Свобода?
К завтраку мы, конечно, опаздываем, потому что, оказывается, давно уже утро, я после его поцелуев мало что соображаю — и в Большой зал мы входим вместе.
МакГонагалл смотрит так, будто у меня на лице написано, что я вот только что целовался со Снейпом в подземельях.
— Гарри, всё хорошо? — спрашивает она.
Может, и у Снейпа написано?
Нет, у Снейпа на лице гримаса, будто он только что целовал в подземельях жабу, то есть обычная. Поэтому тайна остаётся при нас. Я киваю, тяну к себе тарелку, размазываю ложкой остывающую овсянку, а Снейп говорит:
— У Поттера получилось особо сложное зелье. Он онемел от счастья.
Минерва ещё что-то там говорит, вычитывает Снейпу, что по ночам надо не зелья варить, а спать, тем более мне, Снейп спокойно мажет джемом тост и вонзает в него зубы, а меня как молнией пронзает воспоминанием почти недельной давности — так кусаться, когда кончаешь, Мерлин мой, кто бы мог о нём такое подумать...
Северус Снейп.
Особо сложное зелье.
Я вложил в него всё, что у меня было. Всё — и себя, я киплю в этом зелье, и, может, когда-нибудь буду уверен сам, что я — не лишний компонент.
Это тоже сложно. Когда, расставляя чистые колбы по местам и уже придумав продолжение для утренних поцелуев, я спрашиваю, что мы будем делать в выходные, тушуюсь под его взглядом и бормочу, что, может, в лаборатории помочь или ещё что-то, Снейп говорит:
— Если мне не изменяет память, вы должны своим друзьям встречу. И именно в эти выходные.
— Забыл, — я растерянно смотрю на него, я действительно забыл, столько всего... — Я напишу Гермионе, что не могу пока...
— Не выдумывайте, всё вы можете, — отвечает Снейп. — Минерва права, вам не следует проводить всё время в подземельях.
Когда это она такое говорила...
Ставлю последнюю колбу, опираюсь ладонями о стол, стою, созерцаю крошечную выбоинку в камне столешницы. Я и не ждал, что он отдаст мне всё своё время, просто слишком рано, я ещё не до конца поверил, что всё будет хорошо... я же не могу вот так, взять и отпустить его, и уйти хотя бы на день... а он, конечно же, может... и вдруг я вернусь — а всё по-старому...
— Поттер, — раздаётся у самого уха, он умеет подходить неслышно, или это я ушёл в себя. — Ну что опять такое?
Я сам понимаю, что маюсь сейчас надуманной ерундой, даже признаться стыдно, поэтому не отвечаю.
— Поттер, что вы там себе вообразили?
Стоит только повернуть голову, чтобы зацепиться за его взгляд, внимательный и настороженный.
— Всякую чушь, — отвечаю.
— Значит, выбрасывайте её из головы поживее, — велит он. — Сегодня ляжете пораньше, выспитесь, завтра успокоите ваших друзей, иначе они скоро сами явятся — проверять, не опоил ли я вас чем-нибудь. А я не жажду видеть у себя в подземельях аврорские мантии.
— Хорошо, — говорю я, обхожу его и плетусь к выходу, надо отправить Гермионе сову.
— И чтоб вернулся завтра не позже десяти вечера, Поттер, я приду и проверю, — доносится вслед.
— Куда?.. — спрашиваю, обернувшись и тупо уставившись на него.
— Поскольку выходной и послезавтра тоже, в ваш безумный дом на площади Гриммо, я полагаю, — говорит Снейп.
А... Э... Что?! ...Ооо! Йееееее!
Всё это чехардой мелькает, вопит в голове, едва не выплёскивается наружу. Снейп, кажется, старается не улыбнуться, у него получается, а у меня, конечно, нет — губы сами собой растягиваются в идиотскую улыбку до ушей.
Я бы мог и раньше, я бы мог и с утра, но в десять так в десять.
Утром сова приносит ответ от Гермионы.
Они с Роном ждут меня в "Дырявом котле" к четырём, и, пикси меня пощипай, я не знаю, что им говорить. И куда себя девать до четырёх — тоже. После завтрака суюсь в лабораторию, но Снейп завис над крохотным котелком, капает туда что-то синее из флакона, отворачивается после каждой капли — сколько капель до взрыва, сэр?
Мешать Снейпу во время эксперимента — самоубийство. Поэтому я тихо забиваюсь в уголок, сажусь на жёсткий табурет и просто смотрю.
