Способ действия передовых частей 5 страница
Влияние этого фактора проявляется по преимуществу в области тактики, но его результаты сказываются и в стратегии; бой в горах и по своим последствиям представляет совершенно другое явление, чем бой на равнине.
Но пока мы не пришли к рассмотрению отдельно наступления и обороны и еще не приступили к их ближайшему доследованию, мы не можем начать рассмотрение вопросов о влиянии основных видов местности и должны здесь ограничиться лишь общей характеристикой. Местность оказывает влияние на военную деятельность трояко: в качестве препятствий, преграждающих доступ; в качестве препятствий, мешающих обзору, и в качестве укрытий от огня; к ним могут быть сведены все остальные.
Бесспорно, что это троякое воздействие местности имеет тенденцию придать военной деятельности большее разнообразие, большую сложность и большую искусность, ибо это, несомненно, три лишние величины, входящие в комбинации.
Понятие абсолютно открытой равнины, т.е. местности, лишенной какого-либо влияния, существует в действительности только для очень мелких частей, да и для последних лишь на определенный данный момент. При более крупных частях и более длительном промежутке времени свойства местности скажутся на действиях; в отношении целых армий даже для отдельного момента, например, сражения, едва ли мыслим такой случай, чтобы местность не оказывала никакого влияния.
Итак, влияние местности всегда имеется налицо, но оно, конечно, может быть более сильным или более слабым, в зависимости от природы страны.
Если мы охватим одним взглядом всю массу явлений, то найдем, что местность удаляется от понятия ровного, открытого поля трояким образом: во-первых, формами рельефа, т.е. возвышенностями и углублениями, во-вторых, лесами, болотами и озерами, как естественными явлениями, и наконец, всем тем, что вносит культура. Влияние местности на военные действия обусловливается каждым из этих трех направлений. Если мы их несколько проследим, то получим: гористую местность, местность малообработанную, покрытую лесами и болотами, и наконец, местность интенсивной культуры. Во всех трех случаях война усложняется и требует большого искусства.
Что касается культуры, то не все виды ее оказывают одинаковое воздействие; всего сильнее сказывается обработка почвы, имеющая место во Фландрии, в Гольштинии и других странах, где местность пересечена множеством канав, заборов, изгородей и валов, множеством рассеянных отдельных жилых построек и небольших групп порослей.
Самый легкий вид войны будет, следовательно, складываться в стране, ровно и умеренно обработанной. Но последнее справедливо только в очень общих чертах и при условии, что мы совершенно устраним из рассмотрения ту пользу, которую оборона извлекает из местных препятствий.
Каждый из этих трех видов местности сказывается по-своему на доступности, обзоре и укрытии.
В лесистой местности затруднен главным образом обзор, в гористой доступ, а в интенсивно обработанных районах оба затруднения сказываются одинаково}
В местности, богатой лесами, большая часть пространства оказывается в известной степени недоступной для движения, потому что помимо трудности последнего полная невозможность обозрения не дозволяет использовать и существующие тропинки и проходы; это отчасти упрощает действия, в общем столь затрудненные в этой обстановке. Поэтому, хотя на лесистой местности, нелегко полностью сосредоточить для боя свои силы, но все же здесь не происходит такого дробления сил, какое обыкновенно имеет место в горах и в сильно пересеченной местности; иными словами, здесь дробление неизбежно, но не так значительно.
В горах преобладает затруднительность доступа, оказывающая воздействие в двух отношениях: во-первых, не всюду можно пробраться, а во-вторых, там, где это возможно, приходится продвигаться медленнее и с большими усилиями. Поэтому в горах скорость всех движений в значительной степени сокращается и процесс действий растягивается во времени. Но местность, имеющая горный рельеф, отличается, по сравнению с другими, еще и той особенностью, что один пункт ее всегда командует над другим. Мы будем особо говорить в следующей главе о командовании вообще, здесь же лишь отметим, что именно эта особенность вызывает значительное дробление сил в гористой местности, ибо пункты получают значение не только сами по себе, но и по тому влиянию, какое они оказывают на другие пункты.
