Быструю пронзительную речь взволнованной девушки перебил скрип открывшейся двери. 11 страница
***
Они постоянно мне шепчут что-то, причем все разом и в оба уха. Раньше они просто повторяли за мной слова по нескольку раз, создавая аналог эхо, словно я говорил в пустой огромной комнате или пещере. Теперь они стали наглее. Шепчут, шепчут, шепчут, а не разобрать ни предложения, ни мысли.
"Срочно позвонить и заказать банк уже давно закрыт, но нужно пойти на балкон и взять свечу..."
И лишь на балконе я понимаю, что свечи мы храним в коридоре на верхней полке, а в коридоре меня осенят, что свечи мне и вовсе не нужны. Бесы, захватившие мою душу, внушают мне свои мысли.
Я смотрю на Алю, читающую книжку на диване. Она очень похудела за последнее время, потому что я стал плохо за ней ухаживать, не могу контролировать, обедает она в офисе или нет. Даже вход в здание Flowers мне заказан после того, как я забыл тем страшным вечером поставить на сигнализацию серверное помещение, и какие-то умельцы, которых поймали через пару недель, вынесли половину оборудования, а оставшиеся сервера отформатировали, лишая нас написанного за последние пару месяцев кода. К счастью, моя официальная должность в компании не подразумевала какой-либо материальной ответственности, поэтому Сергей не смог подать на меня в суд.
Ее волосы собраны на затылке в небрежный пучок мягкой резинкой, растянутые домашние штаны облегают круглую попку, приглашая погладить или даже легонько шлепнуть. Аля лежит на животе, и носок ее левой ножки, спрятанный под шерстяным цветастым носком, чертит произвольные фигуры в воздухе. Она хмурится и делает пометки на полях. Аля не показывает мне, что именно читает, но я и так знаю, что это очередная книга о шизофрении. В последнее время она стала слишком активно интересоваться моим заболеванием и методами лечения.
Она поднимает голову, широко улыбается мне и посылает воздушный поцелуй розовыми мягкими губами. Уже два года, как я единственный ежедневно пробую эти губы на вкус, вдыхаю аромат тонкой нежной кожи, ощущаю влажность ее возбуждения. Аля мне не изменяет, несмотря на мою затянувшуюся депрессию. Она сама так говорит, и я ей верю. Пока что верю.
Улыбаюсь ей в ответ и опускаю глаза в свою книгу, но тут же снова поднимаю, когда Аля окунается в чтение. В груди екает, а в голове раздается хлопок, словно все мои бесы разом ударили в ладоши.
"Взять со стола пульт от телевизора и подоконник заставлен цветами, которые кричат, не переставая, и мешают нам спать".
Разозлившись, я хватаю пульт и решительно подхожу к подоконнику, резко отдергиваю штору и понимаю, что там нет никаких цветов. Вообще в квартире Али не имеется растений. Оборачиваюсь и смотрю на нее. Как они могут мешать нашему с Алей спокойному сну, если их не существует? Вопрос ставит в тупик.
Впервые у меня появились слуховые галлюцинации, или, говоря проще, голоса в голове, после того, как мой несчастный организм напичкали таблетками.
- Олег, почему ты на меня так смотришь? - Аля приподнимается на руках, она уже не улыбается.
Неужели она подмешивает в мою еду лекарства? Делаю шаг назад, упираюсь спиной в стену и вздрагиваю. Она каким-то образом узнала, что я не пью нейролептики, и теперь пичкает меня ими тайно. О Боже...
- Олег, что случилось? Не пугая меня, пожалуйста, - она привстает на колени, ее домашняя майка сползла с плеча, практически полностью оголив аккуратную левую грудь с напряженным сосочком, но меня сейчас волнует другое, - Олег?
***
Аля
Контролем называется процесс обеспечивающий достижение цели.
"У меня все под контролем. А ты обещала мне верить".
