Характер стратегической обороны 2 страница
Представим себе армию и обороняемый ею театр войны; оборона может заключаться в следующем:
1. Армия может атаковать неприятеля, едва только последний вторгнется на театр войны (Мольвиц, Гогенфридберг).
2. Она может занять позицию вблизи границы и выжидать, пока неприятель не появится перед нею с целью атаки, а в этот момент сама на него напасть (Часлау, Coop, Росбах). Очевидно, в этом случае поведение уже более пассивно, выжидание продолжается дольше; допуская, что неприятельское наступление действительно состоится, мы получим по сравнению с первым случаем лишь небольшой выигрыш во времени или даже никакого. Но может случиться, что у неприятеля не хватит решимости для развертывания перед нами с целью атаки; поэтому сражение, которое при действиях по первому способу непременно должно произойти, при действиях по второму уже имеет шансы не состояться; выгоду от выжидания надо расценивать как более крупную.
3. В такой позиции армия может выжидать не только решения неприятеля дать сражение, т.е. появления его перед нашей позицией, но и фактического нападения. (Продолжая черпать примеры из деятельности Фридриха Великого, мы находим у него такой образ действий под Бунцельвицем.) В этом случае дается настоящее оборонительное сражение, которое, однако, как мы уже выше говорили, может заключать в себе наступательное движение той или другой части армии. И здесь, как и в предыдущем случае, выигрыш времени еще не играет существенной роли, но решимость неприятеля подвергается новому испытанию; многие, уже выдвинувшись вперед для атаки, в последнюю минуту или даже после первой попытки отказывались от нее, находя позицию противника слишком сильною.
4, Армия может отнести сопротивление внутрь страны. Цель подобного отступления - вызвать и выждать такое ослабление противника, при котором он или сам приостановит продвижение, или же по меньшей мере окажется не в силах преодолеть то сопротивление, которое мы ему окажем в конце его пути.
Проще и яснее всего обнаруживается этот случай тогда, когда обороняющийся имеет возможность отойти за одну или несколько крепостей, которые наступающий вынужден осаждать или обложить. Ясно само собой, насколько это ослабляет вооруженные силы последнего и сколько случаев предоставляется обороняющемуся напасть на врага в каком-либо пункте с крупным перевесом сил.
Но даже когда нет крепостей, такое отступление внутрь страны может исподволь доставить обороняющемуся необходимое равновесие или даже перевес сил, которых у него не было на границе его страны, ибо всякое продвижение при стратегическом наступлении ослабляет наступающего отчасти абсолютно, отчасти вследствие неизбежного раздробления сил, о котором мы подробнее скажем при исследовании наступления. Мы здесь, однако, предвосхищаем эту истину, причем рассматриваем ее как факт, достаточно доказанный всеми войнами.
В этом четвертом случае особо важное преимущество надо видеть в выигрыше времени. Если наступающий начнет осаждать наши крепости, у нас будет выигрыш во времени до момента вероятного их падения (которое может иметь место через несколько недель, а в некоторых случаях и несколько месяцев); если же его ослабление, т.е. истощение наступательных сил, произойдет лишь вследствие продвижения вперед и занятия необходимых пунктов, следовательно, благодаря протяжению пройденного им пути, то выигрыш времени в большинстве случаев окажется еще крупнее, и наша деятельность не будет уже в такой степени связана с определенным моментом.
Кроме изменения соотношения сил между наступающим и обороняющимся, которое создается к концу этого пути, мы должны зачесть в актив обороны вновь повысившуюся выгоду от выжидания. Если бы наступающий и не оказался настолько ослабленным своим продвижением вперед, чтобы потерять способность напасть на наши главные силы там, где они остановятся, то все же у него на это может не хватить решимости, ибо здесь ему всегда потребуется ее больше, нежели нужно было бы близ границы: силы уже ослаблены и не так свежи, а опасность возросла; с другой стороны, для нерешительного полководца достаточно бывает занятия территории, чтобы отогнать всякую мысль о сражении, так как он или действительно думает, или прикрывается предлогом, что в сражении больше нет надобности. Этот упущенный случай для сражения хотя и не явится для обороняющегося таким негативным успехом, каким он был бы в приграничном районе, однако предоставит ему значительный выигрыш времени.
