Неформальная организация в обследуемой группе

На первый вопрос, которым задались исследователи в связи с изучением данных, был получен утвердительный ответ. Социальная дифференциация рабочих имела прямое отношение к их роду заня­тий. Но означало ли это, что члены каждой профессиональной груп­пы стремились объединиться внутри себя? Стремились ли работники к образованию клик по роду занятий или они были организованы


 



15-3033



на какой-то другой основе? Если род занятий не был основой их интеграции, то тогда как они были организованы? Ответ на этот вопрос, как предполагалось, мог быть получен путем наблюдения за тем, как члены группы различались между собою в реализации таких способов неформальной деятельности, как игры, споры по поводу окон, распределение работ и взаимопомощь.

Игры

Рис. 1. Участие в играх

С самого начала исследования наблюдатель отметил и зафик­сировал ряд видов деятельности, которые могли проходить под этой рубрикой. Большей частью это были игры наудачу, как-то: «орел или решка», игра в кости, карточные игры, ставки на комбинации цифр в номерах серий на еженедельных платежных чеках, ставки на скачках, в бейсболе, на спортивных состязаниях, выбор того, кто идет за конфетами, и «лотереи». Работники обычно играли в эти игры во время коротких перекуров или во время простоев. Игры были самы­ми разными, и казалось, что они начинались сами собой, как только появлялась возможность сыграть наудачу. Денежный выигрыш не был главным мотивом, поскольку ставки в большинстве своем были минимальными — от одного до десяти центов. Как бы то ни было, те, кто делал ставки на лошадей, относились к этому вполне серьезно. Они даже дали их фавориту кличку «Лошадка из нашей комнаты» и постоянно делали на него ставки.


На рис. 1 показаны работники, которые принимали участие в этих играх попарно. Внутри кружочков помещены символы, обозначающие каждого оператора. Операторы организованы в рабочие группы, ко­торые отделены друг от друга большими пробелами. Таким образом, Э-1, Э-2, Э-3 и П-1 образуют рабочую группу А; Э-4, Э-5, Э-6 и П-2 образуют рабочую группу В; Э-7, Э-8, Э-9 и П-4 образуют рабочую группу С. Контролеры расположены над группами, которые они кон­тролируют. Стрелки, соединяющие кружочки, указывают на то, что работники, соединенные подобным образом, принимали участие в одной или нескольких играх либо попарно, либо как члены группы.

Важным моментом, который отражен на рис. 1, является то, что участие в играх ограничивалось двумя группами, причем участие в одной из групп исключало участие в другой. Одна группа, которая для удобства будет обозначаться как группа А, включала в себя Э-1, Э-2, Э-3, Э-4, Э-5, П-1 и К-1. Эти работники взаимодействовали в процессе труда и располагались в передней части комнаты. Другая группа, которая обозначается как группа В, состояла из Э-6, Э-7, Э-8, Э-9 и П-4. Они также взаимодействовали на рабочих местах и располагались в задней части комнаты. Два человека, П-2 и К-3, никогда не принимали участия в играх. Хотя на этой диаграмме не показано, как часто каждый работник участвовал в играх, следует отметить, что Э-5 принял участие только в одной игре с членами группы А, в то время как остальные члены группы А принимали участие в разных играх. Следует также отметить, что Э-5 однажды играл с Э-7. Он был единственным человеком в группе А, который играл с членом группы В.

Участие в играх, следовательно, не было случайным. Лишь две группы принимали участие в играх, что предполагает, что в группе наблюдения в играх реализовывались межличностные отношения. Это предположение еще больше подтверждается тем фактом, что игры также служили для различения между этими двумя группами. Например, группа А играла только в азартные игры, а группа В — в «лотерейные». Обе группы покупали конфеты в магазине клуба, но покупки делались раздельно, и ни одна из групп не угощала другую.

Споры по поводу окон

Уже упоминалось, что электромонтеры, которые располага­лись ближе к окнам, относились к ним как к своей собственности. И большая часть споров возникала по поводу того, должны окна быть открытыми или закрытыми. То, что эта активность также вы-


 




           
 
   
   
 



Рис. 2. Участие в спорах по поводу окон 228


Рис.2 показывает работников, которые участвовали в этих спо­рах, и их взаимодействие. Эта диаграмма должна интерпретироваться таким же образом, как и диаграмма игр.

В качестве участника споров рассматривался каждый, кто при­нял в них участие даже вербально. Главный смысл этой диаграммы заключается в том, что большинство споров по поводу окон про­исходило в группе В (Э-6, Э-7, Э-8, Э-9 и П-4). 90% всех споров приходилось на ссоры среди членов этой группы и между этой группой и другими работниками в комнате наблюдения. В ссорах с работниками, не являвшимися членами этой группы, участвовали П-1, Э-4 и Э-5. Споры по поводу окон среди членов группы А были редки и происходили между Э-4 и Э-5 и между П-1 и Э-5.

Подмена на рабочем месте (job trading)

Подмена на рабочем месте уже упоминалась в связи с отноше­ниями между электромонтерами и паяльщиками. Подробные записи этих подмен велись на протяжении всего исследования и графически отображены на рис.33. Контролеры не включены в эту диаграмму, поскольку они не участвовали в подменах. Стрелки направлены от того, от кого исходила просьба о подмене, к тому, кто согласился выполнить эту просьбу. Цифры около стрелок показывают, сколько раз обозначенные люди участвовали в подмене.

ЗАЯВИТЕЛЬ

ИСПОЛНИТЕЛЬ

 

Рис. 3. Участие в переходах с работы на работу

3 Для того чтобы не усложнять диаграмму, замены между электромонтерами и П-3, который недолго находился в комнате наблюдения, и замена среди электро­монтеров, когда один из них занимался пайкой, не отражены на данном рисунке. Эти исключения никоим образом не влияют на выводы, вытекающие из рисунка.


