Эй! Земля вызывает Морнинга! Вставай давай, ленивый круп! 5 страница
— Может, так мы найдем наш самый-самый особый талант!
— Эй, точно! — воскликнул Рамбл. — Мне как раз его не хватает!
— Ну, так чего же мы ждем? — захихикала Свити Белль и махнула ему приглашающе копытом. — Пошли… оой-ей!
Она не вспоминала о плаще, зажатом в копытах, пока не споткнулась о него.
— Хихи… Кхм. Вот. Позволь мне, — Рамбл подошел к ней и в несколько очень аккуратных движений повязал плащ на шее Свити Белль.
Она стояла неподвижно, сияя раскрасневшимися щеками. Когда он закончил, она одарила его милой улыбкой.
— Спасибо.
— Без проблем.
— Нам стоит попросить мою старшую сестру сделать такой и тебе.
— Э… — он застенчиво улыбнулся. — На мне он даже и близко не будет так хорошо смотреться, как на тебе.
— Какая разница. Белки ждут! Пошли!
— Хихи! Точно!
Двое бросились галопом вверх по холму, чтобы присоединиться к ожидающим их Эпплблум и Скуталу. Я наблюдала за ними все это время тихо, как мышь. Я не хотела тревожить момент, и я не хотела разбивать первый импульс тепла в моем сердце за этот день.
— Однако ж, мило, шо аж долбануться можно.
Я повернулась на звук сбоку от меня.
По дорожке шла Амброзия. На ней не было униформы. Ее оголенная шкурка и белоснежная грива — это надо видеть. Я даже почти что задумалась всерьез — а не прячет ли она такую красоту и изящество специально? Когда она вновь заговорила, я узнала хриплую строительницу сию же секунду.
— Деревня малость крепко насела на постреленка после вчерашнего.
— Вам придется меня просветить, — сказала я скучно. — Что же такого вчера произошло?
Она содрогнулась от воспоминания.
— Шо случилось — оно было по большей части моей виной, и потому я отговорила старшего брата пацана от слишком уж крутого наказания. Тандерлейн, конеш, популярный в этих местах жеребец, но не мозги у него орган, которым он думает по большей части.
Я усмехнулась.
— Вы производите впечатление наблюдательной кобылы.
— Недостаточно наблюдательной, я посмотрю, — простонала Амброзия. Она тут же уселась на задние ноги и провела усталым копытом по гриве. — Мне нужн было постараться получше, шоб удержать пони подальше от отеля, когда мы его собрались сносить. Надо было поставить больше табличек. Надо было предупредить больше пегасов. И я не должна была полагаться на взрыватель с таймером.
— Куда проще разбирать невероятную ситуацию уже после того, как она произошла, а не до, — сказала я. — Я не вижу никаких причин, по которым вам бы стоило так тяжко себя винить. Все пони ведь остались целы?
— Едва-едва, и эт не благодаря мне, — проворчала она. — Клянусь, я будто последние несколько недель сама не своя, постоянно отвлекаюсь. Не тот эт профессионализм, который я тут стремлюсь показать.
— Дайте угадаю? — пожала плечами я. — Из-за Гала у вас голова витает в облаках?
— Ха! Если бы! — она кратко рассмеялась, затем скатилась с этого веселья по пологому склону печального вздоха. — Хотела бы я, шоб жизнь была, кизяком ее завали, такой простой.
— Если вас отвлекало не Гала, так что же тогда? — спросила я с усмешкой. А затем меня озарило. Улыбка исчезла с лица столь же резко, как и вырвался выдох с моих губ: — Кто?
Она закусила губу, а лицо ее погрустнело. Я видела такое выражение лица прежде, отраженное в чарующих голубых глазах жеребца.
— Эт неважно. Я лепетала и несла чепуху, как маленький жеребенок, и теперь уже поздно шо-то из этого извлекать. К тому ж… хех… Я родилась быть настоящей такой бестией. А ему нужно шо-т нежнее, кобылка, в которой больше изящества, чем у меня.
