Б: Ужин? Ну-ну. Смотри, не подавись ;) Э: Пф-ф. Щас. Я глотаю. 1 страница
Убрав телефон в свою коричневую кожаную сумку, я закидываю ногу на ногу и сползаю на пластиковом сиденье вниз; обнимаю голые плечи, окружая себя подобием защитного кокона, прислоняюсь головой к прохладному оконному стеклу и смотрю вдаль. Город остался позади. Вынырнув из тоннеля, поезд летит в Бруклин. Темнота подземки сменилась ясным утренним небом, за окном уже не кафель в обрывках рекламных плакатов, а здания и белоснежные, пушистые облака. Я приказываю себе перестать все анализировать и просто наслаждаться этим чудесным днем.
***
Стоя на крыльце небольшого дома с черепичной крышей цвета яичной скорлупы, я смотрю вслед уезжающему такси. Бомбила явно взял с меня лишнее, но мне все равно. Пожав плечами, я поворачиваюсь лицом к белой деревянной двери с позолоченной цифрой 4 над глазком, но не успеваю постучать, как дверь открывается, и я остаюсь стоять с поднятой в воздух рукой, глядя на пожилую, радушно улыбающуюся мне женщину лет семидесяти.
— Ты, наверное, Блэр? Ронан не преувеличивал, когда описывал тебя. Ты и впрямь красавица. Я Элисон, бабушка Ронана и прабабушка Олли. Проходи скорее, а то мальчики уже заждались.
— Мальчики?
— Да, мальчики. — Она оглядывается, ее лукавая улыбка напоминает мне Ронана. — Один так и вовсе извелся.
Догадавшись, какие именно мальчики имеются в виду, я заливаюсь краской
— Простите, пожалуйста, что я так опоздала. Села не на тот поезд, а когда поняла это, он уже тронулся, так что пришлось возвращаться и пересаживаться. — Я делаю глубокий вдох, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться. — Обычно я не такая растяпа, просто…
— Дорогая, не надо извиняться. Лучше поздно, чем никогда, верно? Идем, я тебя провожу. Вечеринка на заднем дворе.
— Спасибо, — отвечаю тихо. Седовласая женщина уже нравится мне, но даже ее добрым глазам не успокоить моих нервов. Меня начинает подташнивать от волнения по мере того, как я приближаюсь к громким звукам разговоров и взрывам хохота — и к нему.
Мы проходим через гостиную с продавленным, но уютным на вид зеленым диваном и обеденным столом, в центре которого стоит букетик искусственных маргариток, потом через маленькую кухню с древним холодильником и такой же плитой. Оглядываясь по сторонам, я невольно отмечаю, насколько их образ жизни отличается от моего. Нет, в том, что я вижу, нет ничего плохого, просто… все это несколько непривычно.
Как только она открывает заднюю дверь, мне в лицо бьет поток горячего летнего воздуха. Все оборачиваются на нас и замолкают.
С пересохшим горлом и вспотевшими ладонями я вздергиваю подбородок, притворяясь, что все эти взгляды и молчание ни чуточки меня не беспокоят, но грохот в груди сводит мои усилия на нет. Мне неловко, я дико нервничаю под своей дорогой броней. Ох, не та это ситуация, где шпильки Gucci могут помочь.
Я уже собираюсь спросить, где Олли, и тут сперва чувствую, а потом вижу, как рядом со мной становится Ронан. Не спрашивая разрешения, он уверенно берет меня за руку и крепко ее сжимает. Он не произносит ни слова, да в этом и нет необходимости. Его теплое прикосновение — единственная поддержка, которая мне нужна. Я поднимаю глаза и вижу его улыбку, она успокаивает меня, смягчает черты его лица, делая его еще красивее, чем мне запомнилось, и мне сразу хочется подпрыгнуть и взмыть в небеса, потому что еще ни один мужчина не улыбался мне так.
— Ты пришла.
Я отмечаю бесстрастно, что мои руки чуть-чуть дрожат. От нервов, наверное, а может оттого, как беззастенчиво рассматривает меня Ронан, впитывая взглядом каждый дюйм моего тела. Впрочем, неважно. В чем бы ни состояла причина, фактом остается одно: рядом с Ронаном мое самообладание превращается в пыль.