Возможно, наиболее интересный вывод, который вытекает из этой диаграммы, заключается в том, что чаще всего просьбы о подмене были обращены к П-4 — паяльщику, который должен был подменить трех электромонтеров, работающих на селекторах. П-4 участвовал в тридцати трех подменах из сорока девяти. Более того, следует отметить, что в то время как электромонтеры, работа­ющие на соединителях из рабочих групп А и В обращались к П-4, никто из электромонтеров, работающих на селекторах (Э-7, Э-8 и Э-9), ни разу не обращался с просьбой о подмене к работникам, не входящим в их рабочую группу. Другими словами, электромонтеры, работающие на соединителях, очевидно, чувствовали себя вправе обращаться с просьбой о подмене либо к своим паяльщикам, либо к паяльщикам, обслуживающим группу электромонтеров, работа­ющих на селекторах. В то время как последние не чувствовали, что они могут подменять кого-либо, покидая свой участок.

Взаимопомощь (helping one another)

В то время как никаких письменных правил на этот счет не су­ществовало, взаимопомощь, как, например, и подмена на рабочем месте, была практически запрещена . Несмотря на это правило, однако, взаимопомощь была широко распространена, в то время как технически она не была оправдана. Электромонтеры говорили, что им приятно, когда им помогают. Это ощущение наилучшим образом выражено в следующей выдержке из интервью с Э-4. Он только что сказал, что ему нравится работать в Комнате наблюдений, потому что здесь он более свободен в передвижениях, чем в своем цехе.

Интервьюер: — Ты не очень-то привязан к своему месту, не так ли? Значит ли это, что ты не все свое время работаешь на своем оборудовании?

Э-4: — Нет, не все время, но большую его часть. Ну, время от времени; когда кто-то из парней отстает, то другой к нему подходит и помогает.

Интервьюер: — Они помогают любому, кто отстает?

Э-4: — Нет. Вы знаете, смешная вещь с этой компанией. По­хоже на то, что если кто-то бездельничает и поэтому отстает, ему никто не будет помогать. Но если он честно старается, но у него не получается, ему помогут. Я наблюдал это не раз и не два. Тому, кто упорно работал целый день, но ему не пофартило, тому помогут.

Интервьюер: — Ты не находишь, что одни и те же люди все

4 Операторам было разрешено помогать друг другу только в случае очевидных технических причин, когда из-за перебоев с деталями они не могли работать с обору­дованием. Это правило объяснялось тем, что электромонтер будет предположительно работать быстрее, когда ему не будет досаждать присутствие другого электромонтера. На практике лишь в очень немногих случаях помощь одного другому была технически оправдана. В силу этого большая часть этой деятельности шла вразрез с правилами.


время помогают одним и тем же людям или все же круг этих людей несколько меняется?

Э-4: — Ну, некоторые более дружелюбны, чем другие, и, видите ли, когда нужно, они помогают друг другу. Даже тот, кто обычно хорошо работает, время от времени отстает. С каждым это иногда случается. Я видел, что один парень вон там отстал, тогда два других подошли и стали ему помогать. Это было примерно без четверти четыре. Они сделали свою работу и подумали, что они могут взять его на буксир. Он ничего не сказал и позволил помочь ему, хотя сам, видишь ли, никогда никому не помогает. С тех пор он так никому и не помог. Вы думаете, они ему в следующий раз помогут? Нет, сэр! Они от него отвернулись. Они не любят людей, которые так поступают. Мне кажется, что это неплохая идея — немного помочь парню, когда требуется. И я это ценю. Это меняет мир к лучшему.

Смешная вещь: если я работаю целый день и не успеваю, то чув­ствую себя совсем измотанным. И вдруг кто-то подходит и начинает делать проводку вместе со мной на моем оборудовании. Я как будто заново рождаюсь, и это здорово! Неважно, пусть он тебе поможет всего пару минут, но ты собираешься и работаешь дальше, как вол, до самого конца.

Интервьюер: — Интересно, почему?

Э-4: — Я не знаю, почему так. У тебя возникает такое чувство, когда ты отстаешь, что у тебя скопилось столько работы, что ты никогда не сможешь ее сделать. А когда тебе кто-нибудь поможет, это дает тебе новый импульс или что-то вроде того.

ПОМОЩНИК




Рис. 4. Участие во взаимопомощи

ТОТ, КОМУ ПОМОГАЮТ

 


 




Случаи взаимопомощи также регистрировались. Они отражены графически на рис. 4. Контролеры опять не включены в диаграмму, так как они не оказывали помощь другим. Стрелки на диаграмме идут от того, кто оказывал помощь, к тому, кому помогали. Главные вы­воды заключаются в том, что, во-первых, каждый оказывал помощь и, во-вторых, взаимопомощь не ограничивалась рамками рабочих групп. В этом плане данная активность отличалась от других ее видов, описанных выше. Представляется, что взаимопомощь интегрировала группу в целом, а не ее части. Частота, с которой различные люди помогали друг другу, не показана на рис.4, поскольку только два человека выделялись из группы в этом отношении. Это были Э-3 и Э-6. Э-3 помогали больше, чем кому-либо другому в комнате на­блюдений, даже в тех случаях, когда он в помощи не нуждался. Э-1, Э-2, Э-4, Э-5 и Э-6 помогали ему время от времени. Им нравилось с ним работать. Э-6, с другой стороны, помогал больше, чем кто-либо другой в комнате. Его помощь всегда принималась, но ему редко помогали в ответ. Два человека — Э-5 и П-2 помогали несколько раз, но ни разу не получали помощь сами.

Дружеские отношения и враждебность

Для обобщения отношений дружбы и вражды в группе были сделаны рис. 5 и 6. Рис.5 показывает дружественные отношения, рис.6 — враждебные. Три рабочие группы являются теми же самыми, как и в предыдущих диаграммах.

Если посмотреть сначала на рис. 5, отражающий отношения дружбы, будет видно, что они распадаются на две группы. Одна группа включает в себя пять человек, работавших в передней части комнаты — Э-1, Э-3, Э-4, П-1 и К-1. Другая группа включает в себя членов рабочей группы С, т.е. четырех человек, работавших в задней части комнаты. Вне этих двух групп сильная дружба связывалалишь П-1 и Э-7. Пять человек — Э-2, Э-5, Э-6, П-2 и К-3 не были связаны сильными дружескими чувствами.

