ГЛАВА XXXVII Идея субстанции и признаков
Происхождение идеи субстанции (1 - 4). - Значение психического факта в этом отношении (5 - 6)
1. Если бы в мире ничто не менялось, то мы не имели бы понятия времени. Перемена места предметом, как, например, движение часовой стрелки, Солнца, тени и т. п., или изменение в самом предмете, не изменившем своего места, как, например, когда светлое небо темнеет, зеленый лист желтеет, теплый воздух холодеет, дает нам сознание времени, дает нам время; а периодичность в этих изменениях (перемены времен года, времени дня, фаз Луны, перелет птиц, как у дикарей и т. п.) дает нам возможность измерять время, как справедливо заметил Локк *. Но нетрудно понять, что если бы какое-нибудь из этих явлений вдруг получило способность сознавать, то оно никак не могло бы сознать своего изменение Предмет, весь изменяющийся, не может сознавать того, что он меняется, и, следовательно, не может иметь понятия о времени. Положим, что какое-нибудь нервное движение передает нам ощущение сильного звука, который постепенно ослабевает. Ощущение звука ослабело бы, но сами нервы, ощущающие этот звук, не могли бы заметить, что он слабеет. Для этого нерв должен бы разом ощущать и прежний сильный звук, и последующий слабый, т. е. дрожать разом и сильно и слабо, что ни для чего материального невозможно. То, что само изменяется, не может ощущать своих изменений, и то, что само живет в условиях времени, не может иметь понятия о времени. Для того чтобы иметь понятие о времени, нужно иметь возможность жить разом в прошедшем, настоящем и будущем. Если мы, наблюдая явление, сознаем его временность, то именно потому, что в одном акте соединяем начало явления и его продолжение. Если мы периодичностью явлений научились измерять время, то именно потому, что в одном акте сознания мы соединяем воспоминание начала явления, ощущение его середины и предвидение его окончания. Но это воспоминание, ощущение и предвидение суть только три одновременных и одноместных ощущения, соединенные, но не слитые в один акт сознания. Но если бы ощущение было только нервным движением, то такое соединение трех различных движений было бы невозможно. Это так же невозможно, как пересечение двух прямых линий в двух точках.
______________________
* Locke's Works. Of hum. Underst. В. II. Ch. XVI.
______________________
2. То же самое следует сказать и о сознании нами пространства. Мы сознаем пространство только из движения, соединяя в одном акте сознания два предмета, разделенные пространством. Ничто, движущееся все в пространстве, не может сознавать, что оно движется, именно потому, что оно все движется. В данное мгновение оно уже не там, где было в прошедшее. Движение, как бы мы его себе ни объясняли, во всяком случае есть перемена места; но то, что само переменяет место, не может иметь сознания места. Для того чтобы сознавать, что я переменил место, я должен сознавать, что в настоящую минуту я в новом месте, а для того чтобы сознавать, что я в новом месте, я должен в то же время сознавать, что в прошедшее мгновение я был в другом месте. Если же принять гипотезу психических явлений как нервных движений, гипотезу, на которой так настаивает софистика со времен Протагора *, еще не знавшего нервов, но предугадавшего их, и до времен Ноака и Спенсера, то мы должны признать, что движение одного и того же нерва должно разом совершаться не только в двух различных местах, но и в два различных периода времени. Но материя, по мнению тех же мыслителей, есть именно то, что не может занимать двух различных мест в один период времени. Это свойство материи одно только и дает ей способность двигаться, т. е. переменять место; но то, что существует везде, не может переменять места. Движущееся само не может сознавать своего движения, и то, что занимает место в пространстве, не может сознавать пространства.
______________________
* Dialogues de Platon. Edit. Charp., 1861. Theetete. Op. 45 и 46, где Сократ излагает протагорово учение о происхождении ощущений.
______________________
3. Если мы сознаем движение, то именно потому, что в нас есть нечто, что может двигать, само не двигаясь; если мы сознаем изменение явлений во времени, то именно потому, что в нас есть нечто, что само не меняется; и если, наконец, мы сознаем протяжение тел в пространстве, т. е. сложение тел из частей, то именно потому, что в нас есть нечто, само неделимое. Так ли это действительно или нет - этого поверить невозможно, но таково именно психическое происхождение в нас понятия субстанции. Мы до того чувствуем эту неизменную субстанцию в самих себе, до того вносим ее во все наши воззрения на внешний мир, что не можем представить себе явления без субстанции или без субстрата, который остается неизменным во всей изменчивости явлений и остается тождественным самому себе во всем разнообразии признаков. Мы вносим этот субстрат в явления внешнего мира не потому, чтобы мы знали о нем что-нибудь из опыта - опыт дает нам только явления и признаки, - а потому, что мы не можем думать о явлениях природы, не привязывая их к субстрату, который остается всегда тождественным самому себе, и не можем думать о признаках предметов, не фантазируя носителя этих признаков, который везде остается одним и тем же. Не в природе нашей думать о явлениях без субстрата этих явлений и о признаках без носителя этих признаков.