Ясно, что во всех четырех указанных случаях обороняющийся пользуется выгодами, предоставляемыми местностью, а также воздействием, оказываемым крепостями и участием народных масс, причем эти воздействующие начала будут играть все большую роль с каждой новой ступенью обороны; они-то преимущественно и вызывают ослабление неприятельских сил на четвертой ступени обороны. А так как выгоды выжидания параллельно возрастают, то из этого само собою следует, что на эти ступени надо смотреть, как на действительную повышающуюся шкалу могущества обороны, и что эта форма войны становится тем сильнее, чем она больше удаляется от наступления. Мы в данном случае не боимся обвинения, будто мы держимся того взгляда, что наиболее сильной является наиболее пассивная оборона. Деятельность сопротивления с каждой последующей ступенью будет не ослабевать, а лишь замедляться, отсрочиваться. Ведь, очевидно, нет ничего противоестественного в утверждении, что на сильной и хорошо укрепленной позиции можно оказать большее сопротивление, а тогда, когда противник наполовину измотает в атаках на нее свои силы, возможно ему нанести более действительный контрудар. Без преимуществ, которые давали ему его позиции, Даун не одержал бы победы под Коллином, и если бы он, когда Фридрих Великий, отступая с поля сражения, располагал не свыше 18 000 человек, повел более энергичное преследование, то получилась бы одна из самых блестящих побед в военных анналах.
Итак, мы утверждаем, что с каждой последующей ступенью обороны возрастает перевес или, точнее, противовес, приобретаемый обороняющимся, а, следовательно, наращивается и сила контрудара.
Но достигаются ли эти преимущества наращения мощи обороны даром? Отнюдь нет. Ибо жертвы, ценою которых они покупаются, растут в той же пропорции.
Когда мы выжидаем подхода неприятеля внутри нашего театра войны, то, как бы близко от границы ни произошло решительное сражение, все же неприятельские силы будут попирать наш театр войны, что не может не сопровождаться известными жертвами; между тем, наступая, мы переложили бы эти жертвы на плечи противника. Если мы не сразу пойдем навстречу неприятелю, чтобы его атаковать, то жертвы еще более возрастут, а пространство, какое займет неприятель, и время, какое ему потребуется, чтобы дойти до наших позиций, будут непрерывно их увеличивать. Если мы решаем дать оборонительное сражение и, таким образом, предоставляем неприятелю решение и выбор соответственного момента, то может случиться, что он довольно продолжительное время останется в обладании занятой территорией, и мы этим расплатимся за то время, которое выиграли благодаря нерешительности противника. Еще чувствительнее будут жертвы при отступлении в глубь страны.
Но все эти жертвы, которые приносит обороняющийся, причиняют ему только такую потерю сил, которая действует на его вооруженные силы лишь косвенным образом, следовательно, позднее и не непосредственно, и притом часто настолько косвенным образом, что воздействие их оказывается мало чувствительным. А это значит, что обороняющийся стремится увеличить свои силы за счет будущего, т.е. совершает заем, как должен делать всякий, кто слишком беден для занимаемого им положения.
Чтобы оценить успешность этих различных форм сопротивления, обратим внимание на цель наступления. Последняя сводится к овладению нашим театром военных действий или по крайней мере значительной его частью, так как под понятием целого надо разуметь по крайней мере большую его часть; обладание полосой территории в несколько миль вообще не имеет самостоятельного значения в стратегии. Пока наступающий еще не овладел театром военных действий, т.е. пока он, страшась нашей вооруженной силы, или вовсе еще не приступил к вторжению в него, или еще не подошел к нашей позиции, или же уклонился от сражения, которое мы предлагали ему дать, - до тех пор цель обороны оказывается достигнутой и воздействие мероприятий обороны представляется успешным. Но, конечно, это будет лишь негативный результат, непосредственно не дающий нам прироста сил, необходимого для контрудара. Косвенно же он может их дать, ибо потерянное время является минусом для наступающего.