— Поттер, вы во мне дырку просмотрите, — говорит Снейп и гасит огонь.
— Получилось? — спрашиваю, кивая на котелок.
— Нет, — коротко отвечает он, ведёт пером по записям, жирно черкает, словно ставит крест. — Вы ещё здесь? Вам что, делать нечего?
Киваю.
— Мне к четырём, — говорю.
Снейп уничтожает содержимое котелка, шарит взглядом по полкам, призывает откуда-то сверху небольшую жёлтую коробку и всовывает мне в руки.
— В общий каталог, Поттер. Всё, что здесь найдёте. Информацию по каждому на отдельные карточки и перечень.
И принимается готовить набор ингредиентов для очередной попытки.
Коробка битком забита маленькими неразборчиво подписанными пакетиками. Видела бы Гермиона — опять бы Синдереллой обозвала.
Спросить, помнит ли он про десять часов вечера, я не решаюсь.
В лабораторию заглядывает директор МакГонагалл, неодобрительно качает головой, увидев меня, копошащегося в груде неописанных ещё ингредиентов, довольно холодно спрашивает у Снейпа какое-то снадобье и уходит. А, да, я же торчу в подземельях в выходной... догнать, сказать, что Снейп не виноват? Ладно, не буду... потом скажу.
К четырём успеваю едва-едва. "Дырявый котёл" сегодня полон, нахожу нужный столик по рыжей шевелюре Рона, они сидят с Мионой, касаясь друг друга плечами. Плюхаюсь напротив, говорю:
— Привет.
Они, кажется, рады, я тоже рад их видеть, даже когда Рон говорит:
— Ну как тебе там, Гарри? Сильно тебя Снейп достал?
— Скорее, я его, — улыбаюсь.
Думаю, Миона сейчас меня понимает, она умная девушка, хотя я и не ответил на её "Гарри, это что — Снейп?!!", а Рону, конечно, ничего не известно.
Так я думаю примерно до второй пинты эля, а потом Рон спрашивает вместо очередной истории из жизни авроров:
— Гарри, чего ж ты не сказал, что тебя ещё тогда повело на Снейпе? Ай! — это Гермиона его локтем в бок пнула. — Герми, больно! Я что, спросить не могу? Я себе, между прочим, всю голову сломал, а оно вон как, оказывается!
— Я, кажется, и Гермионе ничего такого не говорил, — отвечаю, глядя в упор на подругу. — Миона, кто-то ещё в курсе твоих догадок?
Гермиона слегка смущена, но только слегка.
— Я только Рону, — говорит она и укоризненно смотрит на друга. — Который, кстати, обещал тебя не трогать по этому поводу. А вообще ты мог бы и сам нам сказать, сразу.
— Точно, — кивает Рон и забрасывает в рот золотистый ломтик картофеля.
— И что бы изменилось? — спрашиваю.
— Ну-у-у, — говорит мой друг, — я б решил, что ты амортенции хлебнул. Извини, Гарри, была б это симпатичная девчонка, или пускай даже симпатичный парень, хоть мне и от такого было б не по себе... А то Снейп. Но Герми говорит, что ты вроде как сам... Зато не было б этой идиотской затянувшейся ссоры. Гарри, а может, это всё-таки амортенция?
И кажется, он надеется, что так и есть.
Но меня сейчас трудно вывести из себя, я, похоже, все эмоции трачу в подземельях, для других не остаётся.
— Нет, не амортенция. Я действительно сам, Рон. Так трудно это принять?
— Вот, — говорит Рон, — ты становишься похож на Снейпа. Я так и вижу, как он спрашивает: "Вы такой тупой, Уизли, что не можете понять элементарного?"
— Я этого не говорил.
— А интонации те же, — бормочет мой друг, разглядывая остатки эля в кружке.
— Даже и не думай, Рональд Уизли, — говорит Гермиона. — Двух вполне достаточно.
Мне тоже так кажется, я давно не пил даже эль, поэтому мне сейчас хватает самого лёгкого сорта. Ничего, до десяти должно выветриться, как и чувство, что я всё же обидел Рона.
— Как скажете, миссис Уизли, — отвечает Рон.
— Что, уже?! — поражаюсь.
— Не слушай его, он дурачится. Хотя я бы не удивилась, если бы ты и этого не заметил, — улыбается Миона. — Нет, Гарри, ещё нет.
