Глава IV. Особенности Клинического театра-сообщества в сравнении с другими способами терапии театром 6 страница
Наконец, спектакль дисциплинирует пациентов-актеров и в том отношении, что все же надо прийти на спектакль, чтобы не подвести, прийти «через не могу» (даже если неважно себя чувствуешь).
После спектакля или концерта мы обычно пьем в гостиной праздничный чай и обсуждаем выступление. Здесь самое главное — направить совместную беседу таким образом, чтобы ни в коей мере не говорилось, кто играл хорошо, кто хуже, — а лишь о том, кому удалось на сцене выразить себя, природу своей души, а кто еще не смог этого сделать.
8. Восьмая особенность — клинико-психотерапевти-ческое обращение к зрителям перед выступлением.
Я говорю примерно так.
«Уважаемые зрители! Благодарим вас за то, что пришли в наш Психотерапевтический театр. Представления наши не есть психодрама, не есть развлекательные концерты и спектакли. Они есть лечение психотерапевтическими образами со сцены. Все, что происходит у нас на сцене, может серьезно помочь сидящим в зале людям с душевными трудностями, особенно людям с переживанием своей неполноценности. Мы сами тут все с душевными трудностями. Учимся здесь не играть, а чувствовать сообразно своей природе, изучая, постигая свою природу. Сами написали, нарисовали, сфотографировали все, что тут увидите и услышите, сами поставили и играем. Читаем вслух и себя, и друг друга, — и это нас душевно объединяет. Этим творчеством лечимся. А значит, и зрителям с душевными трудностями, возможно, как-то передадим целебное воздействие творчеством, побуждая к лечебному в высоком смысле вдохновению. Многое из того, что тут будет происходить, есть специальная, профессиональная, направленная в зал психотерапия сценическими образами. Помощь наша чаще совершается незаметно, по неожиданным, нехоженным дорогам. И сказывается порою не сразу, а лишь на другой-третий день или позднее. Психотерапия — лечение душевными средствами. Можно помочь, как знаете, психотерапевтической беседой, сеансом лечебного внушения, какими-то занятиями в психотерапевтической группе и можно помочь психотерапевтическим театром.
В нашем представлении участвуют и пациенты, и психотерапевты, но мы не скажем, кто есть кто.
Мы просим всех сидеть очень тихо, потому что то, что будет здесь происходить, не есть зрелище. Это надо смотреть и слушать в полной тишине.
Художественный руководитель нашего Театра — психотерапевт Елизавета Юльевна Будницкая, художник Театра — психотерапевт Рима Гаврииловна Кошкарова.
Представление начинается».
9. Девятая особенность — бесконечное разнообразие, неисчерпаемость форм работы нашего Театра.
Это разнообразие, как выяснилось с годами, в самом деле беспредельно.
1) Мы ставим психотерапевтические спектакли. Это, понятно, самое трудное. Не потому, что нашим пациентам трудно играть (они часто чудесно и сразу играют себя), а потому что, как я уже объяснял это выше, трудно много запоминать. С пьесой в руках (даже если это небольшая брошюра) трудно жить в спектакле (танцевать, обнять). Но возможно на репетициях и представлениях играть небольшие, более или менее законченные отрывки из пьесы. Вместе с пациентами, вдохновенно-искренне помогая им, могут играть психотерапевты. Все можно — лишь бы целительно «работали» клинико-психотерапевтические сценические образы. На сцене могут быть даже только профессиональные актеры или душевно здоровые актеры-любители, или и те, и другие, но и тогда игра их лечебно, профилактически направляется в зрительный зал психиатрами-психотерапевтами, их помощниками в содружестве, во взаимопонимании с профессиональными режиссерами. Психотерапевты и режиссеры вместе создают психотерапевтическую режиссерскую партитуру. Наконец, все эти указанные выше актеры, режиссеры (профессионалы, любители, пациенты) могут перемешиваться между собою в одном представлении. Иные тяжелые пациенты не идут далее репетиций и на представлениях сидят в зрительном зале, но и это способно действовать на них благотворно.