Посуда в нашем доме стала биться каждый день. Каждый чертов гребанный день, когда он со мной не разговаривал, когда он грустил, когда он начинал говорить сам с собой.
Что есть контроль, когда нет цели? Разве можно что-либо предпринимать, когда ты не знаешь даже примерных координат пункта назначения? Я понятия не имела, в какую сторону мы движемся, и движемся ли.
"Нет ничего страшнее, чем увидеть своего ребенка в луже его собственной крови", - сказала меня как-то его мама.
Своих детей у меня пока нет, поэтому, допускаю, что я не смогу понять чувства Инны Викторовны, могу лишь сказать, что мне не довелось испытать в жизни нечто ужаснее, чем каждый день замирать напротив входной двери в свою квартиру, психологически настраиваясь увидеть своего любимого мужчину мертвым или умирающим. Отказывающимся жить. Бросающим меня.
Каждое утро, перед тем как уйти на работу, я целовала голову Олега: лоб, виски, затылок, макушку, в зависимости от положения, в котором он спал. Олег не знал об этом маленьком ритуале, но я всей душой надеялась, что наполненные заботой касания моих губ помогут ему разгладить колючие, доставляющие дискомфорт мысли, прояснить затуманенные лекарствами эмоции.
Я жила с человеком, мечущимся от депрессии к маниакальной заботе обо мне по сто раз на дню. Как я могла раньше не замечать странностей его поведения? В какой момент его курс на выздоровление поменялся? В одну из сотен ситуаций, когда он, не думая о себе, словно щитом заслонял меня от внешнего мира своим балансирующим над безумием рассудком?
Разрыдаться в одиночестве - теперь самая большая роскошь, на которую можно рассчитывать. Совесть не позволяет мне снять гребанный номер в гостинице, чтобы пожалеть себя как следует, потому что это эгоистично по отношению к нему. Каждую свободную минуту я стремлюсь провести с Олегом, чтобы он не дай Боже не почувствовал себя никому не нужным. Как было после потери единственного родного ему человека несколько лет назад.
Недавно он спросил, изменяю ли я ему, и мне показалось, что мой ответ был ему безразличен, просто хотелось услышать правду, чтобы знать. Олег перестал вести дневники, с каждым днем все меньше интересовался внешним миром. Замыкался в себе.
Каждый день я мысленно занимаюсь поиском виновного в возникновении его заболевания, снова и снова прокручиваю в голове известную мне информацию о событиях, повлекших за собой первый рецидив. Катя сказала, что мне необходимо кого-то обвинить, чтобы избавиться от угрызений собственной совести. Пусть так, но враги были определены с математической точностью.
Очагом зарождения его "бесов" стала Алина, вернее, случившееся с этой несчастной девушкой. Изрядно подлили масла в огонь родители, которые вычеркнули своего ребенка из жизни в момент, когда он облажался. В тот сложный для Олега период никто не задался вопросом, какого ему было хоронить Алину? Всех беспокоило лишь то, что он дал ей слишком много лекарства, отчего хрупкое сердце дало сбой, а ослабленный после аварии организм не выдержал.
Подобно тому, как кошки убивают своих слабых и больных детенышей, родители Олега перестали считать его человеком после определения диагноза. Он перестал быть для них личностью, претендующей на собственную жизнь, способную обходиться без снисхождения.
Объединившись против всего остального мира "нормальных людей", мы строили свой собственный. По крайней мере, я старалась мастерить каркас, ежедневно придумывая ему причину встать с кровати.
- Как продвигается ремонт? - Я заполняла холодильник купленными в супермаркете продуктами.
- Нормально, - пожимает плечами, - мне не понравилось, как покрасили стены, завтра будут переделывать.
- Неровно? - высыпала из пачки в вазочку перед ним обжаренные кешью.