Далее. Если посмотреть на рис.6, где изображена диаграмма, отражающая вражду, можно увидеть, что она исходила в основном от электромонтеров в рабочей группе С и была направлена от них, как группы, на Э-2, Э-5 и К-3 — трех из тех людей, которые не были связаны сильной дружбой. Вражда, возникшая за рамками рабочей группы С, была направлена главным образом на Э-5 и К-3 — двух человек, которые вызывали наибольшую неприязнь в группе. Так­же очевидно, что отсутствовала вражда среди связанных дружбой людей в передней части комнаты и среди людей, к которым первые


 

Рис. 5. Дружба






Рис. 6. Вражда

не были дружественно настроены. К-1 испытывал чувство вражды в отношении К-3 и Э-2, П-1 — в отношении Э-5 и Э-4 — в отношении Э-5, но вражда со стороны Э-1, Э-3, Э-4, П-1 и К-1, как группы, к кому-либо отсутствовала. В этом плане электромонтеры в рабочей группе С были уникальны: их отличала внутригрупповая солидар­ность, определенная внутренняя сплоченность и сильно выраженная неприязнь или вражда к определенным личностям вне их группы.


 




Две клики

На основе материала, который только что был рассмотрен, можно сделать некоторые выводы относительно неформальной организации данной группы работников. Во-первых, совершенно ясно, что на вопрос, поставленный в начале предыдущего раздела, нужно дать отрицательный ответ: эти работники не объединялись на основе рода занятий, они не образовывали профессиональных клик. Во-вторых, столь же очевидно, что в данной группе существовала определенная структура отношений. Лишь за одним исключением каждая изученная запись говорила нечто об этой структуре. Рас­сматривали ли исследователи игры, принудительные замены, ссоры по поводу окон, отношения дружбы или вражды — всегда вырисо­вывались две группы. Одна из этих групп располагалась в передней части комнаты, вторая — в задней. «Группа впереди» и «группа сзади» — этими названиями пользовались сами работники. Первая из этих групп будет обозначаться как клика А, вторая — группа в задней части комнаты — как клика В.

Чем определялось членство в этих двух кликах? На этот вопрос можно ответить лишь приблизительно. Клика А включала в себя Э-1, Э-3, Э-4, П-1 и К-1. Клика В включала в себя Э-7, Э-8, Э-9 и П-4. Э-5, П-2 и К-3 не входили ни в одну из клик. Ситуация с Э-2 и Э-6, однако, не была столь ясной. Э-2 принимал участие в играх клики А, но на этом сходство его поведения с поведением клики кончалось. Он мало участвовал в беседах, которые вели члены клики, и был склонен к самоизоляции от них. Многое в его поведении говорило за то, что он не ощущал свое положение в группе как прочное. Он был единственным электромонтером в рабочей группе А, который ме­нялся работой с П-4 — паяльщиком из клики В, а со своим паяльщи­ком он менялся больше, чем кто-либо другой в группе. Поскольку социальной функцией подмены было отделение электромонтеров от паяльщиков, данное обстоятельство можно интерпретировать следующим образом: Э-2 ощущал острую необходимость укрепить свое положение путем подчеркивания своего вышестоящего статуса по отношению к паяльщикам.

Принимая во внимание все данные, можно заключить, что Э-2 не был полноценным членом клики А. Э-6 тянулся к клике В. Он по­стоянно крутился вокруг электромонтеров селекторов и практически не имел дела с членами клики А. О том, что он не был полностью при­нят в клику В, свидетельствуют многие обстоятельства, главным из которых является то, как клика В совместными усилиями противодей-


ствовала его попыткам доминировать над кем-либо из группы. Тем не менее он принимал значительно большее участие в жизни клики В, чем Э-2 в жизни клики А. Можно заключить, что хотя Э-6 стремился присоединиться к клике В, он все же во многих отношениях оставался чужаком. На рис.7 отражены результаты этого исследования. На нем в виде диаграммы представлена внутренняя организация обследуемой группы. Рабочие группы, на которые разделены члены обследуемой группы, обозначены тремя прямоугольниками. Два больших круга разделяют две клики — А и В. Выделяются три индивида — К-3, Э-5, и П-2, которые определенно не входили ни в одну из клик5. Линия вокруг Э-6, накладывающаяся на клику В, указывает, что он принимал частичное участие в ее деятельности. Нестабильность положения Э-2 отражается пунктирной линией вокруг его номера.

Клика А Клика В

Рис. 7. Внутренняя организация группы

5 Здесь, возможно, требуется уточнение. Когда мы говорим, что данная группа была разделена на две клики и что некоторые индивиды не входили ни в одну из них, это не означает, что солидарность между двумя кликами или между кликами и чужаками полностью отсутствовала. Когда детально изучаются малые группы, всегда существует опасность преувеличения значимости факторов различия. В этом случае преуменьшается внутренняя солидарность. То, что эта группа, как целое, действи­тельно отличалась сильными объединяющими чувствами, уже было показано при обсуждении установок по поводу конечной продукции. То же самое будет показано более ясно в последующих главах. Следует также сказать, что положение в группе не является столь статичным, как можно предположить, исходя из этой диаграммы. Если бы исследование продолжилось, членство в кликах могло измениться. Равно как если бы группа бьиа больше или если бы она оставалась в обычном подразделении, весьма вероятно, что люди, которые были аутсайдерами здесь, объединились бы в клики с другими людьми со схожими ощущениями.


 




На то, что члены клики А воспринимали себя в качестве выше­стоящих по отношению к клике В, указывают многие обстоятельства. Клика А... уклонялась от выполнения того, что делалось кликой В. Члены клики Ане менялись работой столь же часто, как члены клики В. В целом они не вступали в споры по поводу открытых или закрытых окон. Клика А играла в азартные игры, в то время как в клике В большей популярностью пользовались лотереи. Обе клики покупали конфеты в магазине клуба, но покупки делались раздельно и ни одна из клик не угощала другую. Клика А покупала шоколадные конфеты в небольших количествах, в то время как клика В покупала более дешевые сорта в таких больших количествах, что Э-9 однажды заболел от переедания. Клика А больше спорила и предавалась менее шумным развлечениям, чем клика В. Члены клики А считали, что их беседы ведутся на более высоком уровне, чем в клике В. Как сказал Э-4, «мы о пустяках не болтаем».