Я мягко посмотрела ей в глаза. Я сглотнула и сказала:
— Что пони нужно, то у пони уже, скорее всего, есть. Я давно поняла, что те, кто ищут старательнее всех, обычно оказываются всегда одиноки.
— Хмм… Бывают судьбы и хуже, — усмехнулась Амброзия.
— Да, — медленно и холодно кивнула я. — Бывают.
Она поерзала в последний раз, вздохнула, сбрасывая последние наслоения вины со своих плеч, а затем храбро улыбнулась:
— Шо ж, нет никакого смысла носиться с ошибками вчерашнего дня. Завтра начинаем строить жилой дом. Так шо лучше бы мне пойти встретиться с командой, план обсудить. Доброго вечера вам, мэм. Надеюсь очень, шо вам больше не доведется наткнуться на жалких кобыл, думающих мысли вслух. Хехех…
Я помахала ей вслед, когда она уходила.
— Едва ли это преступление…
Она уже была слишком далеко, чтобы слышать меня, а я слишком примерзла к месту, чтобы попытаться заставить ее услышать.
— Скажите мне, мисс Хартстрингс, — говорила Рарити. Она сидела за столиком Сахарного Уголка напротив меня в сиянии розовой свечи, что освещала наш разговор. — Если я осмелюсь у вас спросить — вам когда-нибудь удавалось пережить невозможное страстное увлечение?
Я подняла взгляд от нотных листов. Я улыбнулась.
— Никто не в состоянии пережить невозможное страстное увлечение, мисс Рарити, — сказала я. — Кем бы вы ни были до Гала, той кобылы больше нет. Но спросите себя, хотите ли вы, чтобы та глупая, очарованная кобылка вернулась назад жить в вашем теле?
Она моргнула в ответ; ее лицо в опускающейся темной вуали вечера озарила улыбка.
— Нет, — тихо выдохнула она, качая головой, улыбаясь спокойно. — Мне кажется, мне не суждено более быть той кобылой, и я совершенно ничего против этого не имею.
— И все же… — я указала на нее кончиком пера, левитирующего в моем захвате. — Воспоминания.
— Воспоминания, мисс Хартстрингс?
— Они слишком сладки, чтобы окончательно прогонять их прочь, пока мы знаем, что они так и останутся столь же зыбкими, какие они и есть, — я посмотрела на венок золотых тюльпанов, опоясывающий свечу между нами. — Разве есть место, где фантазия может жить, лучше, чем закоулки нашего разума? Что же до наших сердец, тем не менее, только перед нами лежит задача подготовить их к тому дню, когда им суждено обрести целостность или же разбиться. Вне зависимости от того, сколь дики наши фантазии, мы ни в коем случае не способны предугадать момент, в который придет истинная любовь, когда мы преобразимся в нечто менее… голодное, менее одинокое, чем предыдущие тени нашей сущности.
Рарити сделала глубокий вдох. Ее улыбка знала лучшие дни, но ощущалась искреннее любого другого выражения лица, коим она удостаивала меня прежде.
— Я чувствую, будто я голодала ужасно, ужасно долгое время.
Я молча кивнула.
— И некоторым из нас суждено прожить впроголодь еще больше долгих лет, — после паузы я провела нежно копытом по золотым лепесткам и добавила: — Некоторым из нас. Но не всем.
В молчании, Рарити допила свою кружку кофе. Она встала, но, прежде чем уйти, она подошла к моему стулу и положила копыто мне на плечо.
— Постарайтесь только, мисс Хартстрингс, чтоб подобный голод не убил вас. Вы слишком красивы, чтобы не ожидать ничего от этого чудесного мира.
— Я знаю, мисс Рарити, — умиротворенно улыбнулась я ей. — В конце концов, все пони созданы быть любимыми.
