Новое время
Работа меня ждёт крайне неприятная. Соцветия трифинума имеют привычку рассеивать вокруг мельчайшую вонючую пыльцу, стоит к ним прикоснуться.
— Гадко пахнешь. Отвратительно, — выговариваю пушистым шарикам цветов, обрывая их в стеклянную банку и чувствуя, как пыльца впитывается в кожу.
— А мы вот так тебя, — злорадно ухмыляюсь, поливая их жёлчью бородавочника.
— Чтоб ты скис! — говорю, закрыв наконец крышку.
Приехали, Поттер.
Теперь ты будешь разговаривать с ингредиентами.
Морщусь, беру в кладовой вытяжку из кожуры бергамота и иду принимать ванну, иначе буду дня три пахнуть смесью старой селёдки и свежего асфальта.
Впрочем, кому здесь меня нюхать...
Всё равно долго тру себя мочалкой, отмокаю в воде с бергамотом, не уснуть бы теперь в ванной.
Кожу щиплет, и я не тороплюсь одеваться. Подбираю одежду с пола, бросаю в корзину, бреду в комнату, добываю там из шкафчика чистые джинсы и футболку.
— Гарри! — голосу миссис Фергюсон позавидовал бы орган. — Гарри, дорогой мой, вы уже дома?
Не отзываюсь.
— Гарри, я принесла вам новый заказ! — продолжает хозяйка из-за двери. — А ещё к вам гости! Гарри!
Глупости говорит, ну какие у меня гости, а потом, кажется, уже не мне:
— Он точно вернулся, ещё вчера, я видела свет в окне. Так что подождите, он обычно надолго не уходит, может, за сигаретами выбежал. Никак не бросит мальчик эту отраву.
— Скорее вы сами закурите, чем он бросит, — слышу.
Футболка застревает в плечах, а ноги прикипают к полу.
И каждая весит миллион фунтов, не меньше, так мне чудится, когда я заканчиваю одеваться и медленно иду открывать, стараясь совладать хотя бы с лицом. Пока дошёл, почти получилось.
Будто это не Снейп здесь.
Но это Снейп.
Он невозмутимо входит следом за миссис Фергюсон, а я пячусь, не в силах отвернуться.
Хозяйка говорит, протягивая листок:
— Гарри, вот заказ. А из прошлой партии не осталось Перечного? Туристы в этом году бестолковые, хоть маги, хоть магглы. Ветер сносит, а они по набережной гуляют, чуть ли не купаться лезут.
— Сейчас посмотрю.
— О, так у вас же гость. Я могу сама спуститься и взглянуть.
— Не стоит, — говорю. — Сейчас принесу.
Хорошо бы зелья не осталось, тогда можно было бы рявкнуть, что занят, и закрыться в лаборатории. Жаль, я точно знаю, что пять флаконов стоит на полке про запас.
Одна ступенька, вторая...
Спокойно, Поттер. Ты обещал себе выздороветь, а если свернёшь сейчас шею, уже не получится.
Составляю флаконы в коробку, а теперь вперёд — и не выронить.
Одна ступенька, вторая... иду, считаю, жаль, лестница такая короткая.
Миссис Фергюсон, застряв у двери в подвал, пытается общаться со Снейпом на темы новинок зельеварения. Снейп отвечает односложно, разглядывает единственную комнату в моём пристанище, гостиную, кабинет и спальню одновременно.
А мне даже интересно, что сейчас победит, истерический стук сердца — в ушах, в горле, он! он! он! — или пакостное какое-то удовольствие оттого, что я могу и вовсе с ним не говорить. Иг-но-ри-ро-вать. Как он сейчас хозяйку аптеки.
Вас нет, профессор, я сжёг вас сегодня, знаете?
Отдаю хозяйке зелья и спрашиваю безразлично:
— Чем обязан?