- Если освещение дневное, создается иллюзия, что стены идеальные, но когда включаешь лампы, появляются светлые пятна. В общем, я не доволен, - берет горсть орехов и отправляет в рот, а я, быстро переодевшись в удобную одежду, принимаюсь за ужин. Готовлю я достаточно быстро, потому что заранее налепила котлет и заморозила в морозилке.
- Как на работе? - спрашивает Олег, высыпая из пакета оставшиеся орехи.
Олег
- Потерпи, милый, скоро будет горячий ужин. Не порть аппетит, - отодвигает от меня лакомство. Она хочет, чтобы я как можно больше съел за ужином, - изучаю ее исподлобья. Уже несколько дней я стараюсь не есть то, что она готовит, и, кажется, чувствую улучшение.
- Так что на работе? - повторяю вопрос.
- Ничего интересного. А, чуть не забыла. Представляешь, Вера Анатольевна уволилась.
- Не может быть.
- Сама не могу поверить. Ей предложили место на госпредприятии, и она воспользовалась возможностью смотаться от меня как можно скорее. Все-таки я научилась давать этой ведьме отпор. Благодаря тебе, кстати, - целует меня в щеку и возвращается к плите. Аппетитно пахнет приготовленным мясом и картофелем, заедаю слюну орехами, которых украдкой заграбастал целую горсть, пока Аля не видит.
- Теперь, как я понимаю, ты работаешь вместе с Дмитрием?
Она поворачивается, грозит мне пальцем:
- Прекрати таскать орехи, я же слышу, как ты хрустишь, - смеется, когда я прячу руки за спиной. - Да, с Дмитрием, но, надеюсь, ненадолго. Скоро они подыщут кого-нибудь на должность Веры Анатольевны.
- Вы теперь каждый день будете общаться?
- Вероятно, - пожимает плечами, - а ты ревнуешь что ли? - ставит передо мной тарелку с ужином.
Я чувствую горечь во рту, и чем вкуснее пахнет ужин, тем сильнее ощущается привкус одиночества.
- А у меня ест повод? - беру вилку и мешаю картофель, искривляющая губы улыбка выходит слишком вымученной.
- Конечно, нет, Олег, не выдумывай, - садится рядом со мной, наливает себе чай, - мы с тобой уже обсуждали, что ты у меня единственный.
- Просто жду, когда тебе надоест возиться с шизофреником, - "если еще не надоело", - продолжаю мешать еду, представляя себе стройную фигуру блестящего бизнесмена, который сейчас каждый день общается с моей Алей, соблазняя ее перспективами "нормальной" жизни.
- Ты опять несешь чушь, - отпивает из чашки, - кушай, а то остынет.
Я машинально подношу вилку с порцией мяса ко рту, и тут меня осеняет.
- А ты почему не ешь? - прищуриваюсь.
Она пожимает плечами.
- Что-то не хочется. Я завтра доем, что останется.
"Вернее, выброшу отравленную нейролептиками еду в унитаз, чтобы ты ничего не заподозрил о нашем воссоединении с Дмитрием", - мысленно заканчиваю за нее.
- Олег, что опять случилось? Я что-то не так сказала? - подносит руку к моей щеке, я ее грубо отталкиваю.
- Олег, перестань, пожалуйста. Я боюсь, когда ты такой.
- Какой?
- Как будто ненавидишь меня.
- Опыт убийства жен у меня имеется, от тебя этот факт никогда не скрывали, - поднимаюсь и ухожу в ванную комнату, а потом, после часа отдыха в горячей воде, иду в зал и несколько часов смотрю телевизор, пока она читает в спальне. Я уснул на диване, скорчившись от холода и беззвучно ругаясь со своими бесами, гадая, сколько мне нужно не есть, чтобы галлюцинации прошли. Бесы сказали, что около двух недель, но я же умный человек, я понимаю, что Аля может подмешать отраву в воду. Например, испортить фильтр или как-то засунуть в кран... Я не смогу просчитать все варианты, психиатры, надоумившие ее, вместе с Дмитрием, очень коварные, они давно уже составили миллион планов, как затащить меня обратно в больницу. Но я тоже не дурак, я буду бороться с ними.
