЅ вернулся РІ Провиденс вместе СЃРѕ своей молодой женой. Нельзя сказать, что возвращение СЋРЅРѕРіРѕ РІРѕРёРЅР° было абсолютно ничем РЅРµ омрачено. Дом, правда, РїРѕ-прежнему был РІ хорошем состоянии, Р° улица, РЅР° которой РѕРЅ стоял, переименована РёР· Бэк-стрит РІ Бенефит-стрит, зато некогда крепкое телосложение Мерси Декстер претерпело весьма печальную Рё отчасти странную метаморфозу: эта добрая женщина превратилась РІ сутулую Рё жалкую старуху СЃ глухим голосом Рё поразительно бледным лицом. РќР° удивление СЃС…РѕРґРЅРѕРµ превращение произошло Рё СЃ единственной оставшейся РІ живых служанкой Марией. Осенью 1782 РіРѕРґСѓ Фиби Гаррис родила мертвую девочку, Р° 15 мая следующего РіРѕРґР° Мерси Декстер завершила СЃРІРѕСЋ самоотверженную, СЃРєСЂРѕРјРЅСѓСЋ Рё добродетельную жизнь.

Уильям Гаррис, теперь уже полностью удостоверившись РІ существенно нездоровой атмосфере своего жилища, РїСЂРёРЅСЏР» меры Рє переезду, предполагая РІ дальнейшем заколотить РґРѕРј насовсем. РЎРЅСЏРІ РЅР° время комнаты для себя Рё жены РІ недавно открывшейся гостинице Золотой шар , РѕРЅ принялся хлопотать Рѕ постройке РЅРѕРІРѕРіРѕ, более приличного РґРѕРјР° РЅР° Вестминстер-стрит, РІ строящемся районе РіРѕСЂРѕРґР° Р·Р° Большим мостом. Именно там РІ 1785 РіРѕРґСѓ появился РЅР° свет его сын Дьюти, Рё там семья благополучно проживала РґРѕ тех РїРѕСЂ, РїРѕРєР° посягательства СЃРѕ стороны коммерции РЅРµ вынудили ее вернуться РЅР° РґСЂСѓРіРѕР№ берег реки РЅР° Энджел-стрит, пролегавшую РїРѕ ту сторону холма; РІ новый жилой район Ист-Сайд, туда, РіРґРµ РІ 1876 РіРѕРґСѓ ныне покойный Арчер Гаррис построил себе пышный, РЅРѕ безвкусный РѕСЃРѕР±РЅСЏРє СЃ мансардной крышей. Уильям Рё Фиби скончались РІ 1797 РіРѕРґСѓ РІРѕ время эпидемии желтой лихорадки, Рё Дьюти был РІР·СЏС‚ РЅР° воспитание СЃРІРѕРёРј кузеном Рэтбоуном Гаррисом, сыном Пелега.

Рэтбоун был человеком практичным Рё сдавал РґРѕРј РЅР° Бенефит-стрит внаем, несмотря РЅР° нежелание Уильяма, чтобы там кто-РЅРёР±СѓРґСЊ жил. РћРЅ полагал, что его святой долг перед подопечным заключается РІ том, чтобы собственность последнего приносила как можно больше РґРѕС…РѕРґСѓ; РїСЂРё этом его немало РЅРµ тревожили РЅРё смерти Рё заболевания, РІ результате которых жильцы сменяли РґСЂСѓРі РґСЂСѓРіР° СЃ быстротой молнии, РЅРё РІСЃРµ растущая враждебность Рє РґРѕРјСѓ СЃРѕ стороны горожан. Вероятно, РѕРЅ ощутил лишь легкую досаду, РєРѕРіРґР° РІ 1804 РіРѕРґСѓ муниципалитет распорядился, чтобы территория РґРѕРјР° была окурена серой Рё смолой. Причиной для такого решения СЃРѕ стороны РіРѕСЂРѕРґСЃРєРёС… властей послужили возбудившие немало досужих толков четыре смерти, вызванные, предположительно, уже сходившей РІ то время РЅР° нет эпидемией лихорадки. РҐРѕРґРёР» слух, РІ частности, будто РѕС‚ РґРѕРјР° пахнет лихорадкой.