Миссис Фергюсон, наверное, понимает, что здесь не до неё, и ретируется, показательно хлопнув входной дверью.
А Снейп говорит, продолжая изучать интерьер:
— Значит, здесь вы теперь обитаете.
Молчу.
Он наконец переводит на меня взгляд, тёмный, тяжёлый, ощутимо давящий к полу.
— Поттер, почему вы не сказали вчера, что отказались от покровительства Слагхорна?
Пожимаю плечами.
— Потому что это не ваше дело. Кроме того, вы ни о чём и не спрашивали. Ещё что-нибудь? Простите, присесть не предлагаю, я должен вернуться в лабораторию, а то соцветия трифинума перестоят в жёлчи. Строго три часа, вы же понимаете.
— Больше читайте специальную литературу, коль уж занялись зельеварением, — говорит Снейп холодно. — По последним исследованиям, три с половиной. За это время полнее выделяется действующее вещество.
— Это Хелмсдейл, профессор. Сюда последние исследования добираются не сразу.
— Зачем же поехали? Вас бы ещё на Оркнейские острова занесло.
— В другом месте я оказался не нужен.
Мерлин мой... это я сказал? Ещё и таким жалким тоном...
— Не смейте меня этим упрекать! — внезапно взрывается Снейп и так же внезапно возвращается к ледяному равнодушию: — Впрочем, я и не ждал, что вы поймёте. Неважно. Так вот, ещё полчаса, Поттер. К тому же, не вы один заняты работой. Если уж нашлось время у меня, то и вы немного отыщете.
— Для чего? — цежу сквозь зубы.
Полчаса. Я не выдержу.
— Во-первых, я, возможно, был излишне резок вчера.
А... это что ж такое, Мерлин мой? Вчера меня убивают одним, сегодня другим... Определитесь со способом, профессор.
Хватаюсь за сигареты, нехорошо курить там, где спишь, но сейчас не могу сдержаться, распахиваю узкую створку окна, затягиваюсь, а затем из полного раздрая внутри всё же добываю ответ:
— Не стоит, профессор Снейп. Ваше право — думать и говорить всё, что хотите. Меня это не касается.
— А вы изменились, Поттер, — говорит Снейп. — И стали ещё невыносимее. Следовало предвидеть, что извинений вы не примете. Тогда следующее. Вы отказались работать со Слагхорном. Не стану спрашивать, из каких соображений, просто поймите вот что: Гораций, безусловно, тщеславен и любит, когда его имя звучит рядом с именами известных людей, но он стал слишком ленив, чтобы охотиться на вас всерьёз. Однако будут и другие. Как зельевар вы ещё долго не будете представлять из себя ничего значимого, но вам будут предлагать протекцию и сотрудничество, непременно восхищаясь вашими талантами, а на самом деле — из-за вашей известности, просто ради возможности поставить своё имя первым под общим научным трудом... Вы не падки на лесть, но, зная вашу наивность, предполагаю, что однажды всё-таки попадётесь.
Он умолкает, а я спрашиваю:
— Вам-то что?
Снейп смотрит в окно и щурится, там вышло солнце, всё-таки уже июнь, а он вдруг обхватывает себя руками, будто замёрз, и говорит:
— Пообещайте, что если вам действительно понадобится поддержка в Ассоциации, вы придёте за ней ко мне. Или хотя бы спросите совета.
Сердце исполняет невесть что и застревает где-то на вдохе.
Но это оно так... Не разобравшись.
А я прекрасно понимаю, что к чему.
— Снова выбираете меньшее зло, профессор? Я понимаю, вы хотите быть уверены, что я не стану расплачиваться за собственную карьеру вашими рецептами. Не бойтесь, не стану. Можете даже прислать мне список — какие из знаний, полученных от вас за прошедший год, я должен забыть. Делиться ими я ни с кем не намерен, а вот сам могу случайно применить в каком-нибудь из зелий. Если желаете, можно поступить и по-другому, для полной уверенности. Вы же легилимент, профессор, притом очень хороший, думаю, вам не составит труда изъять из моей памяти всё, что...