Ночью Аля укрыла меня одеялом и легла рядом, потеснив и заставив ее обнять, так как иначе мы бы не поместились на недостаточно широком диване. Все-таки, хорошо, что Аля на моей стороне, она мне обязательно поможет справиться, - думаю, засыпая.
Аля
Первым, что я увидела, когда проснулась, оказались выпученные глаза Олега на расстоянии десяти сантиметров от моего лица. Дернувшись и ударив его лоб своим, я резко села, потирая ушиб, он занялся тем же.
- И тебе доброго утра, - прошипел, - ты что дерешься?
- Не делай так больше.
- Не смотреть на тебя?
- Ты понял, о чем я, - направилась в ванную, где, закрывшись, несколько минут тру лицо, периодически ополаскивая прохладной водой. Медленно оборачиваюсь и смотрю на дневной замок, который закрыла, потому что не хотела, чтобы он шел за мной.
Ко всему можно привыкнуть, подстроиться, принять недостатки мужчины, с которым живешь, когда есть надежда на улучшение, пока в памяти живы воспоминания о том, каким он может быть в период ремиссии, но прятать дрожь, возникающую от его пристальных, наполненных недоверием взглядов невозможно. Иногда он смотрит на меня как на врага, с которым нужно бороться, словно оценивая способности противника, продумывая тактику, отмечая слабые места. И мне становится по-настоящему страшно, против воли возникают в голове предупреждения друзей и родственников о том, что Олег может ненамеренно навредить мне, но я упорно отказываюсь верить в возможность подобного. А как иначе мне с ним жить?
Вечером я обнаружила его на балконе в футболке и домашних шортах. Он, скорчившись, трясся от холода, посиневшие губы были плотно сжаты, в попытке сдержать стук колотившихся друг о друга зубов. Я быстро завела его в комнату, укутала одеялом и обняла.
- Ты что мой хороший, на улице же так холодно, зачем ты сидел в лоджии?
- Мозг нагрелся, я подумал, что смогу его остудить таким образом. Аля, мне так жаль, что больше никогда не смогу лечить людей. В последнее время я часто об этом думаю, вспоминаю годы учебы в мединституте, ординатуру и общение с пациентами. А когда я об этом думаю, мозг начинает плавиться, а если я ничего не сделаю, он окончательно растает, и тогда я сойду с ума.
- О, Боже мой, что же нам теперь делать, - прошептала я, растирая замерзшие широкие плечи, поле чего принесла воды, и он выпил снотворное.
Когда Олег уснул, а я позвонила его маме и договорилась о встрече завтрашним утром. Так больше не может продолжаться, прописанные доктором лекарства ему не помогают, и Олег не в состоянии себя вылечить самостоятельно, мне придется принять меры, я не могу больше верить ему.
Следующим утром Олег вел себя как ни в чем не бывало. Он извинился за вчерашний инцидент, сославшись на новые таблетки, заверил, что больше такого не повторится. Был весел, но от кофе, который я сварила, отказался, сказав, что теперь предпочитает не завтракать. Поцеловал меня в губы и отправился в квартиру, контролировать очередной этап ремонта, а я, подбросив его до остановки, направила автомобиль в сторону дома его родителей. Не скрою, что мне было бы намного удобнее встретиться с Инной Викторовной в городе, но именно сегодня она не работала, а, может, специально ради меня взяла отгул. Что поделать, через полчаса я преодолела черту города и прибыла в небольшой поселок, дом в котором стоил как несколько моих квартир.
Николая Николаевича в то утро дома не оказалось, он проводил срочную операцию в клинике Скорой медицинской помощи, поэтому двухэтажный особняк был в нашем с Инной Викторовной распоряжении.