Таким образом, на первых трех ступенях обороны, т.е. когда она протекает близ границы, отсутствие решительного столкновения уже представляет успех обороны.
Не то на четвертой ступени.
Если неприятель осаждает наши крепости, то мы должны своевременно их выручить, - следовательно, за нами очередь вызвать решительный акт нашей позитивной деятельностью.
Таково же положение, когда неприятель следует за нами внутрь страны, не подвергнув осаде наши крепости. Правда, в этом случае мы располагаем большим временем, мы можем дождаться момента наибольшего ослабления неприятеля, но все же остается предпосылка, что мы, наконец, должны перейти к действию. Неприятель, пожалуй, уже овладел всем участком территории, являющимся объектом его наступления; однако он одолжен ему лишь временно; напряжение не прекращается, и решительный акт еще впереди. До тех пор, пока силы обороняющегося с каждым днем продолжают расти, а силы наступающего слабеют, оттяжка решительного акта остается в интересах первого; но как только наступает кульминационный пункт, а он наступит непременно, хотя бы под влиянием конечного воздействия общей суммы потерь, которым подвергся наступающий, для обороняющегося приходит час действовать и добиваться решения, всю выгоду от выжидания уже надо считать окончательно исчерпанной.
Для определения этого момента, конечно, нет общего мерила, ибо он находится в зависимости от множества обстоятельств и условий, но мы можем отметить, что зима обычно является естественным поворотным пунктом. Если нам не удастся воспрепятствовать неприятелю перезимовать на занятой им территории, то на нее обычно приходится смотреть, как на окончательно уступленную. Впрочем, стоит нам лишь вспомнить о примере Торрес-Ведраса[164], чтобы убедиться в том, что это не является общим правилом.
В чем состоит решение вообще?
При рассмотрении всех вопросов мы постоянно представляли его в форме сражения (Генерального - Ред.). Но последнее, конечно, не необходимо; можно себе представить целый ряд боевых комбинаций в раздельной группировке, могущих вызвать новый оборот событий и сделать отступление противника неизбежным вследствие ли исхода реально состоявшихся частных боев или вследствие учета вероятного исхода несостоявшихся столкновений.
Другого решения на самом театре войны быть не может. Это неизбежно вытекает из установленного нами взгляда на войну; ведь если неприятельская армия начнет отступать из-за одного лишь недостатка в продовольствии, то это произойдет только вследствие стесненного положения, в которое неприятель поставлен силою нашего оружия; не будь вовсе налицо наших вооруженных сил, наступающему так или иначе удалось бы выйти из затруднения.
Таким образом, и в конце наступательного шествия, когда неприятель изнемогает от трудных условий наступления, когда выделение отдельных отрядов, голод и болезни ослабляют и истощают его, все же только страх перед нашим оружием может побудить его пойти вспять и отказаться от всего достигнутого. Тем не менее все же существует крупное различие между таким решением и решением, имеющим место близ границы.
В последнем случае лишь наше оружие противостоит его оружию, лишь оно обуздывает противника или воздействует на него разрушительно; но там, в конце наступательного шествия, неприятельские вооруженные силы уже наполовину уничтожены его собственными усилиями, что дает нашим силам совершенно иной вес: они являются хотя и последним, но не единственным решающим фактором. Уничтожение неприятельских вооруженных сил в процессе их продвижения уже подготовляет решение и может сделать это в такой мере, что одна возможность реакции с нашей стороны вызовет отступление, а следовательно, и новый оборот событий. В этом случае практически нельзя не приписать решения напряжению, сопровождавшему наступление. Правда, нельзя указать такого случая, в котором оружие обороняющегося не принимало бы никакого участия в окончательном решении; но с практической точки зрения важно различать, какое из этих двух начал имело преобладающее значение.
В этом смысле мы считаем себя вправе сказать, что в обороне существует два рода решения, а следовательно, и два рода реакций в зависимости от того, гибнет ли наступающий от меча обороняющегося или же от собственного напряжения сил.