— Замолчите, — хрипло перебивает Снейп. — Замолчите.
Рассматривает меня пристально, будто выискивает одному ему заметное. Что? Не знаю. Но боюсь, что найдёт.
Отворачиваюсь.
Молчу. Так гораздо лучше, вы снова правы, сэр.
Потому что я идиот. И ляпнул в запале то, что не следовало. Если Снейп решит этим воспользоваться, увидит много больше, чем мне бы хотелось, а сообщать, что я до сих пор им болен, пусть даже и твёрдо решил покончить с этим... не хочу даже думать о таком.
На подоконник наползают молодые ростки плюща, скоро совсем окно закроют, надо будет подрезать...
— Что, Поттер, я больше не кажусь вам подходящим для привязанности объектом? — кажется, он усмехается там, но я упрямо не смотрю. — В итоге я оказался прав, вы меня ненавидите, как и прежде, верно?
Всё как прежде, Северус.
Неизлечимо.
Натянулись струной нервы, мышцы, кожа, я весь — струной, в горле ком, под веками горячий песок и острые мурашки по телу от его взгляда.
Ненавижу? Просто — видеть его не могу. Так близко — не могу.
Потому что теперь уже ни на какие артефакты вину не переложить, и я смирился, и жду только, пока перегорит, пока время когда-нибудь наконец выстудит полностью, чтобы одна зола...
А он пришёл и бросает щепки на эти угли. Не нужно, сэр. Вспыхнет. Обожжётесь.
Пока обжигаюсь только я. О слова собственные обжигаюсь, но всё равно говорю:
— Ну что вы, профессор, при чём тут ненависть? Вы сделали из меня зельевара, работа интересная, клиенты на мои зелья не жалуются — видите, всё решилось к лучшему. Собственной жизнью я теперь сам управляю — и это благодаря вам. За сегодняшний разговор тоже спасибо. Никакая протекция мне не нужна, но я приму ваши слова к сведению. А насчёт привязанности... Думаю, признательность — самое большее, о чём можно вообще говорить.
Смотрю на фильтр в пальцах, на серый столбик пепла на подоконнике, решаю сложную задачу — подкурить ещё одну или попозже. Эту я как-то не заметил.
— Вот как. Ну что же. До вас дошло хотя бы, что я не желал вам зла, — от его голоса веет раздражением и усталостью. — Рад, что работа не вызывает у вас отвращения. Постарайтесь никого не отравить ненароком, это будет наилучшей наградой мне как учителю. Желаю успехов.
Улыбнись гостю, Поттер, он уходит, а ты молодец, ты выжил. Всё будет отлично.
Улыбаюсь. Смотрю, как мантия вскидывается вслед за ним чёрными крыльями.
Делаю шаг назад, не глядя, в глазах размытая картинка, это с очками что-то, мне бы опереться, мне очень нужно.
И натыкаюсь на стул.
Стул с грохотом опрокидывается, а я теряю равновесие, в попытке удержаться сшибаю со стола подставку с пером, стопка журналов ссыпается вниз, мелькая страницами, и я падаю тоже, как следует приложившись плечом о выступ столешницы. Сижу и думаю, как было бы хорошо, если бы Снейп успел уйти за дверь и аппарировать до того....
Не с моим счастьем.
Наверное, так предопределено на сегодня высшими силами, чтобы он ещё раз убедился напоследок, какая я бестолочь.
— Нет, всё же вы не меняетесь, — хмыкает вернувшийся Снейп и протягивает мне руку: — Подымайтесь. Ушиблись?
Чудесно, Поттер.
Достойный финал.
— Нет, — отвечаю.
Возвращаю на место слетевшие на нос очки и морщусь, это плечо огрызнулось болью.