- Привет, проходи, - пригласила она меня в гостиную. Не спрашивая, хочу ли я что-нибудь, принесла из кухни поднос, на котором располагались две аккуратные фарфоровые чашечки, наполненные черным кофе без сливок и сахара.
- Это очень хороший настоящий кофе, выращивается на Ямайке, в России его не купить. Нам каждые полгода привозит некоторый запас мой двоюродный брат, он большой любитель путешествовать. Ты пробуй, пробуй, потом скажешь свое мнение. А я пока принесу альбом с фотографиями.
И пока я дегустировала крепкий, горьковатый, но действительно невероятно бодрящий и проясняющий мысли напиток, мама Олега сходила на второй этаж и притащила большой альбом. Уселась рядом со мной, открыла на первой странице.
- Вот смотри, здесь его только принесли из роддома.
Было невозможно не улыбнуться, глядя как тепло папа Олега прижимает к себе небольшой сверток. Николай Николаевич, казалось, за тридцать лет совсем не изменился, только волосы в то время были не седые, а просто светлые и коротко остриженные. Такой же собранный, серьезный мужчина, привыкший держать в руках жизни и здоровье пациентов. Рядом стояли изможденная, худая, как трость, но улыбающаяся Инна Викторовна с накрашенными ярко-алой помадой губами, и чем-то недовольная, насупившаяся Катька.
Инна Викторовна медленно листала страницы, комментируя "вот здесь Олег пошел в первый класс", "а тут он получил свою первую грамоту за выигранную школьную олимпиаду" ... "здесь он уже закончил школу с отличием", "а здесь ему только исполнилось двадцать, они с Алиной приехали к нам в гости, чтобы сообщить о помолвке". При этих словах лицо мамы Олега помрачнело, она тяжело вздохнула и позволила взять альбом из ее рук. Не могу сказать, что мне было скучно смотреть на детские фотографии Олега, напротив, довольно забавно оказалось искать и находить внимательный прямой взгляд и привычное задумчивое выражение на детском лице, словно Олег даже в пять лет имел свое собственное мнение относительно окружающих его людей, происходящих событий. Смотрел несколько отстраненно, будто обдумывая диагнозы. А вот легкая, снисходительная улыбка была мне незнакома. Если Олег улыбался при мне, всегда делал это широко и искренне.
Фотографии же с Алиной заставили меня вцепиться в альбом и задержать дыхание, я жадно рассматривала эту парочку, пытаясь найти ответы на свои вопросы. На этой фотографии волосы Олега были уже опущены до подбородка, серые глаза смотрели насмешливо, словно он неудачно пытался скрыть свое предвзятое отношение к фотографу. Уголки тонких губ он презрительно приподнял, вздернул подбородок. Весь его вид выражал осознание собственного превосходства, причем Олег выглядел настолько естественно, что хотелось принять факт его величия как истину, и ни в коем случае не обижаться. Рядом с ним стояла невзрачная невысокая девица в длинном светлом сарафане. Первой мыслью было - серая мышь. Тонкие русые волосы она убрала за не проколотые уши, добрая улыбка освещала овальное, непримечательное лицо, на котором затерялись узко посаженные глаза. И если бы не прямая осанка, то Алина бы и вовсе потерялась на фоне обнимающего ее самоуверенного молодого человека. Я прищурилась. Нет, определенно, она была не так проста, как может показаться на первый взгляд, в ней было что-то еле уловимое, способное влиять на людей. Словно в подтверждение моих слов Инна Викторовна сказала:
- Они познакомились на первом курсе, несколько лет дружили, после чего она подстроила обстоятельства так, чтобы Олег на ней женился. Очень хитрая девушка.
- Каким же образом? - удивилась я. - Насколько мне известно, у них не было детей.
