Истоки ошибочных представлений

Традиционный мрачный взгляд на образ жизни охотников также является и до-антропологическим, и внеантропологическим; в одно и то же время это и исторический взгляд, и взгляд, принад­лежащий более широкому экономическому контексту, в котором оперирует антропология. Его корни уходят в эпоху, когда писал Адам Смит, или даже в ту эпоху, когда не писал никто. Возможно, это был один из первых предрассудков, определенно относящихся к неолитическому времени — идеологическая оценка способности охотника исследовать и использовать ресурсы планеты, как нельзя лучше соответствующая исторической задаче лишить его этих по­следних. <...>

Приговор — «жить тяжелым трудом» — выпал одним только нам. Нехватка средств — нечто вроде судебного определения, вынесен­ного нашей экономикой; таково же аксиоматическое положение нашей Экономической Науки: приложение минимальных средств, противопоставленное альтернативной цели извлечь максимально возможное удовлетворение в существующих условиях. И именно с высоты этой страстно желанной выгодной позиции оглядываемся мы назад на жизнь охотников. Если современный человек со всеми его технологическими достижениями не получил все-таки всего необходимого, каковы же шансы у этого обнаженного дикаря с его ничтожными луком и стрелами? Снабдив охотника буржуазными мотивами и палеолитическими орудиями, мы авансом выносим суждение о безнадежности его ситуации.

Однако нехватка средств не является неизбежным следствием слабых технических возможностей. Она — порождение соотноше­ния между возможностями и целями. Мы должны допустить как эмпирическую вероятность, что охотники очень озабочены своим здоровьем, сохранить его — их главная цель, и для ее достижения лук и стрелы подходят больше всего.

«Своего рода материальное изобилие»

С точки зрения концепции бедности, в которой, рассуждая те­оретически, живут охотники и собиратели, можно удивиться тому, что бушмены в пустыне Калахари пользуются «своего рода матери­альным изобилием», по крайней мере в отношении необходимых для повседневной жизни вещей, помимо еды и пищи:


Как только кунг1 станут более тесно контактировать с европей­цами — а это уже практически произошло, — они ощутят острый дефицит предметов нашего быта и будут нуждаться во все боль­шем и большем их количестве. Находясь среди одетых иноземцев неодетыми, они будут чувствовать себя униженными. Однако в своей собственной среде, окруженные предметами своего труда, они были относительно свободными от материального прессинга. За исключением воды и пищи (важные исключения!), имевшихся у них — судя по тому, что кунг все худые, но не тощие, — в доста­точном, хотя и ограниченном количестве, они располагали всем необходимым или же могли сами изготовить все необходимое, так как любой мужчина умеет делать и делает все вещи, которые про­изводятся мужчинами, а любая женщина — все, что изготовляется женщинами... они жили в своего рода материальном изобилии, потому что приспосабливали свои орудия труда под материалы, которые в избытке находились кругом и которые каждый легко мог взять и использовать (например, древесина, кость для изготовления оружия и орудий, тростник, волокно для плетения веревок, трава для хижин и ветровых заслонов и прочие материалы, которых также вполне достаточно для бытовых нужд обитателей этих мест). Кунг всегда могли увеличить количество скорлупы страусиных яиц, идущей на изготовление бисера (чтобы носить на себе для красоты или пустить на обмен), у любой женщины останется еще не менее дюжины скорлуп для переноски воды — а больше она не унесет, — хватит и на бисер для выполнения орнаментов на украшениях. Ведя бро­дячий образ жизни, эти охотники и собиратели со сменой времен года передвигаются поближе к очередному источнику пищи, ходят взад и вперед то за пищей, то за водой и при этом постоянно носят на себе детей и все свои пожитки. В избытке имея под рукой почти любой материал, чтобы заменить при необходимости то или иное изделие, кунг не выработали способов длительного хранения вещей и не нуждались в запасных вещах или в дубликатах, а может быть, просто не хотели обременять себя. Даже единственный имеющийся экземпляр они, скорее всего, не станут носить с собой. То, чего у них нет, они берут взаймы у других. Потому-то они и не обраста­ют имуществом, и накопление вещей не получило у них связи со статусом (Marshall, 1961, Р. 243 — 244).