Эм ил ь Дюркгейм

Сведения о Дюркгейме даны в настоящей Хрестоматии перед его текстом в разделе 1. Ниже приведены фрагменты из третьей главы его классического труда «Метод социологии» (1895), в кото­рой излагаются правила, относящиеся к различению нормального и патологического. Они помогают уяснить сложность проблемы социализации человека, обсуждаемую в базовом пособии учебного комплекса (глава 4).

Н.Л.

[ПРЕСТУПНОСТЬ И СОЦИАЛЬНЫЕ НОРМЫ]*

Преступление есть факт, патологический характер которого считается неоспоримым. Все криминологи согласны в этом. Если они объясняют этот болезненный характер различным образом, то признают его единодушно. Между тем данная проблема требует менее поспешного рассмотрения.

Действительно, применим предшествующие правила. Пре­ступление наблюдается не только в большинстве обществ того или иного вида, но во всех обществах всех типов. Нет такого общества,

* Цит. по: Дюркгейм Э. Метод социологии // Дюркгейм Э. О разделении обще­ственного труда. Методсоциологии./Пер. сфр. А.Б. Гофман. М., 1990. С. 462—466. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 4 второго раздела базового по­собия учебного комплекса по общей социологии.


в котором не существовала бы преступность. Правда, она изменяет форму; действия, квалифицируемые как преступные, не везде одни и те же, но всегда и везде существовали люди, которые поступали таким образом, что навлекали на себя уголовное наказание. Если бы, по крайней мере, с переходом обществ от низших к более высо­ким типам процент преступности (т.е. отношение между годичной цифрой преступлений и цифрой народонаселения) снижался, то можно было бы думать, что, не переставая быть нормальным яв­лением, преступление все-таки стремится утратить этот характер. Но у нас нет никакого основания верить в существование подоб­ного регресса. Многие факты указывают, по-видимому, скорее на движение в противоположном направлении. С начала столетия статистика дает нам возможность следить за движением преступ­ности; последняя повсюду увеличилась. Во Франции увеличение достигает почти 300%. Нет, следовательно, явления с более несо­мненными симптомами нормальности, поскольку оно тесно свя­зано с условиями всякой коллективной жизни... Существование преступности само по себе нормально, но лишь тогда, когда оно достигает, а не превосходит определенного для каждого социаль­ного типа уровня, который может быть, пожалуй, установлен при помощи предшествующих правил1.

Мы приходим к выводу, по-видимому, достаточно парадоксаль­ному. Не следует обманывать себя; относить преступление к числу явлений нормальной социологии — значит не только признавать его явлением неизбежным, хотя и прискорбным, вызываемым неисправимой испорченностью людей; это значит одновременно утверждать, что оно есть фактор общественного здоровья, составная часть всякого здорового общества. Этот вывод на первый взгляд на­столько удивителен, что он довольно долго смущал нас самих. Но, преодолев это первоначальное удивление, нетрудно найти причины, объясняющие и в то же время подтверждающие эту нормальность.

Прежде всего преступление нормально, так как общество, ли­шенное его, было бы совершенно невозможно.

Преступление, как мы показали в другом месте, представляет собой действие, оскорбляющее известные коллективные чувства, наделенные особой энергией и отчетливостью. Для того чтобы в

1 Из того, что преступление есть явление нормальной социологии, не следует, чтобы преступник был индивидом, нормально организованным с биологической и психологической точек зрения. Оба вопроса не зависят друг от друга. Эта независи­мость станет понятней, когда мы рассмотрим ниже разницу между психическими и социологическими фактами.


 




данном обществе перестали совершаться действия, признаваемые преступными, нужно было бы, чтобы оскорбляемые ими чувства встречались во всех индивидуальных сознаниях без исключения и с той степенью силы, какая необходима для того, чтобы сдержать противоположные чувства. Предположим даже, что это условие могло бы быть выполнено, но преступление все-таки не исчезнет, а лишь изменит свою форму, потому что та же самая причина, которая осушила бы таким образом источники преступности, немедленно открыла бы новые.

<...> Так, воровство и просто нечестность оскорбляют одно и то же альтруистическое чувство — уважение к чужой собственности. Но одно из этих действий оскорбляет данное чувство слабее, чем другое, атак как, с другой стороны, это чувство в среднем в сознаниях не достигает такой интенсивности, чтобы живо ощущалось и более легкое из этих оскорблений, то к последнему относятся терпимее. Вот почему нечестного только порицают, тогда как вора наказывают. Но если это же чувство станет настолько сильным, что совершенно уничтожит склонность к воровству, то оно сделается более чутким к обидам, до тех пор затрагивавшим его лишь слегка. Оно будет, стало быть, реагировать на них с большей живостью; эти наруше­ния подвергнутся более энергичному осуждению, и некоторые из них перейдут из списка простых нравственных проступков в разряд преступлений. Так, например, нечестные и нечестно выполнен­ные договоры, влекущие за собой лишь общественное осуждение или гражданское взыскание, станут преступлениями... На том же основании человек совершенно честный судит свои малейшие нрав­ственные слабости с той же строгостью, с какой толпа судит лишь действительно преступные действия. В былые времена насилие над личностью было более частым, чем теперь, потому что уважение к достоинству индивида было слабее. Так как это уважение выросло, то такие преступления стали более редкими, но в то же время многие действия, оскорблявшие это чувство, попали в уголовное право, к которому первоначально они не относились2.