Ясно само собой, что первый вид решения будет преобладать на первых трех ступенях, второй же - на четвертой ступени, причем этот второй вид решения может по преимуществу иметь место в тех случаях, когда отступление производится глубоко внутрь страны, и лишь он один может оправдать подобное отступление, сопровождаемое крупными жертвами.
Итак, мы познакомились с двумя различными началами обороны; бывали случаи в истории войн, где они встречались в таком чистом, изолированном виде, в каком только возможно встретить в практической жизни элементарные понятия. Первый - атака Фридрихом Великим в 1745 г. австрийцев под Гогенфридбергом в тот момент, когда они опускались с Силезских гор; австрийская армия не могла еще быть заметным образом ослаблена ни выделением отрядов, ни чрезмерным напряжением сил; другой случай - когда Веллингтон выжидал на укрепленной позиции Торрес-Ведрас, чтобы армия Массены была доведена голодом и стужей до такого состояния, чтобы сама была вынуждена начать отступление; здесь оружие обороняющегося не приняло никакого участия в реальном ослаблении наступающего. В других случаях, где оба начала многообразно переплетаются между собой, все же одно из них определенно господствует над другим. Так было в 1812 г. В течение этого знаменитого похода произошло столько кровопролитных боев, что при других обстоятельствах одни эти бои могли бы привести к решительному исходу; тем не менее ни в одной кампании не обнаружилось с такой ясностью, что наступающий может погибнуть от собственных усилий. Из 300000 человек, составлявших центр французской армии, до Москвы дошло лишь около 90000, а выделено было из главных сил лишь около 13 000 человек; таким образом, потери достигали 197000 человек, из которых, конечно, не более одной трети можно отнести на потери в боях.
Все кампании, отличавшиеся так называемым темпо-ризированием[165], по образцу, данному знаменитым Фабием Кунктатором, были рассчитаны, главным образом, на уничтожение неприятеля его собственными усилиями. Во многих походах это начало являлось руководящим, хотя о нем определенно и не говорили. Лишь закрыв глаза на все искусственные объяснения историков и взамен этого пристально вглядевшись в самые события, мы дойдем до этого истинного основания многих решений.
Теперь мы, кажется, достаточно развили понятия, лежащие в основе обороны, ясно показали и сделали понятным на двух главных видах сопротивления[166], как начало выжидания проходит через всю систему мышления и соединяется с позитивной деятельностью, так что последняя выступает в одном случае раньше, в другом - позже, когда выгоды выжидания оказываются исчерпанными.
Мы полагаем, что теперь нами измерена и охвачена вся область обороны. Правда, в ней есть еще предметы, достаточно важные для того, чтобы образовать особые отделы, т.е. центры особых систем мысли, которых, следовательно, мы не должны упустить: например, о существе и влиянии крепостей и укрепленных лагерей, об обороне гор и рек, о давлении на фланги и т.д. Обо всем этом мы будем говорить в следующих главах; однако все эти темы не лежат за пределами вышеприведенного ряда наших представлений, а являются лишь ближайшим приложением их к условиям местности и обстановки. Этот ряд представлений выведен нами из понятия обороны и ее отношения к наступлению. Мы связали эти простые представления с действительностью и этим указали путь, как от действительности вновь к ним вернуться и получить под собой твердое основание.
Однако благодаря многообразию боевых комбинаций, - особенно в тех случаях, когда эти последние не приводят к действительно состоявшимся боям, а оказывают воздействие одной возможностью последних, - сопротивление силой оружия может приобретать столь изменчивую форму, столь различный характер, что невольно склоняешься к мнению о необходимости найти здесь еще другое активное начало. Между кровопролитным отпором в простом сражении и успехом стратегических комбинаций, одерживаемым без настоящего боя, существует такое огромное различие, что чувствуется необходимость предположить существование какой-то новой силы; так астрономы, наблюдая большое расстояние между Марсом и Юпитером, заключили о существовании между ними других планет[167].