1 Кунг — название одной из этнических групп бушменов Калахари; восклица­тельный знак передает один из так называемых щелкающих звуков, характерных для языков койсанской семьи, в которую входят и языки большей части бушменов Южной Африки.


 



29 L


При анализе производства охотников и собирателей по­лезно вслед за госпожой Маршалл выделить две сферы. Вода и пища — действительно «важные исключения», которые лучше оставить для отдельного углубленного изучения. Что касается остального — предметов не первой необходимости, — сказанное о бушменах в общем и в частности применимо к охотникам от Кала­хари до Лабрадора или Огненной Земли, где, как пишет Гузинде, стремление яган обладать более чем одним экземпляром того или иного орудия часто преследует цель «самоутверждения». «Жителям Огненной Земли, — пишет он, — не требуется больших усилий, чтобы добыть или изготовить орудия» (Gusinde, 1961, р. 213)2.

Нужды, не относящиеся к числу первоочередных для выжи­вания, удовлетворяются в целом легко. Подобное «материальное изобилие» отчасти обусловлено легкостью производства, которая, в свою очередь, связана с простотой технологии и демократическим характером собственности. Изделия изготовляются из подручных материалов: камня, кости, дерева, кожи; все это находится вокруг в изобилии. Как правило, ни для получения сырья, ни для его об­работки не требуется значительных усилий. Доступ к природным ресурсам обычно самый что ни на есть непосредственный — «каждый свободно берет, что хочет», — равно как и владение инструментами производства доступно всем, а требуемые знания и навыки обще­известны. Разделение труда предельно простое, преимущественно по половому признаку. Добавим к этому «великодушный» обычай делиться друг с другом, которым поистине прославились охотники, так что каждый, как правило, может приобщиться к существующему благосостоянию, каково бы оно ни было.

Но, конечно, «каково бы оно ни было» — это «благосостояние» соответствует объективно низкому уровню жизни. Решающее значе­ние здесь имеет то, что обычная квота потребляемого (так же как и число потребителей) должна быть культурно закреплена на скром­ном уровне. Малое число людей считает малое количество легко получаемых вещей своей жизненной удачей: скудная фрагментарная одежда, эфемерное жилище, примерно одинаковое почти во всяких климатических условиях, плюс несколько украшений, несколько отшлифованных изделий из кремня, а также некоторых иных пред­метов, таких, как «кусочки кварца, извлекаемые местными лекарями

2 Нечто подобное можно найти у Тернбула о пигмеях Конго: «В любой момент под рукой имеется материал для создания жилища, одежды и прочих предметов материальной культуры». Он также отмечает, что нет недостатка и в самом необхо­димом: «В течение всего года всегда в изобилии имеются дичь и растительная пища» (Turnbull, 1965, р. 18).


из своих пациентов» (Grey, 1841, vol.2, р.266), и, наконец, кожаные мешки, в которых верная жена несет все это, — вот «богатство ав­стралийского дикаря» (там же).

Тот факт, что для большинства охотников их экономическая ситуация — есть достаток без реального изобилия, — не требует долгого обсуждения. Куда интереснее другой вопрос: почему они довольствуются столь немногим? Ответ — потому что для них это, по словам Гузинде (Gusinde, 1961, р. 2), своего рода политика, «дело принципа», а отнюдь не несчастье.