— Лжёте. Ну же, Поттер, я не привык стоять с протянутой рукой. И не уйду, не убедившись, что вы не сломали себе что-либо. Ваша хозяйка мне этого не простит.
— Можно подумать, вас это волнует, — говорю.
Но помощь принимаю, и даже стою покорно, пока длинные сильные пальцы ощупывают моё плечо, я даже мог бы представить, что это ласка, если бы не было так больно, и только когда он тянет футболку вверх, пытаюсь отскочить.
— Поттер! — прикрикивает Снейп, зажав здоровое плечо как тисками. — Не дёргайтесь! Я всего лишь смотрю! Есть у вас бальзам от ушибов?
— К-кажется, есть... В лаборатории...
— Ну так подите и принесите. С ногами у вас, надеюсь, всё нормально.
С ногами нормально. А с головой — нет. Потому что я послушно иду к двери в подвал, с верхней ступеньки призываю нужную склянку и только потом соображаю — зачем.
— Вы идите, я сам! — выпаливаю и тут же спасаюсь бегством в ванную.
Боль помогла мне пережить осмотр, но лёгких касаний его пальцев, смоченных бальзамом, я боюсь панически.
Мажу плечо неторопливо, тщательно, мне сегодня этой рукой ещё шпатель держать, то, что я буду неспособен жить, когда Снейп уйдёт, работу не отменяет. И выхожу, уверенный, что комната уже пуста.
Выхожу и не успеваю остановить вылетевшую фразу:
— Вы ещё здесь?!
Он стоит, как и стоял. Стоит, рассматривает россыпь журналов на полу. А когда наконец поворачивает голову, мне хочется назад, в ванную. Можно я там отсижусь, пока он уйдёт?
— Подите сюда, — говорит Снейп, говорит тихо и вкрадчиво, и этот тон не сулит ничего хорошего, я знаю. — Подите сюда и объясните мне кое-что. Ближе, Поттер, ближе, я не укушу. Пока что.
Долго он ещё будет издеваться? Я объясню всё что угодно. Всё что нужно, чтобы оставить меня в покое. Живой и реальный Снейп вносит режущий диссонанс в моё существование, это я ещё там, на конференции, осознал.
— Скажите, Поттер, это вам зачем?
Следую взглядом за его обвиняющим пальцем, ну и что такого, профессор, да, я читаю журналы по зельеварению, ну и...
И...
Смущение от идиотского падения ничто по сравнению с этим.
В лицо бросается жар, меня будто уличили в непристойном, и впору хватать, прятать, оправдываться и лепетать, что всё не так, как выглядит...
Он же мог промолчать.
Ведь мог же.
Нет, ему надо зачем-то стоять сейчас, ухмыляться и смотреть, как меня ломает его насмешка.
А последний немой Снейп, смятый и расправленный много раз, забытая в "Зельеделе" и потому избежавшая огня закладка, конечно же, не смог себе позволить упасть лицом вниз.
— Так что, Поттер? — я молчу, а он с той же ухмылкой, и в глазах, и в голосе, говорит: — Дайте угадаю. Ничего. Случайно в лягушке попалось. Не успел выбросить. Успел, но передумал, оставил признательность выражать, то-то она мятая такая. Есть ещё варианты?
Стыд мешается с досадой и злостью и я вспоминаю, что давно уже не оправдываюсь, и лепетать тоже разучился.
— Это не ваше дело. Ясно вам?!
— Ясно, — как-то очень уж весело фыркает Снейп, а потом совершенно серьёзно говорит: — Поттер, я жду ответа. И не вздумай снова твердить, что это не моё дело. Моё, Поттер. Моё.
Это так нереально, и слова его, и тон, и сам он, и в мозгах мечутся, не встречаясь, обрывки мыслей...
Смотрю в сторону, вот там всё настоящее, камин, диван, календарь на стене, вон и дата синим кружочком обведена, мне пообещали достать жала ливийских ос, не забыть забрать...