— Ну да. Я ведь обещала.
Элисон деликатно покашливает, напоминая нам, что мы не одни.
— Ронан, ты покажи Блэр, где что, и представь ее семье, а я схожу за твоей сестрой и скажу Олли, что гостья приехала. Давай-ка это сюда, я отнесу, — говорит она, забирая у меня полиэтиленовый пакет, где лежит подарок для Олли.
— Я не знала, что ему подарить… там было столько разных игрушек, так что купила полный набор черепашек-ниндзя. В детстве я обожала этот мультик и подумала, вдруг Олли тоже его видел. В общем, внутри лежит чек, если ему не понравится, пусть обменяет на что- то другое.
Элисон ласково касается моего плеча.
— Не волнуйся, милая. Ему понравится. — Потом поворачивается к Ронану и грозит ему пальцем. — А ты, Ронан, веди себя прилично.
Спустившись по деревянным ступенькам крыльца, она уносит пакет к зеленому
пластмассовому столику с горкой подарков. Гости сидят рядом, за большим столом, заставленным разными салатами — с макаронами, капустным и картофельным. Краем глаза я замечаю, что никто на нас больше не смотрит. Все вернулись к прерванным разговорам. Чувствуя, как внутри растекается облегчение, я оборачиваюсь к Ронану. Его взгляд устремлен на меня, наблюдает за мной внимательно.
— Ты начинаешь тараторить, когда нервничаешь, да? Я с досадой закрываю глаза и издаю стон.
— Да, и это просто ужасно.
— Неправда… это так мило. Я бы сказал, умилительно.
— Это ты сейчас так говоришь. Посмотрим, что ты скажешь к концу вечеринки.
Мы неотрывно глядим друг на друга, окружающее нас пространство сжимается, заполняясь молчанием, и улыбки медленно сходят с наших лиц.
— Ты такая красивая сегодня, — произносит он хрипло.
— Спасибо, — шепчу я.
Он поднимает руку и накрывает мою горячую щеку ладонью. Его прикосновение — словно удар током.
— Почему ты краснеешь? — (У меня вырывается смешок. Он еще спрашивает…) — Только не говори, что не привыкла к комплиментам, потому что я все равно не поверю.
Я касаюсь его руки своей, но не убираю ее, еще не готовая расстаться с теплом его прикосновения.
— Да нет, дело не в этом. Просто ты так на меня смотришь… не знаю, как выразиться, чтобы не прозвучало глупо…
— Может, я смогу объяснить?.. — Яркий огонь, которым горят его глаза, притягивает меня точно магнит, лишает способности трезво мыслить и двигаться. — Глядя на тебя, я вижу то, что хочу по-настоящему. То, что мне необходимо.
Мне хватает сил только на безмолвный кивок, и я отпускаю дыхание, которое, оказывается, сдерживала, пока он говорил. Глаза Ронана сверкают озорством. Черт, он прекрасно понимает, что сразил меня наповал!
— Как тебе объяснение?
— Хорошее. — Я с трудом сглатываю, мое сердце колотится все быстрее. — Очень. Он довольно усмехается.
— Я рад, что ты пришла, Блэр.
— Я тоже.
— Эй, Ронан! Хорош донимать бедную девочку. Иди сюда и помоги мне на гриле! — зовет его какой-то мужчина.
Все вокруг смеются, отчего я становлюсь совсем пунцовой. Подмигнув, Ронан отпускает мою руку.
— Ладно, ладно. Незачем так вопить, я уже иду. И кстати… Познакомьтесь — это Блэр, моя будущая жена.
Я мило улыбаюсь, пока он говорит, но когда до меня доходит смысл последних его слов, захожусь в приступе кашля. Какого черта?! Похлопывая меня по спине, Ронан шепчет мне на ухо:
— Слишком рано, да?
— Кхм, рано? Мы еще даже не целовались!
— О, это намек?
Я стукаю его в плечо.
— Конечно, нет!
— Но ты бы хотела?..
— Нет! В смысле, да. Р-р… Я не знаю!