2) Понимая, что полутора-двухчасовой спектакль складывается в нашем Театре обычно в течение нескольких лет, мы, как уже отметил выше, обратились к концертным постановкам по психотерапевтическим рассказам, повестям (например, мои повести «Зал редких книг» (1992) и «Психиатр Гречихин» (1994)). Особенно удобно репетировать и играть тогда, когда на сцене два действующих лица. Пациенты могут сидеть рядом на стульях лицом к залу с книжками в руках и читать-переживать текст, иногда посматривая друг на друга, прикасаясь друг к другу. Учиться дома выразительно, душой читать текст легче, чем его поначалу запоминать.
3) Психотерапевтический концерт. Здесь каждый (и пациент, и психотерапевт, и профессиональный актер, и актер-любитель) может читать текст, более или менее отрываясь от него. Одновременно — слайды, музыкальные перерывы. С концертными рассказами, стихами наших пациентов-актеров можно познакомиться в наших сборниках, изданных за счет авторов. Эти сборники мы не продаем, а дарим и рассылаем в библиотеки мира. Многое из опубликованного в них до 2000 г. вошло в «Практическое руководство по Терапии творческим самовыражением» (под ред. Бурно М.Е., Добролюбовой Е.А., 2003). Возможно и репетицию, и концерт наполнить всего одной короткой танцевальной сценкой-разговором, которую играют по очереди, каждый по-своему, все пациенты-актеры, и тогда все участвуют и в репетиции, и в концерте. Как и в спектакле, в концерте могут участвовать и психотерапевты. И это «наравне со всеми» высоко ценится пациентами. Особенно — если в концерте зрителю трудно разобраться, где психотерапевт, а где пациент.
4) С представлениями могут соединяться по надобности короткие психотерапевтические лекции, ответы на разнообразные вопросы из зала и т. д.
5) Еще четверть века назад в нашей алкогольной клинике (на базе Московской психиатрической больницы № 3 им. В.А. Гиляровского) мы устраивали в актовом зале «художественные» собрания больных алкоголизмом (в этом участвовали, помнится, врачи Валентина Ивановна Гришина, Владимир Елизарович Смирнов, Владимир Васильевич Анучин). Врач выразительно читал с трибуны свой рассказ о спившемся человеке, о страданиях близких алкоголика, его собственных тягостных переживаниях и т. п. Мы просили больных открыто выступать по поводу рассказа. Были громкие споры, обсуждения в «курилке». Помню, как радовалась заведующая клиническим отделением доктор Гришина: «Хорошо расшевеливаются, спорят, кричат, а то какие же были вялые, равнодушные...» Вот я и думаю сейчас, что это тоже было близко к Театру в нашем понимании, особенно если сопровождать чтение художественного рассказа специально подобранными музыкальными мотивами и слайдами. Некоторые из тех моих рассказов опубликованы (Бурно М.Е., 2002а, 2004г).
6) Кто-то всей душой (со слайдами и музыкой) рассказывает или вдохновенно читает по написанному в концерте, например, о жизни и творчестве какого-то душевнобольного художника. При этом все яснее видится, как особенности больной личности проступают в творениях художника. Напрашивается вопрос: без своего больного характера, хронической душевной болезни художник создал бы то значительное, высокое, наполненное глубоким страданием, что создал, или нет? Затем происходит обсуждение. Это концерт-лекция с дискуссией.
7) Подвижность Театра сказывается и в том, что по временам по обстоятельствам возможно его на месяцы «свернуть» в обычную группу творческого самовыражения за столом с занятиями в нашем духе, продолжая время от времени концертные выступления. А потом, соскучившись по какой-нибудь пьесе, снова «развернуть» Театр в репетиции и спектакли.
8) Разнообразной может быть наша аудитория, которую лечим. Но и в самой, казалось бы, «здоровой» аудитории, как уже отметил выше, практически всегда найдутся нуждающиеся в психотерапевтической, психопрофилактической помощи. Понятно, аудиторию пожилых людей лечим совсем по-другому, нежели детскую аудиторию. В психотерапевтическом концерте в интернате для престарелых советуем для оживления старых людей сосредоточиться на исполнении рассказов с воспоминаниями о детстве, о прошлом (терапия проникновенно-творческим погружением в прошлое как одна из методик терапии творчеством в ТТС). Это побуждает стариков к собственным целебным воспоминаниям. Существует для пациентов позднего возраста и специальный клинико-психотерапевтический прием И.И. Сергеева — «Психотерапия воспоминаниями» (гл. I). Психотерапевт способствует природной защите старика (защите воспоминаниями), совершенствуя ее по возможности.