Чтобы исчерпать все логически возможные гипотезы, можно спросить себя, почему бы такому единодушию не распространиться на все коллективные чувства без исключения; почему бы даже наи­более слабым из них не сделаться достаточно энергичными для того, чтобы предупредить всякое инакомыслие. Нравственное сознание общества воспроизводилось бы у всех индивидов целиком и с энер-


гией, достаточной для того, чтобы помешать всякому оскорбляю­щему его действию, как преступлениям, так и чисто нравственным проступкам. Но такое абсолютное и универсальное однообразие совершенно невозможно, так как окружающая нас физическая среда, наследственные предрасположения, социальные влияния, от которых мы зависим, изменяются от одного индивида к другому и, следовательно, вносят разнообразие в нравственное сознание каждо­го. Невозможно, чтобы все походили друг на друга в такой степени, невозможно уже потому, что у каждого свой собственный организм, который занимает особое место в пространстве. Вот почему даже у низших народов, у которых индивидуальность развита очень мало, она все-таки существует. Следовательно, так как не может быть общества, в котором индивиды более или менее не отличались бы от коллективного типа, то некоторые из этих отличий неизбежно будут носить преступный характер. Этот характер сообщается им не внутренне присущим им значением, а тем значением, которое придает им общее сознание...

Преступление, стало быть, необходимо, оно связано с основны­ми условиями всякой социальной жизни и уже потому полезно, так как условия, с которыми оно связано, в свою очередь необходимы для нормальной эволюции морали и права.

Массовизация индивидов

Сципион Сигеле

Сципион Сигеле (1868—1913) — итальянский криминолог и со­циальный психолог, последователь Ч. Ломброзо и Г. Тарда. Он внес заметный вклад в уяснение социально-психологических аспектов массового поведения, в особенности — преступлений толпы. Его глубокое проникновение в механизмы этого поведения приобретает особую актуальность в начале нового, XXI столетия.

Ниже представлены фрагменты из второй главы книги С. Сигеле «Преступная толпа» (1892). Они позволяют конкретнее осмыслить проблему массовизации индивидов, рассмотренную в базовом по­собии учебного комплекса (глава 6).

Н.Л.


2 Клевета, оскорбление, диффамация, мошенничество и т.д.



 


ПРЕСТУПЛЕНИЯ ТОЛПЫ*

Даже весьма непрозорливый наблюдатель не может отрицать того, что в наше время в народе существует нечто похожее на стремле­ние к восстаниям. В рабочих, а там и сям и в крестьянах-пролетариях, появляется сознание, что из них образуется новое сословие, и так как нынешняя политическая свобода дала абсолютное могущество численности, то это сословие, видя себя самым многочисленным, весьма логично требует, чтобы остальные сословия предоставили ему гораздо больше, чем теперь, прав и привилегий.

В этом простом и вполне свойственном человеку требовании, существующем в истории всякого прогресса и являющемся в обще­стве — как и во всяком индивидуальном организме — результатом инстинкта самосохранения, и заключается первый и даже един­ственный источник всех тех более или менее преувеличенных идей, которые распространяются все шире и шире.

Многие приписывают этим идеям недовольство и возбужден­ность народа, говоря, что они ведут от радикализма к анархии, и думают, что, не будь лиц, которые делают самих себя и других апо­столами этих идей, деревенские жители и городской рабочий класс были бы до сих пор спокойны и довольны своим положением, не мечтая о лучшем.

Я не отрицаю того, что эти идеи заставили расти их желания: «нет ничего более опасного, чем большая мысль в малой голове», — сказал Тэн, и понятно, что возвышенность социалистических стремлений может повлиять на потерю нравственного и умственного равно­весия у многих из тех, которые, имея очень мало или даже никаких познаний и очень большую нужду, по необходимости принимают с энтузиазмом какую угодно теорию, лишь бы она обещала мате­риальных благ более, чем другие. Я, со своей стороны, допускаю, хотя и весьма относительно, что эти идеи — как говорил некий итальянский консерватор — вселили в некоторых «предубеждение вместо верных мнений, искушение — вместо спокойствия, вожде­ление — вместо веры».

Но я считаю самой роковой ошибкой мнение, будто эти идеи являются единственной причиной брожения, охватившего низшие классы. Оно зависит от более далеких и глубоких причин, которые, к несчастью, гораздо труднее уничтожить, чем теории той или другой

* Цит. по: Стеле С. Преступления толпы // Преступная толпа. / Сост. А. К. Боко­виков. М, 1998. С. 64—65,70—71. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.


политической партии; оно зависит от того давящего нас социального кризиса, который тем более мучителен, чем выше наша чувствитель­ность и чем больше потребностей развил в нас прогресс <...>

Прежде всего мы займемся толпой, которая с поразительной быстротой переходит к самым жестоким и ужасным поступкам. Никакие эпизоды не могут быть лучше тех, которыми изобилует французская революция. Народ был тогда диким зверем, ненасыт­ным в своей жажде к грабежу и убийству. Никто не мог обуздать своей ярости; видя подачку своему кровавому, жестокому инстинкту, всякий остервенялся все более и более.

Но одно ли только влияние численности и пробуждение инстин­кта к человекоубийству толкали его на самые ужасные крайности? Вправе ли мы сказать, что народ, состоящий из честных крестьян и рабочих, может обратиться сразу в чудовище испорченности? Нельзя ли с большей вероятностью утверждать, что к тому примешивают­ся, развращая его, все те индивиды, образующие социальное дно, которые при каждом возмущении или мятеже выходят из кабаков и других подозрительных мест, где они обыкновенно скрываются, подобно тому, как от возмущения воды в пруде показывается на поверхности его вся, находящаяся на его дне, грязь?

«В спокойное время, — говорит Карлье, — когда усмиренные по­литические страсти не штурмуют каждое утро власть имущих, полицейская администрация пользуется нравственной властью над содержателями всяких подозрительных мест, фланерами, бродяга­ми, вообще над всеми подонками общества, — властью, которая не­сколько сдерживает последних. Всю жизнь свою они скрываются, и приближение полицейского агента обращает их в бегство. Но пусть только начнет просыпаться общественное мнение; пусть ежедневная пресса начнет вести себя наступательно по отношению к легальности некоторых поступков префекта полиции: тотчас все эти люди сдела­ются высокомерными и задерут голову. Они начнут сопротивляться агентам и бороться с ними; они будут участвовать во всех мятежах, и если получат откуда-нибудь удар, то станут считать себя в числе политических жертв. Приходят революции, и они со своими подругами, которых увлекают с собою, делаются самыми жестокими, самыми двусмысленными ее деятелями...»