Вконец смешавшись, я крепко зажмуриваюсь, а он кладет ладонь мне на бедро. Его прикосновение нежное, но в то же время собственническое.
— Мне пока и этого хватит. И чтобы ты знала: на этот раз я не дам тебе уйти. Никаких собак, никаких засранцев в смокингах, никаких неотложных дел. Сегодня ты моя.
Я не хочу улыбаться, потому что, если сделаю это, то покажу, насколько приятно мне слышать эти слова, но в конце концов все равно улыбаюсь. Тело предает меня и перестает подчиняться рассудку.
— Ах вот как?
— Ронан! Мы тут скоро умрем от голода! — кричит кто-то, не давая ему ответить. Он склоняется к моему уху и, чуть сжимая мое бедро, шепчет:
— Хуже нет, когда собственная семья тебя обламывает, да?
Глядя, как он сбегает с крыльца, я подношу ладонь к губам и обнаруживаю, что улыбаюсь. И в этот момент сладкая дрожь распускается у меня внутри. О-о фак.
Я попала.
Глава 11.
— Вот, держи. — Ронан протягивает мне пачку бумажных полотенец. Я промокла до нитки: едва закончился ланч, как вдруг, ни с того ни с сего, небеса разверзлись, и начался ливень, согнав нас со своих мест и заставив бегать туда-сюда, спасая оставшуюся еду.
— Спасибо.
Вытираясь, я остро чувствую на себе его пристальный взгляд. Он ведет себя так весь день. Взгляды украдкой, улыбки, предназначенные мне одной, невинные прикосновения, воспламеняющие сильнее самых страстных предварительных ласк. Сладкое напряжение между нами нарастает, меня влечет к нему все сильнее, и с каждой секундой противостоять этому все сложнее. Серьезно, мысли путаются, когда я смотрю на него и представляю меж своих бедер его колючий подбородок… его чувственные губы… такие мягкие…
Боже, как же он меня возбуждает.
Встряхнув головой, я гоню неуместные мысли. Ничего этого не случится — я не позволю.
Пока я вытираю шею под подбородком, подходит кузен Ронана, обаяшка Брайан, и закидывает руку мне на плечо.
— Блэр, может, ну его, этого унылого засранца? Давай я покажу тебе, как надо отрываться.
— А у тебя получится? — шутливо интересуюсь я. Этот симпатичный парень, которому, наверное, и восемнадцати еще не исполнилось, весь день развлекал меня своими шуточками. Боюсь, правда, что Ронану, в отличие от меня, они не казались смешными.
— Конечно, мэм. Все будет в лучшем виде.
— Брайан, отвали. — В голосе Ронана слышны угрожающие нотки.
— А ну прекратили оба. — Мимо нас проходит Джеки — сестра Ронана и молодая мама Олли. Она отвешивает каждому подзатыльник и, закатив глаза, бормочет: — Мальчишки…
— Потом добавляет, уже обращаясь ко мне: — Блэр, если ты устала от избытка тестостерона в этой комнате, добро пожаловать ко мне на кухню. Можешь спрятаться там, пока не придет время выносить торт.
Я тяну с ответом, не решаясь принять ее приглашение. До сих пор все шло довольно гладко, потому что рядом был Ронан. Конечно, он не водил меня за ручку, но всегда держался поблизости. Его родные тоже делали все, чтобы мне было комфортно, обращаясь со мной как с членом семьи, но остаться с его сестрой наедине… это совсем другое. Придется разговаривать с ней, причем без буфера за спиной. А вдруг я ей не понравлюсь?
Когда я пришла и меня усадили за стол, поначалу было сложно уложить в голове то, что окружающие меня люди настолько дружны и так искреннее любят друг друга, ведь я выросла в совершенно другой обстановке. В нашем доме всегда было тихо и пусто, и во время дней рождений это чувствовалось особенно отчетливо. Подарки-то были… Но не было ни радости, ни объятий. Ничего.