Когда наступающий наталкивается на обороняющегося на укрепленной позиции, которую он не рассчитывает преодолеть, или за широкой рекой, через которую он не надеется переправиться, или даже в том случае, когда он опасается, что при дальнейшем продвижении не сможет достаточно обеспечить армию продовольствием, то отказ его от своих намерений все же будет вызван силой оружия обороняющегося: наступающего заставил остановиться только страх быть побежденным силой оружия или в генеральном сражении, или на особо важных пунктах.
Если с нами согласятся, что даже и при бескровном исходе в конечной инстанции решали бои, в действительности не имевшие места, а лишь предложенные, то все же будут полагать, что в этом случае наиболее действительное начало следует видеть в стратегических комбинациях этих боев, а не в тактическом решении, и что, когда говоря г о других средствах обороны помимо оружия, разумеют господство стратегических комбинаций. Мы готовы с этим согласиться, так как находимся именно на той точке, к которой хотели прийти. Мы утверждаем: раз тактический результат боев образует основу всех стратегических комбинаций, то всегда возможна угроза, что наступающий ухватится за эту основу и прежде всего обеспечит за собой мастерство в тактике, дабы этим путем разрушить стратегические комбинации. Поэтому последние никогда нельзя рассматривать как нечто самостоятельное; они будут иметь значение только тогда, когда по той или другой причине тактические результаты нам не внушают тревоги. Чтобы в нескольких словах пояснить нашу мысль, мы лишь напомним, что такой полководец, как Бонапарт, ни на что не оглядываясь, прорывался через всю стратегическую паутину, сплетенную его противниками, и сам стремился в бой, так как он почти никогда не сомневался в его исходе. Поэтому всякий раз, когда стратегия его противников не направляла всех своих усилий на то, чтобы подавить его в этом бою превосходными силами, и пускалась в более тонкие (слабейшие) комбинации, она оказывалась разорванной, как паутина. Но если такого полководца, как, например, Дауна, можно было остановить подобными комбинациями, то было бы бессмысленным предлагать Бонапарту и его армии то, что прусская армия предлагала в Семилетнюю войну Дауну и его армии. Почему? Потому, что Бонапарт отлично знал, что все сводится к тактическим результатам, и был в них уверен, в то время как у Дауна дело обстояло иначе. Поэтому-то мы и считаем заслуживающим внимания указать, что каждая стратегическая комбинация покоится лишь на тактических успехах и что последнее обстоятельство как при кровопролитном, так и при бескровном исходе является действительно основной причиной решения. Лишь когда последнего не приходится опасаться, - будь то вследствие характера противника или условий, в которых он действует, или по причине морального и физического равновесия обеих армий, дли даже вследствие перевеса наших сил, - тогда можно ожидать чего-нибудь от стратегических комбинаций самих по себе, без боев.
На всем протяжении военной истории мы находим большое число походов, в которых наступающий, не вступая в кровопролитный бой, отказывался от дальнейшего! наступления, следовательно, одни стратегические комбинации оказывали сильное влияние; это могло бы навести на мысль, что по меньшей мере они обладают сами, по себе большой силой и часто могут одни решить дело, если нет оснований предполагать чересчур решительный тактический перевес наступающего. Но на это мы должны ответить: если в данном случае говорят о явлениях, имеющих свой источник на театре войны и, следовательно, относящихся к самой войне, то такое представление ложно; безрезультатность большинства наступлений имела свое основание в высших, т.е. политических условиях войны.