Всякий знает по опыту, насколько это справедливо. Лишь толь­ко появляется на горизонте какая-нибудь политическая буря и на улицах обнаруживается некоторое необычайное одушевление, вы­ражающееся в собраниях и спорах, тотчас же там и сям появляются зловещие фигуры, которых до сих пор никто никогда не встречал.


 




Зигмунд Фрейд

Сведения о З.Фрейде даны в начале раздела 2. Ниже приведены фрагменты из его статьи «Психология масс и анализ человеческо­го Я» (1921), которые позволяют глубже осмыслить роль подсозна­тельного в массовом поведении людей, кратко охарактеризованном в базовом пособии учебного комплекса (глава 6).

Н.Л.

МАССА И ПЕРВОБЫТНАЯ ОРДА*

Итак, масса кажется нам вновь ожившей первобытной ордой. Подобно тому, как первобытный человек может ожить в каждом индивиде, так и из любой человеческой толпы может быть вос­создана первобытная орда. Поскольку масса обычно господствует над людьми, мы узнаем в ней продолжение первобытной орды. Мы должны были бы сделать заключение, что психология массы является древнейшей человеческой психологией. Индивидуальная психология, которую мы выделили, пренебрегала остаточными мас­совыми проявлениями, выросла лишь впоследствии, постепенно и, так сказать, частично, лишь обособившись из древней психологии масс. Мы еще рискнем указать исходный пункт этого развития.

Ближайшее рассуждение показывает нам, в каком пункте это положение нуждается в коррекции. Индивидуальная психология должна быть столь же древней, как и массовая психология, так как с самого начала существовала двоякая психология: психология инди­видов — участников массы и психология отца, начальника, вождя. Индивиды, составлявшие массу, были так же связаны, как мы их видим еще и теперь, но отец первобытной орды был свободен. Его ин­теллектуальные акты были сильны и независимы даже в своей обо­собленности, его воля не нуждалась в усилении другой волей. Мы в силу последовательности должны предположить, что его «Я» было мало связано в либидинозном отношении, он не любил никого, кроме себя, других любил только постольку, поскольку они служили его потребностям. Его «Я» не давало объектам ничего лишнего.

На заре истории человечества он был сверхчеловеком, которого Ницше ожидал лишь в будущем. Еще теперь участники массы нуж-

* Цит. по: Фрейд 3. Психология масс и анализ человеческого «Я» // Преступная толпа./Сост. А. К. Боровиков. М., 1998.С. 174-175,179. Цитируемый текст иллю­стрирует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.


даются в иллюзии, что все они в одинаковой мере любимы вождем, но сам вождь не должен любить никого, он должен принадлежать к породе властвующих, быть абсолютно нарциссичным, но самоу­веренным и самостоятельным. Мы знаем, что любовь создает пре­граду нарциссизму, и мы могли показать, как она стала культурным фактором благодаря этому влиянию. Первобытный отец орды не был еще бессмертным, каким он стал впоследствии благодаря обо­жествлению. Когда он умер, он должен был быть заменен; его место занял, вероятно, один из младших сыновей, бывший до тех пор участником массы, как и всякий другой индивид. Следовательно, должна существовать возможность превратить психологию массы в индивидуальную психологию, должно быть найдено условие, при котором осуществляется такое превращение, подобно тому, как пче­лы имеют возможность сделать, в случае необходимости, из личинки матку вместо работницы. Тогда можно представить себе только сле­дующее: первобытный отец мешал своим сыновьям в удовлетворении их прямых сексуальных стремлений; он принуждал их к воздержанию и вследствие этого к эмоциональной привязанности к себе и друг к другу; эти привязанности могли вытекать из стремлений, имевших заторможенную сексуальную цель. Он вынуждал их, так сказать, к массовой психологии. Его сексуальная ревность и нетерпимость стали в конечном итоге причиной массовой психологии...

Жуткий, навязчивый характер массы, обнаруживающийся в ее суггестивных проявлениях, может быть, следовательно, по праву отнесен за счет ее происхождения от первобытной орды. Вождь массы все еще является первобытным отцом, которого продолжают бояться; масса все еще хочет, чтобы ею управляла неограниченная власть; она страстно жаждет авторитета; она жаждет, по выражению Лебона, подчинения. Первобытный отец является массовым идеа­лом, который владеет вместо «Я»-идеала человеческим «Я».

Серж Московичи

Серж: Московичи (род. в 1928 г.) — современный французский социальный психолог, который разработал теорию социальных представлений, уходящую своими корнями к концепциям Ле Бона, Г. Тарда, 3. Фрейда.

С. Московичи родился на территории современной Молдавии в семье торговца зерном. В возрасте 10 лет был исключен из гимназии на основании законов, запрещавших учебу еврейским детям. Пере­жил еврейский погром в Бухаресте в январе 1941 г. В 1943—1944 гг.


 




находился на принудительных работах вплоть до освобождения Румынии советскими войсками. В послевоенные годы работал на заводе слесарем-сборщиком. К 1948 г. перебирается в Париж, где на правах беженца добивается стипендии в университете Сорбонны. Изучает психологию, антропологию и психоанализ. Позже продол­жает образование в США — в Принстоне и Стэнфорде. Начинает преподавательскую деятельность в Новой школе социальных наук в Нью-Йорке. Публикуется с начала 60-х годов на французском языке и во французских издательствах. Наиболее известные работы «Психоанализ — его восприятие и публика» (1961, 1976), «Психо­логия активного меньшинства» (1979), «Век глупцов. Историче­ский трактат о массовой психологии» (1981, 1987), «Социальная психология (редактор)» (1984), «Машина для производства богов» (1988), «Размышления о природе и об экологии» (2002). Последние десятилетия является директором исследований в Высшей школе социальных наук в Париже.