— Пока — нет. Но она сказала мне "да", мы поженимся в октябре, — гордо сообщает Рон, обнимая Гермиону за плечи. — Вот, хотели тебе рассказать...
— Я так рад за вас, ребята, — говорю я.
Стыдно, потому что к этой радости примешивается ещё одна — мы меняем тему и говорим о чём угодно, не касаясь моей личной жизни. И Рон не настолько ужаснулся вести обо мне и Снейпе, как я предполагал. Ему сейчас не до того, у него скоро октябрь и Гермиона Уизли.
И когда нас несёт гулять в Сент-Джеймсский парк, а Гермиона, умница, активно втягивает меня в разговоры, я всё равно чувствую себя третьим на свидании. Но у меня сегодня вечером — тоже свидание? Или как?
Около девяти аппарирую в дом на площади Гриммо.
Девять ноль семь.
Девять одиннадцать.
Девять тринадцать.
Иду принимать душ, переодеваться в мягкие домашние брюки и футболку, а потом делать чай и курить, потому что пялиться на часы — это не то, что помогает времени течь быстрее.
Без четверти.
Сверху стопки книг ехидно желтеет "Юный зельевар", листаю, ага, конечно, зелье Тумана, обжигаюсь чаем, я идиот, тут же написано — хранить в керамической посуде, а я его тогда во что перелил?!
Понимание съедает минуту, медленно подняться наверх, сходить и снять запирающее заклинание с входной двери, вдруг он не через камин — ещё пять.
Без шести.
Без двух.
Десять.
Десять ноль две.
Он не сказал — в десять, Гарри, он сказал — я приду и проверю. Может, он вообще... просто так сказал. Займись чем-нибудь, вот хоть спать иди, только прекрати считать минуты. Позорище.
Дребезжит дверной колокольчик в прихожей. Не через камин. Мерлин мой, тут же темно, как...
— Люмос.
Это не я сказал, перед глазами резко вспыхивает голубой свет, подаюсь назад, цепляюсь за что-то ногой, падаю, падаю...
— Поттер, — говорит Снейп, помогая мне устоять на ногах, — непонятно, как вам вообще удалось выжить. И что это за беспечность — держать входную дверь отпертой и без защиты?..
Он ворчит, а мне сейчас очень удобно обхватить руками, прислониться щекой к чёрной ткани, под которой выстукивает его сердце. Слушаю, не вникая в смысл, и не сразу осознаю, что остался только этот ритм, что он чаще, чем вначале, что Снейп молчит, давно или умолк только что, не знаю.
Стоять так — ему неудобно, наверное, поэтому я спрашиваю, не поднимая головы:
— Хотите чаю?
— Пфффф, — говорит Снейп мне в макушку и проводит пальцами по спине, тонкая футболка крадёт долю ощущений, но мне хватает. — Можно и чаю. Если вам действительно кажется, что мы с вами сейчас станем его пить.
Тихо смеюсь ему в мантию.
— Тогда, Поттер, давайте для разнообразия начнём сегодня вечер не с кухни. Или это у вас фетиш такой?
— Нет, сэр, можете выбрать любую комнату на любом этаже, включая чердак, кладовую, все коридоры и лестницы.
— Поттер, — усмехается он, — вы шутите. Значит, всё лучше, чем я думал.
Да, всё лучше, Северус. Хотя я и не шучу.
Сегодня всё по-другому.
Сегодня всё не случайно, сегодня я знаю, что он этого тоже хочет, и не потому, что я его спровоцировал или застал врасплох. Он пришёл, как обещал. Ко мне.
Обходится без выбора, Снейпа вполне устраивает та же спальня. Его мантия осталась внизу, рубашка белеет в полутьме лестницы за моей спиной, и мне немного неловко от того, что и он, и я знаем, зачем подымаемся.
Закрывается дверь, вспыхивает камин и на неловкость не остаётся времени и мыслей — Снейп не даёт обернуться, стягивает с меня и отбрасывает футболку, кожа мгновенно покрывается мурашками, я не вижу, что он собирается сделать, и охаю, когда его язык касается шеи. Он возбуждает меня моментально, почти не прикасаясь, Мерлин мой, я же так не выдержу, надо подумать о чём-то другом, но он уже толкает меня на постель, раздевает полностью, раздевается сам, обнимает — и думать о чём-то другом не выходит совсем.