10. Десятая особенность — помочь притворяться здоровым. Театр-сообщество дает также возможность нашим пациентам поучиться, потренироваться в нем с помощью игры притворяться здоровыми среди здоровых. Это, конечно же, важно для того, чтобы меньше получать душевных ран от общения с теми здоровыми людьми, что не видят, не щадят болезненных особенностей наших пациентов, требуют от них, чтобы были, «как все», говорили и поступали, «как положено». Для всего этого важно изучать с пациентами характеры душевно здоровых людей (акцентуантов, конформных-безликих), изучать-постигать общественную ценность всякого благородного здо рового человека (как и больного), честно выполняющего свою работу или так или иначе посильно помогающего людям.
11. Одиннадцатая особенность — наши неизбежные трудности в отношениях пациентов-актеров друг с другом и с психотерапевтами.
Малые конфликты между пациентами повседневны. Конфликты эти обычно несерьезны и чаще основываются на психастеноподобной эндогенно-процессуальной подозрительности, обидчивости, уязвимости со склонностью скрупулезно-болезненно выяснять отношения, основываются на психопатоподобных включениях. Сравнительно редко пациенты просят психотерапевта помочь им разобраться в том, кто прав, кто виноват. Дефензивно-шизотипические пациенты довольно разные и своими полифоническими характерами: в зависимости от преобладающих, выходящих в данное время на передний план характерологических радикалов.
Или конфликт основывается на обостренной, колкой ревности к другой актрисе, которая якобы лучше сыграла эту же роль с дефензивно-обиженным нежеланием более приходить в Театр. Или «вот Наташа почему-то не хочет говорить со мной по телефону, за что-то возненавидела меня». А Наташа, когда ей самой плохо, звонит по телефону всем нашим, чтобы успокоили, но стало ей получше — и никто ей не нужен, выключает телефон. Или «девочки» жалуются на то, что от Бориса «слишком пахнет потом», «невозможно с ним танцевать, а он обижается». И Елизавете Юльевне приходится по-матерински мягко учить Бориса пользоваться дезодорантами. А уязвленный Борис стремится выяснить, кто же на него пожаловался. И т. д. Во всех случаях, думается, следует строго-задушевно пояснять пациентам примерно следующее. «Мы обижались и будем обижаться время от времени друг на друга, поскольку вот такие мы ранимые, подозрительные. Но необходимо научиться тепло мириться. В нашем оазисе нам остается беречь друг друга, иначе наш оазис, наше пристанище рассыплется и будет нам, согласитесь, плохо. Так легко все сломать. Здоровым людям, кроме самых близких, родных, мы не нужны, вы это знаете. Не понимаем здоровых современных практичных людей, и они не понимают нас. Хорошо — если жалеют. А друг друга как-нибудь, общими усилиями поймем. И значит — поберечь сможем. Юлия, простите Власа, помиритесь с ним. Ведь это наш Влас. Вспомните, как танцевали с ним, играли в спектакле. Ведь Вы благодаря нашим занятиям понимаете его. И у Вас есть к нему теплое чувство».
Трудности в отношениях с психотерапевтами также основываются часто на подозрительности, обидчивости-ранимости дефензивных пациентов. Обиды, раны естественны в задушевной (неформальной) атмосфере нашего Театра в работе с шизофреническими и шизотипическими пациентами. «Вы смеялись надо мной, когда говорили в коридоре с Селиваном». Или: «Это не строгость, я знаю, Вы немного издеваетесь надо мной, чтобы встряхнуть мою депрессию, переключить меня, ослабить этим депрессию». Здесь важно не забывать о необходимости усиливать по обстоятельствам дистанцию, которая напоминает: профессиональная любовь психотерапевта к пациенту — в некотором роде хрупкий подарок судьбы, и возможно разрушить его, например, оскорблениями, «базарной агрессией». Разрушить душевную, духовную способность психотерапевта к нерукотворному лечебному неравнодушию к пациенту с искренним желанием помогать и помогать. Несколько дефензивно-шизотипических пациентов за долгие годы той работы, о которой рассказываю, все же выпали таким образом из моей души. Остались лишь дружелюбные, деловые, лечебные отношения — в тех случаях, когда после указанного «разрушения» мы еще продолжали или продолжаем встречаться. Это пациенты с преобладанием в полифоническом складе ис-тероидности и паранойяльности. В то же время важно помнить, что шизотипические, шизофренические пациенты именно по причине своей душевной разлаженности не способны охватить-обобщить обстановку сегодняшней сложной жизни, в которой они благодаря, например, нашему амбулаторному оазису, могут бесплатно и празднично лечиться и в том числе позвонить психотерапевту домой, чтобы посоветоваться, про свои сложные отношения с другими «ребятами» в Театре (а этим «ребятам» уже по 45-48 лет). Многое тут нужно научиться прощать людям, больным душою, за то, что они больны. И все-таки, когда пациент говорит мне, что хочет на всякий случай пойти посоветоваться о своих душевных трудностях с другим психотерапевтом (да еще за деньги), я часто говорю ему, что, возможно, не смогу после этого относиться к нему так же задушевно, как сейчас. За его недоверие ко мне.