Общие условия, из которых возникает война, и которые, естественно, образуют ее основу, определяют также и ее характер; нам об этом больше придется говорить в дальнейшем, при рассмотрении плана войны. Эти общие условия сделали, однако, большинство войн чем-то половинчатым; в них чувства вражды в собственном смысле слова должны были прокладывать себе дорогу через такой узел сталкивающихся отношений, что становились элементом весьма слабо действующим[168]. Это должно, естественно, более и сильнее всего проявляться н наступлении, которое должно находить себе выражение в позитивной деятельности. Отсюда и неудивительно, что вялое наступление может быть остановлено самым слабым сопротивлением. Часто бывает достаточно одного призрака сопротивления, чтобы слабый, еле существующий замысел наступающего был стеснен тысячью соображений. ,
Не количество неприступных позиций, всюду встречающихся на пути, не страх перед грозными темными массами гор, протягивающимися по театру войны, не страх перед шириной реки, протекающей по нему, не легкость, с которой при помощи известного сочетания боев можно парализовать мускул, долженствующий нанести нам удар, не в этих данных лежит истинная причина того успеха, которого обороняющийся часто достигает бескровным путем. Истинная причина заключается в слабости воли, с которой наступающий делает свой нерешительный шаг вперед.
Можно и должно считаться с этими противовесами, но в них надо видеть лишь то, что они реально собой представляют, и не приписывать их воздействие другим явлениям, о которых мы здесь только и говорим. Мы не можем здесь не подчеркнуть, как часто военная история содержит ложное изложение событий и как много критика должна заботиться о восстановлении верной точки зрения.
Взглянем теперь на множество неудавшихся бескровных наступательных походов в том их оформлении, которое мы могли бы назвать вульгарным.
Наступающий продвигается в неприятельскую страну и несколько оттесняет противника, но одолевающие его сомнения не допускают довести дело до решительного сражения; так он и остается стоять перед неприятелем, делая вид, будто он совершил завоевание и у него не осталось иной задачи, помимо обеспечения завоеванного пространства; теперь, мол, искать сражения - дело противника, а драться он согласен в любой день и пр. Всем этим полководец морочит свою армию, двор, весь мир, даже самого себя. Истинное же основание заключается в том, что он находит противника в занятом им положении слишком сильным. Мы здесь не говорили о том случае, когда нападающий отказывается от атаки по той причине, что не может использовать победы, так как находится уже у конца своего наступательного шествия, и нет запаса сил, чтобы начать новое. Последний случай предполагает уже удавшееся наступление, действительно имевшее место завоевание; здесь же мы имеем в виду лишь случай, когда наступающий застрял на пути к намеченному завоеванию.
Тогда начинается выжидание благоприятных обстоятельств; обыкновенно нет никаких оснований рассчитывать на них, ибо намеченное наступление уже доказывает, что ближайшее будущее не обещает ничего большего, чем настоящее, - таким образом, на сцену является новая иллюзия. Если, как обычно бывает, данная операция стоит в связи с другими одновременными, то сваливают па плечи других армий то, чего не удалось достигнуть своей, и ищут оснований для оправдания собственной бездеятельности в недостаточной поддержке и согласованности. Говорят о непреодолимых трудностях и находят мотивы в самых сложных и тонких отношениях. Так истощаются силы наступающего в бездействии или, вернее, в недостаточной, а потому и непродуктивной деятельности. Обороняющийся выигрывает время, что для него всего важнее; приближается неблагоприятное время года, и дело кончается тем, что наступающий возвращается в свои пределы на зимние квартиры.
Вся эта сеть ложных представлений переносится затем на страницы истории и вытесняет совершенно простое, истинное основание неуспеха, а именно - страх перед мечом врага. Если критика углубится в разбор подобного похода, то она истощит свои силы над множеством мотивов и контрмотивов, не дающих убедительных выводов, так как все они висят в воздухе, и нет желания снизойти на подлинный фундамент истины. Противовес, особенно ослабляющий стихийную силу войны, а с нею и наступление, заключается большею частью в политических отношениях и намерениях государства, а их всегда скрывают от света, от собственного народа и армии, а иногда даже от полководца. Никто не захочет мотивировать свою нерешительность признанием, что он-де боится недостатка сил довести дело до конца, что он наживет новых врагов или что он не хочет слишком большого усиления своих союзников и т.д. О таких сторонах умалчивают, но свету нужно дать связное изображение событий, и вот полководец оказывается вынужденным пустить в обращение за свой счет или за счет своего правительства целую сеть ложных оснований. Это постоянно повторяющееся жонглирование военной диалектикой окаменело в теории в виде целых систем, разумеется, весьма далеких от истины. Лишь теория, следующая простой нити внутренней связи событий, может дойти до сущности дела; мы это и пытались осуществить.