Кто ничего не желает, тот ни в чем не нуждается. Не потому ли охотники столь нетребовательны к материальным условиям жизни, что поглощены поисками пропитания, которые требуют «максимума энергозатрат от максимального количества людей», не оставляя времени и сил для обеспечения дополнительного комфорта? Некоторые этнографы не соглашаются с этим. Задача пропитания, утверждают они, решается охотниками столь успешно, что половину всего времени они, кажется, не знают, чем занять себя. Однако условием такого «достатка» являются регулярные передвижения, в некоторых случаях более интенсивные, в дру­гих — менее, но всегда достаточные, чтобы быстро обесценить собственность. Об охотнике совершенно справедливо говорят, что его богатство — это его бремя. При его образе жизни материальные ценности могут, как отмечает Гузинде, оказаться «тяжелейшим бременем», тем большим, чем дальше он их переносит. У некото­рых собирателей есть лодки, другие имеют собачьи упряжки, но большинство должно таскать на себе все свои пожитки, и поэтому в их имущество входит только то, что могут унести на себе люди. Или даже только то, что могут унести на себе женщины: мужчины должны быть свободны от поклажи, чтобы в любой момент иметь возможность преследовать дичь или защищаться от нападения врагов. Как отмечал в не слишком отличающемся контексте Оуэн Пэггимор, «настоящий кочевник — бедный кочевник». Подвиж­ность и собственность несовместимы. <...>

Охотник, могут сказать, — «человек неэкономический». По крайней мере, в том, что касается вещей, не первоочередных для выживания, он являет собой полную противоположность типичной карикатуре, увековеченной на первой странице любого издания «Основных принципов экономики». Потребности его скудны, а средства их достижения (относительно) многочисленны. Следова­тельно, он «относительно свободен от материального прессинга», не имеет «чувства собственности», демонстрирует «неразвитое чувство собственности», «полностью нечувствителен к материальному прес-


 




сингу» и проявляет «недостаточную заинтересованность» в развитии технологического оснащения.

В таком отношении охотников к имуществу имеется один тон­кий и важный момент. С точки зрения внутренней экономической перспективы, казалось бы, нельзя сказать, что их потребности «сдер­живаются», желания — «подавляются» или даже что их понятие о благосостоянии «ограничено». Подобные формулировки заведомо предполагают наличие «Экономического человека» и борьбу охот­ника с собственной порочной натурой, которая в конечном счете подчиняется культурному обету бедности. Эти фразы предполагают добровольный отказ от жажды наживы, способность к которому реально никогда не была развита, и подавление желаний, о котором никогда не было речи. «Экономический человек» — это буржуазная конструкция, по выражению Марселя Мосса, «не позади нас, но впереди, как и „нравственный человек"». <...>

Мы склонны считать охотников и собирателей бедными, по­тому что у них ничего нет; возможно, правильнее было бы считать их свободными, потому что у них ничего нет.

Семья

Энтони Гидденс

Сведения об Э. Гидденсе даны в настоящей Хрестоматии в разделе 1. Ниже приведены выдержки из главы 12 его учебника «Социология» (1989). Они позволяют составить более конкретное представление о ряде проблем родства, брака и семьи, изложенных в базовом пособии учебного комплекса (глава 7).

Н.Л.

РОДСТВО, БРАК И СЕМЬЯ*

Изучение семьи и брака является одной из наиболее важных задач, стоящих перед социологией. В обществе любого типа практи­чески каждый его член воспитывается в семье, и в любом обществе подавляющее большинство взрослых состоит или состояло в браке. Брак относится к числу социальных институтов,получивших очень

* Цит. по: Гидденс Э. Социология. / Пер. с англ. В. Малышенко, Е. Крюкова, С.А. Модестов, Б.Б. Моздухов, А.Ю. Рыкун. М., 1999. Глава 12. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.


широкое распространение, хотя в разных культурах формы брака и семьи (равно как и другие стороны общественной жизни) различа­ются весьма существенно.

Прежде всего, нам необходимо определить ключевые понятия семьи, родства и брака.Семья — это группа людей, связанных прямы­ми родственными отношениями, взрослые члены которой принима­ют на себя обязательства по уходу за детьми. Родство (родственные узы) — это отношения, возникающие при заключении брака либо являющиеся следствием кровной связи между лицами (отцы, ма­тери, дети, бабушки, дедушки и т.д.). Брак можно определить как получивший признание и одобрение со стороны общества сексу­альный союз двух взрослых лиц. Индивиды, вступившие в брак, становятся родственниками друг другу, но их брачные обязатель­ства связывают родственными узами гораздо более широкий круг людей. При заключении брака родители, братья, сестры и другие кровные родственники одной стороны становятся родственниками противоположной стороны.