Еще сложнее «распутывать» болезненные отношения наших пациентов со здоровыми людьми, обиды, полученные от здоровых знакомых, соседей, родственников, сослуживцев, от легких невротиков, чувствующих нередкую неспособность наших «отрешенных», «странных» пациентов отказывать им в каких-то просьбах. Впрочем, именно изучение пациентами характеров, как не раз убеждался, помогает нашим пациентам ладить со здоровыми, отказывать им в их просьбах и т. д. И все-таки так часто дефензивно-шизотипические пациенты говорили мне примерно следующее: «Не хочу я общаться со здоровыми людьми, чужие мне они, хочу к нам, потому что мы любим друг друга и не обманываем, хотя иногда и расстраиваем».
Порою бывает и так, что дефензивно-шизотипический пациент-актер с легкими психопатоподобными включениями на репетиции негативистически, убедительно-бурно заговорит о том, что все эти психотерапевтические пьесы, рассказы — слабое творчество, никуда не годятся, что это не художественные произведения и нам следует обратиться к классике. И тут же пожалеет также убедительно-бурно о том, что плохо, вяло сейчас в Театре. Вот раньше прекрасная, вдохновенная была атмосфера. Потому что люди тогда были другие, интересные, живые. Вот был тогда взлет Театра! Такой пациент-актер обычно при этом полифонически-беспомощно противоречит самому себе — интересные, живые люди, о которых он говорит, играли, выступали в тех же пьесах, и он, милый и талантливый, сердился на них за их вялость. И сейчас, поругивая нашу психотерапевтическую драматургию, продолжает превосходно-вдохновенно играть-жить в ней с искренними словами благодарности автору пьесы, рассказа после своего выступления. И все-таки в таких случаях, думается, необходимо психотерапевту отчетливо высказаться по поводу подобных заявлений. Я обычно говорю при всех о том, что у нас не художественная самодеятельность, не дом культуры, творчества, а психотерапевтическая амбулатория. Посему наш Театр есть вид психотерапевтической помощи, как и лечебная беседа, гипнотические сеансы, лечебные группы и т. д. То есть содержание наших пьес и рассказов — это прежде всего научно-психотерапевтическое, научно-психиатрическое творчество специалиста или одобренные в этом духе специалистом произведения пациента-актера, ставшего психотерапевтом в широком смысле (помощником психотерапевта). Наши спектакли — это психотерапевтическое воздействие на человека с тягостными душевными трудностями, неназойливо-подспудно, порою иносказательно подсказывающее ему возможные выходы из сложных положений, подсказывающее, как жить со своими хроническими тревожно-депрессивными расстройствами, сквозь них, по какой жизненной дороге идти сообразно своим особенностям, как обрести целебную творческую одухотворенность и т. д. Это — во-первых. Во-вторых, уже наедине попрошу нашего «смутьяна» не обижать товарищей по Театру своими воспоминаниями о более живых и интересных, по его мнению, актерах Театра в прошлом, тем самым, по существу, подчеркивая, что-де нынешние вялые, неживые (с его точки зрения) актеры — совсем не то.
Все эти указанные выше особенности («нервные центры») КТС, понятно, проникают друг в друга, сообщая Театру целостное своеобразие.
Конечно, я и сам еще не знаю многого о том, как именно и почему такого рода Театр серьезно помогает, особенно шизотипически-, шизофренически-дефензивным пациентам. Но профессионально чувствую, знаю, что именно таким он и должен быть.