- Уж не знаю, каким образом, но это именно она сманила его в сторону психиатрии и уговорила переехать на Украину. Если бы он остался здесь, рядом с домом, то ничего бы не случилось, - Инна Викторовна закусила губу, не отрывая взгляда от фотографии, задумчиво кивнула сама себе, - я допустила ошибку, когда позволила ей забрать его у нас. Еще отца Олега уговорила, чтобы он отпустил сына по-хорошему. Нужно было мне настоять, заставить его остаться в России, тогда бы Олег не заболел.
- Вы не могли предугадать подобного.
- А следовало бы. Он стал звонить все реже и реже, а потом и вовсе перестал. После аварии Олег принял решение ухаживать за ней самостоятельно, отгородился от всего мира. Днем, правда, приходила сиделка или Алинины родители, а вечером и ночью он все делал сам. Заботился о ней, давал лекарства, подбадривал, хотя не было никакой надежды, что она когда-нибудь поправится.
- Она не могла ходить?
- Хуже. Была полностью парализована ниже подбородка. И никакой надежды на улучшение.
- О Боже...
- Когда случилась авария, Олег позвонил Николаю, потребовал, чтобы тот бросил все и немедленно прооперировал Алину, потому что Николай действительно один из лучших хирургов страны, но он не смог прилететь.
- Почему?
- У нас как раз случилась катастрофа, может, помнишь... хотя, откуда... Перевернулся школьный автобус, десять ребятишек попали в реанимацию. Николай две недели не вылезал из клиники, собирая их по частям. Практически всех удалось спасти. С тех пор у них с Олегом начался конфликт.
- Олег считает, что отец предал его?
- А как бы поступила ты на его месте? Как бы поступил сам Олег? Бросил бы умирающих детей, чтобы заняться пациенткой, шансы которой были не более 20%?
- Я не знаю.
- Никто не знает ответа на этот вопрос, но Николай остался дома, Алину оперировал другой, кстати, тоже талантливый хирург, результат его работы тебе известен. Днем Олег работал с психически больными пациентами, вечерами оставался один на один с парализованной женой. В то время мы напрочь потеряли с ним контакт.
- Дети всегда на первом месте, так скажет любой здравомыслящий взрослый человек. В первую очередь, нужно спасать детей.
- Думаю, что Олег это понимает. Но правда остается таковой. Николай сделал выбор и потерял сына, разум которого не смог выбраться из ловушки, которую поставила ему судьба. Ты бы видела его состояние, когда после вскрытия сообщили, отчего умерла Алина, что в остановке ее сердца виноват именно он. Я думала, он голову себе разобьет о стену, мы понятия не имели, что делать. Прокурор требовал показаний, вызывал его на допросы. Встал вопрос о лишении лицензии. Мы не выдержали и отвели его к психиатру. Лечение заняло несколько лет, после чего он, кажется, стал возвращаться к жизни. А теперь его безумие снова поглощает его, разрушая все достигнутые за это время успехи.
- Вините в этом меня? - закрыла лицо ладонями, не в силах смотреть в глаза сидящей рядом женщины. С минуту она молчала, потом погладила меня по голове.
- Ты должна понять, что его болезнь - это не война, и мы не враги вам.
- Мне кажется, что Олег сейчас каждого считает своим врагом, даже меня.
- Вот взгляни, - Инна Викторовна поднялась, подошла к столу и достала из своего ежедневника белый неподписанный конверт, протянула мне.
В нем оказалась крохотная измятая записка. Косые буквы на неровно вырванном из тетради в клеточку клочке бумаги: "Ты слишком много слушаешь своих демонов. Не убивай больше".
- Что это?
- Записка Пестрова. Ты сказала, что Олегу нужно знать о ней. Хочешь - отдай ему ее сама.
- А может быть такое, - я прочистила горло, - что Олегу стало хуже раньше, до несчастного случая с Алиной? Что он был неспособен правильно рассчитать дозировку именно из-за шизофрении?