Молча подбираю журналы с пола, ровняю в стопку, и вкладыш подымаю, аккуратно кладу на стол.
— Поттер...
Я мог бы и дальше изворачиваться, он прав был, потешаясь.
Но не могу. Устал. Противно.
Вообще ничего толком не могу. Даже гордость свою отстоять.
Поэтому показываю ему спину, о стол руками опираюсь и сам смеюсь над последней жалкой попыткой, отвечая:
— Ну что — Поттер? Что Поттер? Вот что тебе стоило не заметить эту чёртову карточку, а? Забудь и уходи. Пожалуйста. Прямо сейчас. Ничего это не значит и тебя никак не касается.
— Это вряд ли, — говорит Снейп у меня за спиной.
— Не касается, — мотаю головой. — И не коснётся, обещаю. Ты хотел, чтобы я исчез из твоей жизни — я исчез, и никогда бы не сказал тебе, и даже близко не подошёл бы, никогда больше, и не подойду, ты же понимаешь это, правда? Как раз ты и должен понимать. Ты сам сделал бы так же, зная, что не... не нужен.
Он где-то совсем близко там, и его дыхание касается меня на излёте, когда он произносит:
— Именно так, Поттер. Так я и намерен был поступать. Хорошо, что ты по-прежнему не смотришь под ноги.
А я не сразу понимаю и говорю:
— Что?
А потом ещё спрашиваю:
— Северус, что ты делаешь?!
Потому что его рука совершает настоящее преступление — чертит вдоль позвоночника горячую линию, снизу вверх, зарывается в волосы на затылке и заставляет повернуть голову, а Снейп, приблизив лицо почти вплотную, отвечает:
— Мне кажется, это очевидно, нет?
— Ты...
— Ш-ш-ш! Молчи, Поттер, — шипит Снейп, вот-вот покажется раздвоенное жало....
И наверное, чтоб заткнуть меня окончательно, его губы, жёсткие и сухие, впиваются в мои, а язык такой, как и был, обычный, впускаю и не могу удержать короткого стона, я совсем забыл, как уносит от его поцелуев, а дальше — дальше случается совсем дикое что-то.
Дикое, не ласковое, без намёка на нежность, безжалостное до синяков.
Без слов, какие слова, если мы вжались, сплелись, сцепились, коленями, бёдрами, языками, отбираем друг у друга редкие рваные вдохи. Не знаю, кто из нас издаёт бессмысленные хриплые звуки, больше подходящие зверю, может, я — горячий рот всасывает кожу на шее, а я тоже хочу, безумно хочу вспомнить его вкус... может, он — когда я перехватываю его руки и всё же дотягиваюсь.... не время разбирать, я желаю всего сразу, взахлёб, всего его, и всё для него, захватить, сдаться, одновременно.
Всего сразу мне не достаётся. Сдерживаться нет сил, и мне хватает его рук и остро жалящего рта.
— М-да, — потом говорит Снейп, выровняв дыхание, и прислоняется щекой к моему лбу. Или это я в него упираюсь.
Между нами мокро, кажется, везде, ему тоже хватило, край стола врезается в поясницу, чёрная мантия запуталась где-то в ногах, губы распухли, а шею жжёт.
С цепи сорвались. Мы — сорвались с цепи.
Он ладонью размазывает капли по моему забрызганному животу и усмехается:
— Как мальчишка. От поцелуев.
Вытираю его руку своей футболкой, говорю:
— А сам?!
— А я о себе. Ты мальчишка и есть.
Совсем легко касается губ, чуть отклоняется и обозревает мой дикий раздёрганный вид. А у него рубашка болтается на запястьях, пряжка ремня свисает до пола, багровый след чуть выше правого соска и ещё один, на ключице.
Трогаю ключицу кончиком пальца:
— Прости, — говорю, совсем не чувствуя вины. — Я соскучился. Очень.