Глава V. Место Клинического театра-сообщества в нашей диспансерно-кафедральной психотерапевтической амбулатории. Наши пациенты-актеры (общая характеристика). Лекарства. Показания и противопоказания к лечению в Театре-сообществе. Отерапевтической эффективности Театра-сообщества
Пациентами-актерами становятся пациенты, которых на наших диспансерно-кафедральных консультациях по вторникам отбираем для лечения, в том числе и в Театре. Нередко пациент приглашается в Театр через некоторое время лечения в амбулатории. Другие пациенты лечатся у нас без Театра (в ТТС и вне ТТС). Третьим нужно лишь посоветоваться о себе или другом человеке на консультации. Четвертым мы не можем помочь у нас, но нередко можем подсказать, где им могут помочь. На эту еженедельную бесплатную консультацию-консилиум люди приходят отовсюду свободно, предварительно записавшись по телефону на определенный час.
У каждого пациента-актера есть свой лечащий врач — психиатр-психотерапевт (а то еще и куратор — клинический ординатор кафедры) для обстоятельных индивидуальных бесед, углубленной ТТС и, если это показано, для индивидуальных гипнотических сеансов и занятий аутогенной тренировкой, для лекарственного лечения и т. д. Консультирую всех, желающих посоветоваться о себе или другом человеке ех consilium с врачами и психологами. Консультирую пациентов и в процессе лечения по вторникам и в другие дни. Углубленные консультации пациентов в процессе лечения происходят на пятничных клинико-психотерапевтических конференциях. Большую группу (конференцию) творческого самовыражения (первая пятница месяца)[156] и еженедельные групповые гипнотические сеансы для тревожно-депрессивных пациентов (вечер четверга) и больных алкоголизмом (вечер пятницы)[157] провожу по возможности сам. Свою группу творческого самовыражения проводит в понедельник вечером психиатр-психотерапевт Инна Владимировна Долгушина, а сеанс по своей методике (благотворное смешение музыкотерапии, слайдов природы, моментов гипноза и самовнушения) — Елизавета Юльевна Будницкая — во вторник вечером[158]. Группу-репетицию (Театр)[159] (или спектакль, концерт) проводим с Е.Ю. Будницкой, художественным руководителем Театра. Елизавета Юльевна помогает мне и во всех остальных психотерапевтических занятиях. В тех случаях, когда пациент одновременно лечится лекарствами ам-булаторно в другом психоневрологическом учреждении (например, по месту жительства), а у нас по официальной просьбе этого учреждения получает, так сказать, «психотерапевтическую добавку», лекарства назначаются прежним врачом, и мы можем советоваться с ним по поводу лекарственного лечения. В большинстве непсихотических случаев берем лекарственное лечение целиком на себя. В основном это пациенты с дефензивно-шизотипическим расстройством. Наш опыт лекарственного лечения таких пациентов давно сложился. Назначаем препараты в сравнительно небольших дозах, «по обстоятельствам», «дискретно» (т. е. недлительными курсами). Помогаем, лечим в основном сложно-психотерапевтически, а лекарствами «подлечиваем», когда иначе в данном состоянии (к примеру, при обострении депрессивности) человеку не поможешь (Бурно М.Е., 1999а, с. 218-220; Бурно М.Е. — в работе «Психотерапия шизотипического расстройства (малопрогредиентной неврозоподобной шизофрении)»: «Практическое руководство по Терапии творческим самовыражением», 2003, с. 256-284).
За 15 лет в Театр по нашему приглашению пациентами-актерами пришло 318 человек; осталось в Театре на два месяца и более 223 человека (102 мужчины и 121 женщина). 170 из них пришли в Театр до своих 40 лет (49 из них — до 27). Средний возраст оставшихся в Театре на два месяца и более пациентов (223 человека) на сегодняшний день — 42 года. 19 человек пребывали и пребывают в Театре более шести лет. Двое пребывают все 15 лет. Средний срок пребывания в Театре — 14 месяцев.