Пока красивый и расслабленный Ронан с бутылкой пива в руке занимался грилем, я болтала с его дедушкой и его дядей, безобидным пошляком, который непрерывно подтрунивал надо мной. Смотрела, как Олли и его двоюродные братья и сестры с хохотом носятся вокруг стола, поливая друг друга из водяных пистолетов… а внутри обмирала от страха, боясь сделать или сказать что-то не то, отчего эти приятные люди разочаруются во мне, отвернутся от меня, как поступали до них очень многие. Впервые в жизни мне было не все равно, что обо мне подумают. Мне захотелось понравиться им, пусть даже я никогда больше их не увижу, и на один-единственный день узнать и прочувствовать, каково это — быть частью такой сплоченной любовью семьи, как семья Ронана.
И вот я стою перед его сестрой, смотрю в ее добрые глаза такого знакомого цвета и принимаю решение рискнуть.
— Конечно.
На кухне она предлагает мне сесть, а после начинает обмазывать ванильный торт потрясающим на вид кремом, явно занимаясь этим не в первый раз — настолько ловко и уверенно движутся ее руки.
— Хочу сказать тебе спасибо за то, что ты сделала в парке. Ронан рассказал мне, как Олли сбежал от Фрэнка, а ты за ним присмотрела. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна.
— О, не стоит. Я не сделала ничего особенного, просто поболтала с ним, вот и все. Мне даже не сразу показалось странным, что он гуляет без взрослых, а когда я собралась об этом спросить, нас уже нашел Ронан. Он жутко переволновался.
— Еще бы он не волновался. Слава богу, Олли не ушел слишком далеко. Как представлю, что могло случиться… мороз по коже. В общем, я рада, что ты пришла, Блэр. А мальчики так и вовсе счастливы. Оба.
Нервничая, я беру со стола салфетку с лицом Тора и начинаю обводить его пальцем.
— Я тоже рада, что пришла. — Собираюсь с духом и прибавляю: — У вас замечательная семья.
— Спасибо. А теперь расскажи-ка мне о себе. Ты учишься, работаешь? — Она бросает взгляд на мои дорогие туфли. — Красивые туфли, кстати.
Я откашливаюсь, пытаясь прочистить горло.
— Спасибо. Э-э… нет, не учусь. Работаю хостесс в Homme.
— Слышала об этом ресторане. Модное место.
— Ну да.
Она откладывает лопаточку, но сперва предлагает мне попробовать крем, я качаю головой, и тогда она пробует его сама.
— М-м… Вкусно вышло. Блэр, ты зря отказалась. И — да. Семья у меня действительно замечательная. В этом плане мне повезло. Как ты, наверное, уже догадалась, я мать- одиночка. В восемнадцать я связалась с одним взрослым парнем, он учился в колледже, жил в городе, ну ты понимаешь. — Она сухо улыбается. — Внимание, которое мне уделяли, походы по ресторанам, признания в любви… все это вскружило мне голову, и я решила, что люблю его. Однако через несколько месяцев я оказалась одна — беременная. Когда я сказала, что жду ребенка, он бросил меня да еще со словами, что ребенок наверняка не от него. Я не знала, что делать. Наши родители погибли в автокатастрофе, когда мы были маленькими, так что совета у матери я попросить не могла. Пришлось открыться бабушке с дедушкой. В общем, если бы не их с Ронаном поддержка, не знаю, где бы мы с Олли были сейчас.
— Мне ужасно жаль, что оно так вышло, — говорю я, глубоко взволнованная ее историей.
Она пожимает плечами, голубая бретелька платья скользит вниз.
— Да не стоит. Я получила хороший урок. Ты, наверное, удивляешься, зачем я тебе все это рассказываю. Не знаю, может, во мне говорит мамочка-наседка, но, Блэр, и я вовсе не хочу обидеть тебя…
— Когда человек начинает речь с таких слов, значит, он готовится сказать нечто оскорбительное, тебе так не кажется? Это как бы извинение наперед. Такая пощечина в перчатке.
Она смеется.
— А ты бойкая, Блэр. Молодец.
— Просто люблю честность.