Жёстко прихватывает губами ключицы, соски, кожу на груди, неторопливые поцелуи-укусы спускаются вниз, вниз, вниз. Я смотрю, не в силах оторвать взгляд и унять всхлипы, что ты делаешь, Сев... о... о!.. его волосы рассыпались, закрывают, но я бы и так уже ничего не видел, это влажно и горячо, и заставляет вскидывать бёдра... Северус, Северус, Северус. Сееееевееееер...
А когда открываю глаза — он смотрит на меня, наверное, всё время смотрел, как я кричу в потолок его имя.
Шепчу:
— Северус...
Он возвращается к моим губам тем же путём, он знает все места, откуда можно извлечь мой стон. Но я о нём знаю так мало, а сегодня всё по-другому, и я хочу узнать. Если прижать его плечи к кровати, провести губами по шее, так, как делал он, слегка всосать кожу над ключицей — пробьёт его, как пробивает меня, дрожью? И если я сам поцелую, а не просто отвечу на поцелуй?
Он, кажется, удивляется, но даёт проверить, и я завожусь снова только от того, что могу это делать. Тёплые руки легко бродят по моему телу, пока я исследую его — а когда, оставляя на бледной коже влажные следы, добираюсь языком до его члена, он чуть подаётся навстречу, это значит, можно, да, Северус? Вбираю в рот, глубоко, как могу, это странно, непривычно ощущать, но я слышу шипящий выдох, пьянею от того, как напрягается, подталкивает, задаёт ритм его рука на моём затылке, а пальцы другой — сгребают под собой простыню.
У этого человека нечеловеческая выдержка, если ему хоть вполовину так, как было мне. Он говорит сипло:
— Хэрри, хватит... если хочешь ещё чего-то...
Я только хочу, чтобы ему нравилось, я приподымаюсь и отвечаю:
— Как хочешь ты.
И оказываюсь распростёртым навзничь.
Он говорит:
— Унгерефактум, — и его пальцы обволакивает светло-розовая маслянистая дымка, а на мой удивлённый смешок, потому что тогда я такого не заметил, я сегодня вообще замечаю больше, отвечает: — Ничего смешного. Я всегда считал, что любриканты из флаконов и тюбиков — для магглов...
Я не знаю, как и что там из флаконов, а в спальне пахнет мускусом и совсем чуть-чуть — вишней, и мне не смешно, мне немного больно, очень жарко, очень остро и сладко, когда я нанизываюсь на эти пальцы, и наконец прошу — пожалуйста, пожалуйста...
Он понимает, ему и самому, наверное, уже не хватает терпения, я бы не смог так, но он по-прежнему нетороплив и осторожен, губы крепко сжаты, и когда он входит, заполняя собой, меня захлёстывает каким-то диким восторгом пополам с нежностью, приподымаюсь, он прикрывает глаза, говорит:
— Чшшшшш... — а я слизываю прозрачную каплю, медленно стекающую по его виску и сводящую меня с ума, и, кажется, это сводит с ума его. Он коротко рычит, а потом остаётся только неровное шумное дыхание, мощные глубокие движения, и стоны — наверное, мои, я не знаю, его пальцы, обхватившие мой член, мне нереально хорошо — с ним, и я ещё успеваю увидеть складку меж бровей, закушенную губу, а потом он прячет лицо где-то над моим плечом, резко выдыхает, содрогаясь, и я перестаю соображать окончательно, цепляюсь за него, скуля в пронзительном всплеске.
Он гладит меня по щеке, пока я прихожу в себя, а потом хочет подняться, но я не даю, обнимаю, прижимаюсь губами к его покрытой испариной коже, я бы сказал ему, что люблю — но он знает, а потому — говорить нечего, да и не нужно, наверное.
— Хочешь спать так? — спрашивает он. — Или всё же в душ?
— Ммм... — говорю я, в душ, конечно, но нет никаких сил шевелиться.
— Ясно, — говорит Снейп и тянется за своей палочкой, где-то она там на полу вместе с одеждой.
Сегодня всё по-другому, Северус, думаю я, уткнувшись носом в его плечо и засыпая. Сегодня не он меня брал — мы занимались любовью.
А просыпаясь, понимаю — впереди целое воскресенье, мы можем... чёрт, да мы всё можем. Валяться до полудня, неторопливо пить кофе, разговаривать, если, конечно, Снейп сочтёт это интересным, знаю я его, уткнётся в какую-нибудь книгу — и всё. А книг здесь много. Ну и ладно, я тоже в какую-нибудь уткнусь и буду за ним подглядывать из-за страниц. И надо заказать еды, потому что в кладовке у меня мышь повесилась...