4. Но не только сознание времени и пространства дает нам идею субстанции, не подверженной условиям времени и пространства; но и самая способность наша считать, как ни кажется она проста, с первого взгляда обличает в том, кто считает, субстанцию, неспособную к разделению. Если я считаю: один, два, три, то это именно потому, что, говоря три, я. в тоже самое время сознаю, что перед этим сказал два и что после этого скажу четыре. Неверное движение, говорящее три, не могло бы в то же время говорить два и т. д. Простая, по-видимому, способность считать есть одно из убедительнейших доказательств, что психические явления не суть нервные движения и что акты сознания выполняются каким-то таким существом, которое не может быть разделено на части, следовательно, существом, которое не подходит под наше понятие о материи. Математическая способность есть именно способность в один и тот же момент времени сознавать множество различий и сходств между величинами, множество отношений. Самая простая геометрическая теорема и самая простая арифметическая задача требуют такого соединения в одном акте сознания множества отношений. Говоря 2х7=14, мы сознаем разом, в одном акте сознания, значения 2, 7, знака умножения, равенства и 14. Никакое материальное движение, в одно и то же время в одном и том же месте совершающееся, не могло бы разом совершаться так, чтобы происходило ощущение 2, 7 и 14. Двигаться в одно и то же время 2 раза, 7 и 14 раз невозможно для материи, а между тем мы никогда не могли бы сказать 2х7=14, если бы в один и тот же момент не сознавали 2, 7, 14, умножения и равенства. Если бы психические акты выполнялись нервными движениями, как того хотят материалисты, или если бы мы не могли сознавать разом многие отношения, то не только математика, но даже и простой счет были бы явлениями невозможными. Кто хочет доказать, что психические явления выполняются материальными движениями, тот пусть сначала докажет, что что-нибудь материальное может в один и тот же момент времени и в одном и том же месте дать 2, 7 и 14 движений.
5. Однако же, что мы хотим доказать, указывая при каждом удобном случае, что акты психические в настоящем смысле этого слова не могут быть выполняемы матернею? Почему мы знаем, что может материя и чего она не может? Разве мы знаем материю настолько, чтобы сказать о ней: этого она уже не может, это не ее дело? Эти вопросы имеют значение тогда только, если мы под материей разумеем нечто, недоступное нашему понятию; но такое понимание слова материя было бы равносильно признанию, что это слово не имеет для нас никакого определенного смысла. Что-нибудь одно из двух: или слово материя имеет определенный смысл, или оно его не имеет, но в последнем случае оно должно быть исключено из сознательного языка, по крайней мере из языка науки. Мы же утверждаем только то, что материя как понятие, составленное нами и, следовательно, способное выразится в определении, не может выполнить психических актов ощущения, внимания, воспоминания, усилия, сознания пространства, времени и числа, идеи которых входят во все наши представления о внешнем мире. К чему способна и к чему не способна материя, нам неведомая, об этом было бы так же рационально рассуждать, как рассуждать о том, к чему способен или не способен X или Z, о которых мы ничего не знаем. Мы же утверждаем только, что, признав для объяснения доступных нам явлений субстрат материи и дав определение этому субстрату, определение, даже самое широкое, какое мы только можем придумать, мы, признав только наше же собственное определение и не забывая его, вынуждены будем дать другой субстрат явлениям психическим.
6. Во всем, что мы думаем и что утверждаем, мы не выходим из области понятий, нами же выработанных; сознать точное значение этих понятий есть дело первой необходимости, чтобы в наших суждениях о влияниях внешней природы и души не путаться в путах, нами же самими напутанных. Лучшими же средствами для такого анализа наших собственных понятии мы считаем, во-первых, выражение их в точных определениях, в которых каждое слово строго взвешено, а во-вторых, изложение истории образования понятия, потому что каждое понятие непременно должно иметь свою историю. Если же в начале этой истории мы приходим к непосредственному чувству, то должны засвидетельствовать это чувство как всеобщий факт в душевной жизни человека. Далее психического факта мы идти не можем, хотя и можем еще, вынуждаемые потребностью систематического изложения явлений, строить гипотезу, но с условием постоянного сознания, что это не более, как гипотеза, нами же построенная, помогающая нам обозревать явления, но не объясняющая их, словом, что это не более, как дидактический прием.