— Хорошо, но возвращаясь к нашему разговору… Блэр, ты мне нравишься. В тебе нет того, что напрягало меня в девушках, с которыми Ронан встречался раньше. — Она поднимает руку, предупреждая мои возражения. — Я знаю, вы не встречаетесь, но мой брат запал на тебя и, похоже, крепко. Уж я-то вижу. С тех пор, как ты пришла, у него улыбка с лица не сходит. Что я хочу сказать: если рядом с ним ты просто коротаешь время в ожидании очередного парня на «мерсе», то лучше положи этому конец прямо сейчас. Я знаю своего братика. Если он любит, то любит всем сердцем и отдает всего себя, целиком. Только взгляни, как он относится к Олли. Как не все отцы к родным сыновьям. Я понимаю, что лезу не в свое дело, но он многим пожертвовал ради нас, поэтому присматривать за ним и оберегать — моя святая обязанность. Пусть даже рискуя показаться тебе ненормальной или перепугать раньше времени.
Я опускаю глаза. Салфетка на коленях разорвана в клочья. И когда я успела?
— Ты переживаешь за брата, это естественно.
— Точно.
Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза.
— Честно говоря, не знаю, что ты хочешь от меня услышать.
— Ничего. Не надо ничего говорить, просто прими к сведению.
***
Самую сильную неловкость за вечер я переживаю в момент, когда Олли подбегает ко мне и за руку уводит к столу, где собрались все его родственники.
— Можно сесть к вам на колени?
Я знаю, что сейчас произойдет. Брайан уже тянется к выключателю, из кухни вот-вот выплывет сияние зажженых свечей. Близится самая тяжелая для меня часть, главная причина, почему я не хожу на подобные праздники: вынос торта и дурацкая именинная песня, которую я не могу петь без комка в горле после первого же куплета, без обжигающих слез в глазах.
Нельзя — хочу я ответить Олли. Я хочу встать, развернуться и выскочить за дверь. Я хочу убежать от воспоминаний об одной одинокой девочке в ее шестой, седьмой, восьмой день рождения — список можно продолжить, — которой не досталось долбаного торта, потому что ее родители поленились его купить. Я хочу убежать от воспоминаний о детях, которые не приглашали меня на свои дни рождения, зато потом демонстративно болтали о них передо мной.
Но ничего этого я не делаю. Как всегда, я подавляю болезненные воспоминания.
— Конечно, Олли, — говорю на удивление ровно, несмотря на все свое внутреннее смятение.
Олли забирается ко мне на колени. Комната погружается в темноту, гости готовятся петь. Когда я обнимаю Олли за плечи, Ронан склоняется ко мне, и мою кожу опаляет его горячее дыхание.
— Замри. Хочу сфотографировать тебя, — шепчет он и мягко целует за ухом, отчего мои чувства приходят в еще больший беспорядок.
Не успеваю я ответить или как-то отреагировать, как меня ослепляет вспышка камеры. А потом все происходит разом и одновременно. Люди вокруг начинают петь ту самую песню, Олли стискивает мою ладонь, его тельце напрягается в радостном предвкушении, а может, это я сама напрягаюсь — от страха. Ошеломленная, поднимаю глаза, смотрю на улыбки на лицах, на отражение любви в глазах, и тут перед нами ставят торт. В темноте пляшут огоньки свечей. Лицо Олли расцветает улыбкой, становится серьезным и важным. А я смотрю на все это и никак не могу уместить в голове. Сцена обычная только для тех, кто привык к такому, но не для меня.
До краев переполненная эмоциями, я сижу, не шевелясь от страха проснуться и понять, что все это мне приснилось. Я боюсь, что вот-вот открою глаза, и праздник исчезнет, а я вновь превращусь в ребенка, рыдающего в своей постели. Но по мере того, как мое тело — и душу — обволакивают целительные ощущения, я осознаю, что все происходящее реально. Что я не сплю. Но этот момент не мой. Это волшебное переживание не мое. Оно чужое, как абсолютно все в моей жизни.
Я гоню эту мысль, пока она не успела укорениться в сознании. Гоню прочь реальность и печальные истины, чтобы они не испортили один-единственный день, когда я позволила себе сбросить маску и перестать волноваться о том, что принесет с собой завтра. И я присоединяюсь к хору голосов, хотя глаза щиплет от слез, а горло сжимается так, что я едва могу петь. Впервые за долгое время я не одна, и меня окружает счастье.