Родство

Вбольшинстве западных стран родственные связи для прак­тических целей ограничиваются небольшим числом близких род­ственников. Например, большинство людей имеет весьма смутное представление о родственниках более дальних, чем двоюродные либо троюродные брат или сестра. Однако во многих других куль­турах, особенно малых, родственные отношения имеют огромное значение в различных областях жизни. В некоторых таких обществах каждый человек считается родственником всех остальных или, по крайней мере, верит в это1. Западные термины для описания род­ственных отношений не всегда могут быть с легкостью поставлены в соответствие словам, обозначающим родственные отношения в других культурах. Например, мы используем термин «дядя» для обо­значения родственников как по материнской, так и по отцовской линии, в противоположность некоторым культурам, в которых для обозначения братьев матери и отца имеются специальные термины, соответствующие совершенно разным видам родства.

Кланы

Вбольшинстве обществ традиционного типа существуют круп­ные родственные группы, связи между членами которых выходят за

1 BeattieJ. Other cultures. London, 1964.


 




рамки обычных прямых семейных родственных связей. Важное место среди групп такого рода занимают кланы.Клан представляет собой группу, все члены которой считают, что они происходят (по мужской или по женской линии) от общего предка, давшего начало клану не­сколько поколений назад. Они расценивают себя и расцениваются остальными как коллектив, наделенный специфическими чертами. К таким группам относились шотландские кланы. Существует много африканских и тихоокеанских обществ, где эта родовая организация сохраняет свое значение и сегодня...

Семейные отношения

Среди круга отношений, связывающих родственников, прежде всего выделяется семейное родство. Практически во всех обществах мы можем выделить то, что социологи и антропологи называют нуклеарной семьей,состоящей из двух взрослых, живущих вместе, ведущих свое домашнее хозяйство и имеющих собственных либо приемных детей. В большинстве обществ традиционного типа, даже при отсутствии кланов, нуклеарные семьи являются только частью обширной сети родственных отношений. Когда родствен­ники, не являющиеся супружеской парой с детьми, живут вместе либо находятся в близком контакте, мы говорим о расширенной семье.Расширенную семью можно определить как группу людей, состоящую из трех или более поколений, живущих либо в одном и том же помещении, либо очень близко друг от друга. Она может включать бабушек, дедушек, братьев и их жен, сестер и их мужей, тетей, дядей, племянников и племянниц.

Семьи, как нуклеарные, так и сложные, по отношению к рас­сматриваемому индивиду могут подразделяться на родительскиеи репродуктивныесемьи. К первому типу относится семья, в которой человек рождается, ко второму — семья, которую человек образует, став взрослым, и внутри которой воспитывается новое поколение детей. Еще одно важное различие связано с местом проживания. В Великобритании, как правило, ожидается, что вступившие в брак создадут отдельное домашнее хозяйство. Оно может находиться в том же районе, что и дом родителей жениха или невесты, но со­вершенно естественно может располагаться где-то еще. Однако во многих обществах вступившие в брак по традиции живут поблизо­сти от родителей жениха или невесты либо вместе с ними. Когда супружеская пара переезжает к родителям жены, семья называется матрилокальной,в случае переезда к родителям мужа — патрило-кальной.


Моногамия и полигамия

Вобществах западного типа брак и, следовательно, семья ассо­циируются с моногамией.Считается незаконным состоять в браке более чем с одной женщиной или одним мужчиной одновременно. В мировом масштабе моногамия, вообще говоря, не является самой распространенной формой брака. Джордж Мердок, проведший сравнительное исследование 565 различных обществ, обнаружил, что полигамия допускается в 80% из них. Термин «полигамия» обозна­чает форму брака, при которой мужчина или женщина может иметь более одного супруга. Существуют два типа полигамии: полигиния,при которой мужчина может состоять в браке одновременно более чем с одной женщиной, и менее распространенная полиандрия,при которой женщина может состоять одновременно в двух и более брачных союзах с разными мужчинами...