Его исторический трактат по психологии масс «Век толп» (1981) сыграл выдающуюся роль в восстановлении внимания научного со­общества к одной из сокровенных и опаснейших тайн новейшего времени — иррациональной склонности толпы к разрушительным, преступным действиям. Проблема массовизации индивидов и ин­дивидуализации жизни в обществе — одна из ключевых проблем современности. Ей уделено значительное внимание в базовом по­собии учебного комплекса (глава 6 и другие). Помещенные ниже фрагменты названной книги С. Московичи помогают уяснить существо и масштабность этой проблемы.

А.З., Н.Л.

ИНДИВИД И МАССА*

Если бы вы попросили меня назвать наиболее значительное изобретение нашего времени, я бы, не колеблясь, ответил: инди­вид. И по причине совершенно очевидной. С момента появления человеческого рода и до Возрождения горизонтом человека всег­да было мы: его группа или его семья, с которыми его связывали жесткие обязательства. Но, начиная с того момента, когда великие путешествия, торговля и наука выделили этот независимый атом

* Цит. по: Московичи С. Век толп. / Пер. с фр. Т.П. Емельяновой. М., 1996. С. 38—40, 200—202. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 6 второго раздела базового пособия учебного комплекса по общей социологии.


человечества, эту монаду, наделенную собственными мыслями и чувствами, обладающую правами и свободами, человек разместился в перспективе я или я сам. Его ситуация вовсе не легка. Индивид, достойный этого имени, должен вести себя согласно своему разуму, надо полагать, судить бесстрастно о людях и вещах и действовать с полным сознанием дела. Он должен принимать чужое мнение только с достаточным на то основанием, оценив его, взвесив все за и против с беспристрастностью ученого, не подчиняясь суждению авторитета или большинства людей. Итак, мы от каждого ожидаем, что он будет действовать рассудительно, руководствуясь сознанием и своими интересами, будь он один или в обществе себе подобных.

Между тем наблюдение показывает, что это вовсе не так. Любой человек в какой-то момент пассивно подчиняется решениям своих начальников, вышестоящих лиц. Он без размышления принимает мнения своих друзей, соседей или своей партии. Он принимает установки, манеру говорить и вкусы своего окружения. Даже еще серьезнее, с того момента, как человек примыкает к группе, по­глощается массой, он становится способным на крайние формы насилия или паники, энтузиазма или жестокости. Он совершает действия, которые осуждает его совесть и которые противоречат его интересам. В этих условиях все происходит так, как если бы человек совершенно переменился и стал другим. Вот ведь загадка, с которой мы сталкиваемся постоянно и которая не перестает нас изумлять. Английский психолог Бартлетт в одной классической работе очень точно замечает по поводу человека государства:

«Великая тайна всякого поведения — это общественное поведение. Я вынужден был им заниматься всю свою жизнь, но я не претендовал бы на то, что понимаю его. У меня сложилось впечатление, что я проник насквозь в глубину человеческого существа, но, однако, ни в малейшей степени не осмелился бы утверждать ничего о том, как он поведет себя в группе».

Откуда такое сомнение? Почему же невозможно предсказать по­ведение друга или близкого человека, когда он будет находиться на совещании специалистов, на партийном собрании, в суде присяжных или в толпе? На этот вопрос всегда отвечают следующим образом: по­тому, что в социальной ситуации люди ведут себя недобросовестно, не обнаруживают своих лучших качеств. Даже напротив! И речи не идет о том, чтобы добавить нечто друг другу, взаимно усовершенство­ваться, нет, их достоинства имеют тенденцию убывать и приходить в упадок. В самом деле, уровень человеческой общности стремится к низшему уровню ее членов. Тем самым все могут принимать участие


 




в совместных действиях и чувствовать себя на равной ноге. Таким образом, нет оснований говорить, что действия и мысли сводятся к «среднему», они скорее на нижней отметке. Закон множества мог бы именоваться законом посредственности: то, что является общим для всех, измеряется аршином тех, кто обладает меньшим. Короче говоря, в сообществе первые становятся последними.

Никакого труда не составило бы выстроить обширную ан­тологию, доказывающую, что эта концепция распространяется на все народы. Так, Солон утверждал, что один отдельно взятый афинянин — это хитрая лисица, но когда афиняне собираются на народные собрания в Пниксе1, уже имеешь дело со стадом бара­нов. Фридрих Великий очень высоко ценил своих генералов, когда беседовал с каждым из них по отдельности. Но при этом говорил о них, что, собранные на военный совет, они составляют не более чем кучку имбецилов. Поэт Гриль-Парцер утверждал: «Один в от­дельности взятый человек довольно умен и понятлив; люди, собранные вместе, превращаются в дураков».

Немецкие поэты были не единственными, кто констатировал этот факт. Задолго до них римляне придумали поговорку, которая имела большой успех: Senatores omnes boni viri, senatus romanus mala bestia, сенаторы — мужи очень достойные, римский сенат — это скверное животное. Так они определяли контраст вероятных до­стоинств каждого сенатора в отдельности и неблагоразумие, не­осмотрительность и нравственную уязвимость, запятнавшую со­вместные обсуждения в собрании, от которых зависели тогда мир или война в античном обществе. Возвращаясь к этой пословице, Альберт Эйнштейн восклицает:

«Сколько бед такое положение вещей причиняет человечеству! Оно является причиной войн, наводняющих землю скорбью, стонами и горечью».

А итальянский философ Грамши, имевший богатый человече­ский опыт и много размышлявший над природой масс, дал ей очень точную интерпретацию. Как он полагает, пословица означает:

«Что толпа людей, ведомых их непосредственными интересами или ставших жертвой страсти, вспыхнувшей в ответ на сиюминутные впечатления, без какой-либо критики передаваемые из уст в уста, эта толпа объединяется для того, чтобы принять вредное коллек­тивное решение, соответствующее самым что ни на есть звериным

1 Пникс — холм в западной части древних Афин, напротив Акрополя, служивший местом народных собраний. — Прим. пер.