И вообще — впереди ещё куча таких воскресений. И суббот. И будней.
Глаз я не открываю, лежу себе в своём придуманном мире, а когда всё же решаю, что хватит грезить, вижу — за окном давно рассвело, и Снейп не спит. Он подпёр голову рукой и рассматривает меня — и я ещё успеваю заметить, как его лицо приобретает знакомое снейповское выражение. Это он увидел, что я открыл глаза.
— Нет-нет-нет, — говорю я, — студентов теперь так будете пугать, профессор. Меня пугать поздно.
— Неужели? — спрашивает он, поднимая бровь и уголок губ одновременно.
Ну конечно, по-другому он не может, даже когда лежит в постели совершенно раздетый.
— Неужели, — соглашаюсь я, подвигаюсь ближе, притыкаюсь ему под бок, а он — он молча обнимает.
Может, не такой уж он придуманный, мой мир.
В Хогвартс возвращаюсь совершенно обалдевшим, будто плаваю в каком-то счастливом мареве. Состояние моё нарушается только мыслями о том, как отказаться от работы на Отдел Тайн.
Я перебираю в голове варианты, и когда Шеклболт за неделю до конца августа назначает встречу, я всё ещё не готов, я не знаю, что сказать.
Два ехидных предложения Снейпа — сказать чистую правду или продолжать морочить Кингсли голову — я отметаю сразу. Он хмыкает, а потом говорит совершенно серьёзно:
— Хотите, Поттер, я схожу с вами? Шеклболта удивим. Заодно выскажу ему некоторые соображения о его пригодности на должность министра.
— О, — говорю, — я себе представляю. Он удивится, точно. Не каждый посетитель с порога скажет министру — вы идиот, Кингсли.
Снейп слегка ухмыляется, наверное, я угадал, а я целых две секунды думаю над такой изумительной возможностью, а потом отвечаю:
— Спасибо, но нет. Я сам.
— Сами скажете Шеклболту, что он идиот? — невозмутимо говорит он.
— Сам разберусь, что ему сказать, — говорю твёрдо.
Во взгляде Снейпа откровенно светится — да уж, ты разберёшься, Поттер, ты это умеешь, разберёшься, а потом не соберёшься... Но он больше ничего не говорит, может, в кои-то веки подумал, что я уже вырос...
Шеклболт встречает меня в своём кабинете озабоченным отеческим взглядом.
— Гарри, — говорит он после недолгих церемоний, — скажи, профессор Снейп... тебе не показалось, что он тебя в чём-то подозревает?
— В отсутствии мозгов, — честно отвечаю я. — А в чём дело-то?
— Всё нормально, — говорит Шеклболт. — Ты просто будь осторожнее, Гарри, помни, что я говорил, не играй там в профессионального шпиона, подожди немного.
А то он за эти месяцы не понял, что я и без предупреждений не стану... Если бы не его заказ на зелье, не дождался бы он от меня сов. Но что-то всё-таки случилось.
— Нет, Кингсли, подождите. Вы меня вызываете, говорите о том, чего я не понимаю, и отправляете без объяснений. Я же должен знать, каких сюрпризов мне ожидать.
— Ну хорошо, — говорит он. — Есть подозрение, что профессор Снейп может быть осведомлён о твоей миссии.
Миссии. Слово какое-то... нешпионское.
— Только подозрение? Откуда? Почему? — спрашиваю. Я уже запутался во всех этих подозрениях и тайных играх, не надо меня в них вовлекать, ну пожалуйста, и у меня будет всё хорошо.
— Я не могу сказать тебе всего, Гарри. Просто прими к сведению.
Ну да, прими к сведению и опасайся Авады в спину, это вы хотите сказать, Кингсли? Выспрашивать подробности после чёткого отказа я не решаюсь.
— В любом случае, если это и так, профессор Снейп не давал мне понять, что осведомлён, — отвечаю, и не лгу, он не давал понять, он мне в лоб сказал, стоило только признаться. — Кингсли, вы же знаете, насколько разговорчив и доверчив Снейп. Мне кажется, вы вообще слишком многого ожидали от моей должности. Ассистент профессора Снейпа может вам рассказать, сколько котлов и реторт отмыл, сколько флобберчервей порезал, сколько истолок сушёной травы и прочей дряни, ну и ещё какие элементарные зелья для больничного крыла варит. Я не работаю с частными заказами, я и близко не касаюсь ни к каким новым разработкам, меня даже заподозрить не в чем. С тем зельем вышло только потому, что меня оставили за горелкой под ним следить.