Что касается самого Дьюти, судьба дома мало его беспокоила, поскольку, достигнув совершеннолетия, он стал моряком и в войну 1812 года с отличием служил на капере Бдительный под началом капитана Кэхуна. Воротясь целым и невредимым, в 1814 году он женился и вскоре стал отцом. Последнее событие произошло в ту достопамятную ночь на 23 сентября 1815 году, когда случился страшный шторм и воды залива затопили полгорода; при этом целый шлюп доплыл аж до Вестминстер-стрит, и мачты его едва не колотились в окна Гаррисов как бы в символическое подтверждение тому, что новорожденный мальчик по имени Желанный сын моряка. Желанный не пережил своего отца: он пал смертью храбрых в сражении под Фредриксбургом в 1862 году. Ни он, ни сын его Арчер почти ничего не знали о страшном доме, помимо того, что это какое-то совершенно ненужное бремя, которое почти невозможно сдать внаем быть может, по причине его дряхлости и затхлости, свойственной всякой старческой неопрятности. В самом деле, дом ни разу не удалось сдать внаем после целого ряда смертей, последняя из которых случилась в 1861 году и которые за всеми треволнениями, вызванными начавшейся войной, были преданы забвению. Кэррингтон Гаррис, последний из рода по мужской линии, относился к дому как к заброшенному и до некоторой степени живописному объекту преданий но лишь до той поры, пока я не поведал ему о своем эксперименте. И если прежде он намеревался сравнять особняк с землей и построить на его месте многоквартирный дом, то после беседы со мной решил оставить его на месте, провести в него водопровод и впустить жильцов. Так он и сделал и не имел никаких затруднений. Кошмар навсегда оставил дом.

Нетрудно представить, какое сильное впечатление произвели на меня семейные хроники Гаррисов. На всем протяжении этой довольно длинной повести мне мерещилось неотвязное и неотступное тяготение неведомого зла, превосходящего любое другое из существующих в известной мне природе; было также очевидно, что зло это связано с домом, а не с семьей. Впечатление мое подтверждалось множеством разрозненных фактов, с грехом пополам сведенных моим дядей в подобие системы: я имею ввиду предания, бытовавшие среди слуг, газетные вырезки, копии свидетельств о смерти, выданных врачами-коллегами дядюшки, и тому подобные вещи. Вряд ли мне удастся привести здесь этот материал в полном объеме, ибо дядюшка был неутомимым собирателем древностей и испытывал живейший интерес к страшному дому; могу упомянуть лишь несколько наиболее важных моментов, заслуживающих внимания хотя бы потому, что они регулярно воспроизводятся во многих сообщениях из самых различных источников. К примеру, прислуга в своих сплетнях практически единодушно приписывала неоспоримое верховенство в дурном влиянии затхлому и затянутому плесенью погребу дома. Некоторые слуги в первую очередь, Энн Уайт, никогда не пользовались кухней в погребе, и, по меньшей мере, три легенды повествовали о причудливых, напоминающих людей или бесов, очертаниях, которые принимали корни деревьев и налеты плесени в погребе. Эти последние сообщения особенно глубоко задели меня в связи с тем, что я видел собственными глазами, когда был ребенком; однако у меня создалось впечатление, что самое главное в каждом из этих случаев было в значительной мере затемнено добавлениями, взятыми из местного ассортимента рассказов о привидениях для публичного пользования.

Энн Уайт, со своими эксетерскими суевериями, распространяла наиболее экстравагантную и, в то же время, наиболее последовательную версию, уверяя, что прямо под домом находится могила одного из тех вампиров, то есть мертвецов с сохранившимся телом, питающихся кровью или дыханием живых людей, и чьи богомерзкие легионы высылают по ночам в мир свои образы или призраки, дабы те охотились за несчастными жертвами. Для уничтожения вампира необходимо, как советуют всеведущие старушки, его откопать и сжечь у него сердце или по крайней мере, всадить ему в сердце кол. Именно та настойчивость, с которой Энн требовала проведения раскопок в погребе, и стала решающей причиной для ее увольнения.