- Никто не знает. Поговори с его лечащим врачом. Может, он сможет помочь тебе. Я понятия не имею, что делать. Под замок его сажать бесполезно. В больницу вы его помещать отказываетесь, а я каждый раз чувствую себя монстром, когда настаиваю на госпитализации.
Она говорила тихо, устало потирая лоб, словно сейчас было не десять часов утра, а поздний вечер. Впервые я была так близко к Инне Викторовне и могла рассмотреть глубокие морщины, оставленные возрастом и печалью. Ее благородная внешность, идеально уложенная прическа, сидящий по фигуре костюм восхищали, создавая образ преподавателя, известного доктора, но именно сейчас я увидела перед собой лишь растерянную, лишенную надежды мать.
- Аля, я его уже похоронила. Ты не пугайся моих слов, но иначе я бы не смогла более жить. Я его похоронила тогда, когда в третий раз нашла умирающим в ванной. Я никому не говорила, но... первой моей мыслью было дать ему спокойно умереть, уйти и прекратить эту борьбу, которая медленно высасывает силы из нас всех. Разумеется, в следующую секунду я набрала номер скорой и принялась его откачивать, но эта первичная идея навсегда осталась в моей голове. Словно я простилась с ним в тот раз, в ту секунду.
- Я не знаю что сказать, - растерянно пролепетала я.
- Если в тебе есть силы бороться - борись за него, я сделаю все, что ты скажешь. Помогу всем, чем смогу, но подсознательно я каждую минуту ожидаю известия, что его больше нет.
Моя машина, преодолев трассу, припарковалась у парка, отказываясь ехать куда-либо еще, пока ее хозяйка, то есть я, не придет в себя после разговора. На самом деле, у меня спустило колесо, и пока насос его накачивал, я смогла обдумать дальнейший ход действий. Перечитала на несколько раз записку, словно надеясь, что в ней закодирован способ спасения моего шизофреника. Глупости, откуда этот сумасшедший старик, "Хемингуэй", мог знать, что происходит с Олегом? "Не убивай больше", - эта фраза выбивала из колеи, вызывала холодок по позвоночнику и желание сесть за руль и уехать, куда глаза глядят. Давить на газ, пока не кончится бензин в баке, пока не наступит новый день, приносящий новое решение, новую надежду. Новую жизнь. Наверное, Инна Викторовна права, не следует Олегу показывать эту записку. Вдруг подал голос мой сотовый - меня срочно вызывали на работу. Я закончила чинить колесо и села за руль.
***
Задержавшись на работе более чем необходимо, с целью обдумать, стоит ли показывать Олегу записку Пестрова, я не заметила, как стрелки часов подбежали к полуночи. Мобильный и рабочий телефоны молчали, на мою смс о том, что я появлюсь дома поздно, Олег ответить не соизволил. Родившаяся в голове спонтанная мысль - а не сбежать ли мне к маме под предлогом ее плохого самочувствия, которое бы она могла изобразить по моей просьбе, - была решительно отвергнута. Во-первых, шутить со здоровьем родителей не стоит, а во-вторых, такой поступок выглядел бы слишком трусливо с моей стороны, я перестала бы себя уважать. Одевшись и положив перечитанную на сто рядов записку в карман куртки, я покинула офис и направилась к машине. Из-за моего непростительного опоздания на работу, пришлось припарковать автомобиль через квартал от места расположения офиса, так как рядом с Flowers негде было велосипед бросить, не то, что "четырехколесного друга".
В нашем современном мире передвигаться по городу ночью не страшнее, чем днем. Улицы отлично освещены благодаря не только часто установленным фонарям, но и десяткам рекламных вывесок и баннеров. В паре метров проносятся автомобили, то и дело встречаешь поздних прохожих. Именно так я себя успокаивала, когда, свернув в переулок, почувствовала, что кто-то идет следом. Как обычно поступают в таких случаях, я ускорила шаг, мимолетно оглянувшись - крупный мужчина, прятавший лицо под капюшоном, не отставал. И людей вокруг вдруг стало меньше, и небо над головой темнее, а каблуки выше и неудобнее. Глупости, тревожность Олега, кажется, заразна.