Относясь с таким скептицизмом к военной истории, мы видим, что рушится громадный аппарат наступления и обороны, состоящий из одних разглагольствований, а простая точка зрения на них, изложенная здесь нами, сама собой выступает на первый план. Мы полагаем, что она должна быть распространена на всю область обороны; только придерживаясь ее, мы будем в состоянии с ясным разумением судить о всей массе событий.
Теперь нам остается только заняться вопросом о применении этих различных форм обороны.
Так как они представляют лишь известные ступени усиления, покупаемые все возрастающими жертвами, то это уже в достаточной мере могло бы определить выбор их полководцем, если бы не сказывалось влияние и других обстоятельств. Полководец избрал бы именно ту форму, которая ему казалась бы достаточной, чтобы дать своим силам необходимую степень сопротивляемости, но не отошел бы дальше, дабы не вызвать излишних жертв. Однако не следует упускать из виду, что свобода выбора различных форм в большинстве случаев весьма ограничена, ибо другие обстоятельства, с которыми нельзя не считаться, вынуждают нас избрать тот или другой род обороны. Для отступления в глубь страны необходимо значительное пространство или такая обстановка, при которой, как было в Португалии в 1810 г., один союзник (Англия) давал точку опоры с тыла, а другой (Испания) своей обширной территорией значительно ослаблял ударную силу противника. Расположение крепостей - ближе к границе или отнесенное более в глубь страны - может также воздействовать за или против данного плана; в еще большей мере скажутся свойства местности, характер, нравы и настроение населения. Выбор между наступательным и оборонительным сражением может определяться планом противника, особенностями обеих армий и полководцев; наконец, к избранию той или другой формы может привести наличие особенно выгодной позиции или оборонительной линии или же отсутствие таковых; короче говоря, достаточно назвать эти данные, чтобы дать почувствовать, что при обороне выбор во многих случаях скорее определяется ими, чем простым соотношением сил. В дальнейшем мы ближе познакомимся с затронутыми здесь вопросами; тогда с большей определенностью выяснится и влияние, которое они оказывают на выбор, а в конце - в части, посвященной плану войны и кампании, - все будет сведено воедино.
Но это влияние получит первенствующее значение по большей части лишь в тех случаях, когда соотношение сил не окажется слишком неравным; в противном случае (что бывает чаще) это соотношение сил оказывает решающее влияние. Военная история достаточно доказывает, что и без того ряда рассуждений, которые мы здесь развили, а смутно руководясь одним тактом суждения, как в большинстве случаев и делается в войне[169], соотношению сил отводили преобладающее значение при выборе форм обороны.
Тот же полководец, с той же армией, на том же театре войны раз дал сражение под Гогенфридбергом, а в другой раз засел в лагере под Бунцельвицем. Таким-то образом Фридрих Великий, более всех других полководцев стремившийся к наступлению, оказался в конце концов вынужденным при большом несоответствии сил занять чисто оборонительную позицию; и того же Бонапарта, который прежде, словно дикий вепрь, набрасывался на своих противников, разве мы не видим, при сильном изменении не в его пользу соотношения сил в августе и сентябре 1813 г., как бы запертым в клетку, повертывающимся то к одному противнику, то к другому, но не решающимся, однако, очертя голову ринуться на одного из них? А в октябре того же года, когда перевес в силах грозил подавить его, разве он не располагается, словно ища убежища, в углу, образуемом Партой, Эльстером и Плейссой у Лейпцига, как бы в углу комнаты, прислонившись спиной к стене и выжидая подхода неприятеля?
Мы не можем не отметить, что из этой главы, более чем из какого-либо другого данного труда, становится ясным, насколько мы далеки от стремления указать на новые принципы и методы ведения войны; напротив, мы лишь исследуем давно уже выявленное в его внутренней, более глубокой связи и хотим свести его к простейшим элементам.