Все три характера местности в их крайнем проявлении производят, как мы это уже говорили в другом месте, действие, ослабляющее влияние главнокомандующего на исход дела как раз в той мере, в какой значение подчиненных, вплоть до рядового, выступает сильнее. Само собой понятно, что чем дальше идет дробление и чем стесненнее становится обзор, тем больше каждое действующее лицо оказывается предоставленным самому себе. Правда, при большем расчленении, многообразии и многосторонности военной деятельности влияние умственного развития должно возрасти; в этом случае и главнокомандующий получит возможность полностью проявить свою проницательность; но нам приходится здесь повторить, что на войне сумма отдельных результатов имеет более решающее значение, чем та форма, в которой они связываются между собою. Таким образом, если мы, продолжая нашу мысль до ее крайних пределов, представим себе большую армию рассыпанной в огромную стрелковую цепь, в которой каждый солдат дает свое собственное маленькое сражение, то гораздо важнее будет сумма отдельных побед, чем форма их взаимной связи, ибо успех удачных комбинаций может вытекать лишь из положительных результатов, а отнюдь не из отрицательных. Таким образом, все решат в данном случае храбрость, искусство и дух отдельного бойца. Лишь в тех случаях, когда обе армии равноценны или же когда специфические качества каждой стороны взаимно уравновешивают друг друга, талант и проницательность полководца снова могут приобрести свое решающее значение. Отсюда вытекает, что в национальных войнах, - где если нет превосходства в искусстве и храбрости, то, по крайней мере, воинственный дух отдельных бойцов обычно сильно приподнят, - народное ополчение при большом раздроблении сил и на сильно пересеченной местности может показать свое превосходство и сохранить его на продолжительное время, хотя обычно у вооруженных сил такого рода недостает всех тех качеств и добродетелей, которые необходимы при сосредоточении даже не особенно сильных отрядов.
Вооруженные силы по своему характеру также представляют ряд постепенных оттенков между двумя крайностями; уже самая обстановка защиты своей страны придает постоянной армии народный оттенок и делает ее более способной к раздробленным действиям.
Но если у армии недостает этих свойств и способностей, а последние ярко выступают у противника, то она должна опасаться раздробления и избегать пересеченной местности. Однако уклонение от пересеченной местности редко будет зависеть от нашей свободной воли. Нельзя выбирать для себя театр войны, как выбирается по многим образчикам товар; мы по большей части видим, что армии, которым по их природе выгодно сосредоточение в массу, напрягают все свое искусство на то, чтобы как-нибудь осуществить свою систему ведения войны вопреки свойствам местности. При этом они будут подвергаться другим невыгодам - например, скудному и затруднительному довольствию, плохому расквартированию, а во время боя - частым нападениям со всех сторон; однако невыгода, которая последовала бы при полном отказе от своих особых преимуществ, была бы гораздо больше.
Обе противоположные тенденции - к сосредоточению и дроблению вооруженных сил - проявляются в той мере, в какой особые свойства этих вооруженных сил тяготеют в ту или другую сторону; но и в самых крайних случаях одна сторона не может оставаться все время сосредоточенною, а другая не может ожидать успеха от одной лишь распыленной деятельности. Так, французы бывали вынуждены в Испании дробить свои силы, а испанцы при защите своей земли путем народного восстания должны были испытать часть своих сил в больших сражениях.
Наряду с тем отношением, какое местность имеет к общим и в особенности к политическим свойствам вооруженных сил, играет важнейшую роль отношение местности к составу родов войск.
В каждой малодоступной местности, - по причине ли гор или лесов, или большой культуры, - многочисленная кавалерия оказывается бесполезной; это ясно само собою. Так же в очень лесистой местности обстоит дело и с артиллерией; здесь часто будет недоставать простора для использования ее дорог, чтобы ее провезти, и фуража для лошадей. Менее невыгодными для этого рода войск являются районы интенсивной культуры, а всего менее - горы. Правда, в обоих случаях местность доставляет укрытие от огня, что неблагоприятно для рода войск, который действует преимущественно огнем, а всюду проникающая пехота получает возможность часто ставить в затруднительное положение неуклюжие орудия. Однако и там, и здесь не бывает недостатка в просторе для применения многочисленной артиллерии, а в горах у нее бывает то крупное преимущество, что большая медленность движений противника усиливает действительность ее огня.