После того, как Олли задувает свечи, а Брайан включает свет, мой взгляд тотчас падает на Ронана, словно все это время я знала, где он стоит. Окружающие звуки медленно гаснут, члены его семьи забыты… Мы смотрим друг другу в глаза.
Я улыбаюсь. Он улыбается.
И все остальное в эту минуту неважно.
Глава 12.
Воздух искрится от напряжения; тело Ронана так близко, что я чувствую исходящий от него жар… мы возвращаемся в город, сидя рядом в вагоне метро. Наши ноги соприкасаются, моя рука лежит в колыбели его ладоней, голова покоится на его плече. Я абсолютно счастлива. Безмятежна. Меня ничего не тревожит, даже то, что на часах полночь, и мы в пустом вагоне одни.
— Ронан, спасибо тебе большое за то, что позвал меня к Олли на день рождения. Я уже не помню, когда в последний раз так чудесно проводила время. Это было… — у меня вдруг сжимается горло, — …нечто совершенно особенное.
— Это все Олли, ему и спасибо. Я тут совсем не при чем.
Кошусь на него, скептически приподняв бровь, а он только смеется в ответ.
— Ага, конечно. Можешь и дальше себе это повторять, приятель, если так тебе спокойнее спится. А если серьезно… это был замечательный праздник. И самый лучший его момент — когда Олли открывал подарки. У него было такое счастливое лицо.
Я перевожу взгляд за окно и смотрю вперед, на городские огни, освещающие горизонт. А потом — и я не знаю, кого в этом винить, очарование вечера или опьяняющее присутствие Ронана, — внезапно делюсь с ним одним болезненным воспоминанием, о котором я, как мне казалось, давно позабыла.
— Лет в семь или восемь я была одержима часами Hello Kitty, которые как-то раз увидела у одной девочки в парке. Она была там с родителями и выглядела невероятно счастливой. Помню, я долго стояла и смотрела, как они играют в прятки, слушала, как по воздуху плывет их смех… И поскольку была маленькая и глупая, то подумала: вдруг моя жизнь станет хоть немного похожа на ее, если у меня появятся такие часы? Вдруг я тоже стану счастливой? Как же я умоляла маму купить их… Как плакала. Я была ребенком, так что можешь представить масштабы трагедии. Но прошел мой день рождения, прошло Рождество, а часов мне так и не подарили. Мама сочла, что это глупость. Детская блажь. А я была раздавлена горем. Вот поэтому на меня произвело такое впечатление лицо Олли, когда ему дарили то, о чем он мечтал. У меня появилась надежда, понимаешь? Что этот мир не совсем дерьмо.
Он крепко, сочувственно сжимает мою ладонь, и я поворачиваюсь к нему лицом.
— Не говори ничего. Я рассказала не затем, чтобы меня пожалели, просто… — Я пожимаю плечами. — Просто вспомнилось, вот и все. …Вы с Олли очень близки, да?
Мгновение Ронан молча глядит на меня. Кажется, хочет еще поговорить обо мне, но потом, видимо, догадавшись, что тема закрыта, уступает.
— Да. Он мой маленький верный товарищ, всегда помогает мне с девушками. — Тон шутливый, но гордость, сияющая в его глазах, говорит мне о том, что он любит Олли как родного сына.
— Ну тебя! — Я стукаю его по плечу, а он мягко целует меня в лоб.
— Эй, никто не виноват, что у него хорошо получается. Вчера, например, он устроил мне свидание с такой хорошенькой штучкой, каких свет не видывал.
— Да что ты говоришь.
— Да-да. У нее такой сексуальный рот, а тело… обалдеть можно. И когда она глядит на тебя этими своими синющими глазами, ты в какой-то момент понимаешь, что забыл, как дышать.
— О боже, ты совсем стыд потерял. — Качаю головой и тем не менее улыбаюсь. Донельзя довольный собой, он ухмыляется, в уголках его глаз морщинки.
— И не собираюсь его находить — пока я с тобой.
Я знаю, что краснею, но ничего не могу с этим поделать. Моему телу понравился комплимент.