Тем РЅРµ менее, ее небылицы имели широкую Рё благодарную аудиторию Рё принимались РЅР° веру тем охотнее, что РґРѕРј действительно стоял РЅР° том месте, РіРґРµ раньше находилось кладбище. Для меня же РІСЃРµ значение этих историй заключалось РЅРµ столько РІ упомянутом обстоятельстве, сколько РІ том, как замечательно РѕРЅРё увязывались СЃ некоторыми РґСЂСѓРіРёРјРё фактами РІ частности, СЃ жалобами вовремя уволившегося слуги Береженого Смита, который жил РІ страшном РґРѕРјРµ намного раньше Р­РЅРЅ Рё совершенно РЅРµ был знаком СЃ ней, РЅР° то, что РїРѕ ночам нечто отсасывает Сѓ него дыхание ; СЃРѕ свидетельствами Рѕ смерти четырех жертв лихорадки, выданными доктором Чедом РҐРѕРїРєРёРЅСЃРѕРј РІ 1804 РіРѕРґСѓ Рё сообщающими Рѕ том, что Сѓ РїРѕРєРѕР№РЅРёРєРѕРІ наблюдалась необъяснимая нехватка РєСЂРѕРІРё; Рё, наконец, СЃРѕ смутными обрывками бреда несчастной РРѕСѓР±Рё Гаррис, сетовавшей РЅР° острые Р·СѓР±С‹ полуневидимого чего-то СЃ тусклым взглядом.

Как бы ни был я свободен от непростительных предрассудков, сообщения эти вызвали во мне странное ощущение, которое было усугублено парой газетных вырезок, касавшихся смертей в страшном доме и разделенных изрядным промежутком времени: одна из Провиденс Газет энд Кантри-Джорнел от 12 апреля 1815 года, другая из Дейли Трэнскрипт энд Кроникл от 17 октября 1845 году. В обеих заметках излагалось одно и то же ужасное обстоятельство, повторяемость которого, на мой взгляд, знаменательна. В обоих случаях умирающий (в 1815 году знатная пожилая дама по фамилии Стэнфорд, в 1845 году школьный учитель среднего возраста Илиазар Дюрфи) претерпевал самое чудовищное видоизменение, а именно: вперив перед собой тусклый взгляд, пытался укусить за горло лечащего врача. Однако еще более загадочным был последний случай, положивший конец сдаче дома внаем: я имею в виду серию смертей от малокровия, каждой из которых предшествовало прогрессирующее умопомешательство, причем пациент коварно покушался на жизнь своих родных, пытаясь прокусить им шею или запястье.

Упомянутый СЂСЏРґ смертей относится Рє 1860-61 РіРі., РєРѕРіРґР° РјРѕР№ РґСЏРґСЏ только приступал Рє врачебной практике; перед СѓС…РѕРґРѕРј РЅР° фронт РѕРЅ РјРЅРѕРіРѕ слышал РѕР± этих случаях РѕС‚ СЃРІРѕРёС… старших коллег. Что действительно РЅРµ поддается никакому объяснению, так это тот факт, что жертвы люди простые Рё необразованные, РёР±Рѕ никаким РґСЂСѓРіРёРј невозможно было сдать этот обладающий дурными запахом Рё славой РґРѕРј бормотали проклятия РїРѕ-французски, между тем как РЅРё РѕРґРёРЅ РёР· РЅРёС… РІ принципе РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ имел возможности хоть сколько-РЅРёР±СѓРґСЊ изучить этот язык. Нечто РїРѕРґРѕР±РЅРѕРµ происходило Р·Р° сто лет РґРѕ этих смертей СЃ несчастной РРѕСѓР±Рё Гаррис, Рё совпадение это настолько взволновало моего дядюшку, что РѕРЅ начал коллекционировать факты РёР· истории страшного РґРѕРјР°, особенно после того, как узнал РєРѕРµ-что РёР· первых СЂСѓРє РѕС‚ докторов Чейза Рё Уитмарша, РІСЃРєРѕСЂРµ РїРѕ своем возвращении СЃ РІРѕР№РЅС‹. РЇ лично имел возможность убедиться РІ том, как глубоко размышлял дядюшка над этим предметом Рё как рад РѕРЅ был моему интересу Рє нему интересу непредвзятому Рё сочувственному, позволявшему ему обсуждать СЃРѕ РјРЅРѕР№ такие материи, над которыми РґСЂСѓРіРёРµ просто посмеялись Р±С‹. Фантазия его РЅРµ заходила так далеко, как РјРѕСЏ, РѕРЅ чувствовал, что жилище это неординарно РїРѕ своей способности вызывать творческий импульс Рё заслуживает внимания хотя Р±С‹ РІ качестве источника вдохновения РІ области гротескного Рё макабрического.