Ее губы поджались при этих словах. Она одарила меня милой улыбкой, повисшей где-то на полпути меж гордостью и меланхолией. С влажным дыханием, она унесла себя за двери Сахарного Уголка навстречу последнему угасающему свету дня.
Я осталась сидеть наедине с моими элегиями. Я бросила взгляд на подаренные Морнинг Дью цветы. Я размышляла о красивых вещах и о том, как же часто они остаются сокрыты по вине страха неизвестности. Я была единственной проклятой душой в Понивилле, у кого действительно было чего оправданно бояться. Более того, мой долг, как ангела, обязывал меня следить, чтоб так оно и оставалось.
Встав из-за стола, я задула розовую свечу и быстро подобрала цветочный венок копытом.
На следующее утро хаотичная какофония грохота электропил и отбойных молотков заполнила собой деревянную раму скелета многоквартирного дома. В любой другой день Амброзия бы полностью контролировала ситуацию. В настоящий же момент, тем не менее, она спотыкалась об оборудование, врезалась в доски, не переставая шипеть и тереть голову, будто борясь с накрывшей ее ужасной головной болью.
— Нет… нет… нет! — рявкнула она через плечо. — Я те говорю, ты не так смотришь на чертежи! Весь этот херов фундамент кривит больше двадцати градусов! Если так дело пойдет, у меня все уши отвянут, едва они возьмутся за установку окон!
— Ну, извини уж меня, Амбер! — крикнул в ответ другой рабочий, перекрикивая хаос. — Я всего лишь следовал твоим указаниям!
— И сколько раз тебе повторять… Когда я те кажусь рассеянной, разжуй мне все с нуля!
— Если бы ты с утра беспокоилась о своей больной голове, так, может, надела бы, как умная пони, шлем!
— Не читай мне нотаций! — Амброзия снова потерла голову, вздохнула, и, в итоге, проворчала: — Хотя, наверн, он прав. Я шо, пытаюсь себя убить?
Она протащилась вяло по бетонной площадке, щурясь на деревянный стол.
— А теперь, куда я, чтоб мне провалиться, положила эту тупую штуковину? — ворчала она, оглядывая везде в поисках упомянутого предмета. — Клянусь, я его прям сюда положила! Кто-то его утащил?…
Она застыла на месте, разинув рот.
Шлем лежал на стопке ящиков с инструментами. И, более того, он лежал перевернутым. И что еще важнее, его нутро, которому положено пустовать, до краев было наполнено шелковыми золотыми тюльпанами — целым венком из них.
Она усадила свой круп и уставилась обессиленно на цветы. Ее голова покачивалась с каждым ударом сердца. Протянув копыто, она нежно погладила мягкие лепестки.
— Зачем… зачем этот сопливый маленький дурачок… — ее голос потерял обычный хриплый тон. На лице ее разгоралась нежная улыбка. — Он же не?…
Закусив губу, она устремила взгляд за пределы стройки.
— Ыыннх… Эй! Амбер! — рявкнул рабочий с другого конца грохочущей громом территории. — Можешь мне передать рулетку, раз ты там?
Мимо ковыляли секунды. Он снова поднял взгляд и проворчал:
— Амбер?
Амброзии там больше не было. И тюльпанов тоже.
Морнинг Дью закончил высаживать ряд одуванчиков в мягкую почву клумбы перед витриной магазина. Встав прямо, он вытер пот со лба и залюбовался результатами своей работы. Он развернулся не спеша, чтобы взять инструмент со своей садовой тележки. И как раз случилось так, что на пути к ней встала знакомая пони в оранжевой форме.
Он на мгновенье отпрыгнул от неожиданности назад, а потом испустил легкий смешок, прижав копыто к перевязанной груди.
— Да что такое, Амбер! Ты что, хочешь, чтобы я терял сознание каждый день? — он обошел ее, шаркая, и принялся копаться в деревянной тележке, полной растений и инструментов. — Что тебя сюда привело? Я думал, ты в этот месяц работаешь на другом конце города.