Неоспоримо, однако, решительное превосходство, получаемое пехотой над другими родами войск в условиях, затрудняющих движение по местности, и в этом случае количество ее может значительно превосходить обычные соотношения.
Глава восемнадцатая.
Командование местности[149]
Слово командовать (в оригинале "доминировать" - Ред.) обладает в военном искусстве особой волшебной силой, и действительно этому началу принадлежит крупная доля - пожалуй, большая половина - влияния, оказываемого местностью на действия вооруженных сил. Сюда протягивают свои корни многие святыни военной учености, как то: командующие позиции, ключи, стратегическое маневрирование и т.д. Мы постараемся настолько пристально взглянуть на этот предмет, насколько это возможно вне объемистого трактата, и пересмотреть имеющиеся здесь истину и фальшь, действительность и преувеличения.
Всякое проявление силы снизу вверх труднее, чем такое же проявление ее в обратном направлении. Этому условию подчиняется и бой по трем следующим основным причинам: во-первых, всякая возвышенность должна рассматриваться как препятствие доступу; во-вторых, сверху вниз стреляют хотя и не на заметно большее расстояние, но попадают, учитывая все геометрические отношения, заметно лучше, чем когда стреляют в обратном направлении; в-третьих, в этом случае обладают преимуществом более широкого кругозора. Как все эти данные объединяются в бою, нас здесь не касается; мы берем в целом сумму всех тех выгод, которые тактика извлекает из командования местности, и это целое рассматриваем как первую стратегическую выгоду.
Но первое и последнее из перечисленных преимуществ должны вновь сказаться и в стратегии, ибо в последней так же, как и в тактике, совершают передвижения и производят наблюдения; таким образом, если возвышенная позиция представляет затруднения доступа для того, кто стоит ниже, то это является второй выгодой, а большая широта кругозора - третьей, которую стратегия из нее может извлечь.
Из этих элементов и состоит сила командующего, более высокого, господствующего положения; из этих источников и исходит чувство превосходства и уверенности у того, кто находится на окраине возвышенности и смотрит на своего противника, находящегося внизу, и чувство слабости и беспокойства у того, кто стоит внизу. Возможно, что это общее впечатление даже сильнее имеющихся для него реальных оснований, ибо выгоды от командующего положения более совпадают с чувственными представлениями, чем умеряющие их обстоятельства, тогда это воздействие воображения надо рассматривать как новый элемент, усиливающий значение командования.
Во всяком случае выгода от облегчения движений не абсолютна и не всегда бывает на стороне того, кто занимает более возвышенное положение; она скажется лишь в том случае, когда противник пойдет на него, этой выгоды нет, если обе стороны отделены друг от друга долиной; выгода даже оказывается на стороне того, кто стоит относительно ниже, если противники хотят встретиться на равнине (сражение под Гогенфридбергом)[150]. Точно так же преимущества более широкого кругозора имеют свои значительные ограничения: лесистая местность внизу и даже самая масса горы, на которой стоят, очень часто мешают обзору. Бывают бесчисленные случаи, когда на самой местности напрасно стали бы искать выгод командующей позиции, избранной по карте; порою даже будет представляться, что позиция связана со всеми противоположными недостатками. Однако эти ограничения и оговорки не уничтожают тех преимуществ, которые имеет стоящий выше и при наступлении, и при обороне. Теперь в нескольких словах скажем, в чем эти выгоды заключаются в обоих случаях.
Из трех стратегических преимуществ командования местности: большей тактической силы, затрудненности доступа и более широкого кругозора первые два такого рода, что они по существу, могут быть использованы только обороняющимся, ибо лишь тот, кто стоит на месте, может получить от них выгоду - при движении он их с собою не унесет; третье же преимущество может быть использовано в одинаковой мере как нападающей стороной, так и обороняющейся.