РЇ, СЃРѕ своей стороны, склонен был отнестись РєРѕ всему этому СЃ исключительной серьезностью Рё сразу же приступил РЅРµ только Рє проверке показаний очевидцев, РЅРѕ Рё Рє собиранию новых фактов насколько это было РІ РјРѕРёС… силах. РЇ неоднократно беседовал СЃРѕ старым Арчером Гаррисом, тогдашним владельцем РґРѕРјР°, вплоть РґРѕ его смерти РІ 1916 РіРѕРґСѓ Рё получил РѕС‚ него Рё РѕС‚ еще живой его сестры, девицы Элис, подтверждение всех семейных дат, собранных РјРѕРёРј дядюшкой. Однако, РєРѕРіРґР° СЏ поинтересовался Сѓ РЅРёС…, какое отношение РјРѕРі иметь РґРѕРј Рє Франции или французскому языку, РѕРЅРё признались, что столь же искренне недоумевают РїРѕ этому РїРѕРІРѕРґСѓ, как Рё СЏ. Арчер РЅРµ знал вообще ничего; что же касается РјРёСЃСЃ Гаррис, то РѕРЅР° поведала РјРЅРµ Рѕ некоем упоминании, которое слышал ее дед, Дьюти Гаррис, Рё которое могло пролить некоторый свет РЅР° эту загадку. Старый РјРѕСЂСЃРєРѕР№ волк, РЅР° РґРІР° РіРѕРґР° переживший своего погибшего РІ Р±РѕСЋ сына РїРѕ имени Желанный, припоминал, что его РЅСЏРЅСЏ, старая Мария РРѕР±Р±РёРЅСЃ, смутно догадывалась Рѕ чем-то, что могло придать особый смысл французскому бреду РРѕСѓР±Рё Гаррис, который ей доводилось слышать РІ последние РґРЅРё жизни несчастной. Мария жила РІ страшном РґРѕРјРµ СЃ 1769 вплоть РґРѕ переезда семьи РІ 1783 РіРѕРґСѓ Рё была свидетельницей смерти Мерси Декстер. Как-то раз РѕРЅР° обмолвилась РІ присутствии маленького Дьюти РѕР± РѕРґРЅРѕРј несколько странном обстоятельстве, сопровождавшем последние минуты Мерси, РЅРѕ РѕРЅ впоследствии Рё очень СЃРєРѕСЂРѕ совершенно забыл, что это было Р·Р° обстоятельство, Р·Р° исключением того, что РѕРЅРѕ было отчасти странным. РќРѕ даже Рё это внучке его удалось вспомнить СЃ большим трудом. РћРЅР° Рё ее брат РЅРµ так интересовались РґРѕРјРѕРј, как сын Арчера Кэррингтон, который является его нынешним владельцем Рё СЃ которым СЏ беседовал после своего эксперимента.

Выжав РёР· семейства Гаррисов РІСЃСЋ информацию, какую РѕРЅРѕ только могло РјРЅРµ предоставить, СЏ набросился РЅР° старинные РіРѕСЂРѕРґСЃРєРёРµ летописи Рё документы СЃ еще большим рвением, нежели то, какое РІ этом отношении подчас выказывал дядюшка. РЇ стремился Рє тому, чтобы иметь исчерпывающую историю того участка, РіРґРµ стоял РґРѕРј, начиная СЃ его застройки РІ 1636 РіРѕРґСѓ, Р° еще лучше Рё СЃ более древних времен, если Р±С‹ только удалось откопать какую-РЅРёР±СѓРґСЊ легенду индейцев Наррагансетта. Прежде всего СЏ установил, что этот участок РІ СЃРІРѕРµ время представлял СЃРѕР±РѕР№ часть длинной полосы земли, изначально пожалованной некоему Джону Трокмортону; РѕРґРЅРѕР№ РёР· РјРЅРѕРіРёС… подобных полос, бравших начало РѕС‚ Таун-стрит возле реки Рё простиравшихся через холм, почти совпадая СЃ нынешней РҐРѕСѓРї-стрит. Участок Трокмортона РІ дальнейшем, конечно, неоднократно подвергался разделам, Рё СЏ весьма прилежно проследил СЃСѓРґСЊР±Сѓ той его части, РїРѕ которой позднее пролегла Бэк-, РѕРЅР° же Бенефит-стрит. Действительно, С…РѕРґРёР» такой слух, что раньше там располагалось семейное кладбище Трокмортонов; однако, изучив документы более тщательно, СЏ обнаружил, что РІСЃРµ могилы давным-давно были перенесены РЅР° Северное кладбище, то, что находится РЅР° Потакет-РЈСЌСЃС‚-РРѕСѓРґ.