Она глядела на него неотрывно. После нескольких вдохов для храбрости, она пробормотала:
— Ты намылился заставить меня его носить? Я права?
— Оххх… — Морнинг Дью задрал голову, глядя моргающими глазами в сторону горизонта. Затем он повернулся и прищурился на нее. — А? Я не улавливаю…
Она медленно подняла шлем на копыте. Все то время, что потребовалось ему на обнаружение тюльпанов, сложенных кругом внутри, она не переставала жевать нижнюю губу.
— Ух ты. Это же… — он прищурил свои опытные глаза. — Им уже несколько дней, но они по-прежнему на удивление свежие!
— Только один пони может растить цветы, способные продержаться так долго, Морнинг Дью. И это ты, — сказала она.
— Ну, наверное, но… — он остановился на полуслове. Переминаясь с ноги на ногу, он бросил на нее взгляд, что был слишком растерян, чтобы казаться виноватым.
Она все равно прочитала истину на его лице.
— Ты… ты их не слал, да?
Он медленно, медленно покачал головой.
— Нет, Амбер… И-извини, но я этого не делал. Что?… В смысле, с чего ты взяла?…
— Хех… — ее дыхание вырвалось с трудом, когда она улыбнулась болезненно, разглядывая шлем с сокровищем внутри. — Я знаю. Глупо.
— Нет! В смысле… это… это не так уж глупо, как тебе кажется…
— Конечно же, глупо, Морнинг. Это всегда глупо.
— Амбер? — он сглотнул, тревожно глядя на нее. — Я… Я не понимаю…
— Понимаешь. Просто прикидываешься, шо нет, также как и я прикидываюсь, — она пробежалась копытом по гриве и бросила уязвимый взгляд в направлении останков обрушенного отеля по ту сторону улицы. Глубокий вздох сорвался с ее губ.
— Я замечала, как ты смотришь, Морнинг.
— С-смотрю, Амбер?
— На Карамеля и Винди, например. И на Тандерлейна с Блоссомфорс тоже. Я думаю…нет… Я знаю… — она подавилась тихим вдохом и снова перевела на него взгляд. — Так же, как ты смотришь на меня.
Морнинг ничего не сказал. Он только лишь повесил голову и зарыл копыто в свободно валяющийся ком земли.
— Да. Да! — горько усмехнулась она, садясь, наконец, на задние ноги, чуть ли не прижимая к груди свой шлем. — Я всегда на тебя срываюсь, всегда тебя подначиваю и все такое. Это глупо. Мы оба это знаем, и в то же время, мы оба знаем, шо это только прикрытие для чего-то еще глупее.
— Это не глупо, Амбер…
— Не пытайся нифига меня умиротворять! — нахмурилась на мгновенье она, но ее выражение тут же переплавилось в уязвимый взгляд, когда она наклонилась ближе к нему. — Как так получается, шо ты все время ищешь, а я все время жду, и наши дни убегают все быстрее и быстрее, и мы в итоге все равно оказываемся одиноки?
— Мы… Мы не так уж и одиноки, Амбер…
— Мы одиноки, Морнинг. Это так, и… и… — она содрогнулась, когда в ее глазах блеснула влага. Она шмыгнула носом, а потом продолжила: — Я тебя чуть вчера не потеряла. Я почти тебя потеряла — и я себя чувствую жуть как плохо. Я себя плохо чувствую, потому что я так чувствую, и, при этом, ты ведь и не был моим никогда! И мне так жаль…
— Пожалуйста, — Морнинг тепло взглянул на нее. — Не извиняйся. Что случилось со сносом — едва ли чья-то вина…
— Морнинг, ты болван! — засмеялась и заплакала одновременно она; печально прекрасный звук. — Я не из-за этого извиняюсь, и ты это знаешь!
Она протянула копыто и храбро погладила его щеку.
— Я начала понимать, что я должна была сделать гораздо раньше, раз такой милый жеребец, как ты, боялся это сделать сам.