Диагностически подавляющее большинство оставшихся на два месяца и более сегодняшних и бывших пациентов-актеров нашего Театра (223 человека) страдает весьма мучительным «шизотипическим расстройством, F21» (по МКБ-9 «вялотекущая шизофрения с неврозоподобной и психопатоподобной симптоматикой») — 118 человек (из них 62 человека — инвалиды II и III групп по душевному заболеванию), «параноидной шизофренией с эпизодическим типом течения и стабильным дефектом», F20x2 (по МКБ-9 «шубообразная шизофрения, ремиссия») — 63 человека (все они — инвалиды II—III группы по душевному заболеванию). Более чем у половины всех этих пациентов (шизотипических и шизофренических) указанные расстройства до прихода в ТТС, в Театр-сообщество были осложнены алкоголизмом, реже наркоманией, а всего чаще — алкоголизацией, наркотизацией, злоупотреблением транквилизаторами и снотворными. У оставшихся (42 человека) нешизотипических и нешизофренических пациентов — «легкая умственная отсталость», F70 (по МКБ-9 «дебильность») с дефензивными проявлениями (восемь человек) и «специфическое расстройство личности», F60 (по МКБ-9 «психопатии») — 34 человека. Из них: «шизоидное...», F60.1 (по МКБ-9 «шизоидная психопатия») — девять человек; «ананкастное (обсессивно-компульсивное)...», F60.5 и «тревожное (уклоняющееся)...», F60.6, «зависимое...», F60.7 (по МКБ-9 «ананкастическая психопатия» и «астеническая психопатия», а классически — «психастеническая психопатия») — восемь человек; «истерическое...», F60.4 (по МКБ-9 «истерическая психопатия») — восемь человек; «другое специфическое расстройство личности», F60.8 (по МКБ-9 «другие психопатии»), а классически: «органическая психопатия Г.Е. Сухаревой», — девять человек.
Типы пациентов-актеров клинически, клинико-психотерапевтически описываются в следующей главе. Здесь лишний раз подчеркну, что всех наших пациентов-актеров (как и вообще пациентов в ТТС) объединяет более или менее выраженная хроническая дефензивность — переживание, страдание по поводу собственной неполноценности, несостоятельности (с чувством вины перед какими-то конкретными людьми, а то и перед всем человечеством). Понятно, эта дефензивность особенна мучительна в картине эндогенно-процессуальной депрессивности. При этом пациенту бывает трудно рассказывать о себе, получается в час по чайной ложке. Вообще дефензивность нередко клинически сложна и дифференциально-диагностически весьма различна (см.: Бурно М.Е., 1999а, с. 11-16). Но бывает, встречаются наряду с более или менее сложными, глубокими дефензивами и неприкаянные грустновато-пустоватые дефензивные дебилы и грубоватые тревожно-дефензивные примитивы.
Всех наших пациентов-актеров можно было бы назвать в общем, широком, смысле пациентами с хроническими тревожно-депрессивными расстройствами, но наши пациенты отличаются от других тревожно-депрессивных пациентов (с личностью, запрятанной за психотической тревожно-депрессивной плотной занавеской) преобладанием в клинической картине дефензивных характерологических, личностных расстройств-переживаний, часто весьма сложных. Это обусловливает особенное личностное отношение наших пациентов к психотропным препаратам и вообще особенный здесь врачебный лекарственный подход, о котором подробнее скажу ниже.
Так же в широком современном международном смысле большинство пациентов нашего Театра можно было бы назвать «дефензивные бордерлины», опираясь на то, что в сегодняшней кратчайшей западной психиатрической классификации бордерлиновый пациент (borderline patient) по выраженности своих душевных расстройств стоит между невротиком и психотиком (Вид В.Д., 2001, с. 43-51).
Сравнительно быстро (не позднее, чем через полгода) уходили из Театра достаточно сохранные душевно шизотипические пациенты с истероподобностью в характере: им неприятно было среди «больных людей», хотелось к здоровым, хотелось жить, «как все». По этой причине не испытывали они интереса и к изучению характерологии, психиатрии, психотерапии. Им это не нужно. Они хотят быть обыкновенными здоровыми людьми. А здоровые люди характером-де такие, какими сегодня модно быть.
Психопаты тоже обычно надолго не задерживались в нашем Театре: некоторым из них было трудновато среди довольно тяжелых эндогенно-процессуальных пациентов. Им и в психотерапевтическом Театре хотелось быть вместе лишь с дефензивными психопатами. Дефензивность поначалу сближает всех дефензивных, но со временем психопаты осматриваются вокруг и все отчетливее видят существенную разницу между своим болезненным, но все же живым характером и застывше-напряженной характерологической эндогенной процессуальностью, или, попросту, дебильным малоумием. Впрочем, психиатрически-психотерапевтическое обучение, которое получают пациенты в ТТС, может помочь дефензивному сложному психопату проникнуться глубоким уважением, а то и любовью к эндогенно-процессуальному (шизотипическому, шизофреническому) собрату за его «адские» расщепленные страдания, обнаруживающие себя и мотивами космического трагизма в творчестве. Но и сравнительно немногие наши психопатические пациенты-актеры все же настолько тяжелы сами в своем психопатическом, характерологическом страдании, что вполне могли бы быть официально (со всеми льготами) приравнены по выраженности своих расстройств к больным, страдающим хроническим душевным заболеванием. Это особенная психопатическая тяжесть, думается, и может быть основанием для направления психопата в Театр.