— В Хогвартсе, хвала Мерлину, топлесс не в ходу, — говорит Снейп и ухмыляется. — А вот тебе, боюсь, придётся вспомнить о запасах гриффиндорских шарфов. Только сначала трансфигурируй их во что-то более пристойное, будь добр.
— Более пристойное — это какое? зелёное?
— И с серебром, — невозмутимо отвечает Снейп.
Пытается отступить, но его мантия связала наши ноги не хуже верёвок, и Снейп рассматривает её озадаченно, а потом, будто озарение поймал, спрашивает:
— А палочка? Твоя где?
— А, — говорю, — точно. Мы же эти... маги, вот.
Он поджимает ехидно губы, это чтобы не смеяться, я знаю, но я смеюсь, и он не выдерживает, и вообще, мы, кажется, раньше никогда вместе не смеялись.
А уже когда всё чисто и прилично, не придраться, и даже пуговицы вернулись на свои места, повисает тишина, и чтобы её спугнуть, спрашиваю:
— Ты не уйдёшь?
Снейп качает головой:
— Не сейчас.
Киваю, говорю:
— Ладно.
Иду в крошечный закуток, изображающий в моём флигеле кухню.
Иду вроде бы варить кофе, даже достаю пакет с зёрнами и сыплю их в кофемолку. Не знаю, зачем, кофе я не хочу, и Снейпа не спрашивал. И вообще не знаю, что делать, мне всё время кажется, что вот-вот настанет это самое "не сейчас". Вот вернусь, а Снейпа нет.
Или того хуже — и не было.
На этой мысли меня клинит.
И вместо того, чтобы позвать или взглянуть, стою, как идиот, с одной чашкой и думаю, брать вторую или это я просто, когда упал, ударился головой и бредил.
— Поттер?
Вздрагиваю.
— Репаро, — говорит Снейп осколкам.
Спасённая чашка взлетает на полку, а Снейп аккуратно отодвигает меня в сторону и варит кофе сам. Это правильно, тот, что готовлю я, хорош только для убийства утренней сонной одури, но никак не для угощения.
— А коньяку нет, — говорю зачем-то.
— Какая трагедия, — фыркает Снейп. — Если бы я шёл к тебе выпить, принёс бы с собой.
— А зачем ты ко мне шёл?
Да, Северус, я тупой, непроходимо и окончательно, скажи мне, ладно?
Снейп сосредоточенно наливает из джезвы кофе, тёмный, ароматный, горький... рассматривает полные чашки, будто это диковинка, а не обычный белый фаянс, после так же сосредоточенно и молча левитирует их на маленький столик у камина, садится с чашкой на диван и теперь, конечно же, интересуется только её содержимым.
Я уже думаю, что не дождусь, или что он не услышал, стою, подпираю стену, и просто смотрю на него, так тоже хорошо.
А Снейп вдруг отправляет нетронутый кофе назад, на столик, и говорит, кажется, раздражаясь всё больше с каждой фразой:
— Поттер, каких ещё признаний тебе не хватает? Да, я хотел убедиться, что ты не встрянешь по недомыслию туда, где тебя прожуют и не поперхнутся, да, мне нужно было знать, что у тебя всё в порядке, и если ты сейчас спросишь, зачем мне это было нужно, я наложу на тебя Силенцио до завтрашнего утра. Рассчитывал ли я на такой итог? Нет, поскольку не считал возможным, и рад, что ошибся. Что ещё ты от меня хочешь? Чтобы я расписал в красках, как всё это время сожалел, что отпустил тебя?
— А ты сожалел? — спрашиваю, поражаясь его внезапному объяснению и стараясь сосредоточиться на разговоре, а не впасть в ступор от услышанного.