Морнинг поднял копыто, помедлил, но, наконец, взял ее ногу. Он не оттолкнул ее. Он просто держал ее у своего лица. Вздохнув, он наконец сказал мрачным тоном:
— Я боялся не просто так, Амбер. Ты знаешь, чего я всегда хотел от своей жизни, — его голос задрожал — жеребяческая особенность, от которой он так и не избавился. — И ты знаешь, что если так пойдут дела с тем, с чем мне приходится жить, я никогда не смогу этого достичь.
— Морнинг…
— Ты настолько сильнее и увереннее меня, Амбер… — он поглядел болезненно на нее. — Я… Я никогда не смогу дать тебе чувство уверенности и безопасности. Я никогда не смогу защитить тебя, как хотел бы…
Она улыбнулась, когда по ее лицу покатилась слеза. Она не переставала гладить его щеку.
— Ты меня можешь защитить куда лучше, чем думаешь, дурачок. Поверь мне, — она задышала чаще, а ее улыбка расширилась еще больше. — Ты правда можешь…
И это что-то сломало в нем. Он тяжело и протяжно выдохнул, будто освобождая нечто, в чем было даже больше золота, чем в его воспоминаниях. Он опустил взгляд на шлем. Протянув оба копыта, он поднял золотой тюльпановый венок и оглядел его со всех сторон. Не тратя лишней секунды, он осторожно поднял его к голове Амброзии.
Она наклонилась вперед. Едва венок оказался на ее макушке, она захихикала по-детски.
— Эм… — она шмыгнула носом и нервно поерзала под его взглядом. — Мне… мне кажется, они совсем нифига к моим глазам не подходят.
— Нет, — он медленно покачал головой. Он улыбнулся. — Но они подходят к твоей улыбке.
Она выжала еще один смешок, утирая глаза ногой.
— Ну… неплохое начало, хмм?
Морнинг Дью снова покачал головой.
— Неплохое, — сказал он. Затем наклонился и коснулся ее носом.
Она коснулась в ответ, затем вжалась в него отчаянно, зарывая лицо в его плечо. Он ответил тем же, и так оба они слились в тепле друг друга в центре Понивилля, становясь единым целым с окружавшим их ярко расцвеченным полотном жизни.
Я стояла позади соседних магазинов, наслаждаясь этим произведением искусства. В конце концов, за этим лучше всего наблюдать издалека. Поправив вес лиры в седельной сумке, я развернулась и направилась к куда более холодным частям города. Восьмая элегия вновь пробуждалась в моей голове, вместе с прожигающей все мыслью.
Я никак не могла выкинуть из головы эту мысль… что достоинства истинного ангела-хранителя измеряются не тем, чем она владеет, но тем, что она приносит в жертву.
Эти слова заняли все мои мысли на весь уходящий день, вплоть до того, что мне пришлось написать об этом. И потому я пришла сюда, в эту хижину, к этому дневнику. Элегия зовет меня. Я знаю, когда лучше не сопротивляться нежным объятьям, пусть даже бледным и ледяным. Я должна выяснить ее имя, ее назначение, ее положение в симфонии. После этого я знаю, что идет следом. В конце концов, что еще осталось, что может меня остановить?
Я не буду писать более в этот дневник, пока не исполню восьмую элегию, пока не брошу себя без остатка на достижение единственной цели, что у меня осталась — цели, что вечно висит где-то вдали перед моим взором, как далекий великий маяк черного света. Если после этой записи не будет ничего, значит, я либо замерзла насмерть, либо оказалась утянута в проклятые глубины, доселе немыслимые.
Моя единственная страховка, моя единственная положительная мысль на данный момент — это то, что существует только одна душа, которой суждено оплакивать меня, когда я уйду, и что эта же самая пони более не боится этого признавать.
Ваша столь же искренняя, сколь и настоящая,
— Лира Хартстрингс.