Отсюда вытекает, насколько важно для обороняющегося командование местности, а так как оно достигается решительным образом лишь на горных позициях, то из этого следовало бы заключить о важности имущества, доставляемого обороняющемуся горной позицией. Однако значение этого преимущества видоизменяется другими обстоятельствами, о которых мы будем говорить в главе об обороне в горах.
Нужно проводить различие, идет ли речь о командовании единичного пункта, например, позиции; тогда все стратегические преимущества приблизительно сводятся к одному тактическому - единичному бою в выгодных условиях; но вопрос может идти и о значительном районе: можно представить себе, например, целую провинцию как наклонную плоскость, представляющую скат с общего водораздела; в этом случае можно сделать несколько переходов и все же сохранить командование над впереди лежащей местностью, здесь стратегические преимущества расширяются, так как выгоды командования не ограничиваются комбинацией сил в отдельном бою, но охватывают и комбинирование нескольких боев[151]. Так обстоит дело при обороне.
При наступлении пользуются приблизительно теми же преимуществами командования, какие из него извлекает оборона; ведь стратегическое наступление состоит не из одного отдельного акта, как наступление тактическое. Наступление в стратегии не представляет непрерывного движения часового механизма. Оно распадается на отдельные переходы, между которыми имеются более или менее продолжительные паузы, в течение последних наступающая сторона находится в положении обороняющегося в такой же мере, как и ее противник.
Из выгод, доставляемых более широким кругозором, возникает как для наступления, так и для обороны до известной степени активное воздействие командующего положения; оно заключается в облегчении действия отдельными отрядами. Ибо те самые выгоды, которые целое извлекает из командующей позиции, извлекает и каждая отдельная его часть, благодаря им каждый отдельный - малый или большой - отряд оказывается сильнее, чем в том случае, если бы он не имел этих выгод, и выделение его связано с меньшим риском. Выгоды, которые можно извлечь из подобных отрядов, подлежат рассмотрению в другом месте.
Если командующее положение связывается с другими географическими преимуществами в наших отношениях к противнику, если последний оказывается стесненным в своих движениях еще по другим причинам, например, благодаря близости большой реки, то невыгоды его положения могут иметь решающий характер, и ему останется лишь одно - возможно поспешнее выбраться из этой обстановки. Никакая армия не в состоянии удержаться в долине большой реки, если она не обладает гребнем возвышенностей, образующих эту долину.
Таким образом, командующее положение может обратиться в действительное господство, и реальность этого представления неоспорима. Однако выражения: господствующий район, прикрывающая позиция, ключ страны и пр., поскольку они основаны только на природе командования и спуска вниз, по большей части представляют пустую скорлупу без здорового зерна. Дабы придать известную пикантность кажущейся обыденности военных комбинаций, по преимуществу применяют эти выспренние элементы теории; они составляют излюбленную тему ученых солдат, магическую палочку стратегических шарлатанов. Всей пустоты этого жонглирования мыслями, всех противоречий с опытом оказалось недостаточно, дабы убедить авторов и читателей, что в данном случае они лишь льют воду в дырявую бочку Данаид. Условия дела принимали за самое дело, инструмент - за направляющую его руку. На занятие такого района или позиции смотрели как на проявление силы вроде толчка или удара; сама местность и позиция расценивались как реальные величины; между тем первое представляет собой лишь поднятие руки, а второе - лишь мертвый инструмент, лишь свойство, которое должно еще воплотиться в какой-то предмет, простой знак плюс или минус, к которому еще не приставлена величина. Этим толчком и ударом, этим предметом, этой величиной будет победоносный бой; лишь он действительно пойдет в счет, лишь с ним можно считаться, и его всегда надо иметь в виду как в книжных рассуждениях, так и при действиях в поле.
Только число и значительность победоносных боев дают окончательное решение; следовательно, мы должны всегда иметь в виду на первом плане достоинства обеих армий и их вождей, а местность может играть только второстепенную роль.
Часть шестая.