Посмеявшись над своими опасениями, я подошла к небольшому парку, раздумывая, сократить дорогу через сквер и добраться до машины за три минуты, или же продолжить идти по улице и потратить на тот же путь не менее семи. Поразмыслив долю секунды, я продолжила путь по тротуару, опасливо косясь за спину. И в тот момент, когда, поддавшись панике, я выбрала более безопасный путь, я испугалась по-настоящему, словно добавив реальности воображаемой угрозе.
За небольшим и уютным сквером располагался старый пятиэтажный дом, во дворе которого я оставляла машину десятки раз, в каждый из которых смело шла через парк, погруженная в мысли о предстоящих сделках или поставках, не оглядываясь. Сейчас же мои колени предательски подкашивались, а сердце учащенно билось. Не без раздражения припомнила, что меня посещала мысль переставить машину поближе к офису, как только начало темнеть, но я поленилась. Тот самый дом, рядом с которым стоит моя машинка, мое спасение, с каждым движением был ближе, я визуализировала, как сажусь за руль, как закрываю замки на всех дверях и еду домой, набираю номер Олега и прошу, чтобы он встретил меня у стоянки. Шаги за спиной слышались все отчетливее, я вздрогнула, когда ботинок преследователя с громким всплеском наступил в лужу, чему последовало невнятное матерное ругательство, произнесенное хриплым голосом. Случившееся спокойствия не добавило.
Поворачивать обратно было слишком поздно - до оживленной улицы расстояние такое же, как и до машины, столкнуться лицом к лицу с незнакомцем не хотелось, доставать телефон я побоялась, так как этот жест мог спровоцировать предполагаемого преступника к более решительным действиям. Где-то уже совсем рядом раздавались шуршание спортивных штанов, бряканье застежки на куртке, изредка кашель. Незнакомец поравнялся со мной и в тот момент, когда по моим размышлениям он должен был меня обогнать, а ведь в глубине души я не сомневалась, что опасность, исходящая от идущего позади мужчины, не более чем плод моего больного воображения, он спросил:
- Почему такая красивая девушка гуляет ночью в одиночестве? - насмешливо и низко.
Вздрогнув от неожиданности, я позволила себе рассмотреть возвышающегося надо мной на полголовы незнакомца, по-прежнему прятавшего под темным капюшоном взгляд или намерения по отношению ко мне. Его черная, неухоженная щетина, мятая одежда и душек перегара завершили образ маньяка-психопата. Шаг я не замедлила.
- Меня встречает муж, давайте разойдемся по-хорошему, - крепче прижала к себе сумку, вспоминая, что ценного в ней лежит и насколько для меня проблемным будет сейчас с ней расстаться. Права, паспорт, кошелек, несколько кредиток, телефон...
- А мне кажется, тебя никто не встречает, поэтому, я с удовольствием тебя провожу. Кстати, я живу здесь недалеко, как насчет того, чтобы зайти на чай?
- Идите куда шли, - грубо ответила я, припоминая, что на лавочках во дворе дома, как раз недалеко от того места, где я бросила машину, часто молодежь ночами общается, распивая пиво, ругаясь с бабушками, живущими на нижних этажах. Подбодрившись идеей, что при свидетелях идущий рядом пьяница не посмеет распускать руки, я добивала: - Отойдите от меня немедленно, а то я вызову полицию, - голос прозвучал уверенно, на пару секунд незнакомец действительно отстал, но потом снова появился рядом, уже с другой стороны, а я видела в пятидесяти метрах от себя свою машинку, освященную скудным светом единственного в запущенном дворе фонаря. Днем этот двор казался мне милым, хоть и неухоженным. Летом утопал в зелени. Он был старым, неубранным, но никогда не виделся мне опасным.