Я могу найти, а могу и не найти выход из этого моего кошмарного проклятья. Иногда больше, чем чего-либо еще, я желаю, чтобы кто-то любил меня.
===
[1] Paper Moon — весьма распространенная идиома, по какой-то причине отсутствующая во всех словарях, кроме urbandictionary. Я так до конца и не понял, что они там, в этом словаре, хотели сказать, противореча друг другу. Так или иначе, это означает что-то красивое, труднодостижимое, но совершенно не стоящее никаких усилий по своему достижению.
[2] Flitter — порхающая. (А еще словарь предлагает — тайно съезжающий с квартиры человек. Ок.)
[3] Дрожь, Сотряс, Грохот. Ну а собственно Rumble это Рокот.
[4] Morning Dew, да.
[5] Sweetie. Ох. Проклятье ракосели довлеет над нами, не давая переводить имена. Ну и ладно. Мы же поняли, о чем речь, не так ли?
[6] Вообще, Grand Galloping, конечно.
[7] Задом наперед. В оригинале было Лайра и Лии-ра. Английское произношение очень английское. Кстати, то же самое было в Антропологии, во второй главе, а я только сейчас до этого допер.
[8] В оригинале Амброзия весьма лихо задвигает такими словами, которые на русский переводятся только матом. А для английского это более-менее норма. Увы. Spitshine, dang. Можете сами поискать, что это значит.
IX — Небесные Тверди
Внимание! Пока на сторис не добавили поддержку цветовой разметки, более полная с точки зрения форматирования глава доступна на GDocs.
Напоминаю принципы альтернативного способа разметки:
Имя Лиры, обозначаемое зеленым, здесь изображается курсивом. Остальной курсив в этой главе к Лире отношения не имеет.
Ядро проклятья, обозначаемое магентой, здесь изображается подчеркиванием.
Новый цвет, голубой, здесь обозначается курсивом и жирным
Также вашему вниманию доступна скомпилированная pdf версия для черно-белых читалок с 6» экраном (или больше, само собой). В которых эти текстовые эффекты обозначены другими шрифтам и другим тоном.
Версия на fb2 от fox_1047 и MOBI от него же Зеленый выделен жирным, пурпурный — курсивом.
//////////////////////////////
Дорогой дневник,
Чего мы боимся? Что наполняет наши души страхом каждую ночь? Что заставляет наши глаза широко распахиваться, следуя за ударными ритмами захлебывающегося дыхания, только лишь для того, чтобы мы смогли убедиться: на самом ли деле мертвы мы или же просто спим?
Что придает теням их острые контуры? Что заставляет черный проем открытой двери нести нам дурное предчувствие, и что заполняет пыльные углы комнаты шепотом и силуэтами? Что так жестоко тянет за волоски на наших затылках?
Мы привыкли к тому, что наш мир безопасен, полон тепла и спокойствия. И едва лишь малейшее хаотичное событие ставит под вопрос незыблемость наших владений, в нас просыпается беспокойство. Мы знакомимся со вкусом тревоги, что как горчайшая желчь копится где-то в глубинах наших глоток. Мы хватаемся за наших любимых и мечтаем об их бессмертии, равно как мы желаем, чтобы наши страхи оказались мимолетны. Мы дрожим в наших домах, наших кроватях, наших слезах, думая, что мы боимся.
Я видела земли, что лежат меж Небесных Твердей. Мы боимся недостаточно.
Меня зовут Лира Хартстрингс. Два дня назад я стала первой смертной пони за это тысячелетие, что исполнила проклятую симфонию и смогла при этом вернуться назад из промораживающих насквозь теней. Я одинока в воспоминаниях о том, что узрела. Я пока что жива, а потому мне много о чем есть написать.
История эта началась с напева, как и все во вселенной. Мелодия вливалась в каждый уголок комнаты в библиотеке, заполняя воздух призрачными скорбными тонами. Когда она закончилась, и ее эхо оплакало последние аккорды моей лиры, я открыла глаза и увидела стоящую передо мной Твайлайт Спаркл, готовую вот-вот расплакаться. Рот моей подруги был распахнут все это время, до тех пор, пока она не выдавила онемело:
— Реквием по Сумраку.