Вот я и тут признался. Да, Кингсли, я бесполезен в роли шпиона. Абсолютно. И даже придумывать ничего не надо. Конечно, картина выходит жалкая и неприглядная, но это лучше, чем убеждать Шеклболта в том, что профессор Снейп не имеет никаких тайн от Министерства, и вообще невинен как ребёнок. Это сказка для людей, со Снейпом не встречавшихся. Не для Кингсли.
— Я понимаю, Гарри. Да, что и говорить, тут получилось не так, как я думал, видимо, профессор Снейп не собирался привлекать помощника к своим исследованиям. А тут ещё... Что ж, не всё можно предвидеть, так бывает, а попробовать стоило. Придётся искать другие пути. Я бы отозвал тебя оттуда, но уволиться сейчас было бы слишком подозрительно.
Уволиться? Я не хочу увольняться!
Шеклболт оценивает мой испуг по своему тарифу. Он говорит:
— Нужно немного подождать. Тебе, конечно, неприятно без какой-либо значимой цели работать с человеком, к которому не испытываешь дружеских чувств, да ещё с таким, как Снейп, но, видимо, пока придётся.
Никаких дружеских чувств, Кингсли. Это по-другому называется, но я не скажу вам, как.
— Такая работа, конечно, не для тебя. Можешь не сомневаться, Гарри, я не забыл, что ты сделал для магического мира. Но ты сам отчасти виноват, и я здесь ни при чём — мир может забыть тебя, если ты не будешь появляться на праздниках и приёмах, не как помощник зельевара, конечно, а как герой и кавалер ордена Мерлина.
Так. Сейчас меня будут журить за то, что я не удовлетворяю потребность мира в героях. Что у Кингсли за привычка постоянно съезжать с начатой им же самим темы... И что же мне сейчас сказать...
— Кингсли, — говорю я, — вы же знаете, слава мне не нужна. И деньги мне не нужны, я и те, что есть, не знаю куда тратить...
Он кивает, говорит:
— Ты всегда был скромным мальчиком.
Хвалит вроде.
— Я не в обиде на вас за то, что работаю незаметным помощником зельевара, пусть даже и не вышло ни с авроратом, ни с работой на Отдел Тайн.
— Это временно, Гарри, — говорит Шеклболт.
Нет-нет, я не хочу — временно, не надо!
— Кингсли, вы в курсе моих проблем с магией после войны. Профессор Снейп помогал мне не один раз, вы знаете, он умеет справляться со стихийными выбросами, а я в себе не очень уверен. Поэтому мне будет спокойнее за весь мир, и не только магический, раз уж на то пошло, оставаться в Хогвартсе.
Пока там остаётся Северус, но этого я, конечно, не говорю, а добавляю только:
— Я не для того мир спасал, чтобы однажды самому его разрушить.
— Гарри, тебе бы ещё один орден Мерлина, за самоотверженность... — говорит Кингсли, то ли шутит, то ли издевается.
Трёпки мне хорошей, а не орден Мерлина. Вроде бы и не солгал почти, а вывернул всё так, что самому сейчас мерзко.
— Впрочем, есть ещё один выход, — словно только сейчас вспоминает Шеклболт. — Директор МакГонагалл была не в восторге от того, что Министерство воспользовалось правом диктовать Хогвартсу даже в мелочах и, несомненно, предлагала тебе другую работу. Я прав?
Молчу.
— Гарри, я тоже уважаю Минерву и понимаю, почему ты не хочешь отвечать. Поверь, в этом предложении нет ничего, что скомпрометировало бы её в моих глазах. Наоборот, я рад, что не ошибся в выборе нового директора, первой задачей которого является защита интересов Хогвартса. Так всегда поступал Дамблдор, а МакГонагалл — его достойная преемница.
— К чему вы мне это говорите, Кингсли?
Я и сам знаю, что Минерва — прекрасный директор.
— К тому, Гарри, что ты через пару месяцев спокойно можешь принять её предложение. Скажешь, что работа со Снейпом оказалась тебе не по душе, и, заметь, скажешь правду. Это будет разумно и правильно. Да и твоё намерение остаться в Хогвартсе исполнится.