Однако и шизотипические дефензивы нередко, особенно поначалу, в аффекте высказывают досаду, что приходится-де быть в Театре вместе с дебилами и «тупыми шизофрениками». Эта досада может смягчаться с усилением их психиатрического исследовательского интереса.
По-настоящему бывают тяжелы в Театре гебоидные шизофренические пациенты с некоторой дефензивностью. Их было только два парня в нашей шизотипической группе. Это «шизофрения, протекающая в виде атипичного затяжного пубертатного приступа», описанная особенно подробно Мэллой Яковлевной Цуцульковской (см.: «Руководство по психиатрии», т. 1, 1999, с. 446-457). Тяжелы они прежде всего своей отчетливой мыслительной разлаженностью, агрессивно-чудаковатой напряженностью, резонерством. Трудно бывает порою товарищам логически разобраться в их резонерской «каше», хотя и с чудесными порою творческими «изюминами». Вследствие этого возникают аффективное напряжение, ссоры на занятии, на репетиции.
Не так редко дефензивно-шизотипические пациенты настойчиво говорят о своей «серости», «банальности», а творчество их (в том числе исполнительское) дышит индивидуальностью, трагической (со светлыми искрами надежды) неповторимостью. Трудно с такими. Только Театр с искренним восхищением товарищей игрой, вообще творчеством такого пациента способен здесь поколебать, смягчить его горькие самоупреки.
Практически все наши дефензивные шизотипические пациенты так или иначе стараются отойти от психотропных препаратов подальше, поскольку психотропные препараты (даже надежно (во всяком случае поначалу) действующие при многих тревожно-депрессивных расстройствах, панических атаках, обсессивно-компульсивных мучениях современные селективные ингибиторы обратного захвата серотонина) часто усугубляют основное страдание этих пациентов — тягостное переживание своей более или менее сложной личностной неполноценности. Хочется жить своей душевной жизнью, нести в душе свой смысл, свою цель, не хочется уходить в личностную приглушенность, «не хочется перекладывать свои переживания на плечи лекарств, а то тогда от меня вообще ничего не останется» (слова одной пациентки). Нет и, видимо, не может быть лекарств, которые существенно помогали бы человеку со сложными личностными расстройствами чувствовать себя поистине собою, обретать смысл существования. Так, например, в известном подробнейшем американском «Синопсисе (обзоре, конспекте) психиатрии Каплана, Сэдока и Гребба» (1994) отмечено, что «сегодня неизвестно, что именно может быть в основе специфического фармакологического лечения деперсонализационного расстройства» (Kaplan H.I., Sadock B.J., Grebb J.A., 1994, p. 650). А эндогенно-процессуальная деперсонализация и есть, может быть, самое тягостное переживание своей бессмысленности-обезличенности. Однако многих недефензивных, недеперсонализационных страдающих пациентов, конечно же, устраивает спокойно-безразличное пребывание в своей лекарственной «деревянности», «манекенезации». И это их выбор. Душевное оживление, посветление даже от новейших нейролептиков и антидепрессантов, как постоянно убеждаемся, — лишь временное.
Таким образом, мои прежние практические убеждения о лекарственном лечении дефензивных (особенно шизотипических дефензивных) пациентов (Бурно М.Е., 1989, 1999а) с годами укрепились: сравнительно небольшие дозы лекарств «по обстоятельствам» при условии массивной, оживляющей душу психотерапевтической помощи. Порою всего одна капля французского неунептила (1 мг) достаточна как лекарственная поддержка для депрессивного дефензивно-шизотипического пациента в течение многих лет в процессе ТТС — вплоть до получения им профессорского звания. Очень многие дефензивные пациенты испытывают гораздо больше доверия к травам, биологически активным добавкам, гомеопатии, усиленным задушевной психотерапией, нежели к «химии».