И так Элегия №8 получила имя.
— Реквием по Сумраку? — повторила я. Опустив в сиянии вечернего солнца лиру обратно в седельную сумку, я уселась напротив нее на задние ноги.
— Это весьма интересный выбор для названия, — сказала я. Голос мой звучал монотонно. Я только что закончила свою обычную рутинную работу с Твайлайт: я рассказала ей все, что ей необходимо было знать, для того, чтобы помочь мне определиться с названием. — Ты уверена, что не перепутала с чем-то другим?
— Я… я уверена, — тихо произнесла она. Ее уши лежали прижатыми к голове. Она сидела, сгорбившись, выглядя как увядший букет фиалок. Ее глаза шарили по теням в комнате, тогда как ее разум блуждал печально в закоулках прошлого. — Я ни за что на свете не позабуду название этого произведения. Когда Принцесса Селестия впервые показала мне его во время урока истории, я помню, как меня мгновенно увлекло любопытство. Я была тогда совсем юной кобылкой и, думаю, я слишком уж сильно зацепилась за то, что слово «Сумрак», оказывается, важная часть кантерлотской музыкальной истории.
— И насколько же эта композиция важна на самом деле? — спросила я ее резко. — Пожалуйста, Твайлайт, все, что ты можешь мне сказать, может быть невероятно полезно сейчас для меня.
— Полезно? — ее губы задрожали. Она подняла на меня взгляд своих грустных глаз. — Как что-то вообще может помочь тебе, Лира? Если то, что ты сказала — правда, то…
— Пожалуйста. У меня не так много времени, — я встала и подошла твердым шагом к ней вплотную. — Этот Реквием… какая связь у него может быть с Принцессой Луной?
— Я… Я взялась за изучение этого одним летом, пока Принцесса Селестия была на дипломатической встрече с Королевой драконов, — сказала она. — Я слушала запись, и мне казалось, что это самая печальная музыка, какую я только слышала в жизни. Вскоре после этого, я расспросила нескольких королевских архивистов дворцовой библиотеки. Они не сказали мне многого, но упомянули, что эта мелодия была создана во время Пришествия Теней.
— Пришествия Теней? — повторила я, задумчиво щурясь. Каждый единорог-ученый знает об этой поэтически именованной эпохе, что непосредственно предваряла начало Гражданской Войны. Принцесса Луна, втайне, на грани обращения в Найтмэр Мун, удалилась тогда в уединение. Ее абсолютная и неожиданная изоляция оказала негативный эффект на всю Эквестрию. Земли полнились слухами, что богиня-аликорн заразилась каким-то неземным недугом. Даже сама Принцесса Селестия была поглощена тревогой. Когда Луна вышла из своего самовольного изгнания, она уже не была прежней. Найтмэр Мун поглотила ее, и гражданская война, что последовала за этим, не оставила камня на камне от большей части страны. Первой же моей мыслью был любопытный вопрос: каким же образом Луна нашла время насочинениереквиема во время столь темной главы своей жизни?
— У архивистов была какая-нибудь информация насчет того, кто написал в ту эпоху эту композицию? — наконец спросила я Твайлайт.
Она медленно покачала головой.
— Невозможно сказать точно. Известно, что Луна сочинила много музыки за столетие, предшествующее ее изгнанию. Тем не менее, у Реквиема нет точно установленного автора.
— Но сохранилось ли какое-нибудь знание о Реквиеме в Селестийской Библиотеке или в Лунных Архивах?
Твайлайт переступила с ноги на ногу. Она задрожала слегка.
— Твайлайт, — сказала я, вздохнув. — Это важно.