Оборона
Глава первая.
Наступление и оборона
1. Понятие обороны
В чем заключается понятие обороны? В отражении удара. Следовательно, каков ее признак? Выжидание этого удара. Так как этот признак всякий раз характеризует действие как оборонительное, то лишь с помощью его можно отличить на войне оборону от наступления. Но абсолютная оборона находится в полном противоречии с понятием войны, ибо в этом случае вела бы войну только одна сторона; поэтому оборона на войне может быть лишь относительной, и этот признак приложим только к понятию обороны в целом, но не может быть распространен на все ее части. Частный бой является оборонительным, когда мы выжидаем натиск, атаку неприятеля; сражение бывает оборонительным, когда мы выжидаем наступление, т.е. появление неприятеля перед нашей позицией в сфере нашего огня; кампания будет оборонительной, если мы будем выжидать вторжение противника на наш театр войны. Во всех этих случаях признак выжидания и отражения присущ понятию обороны в целом и не становится в противоречие с понятием войны: для нас может быть выгодным выжидать, чтобы враг напоролся на наши штыки, атаковал нашу позицию или вторгся на наш театр войны.
Но для того, чтобы и нам со своей стороны действительно вести войну, надо и самим давать неприятелю сдачу в виде ответных ударов, и этот наступательный акт в оборонительной войне происходит до известной степени под общим названием обороны, если развиваемые нами наступательные действия остаются в пределах понятия позиции или театра войны. Таким образом, можно в оборонительной кампании сражаться наступательно, а в оборонительном сражении использовать отдельные дивизии для наступательных действий; наконец, даже просто приняв построение для встречи атаки неприятеля, можно все же посылать ему навстречу наступательные пули. Отсюда оборонительная форма ведения войны является не непосредственным щитом, а щитом, составленным из искусных ударов.
2. Выгоды обороны
В чем заключается смысл обороны? В удержании. Легче удержать, чем приобрести; уже из этого следует, что оборона, предполагая одинаковые средства, легче, чем наступление. В чем же заключается большая легкость удержания по сравнению с приобретением? В том, что все время, которое протекает неиспользованным, ложится на чашу весов обороняющегося. Последний жнет там, где не сеял. Каждое упущение наступающего, - происходит ли оно вследствие ошибочной оценки, или от страха, или инертности, - идет на пользу обороняющегося. Это преимущество не раз спасало от гибели Пруссию в течение Семилетней войны. Такое преимущество, вытекающее из понятия и цели, заключено в самой природе всякой вообще обороны; в столь схожей с войной области судебного процесса оно фиксируется латинской поговоркой: "beati sunt possidentes" ("Счастливы владеющие" - Ред.). Другое преимущество, которое присоединяется к вышеуказанному, вытекает лишь из природы войны и заключается в содействии условий местности, используемых по преимуществу обороной.
Установив, таким образом, эти общие понятия, перейдем к ближайшему рассмотрению.
В тактике каждый бой - большой или малый - является оборонительным, когда мы предоставляем противнику инициативу и выжидаем его появления перед нашим фронтом. С этого момента мы можем пользоваться всеми наступательными средствами, не утрачивая двух вышеуказанных выгод обороны, а именно: преимущества выжидания и преимущества, предоставляемого местностью. В стратегии сначала вместо боя мы имеем кампанию, а вместо позиции - театр войны; а затем вся война вновь заменит кампанию, а вся страна - театр войны[152], и в обоих случаях оборона останется тем же, чем она была в тактике.
Мы уже отметили в общем, что оборона легче, чем наступление, но так как оборона преследует негативную цель, удержание, а наступление - цель позитивную, завоевание, и так как последнее увеличивает наши средства вести войну, а первое - нет, то, чтобы быть точным, надлежит сказать: оборонительная форма ведения войны сама по себе сильнее, чем наступательная, К этому выводу мы и направляли свое рассуждение, ибо хотя он вполне вытекает из природы дела и тысячи раз подтверждается опытом, однако он совершенно противоречит господствующему мнению - яркий пример того, как поверхностные писатели могут спутать все понятия.
