Как выходят из таинственного затруднения герои?
Первая реакция Маши на ночное приключение была столь острой, что едва не стоила ей жизни. Однако скоро «барышня стала выздоравливать», и, поскольку при этом она «никогда не упоминала о Владимире», читатель догадывается, что речь идет не только о физическом исцелении, но и об изменениях эмоционально-психологического, нравственного характера.
На фоне Машиного выздоровления тем острее и болезненнее выглядит реакция на случившееся Владимира Николаевича, который в своем «полусумасшедшем» письме не только отказывается от столь желанного еще недавно счастья, но сам накликает на себя беду: слова о том, что для него теперь «смерть остается единою надеждою», оказываются пророческими. В судьбе героя роковым образом сплелись индивидуальный романтический порыв, безжалостный разгул стихии и поступь национальной истории. Кстати подоспевший 1812 год дал возможность прапорщику красиво, героически уйти со сцены, но неизбежность этого ухода очевидно предопределена не войной, а характером и мироощущением героя: как «приговоренный к смерти», чувствует он себя в метельную ночь, в смерти видит «единую надежду» после ночного крушения, героическая смерть на войне становится логическим итогом его выстроенной по романическому образцу жизни.
Б.Эйхенбаум, считавший, что «в “Повестях Белкина” интерес сосредоточен не на самих фигурах, а на движении новеллы», писал, что с «несчастным женихом повесть прощается легко и незаметно»[25]. Однако это впечатление возникает, как нам кажется, не из-за приоритетности конструктивных элементов над нравственно-психологическим содержанием образов, а по причине именно нравственно-психологической. Герой упрямо, целенаправленно движется по избранной жизненной траектории, даже ворвавшаяся в его жизнь стихия не властна скорректировать усвоенную им систему ценностей и приоритетов, вывести его за пределы романического мироощущения. Жизнь Владимира Николаевича оказалась равновеликой романическому сюжету. Кончился роман – кончилась жизнь. При этом судьба проявила благосклонность: она позволила бедному прапорщику уйти со сцены, сохранив лицо, она воздала ему должное, окружив на прощанье его образ героическим и трагическим ореолом.
А выздоровевшая Марья Гавриловна остается жить. И в этой ее жизни «после романа» есть новые печали (гибель Владимира, смерть отца), есть существенные перемены (получение наследства, переезд из печальной памяти Ненарадова в другое имение), есть новая, но на сей раз невольная роль скорбящей о погибшем воине, а главное, есть сама жизнь – значит, надежда на благие повороты судьбы, в том числе и на новый роман.
И повесть легко делится не только на указанные ранее эпизоды, но и на две части, соответствующие двум романам Марьи Гавриловны, а между частями располагается лирическое отступление о победных итогах войны 1812 года.
Какова идейно-художественная нагрузка лирического отступления? Какую роль играет история в повести о частной жизни?
Действие, как мы помним, начинается «в конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную», а в эпилоге рассказа о любви Марьи Гавриловны и Владимира Николаевича герой погибает на войне, оставив по себе священную память. Этим исчерпан и завершен первый роман Марьи Гавриловны. Именно история, бывшая до этого отдаленным фоном событий частной жизни, ставит в нем последнюю точку. И выходит на первый план, на поверхность сюжета, чтоб дать ему новый толчок-поворот.
Исторический эпизод повести представляет собой эмоционально насыщенное лирическое отступление, в котором запечатлен восторг победы, упоение ее славой и торжеством. Патетика этого фрагмента кажется некоторым исследователям стилистически чужеродной остальному повествованию, однако артистизм рассказчика, искусство рассказывания в том и состоит, что предмет разговора определяет не только содержание, но и форму речи. В лирическом отступлении рассказано не об итогах войны 1812 года вообще, а о том, какое впечатление произвели эти итоги на провинциальную Россию, в которой и разворачивается действие повести, – в нем отразился дух и характер коллективного, простодушного, искреннего и сильного переживания великого исторического события.
Вряд ли можно согласиться с мнением, что выраженный в лирическом отступлении «восторг имеет весьма отдаленное отношение к сути рассказанной истории»[26]. Отношение – самое прямое и непосредственное: именно на дрожжах всеобщего воодушевления, на фоне и в недрах «блистательного времени» восходит новая романическая история – «сюжет Бурмина». Когда первый роман Марьи Гавриловны – «сюжет прапорщика» – оказался исчерпанным, понадобилось резкое расширение жизненного горизонта, чтобы из большого социально-исторического мира зачерпнуть толику его энергии, победного духа – и дать повести частной жизни новое дыхание. Не случайно в лирическом отступлении так настоятельно подчеркивается уникальный творческий потенциал исторического момента, простиравшийся на всех, вплоть до государя: «А для него какая была минута!» (Нет, не «верноподданическое» чувство, как полагают Хализев и Шешунова[27], а естественный всплеск надежд на достойное великой победы продолжение, закрепление успеха выражен здесь).
Победительным, приподнято-праздничным тоном лирического отступления подготовлен и счастливый поворот в судьбе Марьи Гавриловны.
Каким предстает перед читателем новый герой? Есть ли в нем сходство с Владимиром?