— Я н-не знаю, понимаешь?! — воскликнула Твайлайт ломающимся голосом. — Я хочу тебе помочь, Лира. Я очень хочу тебе помочь. Но… Но я не знаю. Довольно малая часть Лунных Архивов пережила Великое Кантерлотское Затмение, а потому информации о том, что происходило во время Пришествия Теней, почти нет. Единственные записи, подсказывающие, что происходило в том периоде, — это разрозненные предметы литературного антиквариата, книги, которые за прошедшее тысячелетие сохранились в копытах обычных граждан. Их тяжело найти в самом лучшем случае. Но…
Ее глаза на мгновенье озарились от пришедшей мысли.
— Что? — с любопытством наклонилась к ней я.
Она сглотнула, а затем сказала:
— У меня здесь, в Понивилльской библиотеке, есть уникальная коллекция. Это невероятно старые образцы эквестрийской литературы. Даже я не в состоянии прочитать и половины, в первую очередь потому, что материалы эти написаны на Мунвайни и старом эквинском. И насколько я могу судить, большинство этих книг — обычные альманахи, написанные довоенными единорогами-астрономами. Эти тома, скорее всего, достигли Понивилля через беженцев с истерзанных войной полей Вайнпега к северу отсюда тысячу лет назад.
— Где эти книги?
— Мы со Спайком храним их в подвале вместе со множеством книг, что еще древнее. Благодаря зачарованным мана-кристаллам я постоянно держу над архивом защитное заклинание. Нельзя предсказать, когда заезжий ученый из Кантерлота захочет воспользоваться материалом.
— Ну, в таком случае мне стоит взглянуть на них.
— Лира, я тебе говорю… — Твайлайт встала и заглянула мне в глаза. — Книги не имеют никакого отношения к наследию Принцессы Луны, или к сочинению музыки, или… или…
Она содрогнулась, проведя копытом по лицу.
— Зачем они тебе вообще? Разве ты не получила все, что тебе было нужно знать по поводу этой… этой твоей последней элегии?
— Исполнение элегий — это всегда непростая задача, — пробормотала я. Я уже бросала нетерпеливые взгляды на деревянную дверь, ведущую в темный подвал библиотеки. — Если я могу найти хоть какую-то информацию, неважно, сколь запутанную, я должна попытаться.
— Тебе обязательно их исполнять, Лира? — отметила Твайлайт. — Ты их описала такими опасными и… не несущими ничего хорошего!
Она сглотнула, а потом улыбнулась с надеждой.
— Знаю! Давай я исполню их вместе с тобой! Я могу призвать защитное поле в три раза мощнее, чем у любого единорога в городе. Я могу подготовить нас к любым магическим последствиям, которые может принести симфония.
— Даже не обсуждается, Твайлайт. Элегии должна исполнять только я, и никто больше. К тому же твоя память не продержится достаточно долго, чтобы ты могла как-то помочь мне.
— Это… Это просто… — Твайлайт сотрясалась. Я видела эту реакцию уже слишком много раз. Казалось, будто старая пластинка играла, повторяя одно и то же раз за разом; и так пока не протрется до дыр. Тональность ее становится все скучнее и скучнее, вплоть до того, что мои уши более даже не вздрагивали в ответ на каждую дрожащую октаву хрупкого голоса старой подруги. — Это так несправедливо!
— Я не должна позволить природе проклятья подавить меня, Твайлайт, — сказала я. — Мне дали одну улику, одно направление с тех пор, как Найтмэр Мун заразила меня, и все это заключено в рамки мелодий, что преследуют мой разум. Так или иначе, я исполняю их. Если они уничтожат меня, пусть будет так, ибо иногда разрушение — это есть самая суть преображения. Разве ты не согласна?
— Нет! — выкрикнула она.
Я не знала, что было более неловким — то, как резко она заявила это, или как мало я ожидала подобной резкости.
— Я не согласна! — она затем сделала нечто еще более неожиданное: она сжала мое копыто в своих и держала его крепко. — Тебе ни к чему быть одной! Тебе ни к чему бытьчужой!