Раз оборона - более сильная форма ведения войны, но преследующая негативную цель, то из этого следует само собой, что ею должно пользоваться лишь в течение того промежутка времени, пока в ней нуждаются вследствие своей слабости, и от нее надо отказаться, как только налицо будет достаточная сила, чтобы поставить себе позитивную цель. А так как, одержав при содействии обороны победу, обычно мы достигаем более благоприятного соотношения сил, то естественный ход войны и сводится к тому, чтобы начинать ее с обороны и заканчивать наступлением. Таким образом, выдвигать оборону как конечную цель войны - это означает вступать в такое же противоречие с понятием войны, как и распространять пассивность обороны в целом на все ее части. Иными словами, война, в которой мы хотели бы использовать свои победы исключительно в целях отражения нападения, не нанося ответных ударов, в такой же мере была бы противна здравому смыслу, как и сражение, в котором во всех мероприятиях господствовала бы абсолютная оборона (пассивность).
Против правильности этого общего представления можно было бы привести много примеров таких войн, в которых оборона даже в своих конечных целях носила только оборонительный характер и где даже не было мысли о наступательной реакции. Но в основе такого возражения лежало бы упущение из виду того обстоятельства, что здесь речь идет лишь об общем представлении об обороне; мы утверждаем, что все примеры, которые можно было бы привести как ему противоречащие, должны рассматриваться как случаи, когда возможность наступательной реакции еще не обнаружилась.
Например, во время Семилетней войны, по крайней мере в последние три года, Фридрих Великий не думал о наступательных действиях; да мы полагаем даже, что в эту войну он вообще смотрел па свои наступательные действия только как на лучшее средство обороны; его принуждала к тому вся создавшаяся обстановка, и вполне естественно, что внимание полководца направлялось лишь на то, что непосредственно отвечало его положению. Тем не менее, нельзя рассматривать этот пример обороны в большом масштабе без того, чтобы не положить в ее основу мысли о возможной наступательной реакции против Австрии и не сказать себе: но время еще не пришло. Что такое представление не лишено реального основания и при этом примере, свидетельствует самый факт заключения мира. Что, собственно, могло побудить Австрию заключить мир, как не мысль о том, что она одна не в состоянии своими силами уравновесить талант короля, что во всяком случае ее усилия должны быть гораздо большими, чем те, которые она уже делала до сих пор, и что при малейшем их ослаблении ей грозит новая потеря территории! И действительно, можно ли было иметь уверенность в том, что Фридрих Великий не попытается вновь нанести поражение австрийцам в Богемии и Моравии, если бы русские, шведы и войска германского союза перестали отвлекать на себя часть его сил?
Установив, таким образом, понятие обороны в его истинном смысле и очертив ее границы, мы еще раз вернемся к утверждению, что оборона представляет более сильную форму ведения войны.
При ближайшем рассмотрении и сравнении наступления и обороны это положение выступит с полной ясностью; теперь же мы ограничимся лишь указанием, к какому противоречию с самим собой и с данными опыта приводит обратное утверждение. Если бы форма наступления была более сильной, то не было бы никакого основания когда-либо прибегать к форме оборонительной, ибо последняя вдобавок преследует лишь негативную цель, каждый захотел бы наступать, и оборона представляла бы уродливое, бессмысленное явление. Наоборот, вполне естественно затрачивать на достижение высшей цели более крупные жертвы. Кто чувствует в себе излишек силы, чтобы пользоваться слабейшей формой, тот вправе стремиться к более крупной цели; тот же, кто задается более мелкой целью, может это делать лишь для того, чтобы использовать выгоды более сильной формы. Обратимся к опыту: неслыханно, чтобы при наличии двух театров войны наступление велось на том, где армия слабее противника, а оборона велась там, где силы превосходят неприятеля. Но если всегда и всюду было наоборот, то это, конечно, доказывает, что полководцы даже при личной решительной склонности к наступлению все же считают оборону более сильной формой. В ближайших главах мы разъясним еще несколько вводных пунктов.
Глава вторая.