Кто и как ведет повествование?
Иронический потенциал содержится уже в резкой смене характера и способа изображения в начале рассказа относительно эпиграфа. Но на поверхности текста ирония впервые проступает в характеристике Марьи Гавриловны – «стройной, бледной и семнадцатилетней девицы» – за счет неуместного в данном контексте союза и. Здесь, по мнению В. Виноградова, Пушкин использует «принцип неожиданного, субъективно-мотивированного присоединения», восходящий к традициям карамзинской литературы, ориентированной на стиль светской женщины, и сделано это, по мнению Виноградова, для того чтобы обнаружить в повествовании голос и позицию девицы К.И.Т., со слов которой якобы и была записана Иваном Петровичем Белкиным вся история[4].
Однако «неправильный» союз и в данном случае характеризует прежде всего не субъекта, а объекта речи – саму Марью Гавриловну, семнадцатилетие которой является не только относительной (констатирующей возраст), но и качественной характеристикой. В этом «...и семнадцатилетняя», нарочито уравненном с определениями «стройная, бледная», акцентировано то особое, рубежное состояние, когда детство уже кончилось, но все еще впереди, когда романтическая бледность есть атрибут возраста, когда возраст определяет душевный настрой и жизненные ориентиры; это состояние еще игривое (возможность выбора делает его таковым) и уже очень серьезное (выбирать приходится всего один из предложенных жизнью вариантов и ошибиться страшно).
При этом намекающий союз и характеризует и субъекта речи – рассказчика, который тем самым словно подает знак читателю, приглашая его к взаимодействию, соучастию. Активность рассказчика, выраженность его присутствия в тексте резко возрастает и откровенно окрашивает повествование со второго абзаца. Повествовательное слово обретает двусмысленность, двуголосость (М.Бахтин). С одной стороны, оно направлено на предмет изображения – Марью Гавриловну и Владимира Николаевича. С другой стороны, рассказ о героях изобилует готовыми, заимствованными из сентиментальной литературы книжными формулами («карамзинизмами», как называет их В. Виноградов[5]), которые характерны для миро- и самовосприятия героев, пребывающих во власти романических речевых и поведенческих стереотипов: «предмет, избранный ею»; «пылал равною страстию»; «клялися друг другу в вечной любви»; «воля жестоких родителей» и т.д. и т.п. Использование многочисленных вводных конструкций усугубляет, усиливает иронический тон: настоятельно подчеркивая закономерность происходящего («следственно», «само по себе разумеется», «что весьма естественно»), рассказчик способом «от противного» акцентируют его игровую природу, вторичность относительно взятого за образец романного оригинала, тем самым порождая сомнения в серьезности романа Марьи Гавриловны и Владимира Николаевича, в глубине и подлинности их чувств.
С точки зрения Виноградова, господствующую в тексте иронию «приходится относить не то к Белкину, не то к рассказчице»[6], т. е. к номинальным субъектам речи, которые ориентируются на литературный образец – роман Руссо «Юлия, или Новая Элоиза».
Дело, однако, обстоит не совсем так. Литературные штампы, которыми изобилует начало «Метели», как уже говорилось, характеризуют не манеру рассказчика, а жизненный стиль и способ самовыражения самих героев. Рассказ о Марье Гавриловне и Владимире Николаевиче ведется их языком, заимствованным ими из любимых романов и принятым как единственно приличествующий «романической» ситуации. В героев же метит и добродушная ирония рассказчика, который вводными вкраплениями изнутри взрывает стилистическую целостность повествования, помогая осознать манеру изложения не как стиль, а как стилизацию. Не исключено, что здесь содержится иронический намек и на девицу К.И.Т., которая должна была бы именно в таком духе излагать любовную историю, но вряд ли правомерно считать ее главным объектом иронии, тем более приписывать ей повествование – она явно «не тянет» на роль рассказчика, так умело играющего приемами чужого мышления[7], так артистично владеющего искусством совмещения чужого слова со своим собственным.
Подходит ли на роль добродушно-ироничного повествователя Белкин? «Белкинский вопрос» до сих пор остается дискуссионным, и решать его в рамках анализа одной из повестей цикла невозможно, поэтому мы выносим его за скобки данного исследования и будем говорить лишь о том, что очевидно в контексте отдельной повести, ибо она, будучи частью цикла, в то же время является самостоятельным произведением и именно в этом качестве включена в школьную программу.
Возвращаясь к рассказчику «Метели», отметим, в дополнение к сказанному ранее, его возрастающую по мере изложения активность. Уже в первой фразе он заявляет о себе: «В конце 1811 года, в эпоху, нам достопамятную...». Это нам – свидетельство личной причастности общей, коллективной судьбе в достопамятную эпоху и, одновременно, личной осведомленности в перипетиях частных судеб, ставших предметом повествования. Показательна формула наши любовники, с которой начинается третий абзац: в отличие от первого нам, которым заявлено субъектное присутствие, местоимение наши уже объединяет субъекта и адресата речи, рассказчика и читателя, становится грамматическим знаком приобщения читателя к художественному миру повести, превращения его в единомышленника, которому внятно и интересно не только то, о чем идет речь, но и то, как эта речь ведется. Повесть Пушкина «сделана» так, что способ рассказывания привлекает не меньше внимания, чем предмет рассказывания, по крайней мере в том первом эпизоде, содержание которого мы рассматриваем.
Для удобства работы с текстом (особенно если речь идет о работе в классе) имеет смысл разделить повесть на отдельные эпизоды и условно обозначить каждый из них. Например, так:
1) Романические мечты и планы юных любовников.
2) Тайные приготовления и побег невесты.
3) Дневные хлопоты и ночные блуждания жениха.
4) Болезнь и выздоровление Марьи Гавриловны. Гибель Владимира Николаевича.
5) Лирическое отступление о победном завершении войны.
6) Новый роман и счастливая развязка.
Завершая анализ первого эпизода повести, который мы до сих пор рассматривали главным образом с точки зрения характера повествования, обратимся к тому, что составляет собственно содержание рассказа.