— Ни единой минуты. Во-первых, Поттер, я не собирался день за днём наблюдать, как к тебе возвращаются истинные чувства. Любая выдержка, знаешь ли, имеет предел. А кроме того, я полагал, что у твоих друзей хватит ума вцепиться в тебя репейником и изо всех сил возвращать к нормальной жизни. По моим подсчётам, к февралю ты бы и думать уже забыл о зельеварении и зельеварах, и Грейнджер радостно сосватала бы тебе кого-нибудь неравнодушного к героям. Она-то как тебя отпустила?
— Я не ребёнок, чтоб меня не отпускать.
— Не ребёнок... — издевательски тянет Снейп. А затем спрашивает: — Поттер, возможно, ты прекратишь наконец стоять там и подойдёшь ближе? Соцветия трифинума потерпят ещё какое-то время?
Кажется, я краснею, но подхожу, только говорю:
— Признайся, ты про те полчаса выдумал.
— Вовсе нет, — отвечает Снейп и тянет меня к себе.
— Нет? — говорю, подчиняясь.
— Нет, — повторяет он и спрашивает: — А у тебя действительно там трифинум в жёлчи киснет?
— Ага, — говорю. — Правда, когда ты пришёл, я его как раз поставил, только отмыться успел.
— Лгун, — говорит он.
А я больше ничего не говорю. Потому что Снейп задирает на мне футболку и ведёт ладонью вокруг пупка, а оттуда — к горлу. А потом повторяет губами...
Так погибает вторая половина дня и уже окончательно — трифинум в лаборатории.
За окном сумерки, в комнате тоже, диван узкий, мне хватало и такого, зато можно провалиться в дрёму, зная, что Снейп точно здесь, проснуться и обнаружить, что упираюсь носом в ямку меж ключиц, что он обнимает меня, гладит по спине, как кошку, а моя нога застряла где-то в его острых коленях.
Нарушать долгую сонную тишину кажется кощунством, но кто-то чересчур беспокойный внутри так и дёргает за язык.
— Северус... И что теперь?
Я знаю, что нужно мне.
А ему?
И знаю, что он меня понял сейчас. Понял, но не отвечает, тихонько водит кончиками пальцев по моим рёбрам, говорит:
— Тебя здесь не кормят, видимо...
— Ммм, — отвечаю. — Я сам себя кормлю... Северус! Я спросил!
— Ты спросил. Я не знаю.
— Не знаешь.
Что там с моим лицом творится, неизвестно, но это точно не для показа. А Снейп, как нарочно, всё, конечно же, видит.
— Поттер, прекрати. Однажды я уже решил за нас обоих. Вышло не слишком хорошо.
— Мягко сказано.
— Возможно.
— Возможно?!
— Ну хорошо, Поттер, хорошо, я ошибся, я это признал. Поэтому теперь твоя очередь.
— Ошибаться?
— Решать. Подумай сам, чего ты хочешь, Хэрри. Для нас.
— А... А... Я?! — что-то у меня все мозги вынесло.
А он ещё и прихватывает зубами моё ухо. Змей.
А потом говорит туда же, в ухо, тем своим голосом, от которого у студентов случается нервный тик:
— Только пока ты не взорвался от ложного чувства вседозволенности, хочу напомнить: я ценю свою работу, тишину и уединение, я самый мрачный преподаватель Хогвартса, и я на самом деле такой. Кроме того, я терпеть не могу Уизли, и вообще людей не люблю. Тот факт, что к тебе я отношусь иначе, не означает, что может измениться и всё остальное. Это понятно, Поттер?
Как будто я сам не знаю.
Как будто я не понял уже, что колючек и яда у меня будет сколько угодно, а если и ждать объяснений в любви, то именно вот таких. По-снейповски.
Как будто мне нужно другое.
— А как же, — улыбаюсь и устраиваюсь поудобнее, стукнув его пяткой по ноге, не нарочно, честное слово. — Мог бы просто спросить, помню ли я, что ты — Северус Снейп.
19.04.2012