А, теперь мне нужно будет шпионить за директором, раз уж с зельеваром не вышло? Знакомьтесь, Гарри Поттер, переходящий шпионский вымпел. И заодно освободить место при Северусе, для внедрения нового агента, раз уж обо мне он, по мнению Шеклболта, может откуда-то знать... А всё-таки интересно, откуда?
Конечно, в следующий раз они отправят профессионала, а не глупого мальчишку. С наскока не вышло, теперь они тщательно подготовятся, чтобы комар носа не подточил.
Обойдутся. Это моё место. И мой зельевар.
В конце концов, можно объяснить всё Минерве, и у неё просто не найдётся другой должности, и вообще, почему я раньше до этого не додумался — объяснить всё Минерве... Почему, Поттер? Да потому, что изложить ей правдиво причины твоих идиотских поступков будет затруднительно. Здравствуйте, Минерва, я люблю профессора Снейпа. Очень хорошо, Гарри — так она, что ли, сказала бы?
Обещаю Шеклболту быть осторожным и подумать. Я и не рассчитывал, что он просто оставит меня в покое вместе со Снейпом, но это гораздо лучше, чем было вначале.
В тёмную громаду Хогвартса возвращаюсь почти бездумно. Не будет больше никаких заданий. Не будет сводящих с ума противоречий.
Снейпа нет дома.
Снейпа нет в кабинете.
Лаборатория. Если его нет и здесь, я не знаю, что делать с переполняющей меня лёгкостью. Мне срочно нужны несколько фирменных язвительных слов от Снейпа, иначе улечу за Астрономическую Башню и буду там болтаться в небе, может, встречу того, кто так срочно озаботился проблемами Гарри Поттера, всеми сразу.
Он есть. Значит, и я — есть. Надо только дождаться, пока он отставит реторту с мерзко булькающей слизью.
— И чего от вас хотел Шеклболт на этот раз? — спрашивает Снейп.
А выслушав, говорит, без насмешки, без ехидства:
— Вы поразительно наивны, Поттер. Вам показалось, что Шеклболт отпустил вас навсегда?
— Нет, но...
— Поттер... Неважно, будете вы работать со мной или на другой должности. Вы уже попали в эту систему, а система — страшнейшая в мире вещь, — он смотрит куда-то мимо меня, на полки, где им самим всё расставлено и изучено, и вряд ли видит хоть одну банку. — Пока Шеклболт уверен в вашей лояльности, он будет о вас помнить. Это как заряженный артефакт. Он может годами лежать без использования, но однажды придёт и его время сработать. Я своего времени ждал пятнадцать лет.
Я растерянно слушаю, я хотел, чтобы он спустил меня на землю — как он умеет, но оказалось, что умеет он чересчур хорошо.
— Шеклболт, конечно, не Тёмный Лорд, и не потребует от вас крови магглорожденных. Но и методы светлых сил не всегда так светлы, как хотелось бы думать их приверженцам. Впрочем, не буду вас пугать. Ничего непоправимого у вас не случилось. Вам не пришлось платить за ошибки смертью, ни чужой, ни своей. И, надеюсь, не придётся.
Я понимаю, о чём он говорит, и это действительно страшно, но больше всего меня сейчас пугает он сам. Слишком давно я видел такой его взгляд. Слишком — и успел отвыкнуть. Раньше я бы попятился и сбежал, это тоже было давно, а теперь я просто иду к нему, обнимаю, говорю:
— Я сам виноват, сам влип, надо было никого не слушать тогда, в мае, я бы всё равно до тебя достучался, по-другому, не так, но достучался бы, я упрямый, ты знаешь.
— Я начал с того, что вы поразительно наивны, Поттер, — он усмехается так, что меня будто иголкой ткнули там, под рёбрами. — И снова вы это подтверждаете. Вы, по вашему выражению, влипли ещё тогда, когда в ваш безмозглый младенческий лоб попало заклятие Риддла. А то и раньше. Как знать...
— Но ведь это всё закончилось, Северус, — говорю я, кажется, как-то жалобно, я не так хотел, и, возможно, это только кажется.
Он переводит на меня взгляд, смотрит, словно только что заметил, проводит пальцами по моей щеке и говорит:
— Это закончилось. Иди, разожги камин, я сейчас тоже приду.
Я не хочу больше ни о чём думать, мне важна только последняя фраза.
Я иду разжигать камин.
19.04.2012