оно относится к случайным толпам, которые собираются как «толпа во время ливня под навесом», состоящая из людей, не несущих никакой ответственности перед другими людьми или группами, либо связанных с какой-то конкретной экономической реальностью — это деградация, которая аналогична личностному упадку».

Эта интерпретация подчеркивает двойной аспект одного и того же упрямого и фундаментального факта: взятый в отдельности, каж­дый из нас в конечном счете разумен; взятые же вместе, в толпе, во время политического митинга, даже в кругу друзей, мы все готовы на самые последние сумасбродства.

Парадокс психологии масс

<...> Согласно теоретикам психологии толп, эти последние не способны к интеллектуальному творчеству, к исторической иници­ативе и никогда не бывают во главе революционных переворотов в искусстве, науке или политике. Как они смогли бы это сделать, если у людей, собранных вместе, способность мыслить снижается и чувство реальности стирается? А между тем, когда мы наблюдаем социальные институты, армию, предприятия и т.д., мы видим, что они развиваются. Искусство, наука, техника совершенствуются. Изобретены средства производства и открыты средства коммуни­кации, которые меняют лицо общества. Вот мы и оказались перед кардинальным парадоксом психологии толпы. Чтобы его разрешить, она по логике вещей не может отказаться от своего принципа: субъ­екты, объединившиеся в толпу, менее разумны, меньше способны к созидательной деятельности, чем взятые по отдельности. У Тарда в этом случае остается только одно альтернативное решение, и оно незамедлительно принимается. Оно означает следующее: в толпе существует класс отдельно взятых субъектов, которые собирают остальных, увлекают их за собой и ими управляют. Это — вожди, религиозные деятели, политики, ученые и т.д. Они стоят у истоков всех перемен, нововведений, общественных событий, которые делают историю. Поддаваясь внушению, большинство людей под­ражает им и следует за ними. Они подчиняются, как дети своему отцу, подмастерье — мастеру или актеры, увлекаемые гениальным режиссером. По мере того как разум и открытия этих выдающихся л ичностей прогрессируют, начинают превосходить прошлые, толпы, которые им подражают, также развиваются и поднимаются над тол­пами прошлого. Примеров тому достаточно: современный ученик


 




решает сегодня задачу, которая три века тому назад не поддавалась гению Ньютона, психиатр лечит каждый день своих пациентов самым обычным способом по методу Фрейда, который тот оставил незавершенным, или же посредственные лидеры, которые уподо­бляются в своем поведении, отношениях, манере таким прототипам, как Сталин или Мао. Тем самым, взбираясь на высоту этих вершин, человечество продвигается вперед и преобразуется.

Решение, которое Тард дает этому парадоксу, поистине слабое. Единственный способ выйти из его порочного круга — кто они эти исключительные личности? откуда их всемогущество? — заклю­чается в отказе от самого парадокса, но суть этого решения значит гораздо меньше, чем три следствия, к которым оно ведет:

• Центр психологии толп перемещается с массы на лидера. Его воздействие на нее объясняет его сходство с ней.

• Имитирование — которое является формой внушения — ста­новится главным механизмом общественной жизни. Предпо­лагается, что она объясняет влияние вождя на группы этих имитаторов, однообразие их мысли и поведения, распро­странение чувств и верований. То есть объясняет, почему мы приспосабливаемся к общему образцу.

• Полагая, что, с одной стороны, существует изначальное не­посредственное внушающее воздействие одного человека на другого, а с другой стороны, внушение имитационное, опосредованное, на расстоянии, через газеты, например, Тард превращает коммуникацию в разновидность внушения и сближает деятельность журналиста с воздействием гипноти­зера. Это обобщение иного рода. Исходя из него, он вводит в психологию толп, как находящуюся в ее ведении, быстро расширяющуюся область явлений коммуникации. Со времени изобретения книгопечатания и до газет, пройдя через теле­граф, эта сфера не переставала сокращать пространство ре­чевого общения, выступлений, слухов. Эти явления потрясли основы культуры. Французский психолог удивительно точно замечает, что ничто с тех пор не опровергло теорию массовых коммуникаций, которая ничего в то время не подготовила.

Он описывает, каким образом они проникают в каждое жилище и превращают отдельных людей, мирных читателей газет, например, в тот вид невидимой толпы, которая становится публикой, — чита­тели какой-либо газеты, члены какой-либо партии и т.д. Сообщения прессы влияют на изменчивые преходящие убеждения, какими яв-


ляются мнения, похожие на волны, которые непрерывно рождаются и исчезают на поверхности моря. Развитие средств коммуникации затрагивает в конце концов все ячейки общества. Оно определяет то, о чем говорят, как думают, и тот уровень, на котором действуют.

Это кажется нам само собой разумеющимся до тех пор, пока не сделать из этого окончательных выводов. Еще за полвека до предска­заний Mac Luhan Тард провозглашает принцип развития, который американец представил в форме девиза: «средства информации — это послание». А отсюда он предсказывает непременный приход мас­совой культуры. Естественно, он не произносит это слово, что не мешает ему изучать само явление.

«Поступая таким образом, — пишет английский автор, эксперт в этом вопросе, — Тард внес первоначальный решающий вклад в гума­нитарную дисциплину, которую мы теперь знаем под именем «теории массовой культуры...» Тем не менее его вклад упорно замалчивался, факт по меньшей мере достойный удивления, поскольку вклад Габриеля Тарда в социологию далеко не безызвестен».

Главное, по-моему, что этот вклад сыграл роль первооткры­вательскую. Он выдвигает в качестве гипотезы примат средств коммуникации над всеми инструментами, следовательно, он их рассматривает как факторы полного потрясения политики и как основу, в рамках которой рождается новая культура. Это не про­сто высказанные им предположения, в их основе лежит сделанный Тардом анализ. Распространение влияния, которое он предвещает прессе, относится в неменьшей степени к радио и телевидению. Именно здесь можно найти источник того, о чем теоретики и кри­тики средств массовой информации успели с тех пор написать.