— Кстати, классная камера, Казанова. — Я киваю на черный футляр, который лежит на сиденье рядом, стараясь не замечать ползущее вверх по руке тепло, пока он легонько поглаживает мою ладонь большим пальцем. — Я еще на празднике обратила внимание.
— Спасибо. В свободное от работы время мне нравится называться фотографом.
В груди шевелится разочарование, когда до меня доходит, насколько он не соответствует тому, что я обычно ищу в мужчинах. Под натиском реальности волшебство этого дня начинает тускнеть.
— Ого. Круто.
— Ну, в основном это коммерческое — мелочи в глянец, книжные обложки, светская хроника. Это приносит кое-какие деньги, и в целом оно мне нравится, но моя мечта — когда-нибудь увидеть свои работы в музее или на выставке.
Убрав голову с его плеча, я смотрю на него. Когда он упоминает светскую хронику, мне хочется удивиться — мол, странно, не помню, чтобы видела тебя на подобных мероприятиях. Но я молчу. Я не хочу, чтобы этот прекрасный мыльный пузырь лопался раньше времени. Пусть Ронан и другая моя жизнь как можно дольше не пересекаются, и неважно, что последние минуты этого «дольше» истекут вскоре после того, как мы выйдем из вагона метро. Сейчас я притворяюсь другой Блэр, с другим прошлым — с другими ценностями.
— Она обязательно сбудется, твоя мечта. Он смеется.
— Откуда ты знаешь? Ты же не видела мои работы.
— Ну и что. И без того видно, что ты очень талантливый. Взять, к примеру, то, как ловко ты жаришь бургеры — дух захватывает, когда они подлетают в воздух. И не будем забывать о твоем умении обращаться с дамами… это же просто умереть и не встать, — шучу я.
— Что есть, то есть. — Его глаза озорно поблескивают. — Талантов у меня и впрямь много.
— Ничуть не сомневаюсь, — отвечаю ему в тон. Неожиданно он ловит меня за талию и привлекает к себе.
— Причем по большей части таких, о которых в резюме не напишешь, — шепчет мне на ухо, щекоча дыханием кожу.
Я нервно смеюсь — нетрудно догадаться, о чем он, — но когда наши глаза встречаются, улыбка на моем лице застывает. Мне становится неловко под его горящим, голодным взглядом, потому что все, что я вижу там, я хочу.
— Ронан, не думаю, что…
— Ш-ш… Я рехнусь, если не поцелую тебя прямо сейчас.
Его ладонь уверенно, по-мужски властно ложится сзади на мою шею, и он притягивает меня к своему рту. Наше дыхание сливается. До поцелуя — один миг, и на этот миг время останавливается.
Замирают все звуки. Все движения.
Даже биение наших сердец. Абсолютно все.
Наступает момент, когда единственно важным становится желание ощутить, наконец, прикосновение его губ к моим губам. Момент, когда все застывает в хрупком равновесии. Момент, целиком состоящий из «если», но мне уже все равно, я хочу попробовать его вкус хотя бы один раз, пусть даже он будет первым и последним.
Его взгляд прожигает насквозь, сильные пальцы тянут меня ближе, и я отбрасываю сомнения. На несколько секунд поцелуя он станет моим, а все остальное неважно. И когда наши губы наконец-то соприкасаются, когда наши языки встречаются жарко и яростно, мой мир летит вверх тормашками. Я уничтожена, я рассыпалась на осколки, я знаю, назад возврата не будет. Во всяком случае, для меня.
Ронан смог сломать меня одним-единственным поцелуем.
К тому времени, когда мы отрываемся друг от друга, я в таком состоянии, что едва могу разлепить веки, мысли спутаны, а он уже погружается в мои волосы пальцами и снова касается моего рта.
— Мы с тобой способны на большее, — хрипло шепчет в мои раскрытые губы.
— Думаешь? — выдыхаю. Неужели такое возможно?
— Уверен.
— Но…
— Блэр… — Ронан притискивает меня к себе.
— А?
— Заткнись и поцелуй меня.
Этот поцелуй другой. До крайности непримиримый и такой же неистово-страстный. Он воплощение плотского блаженства. От него кружится голова. От него бросает в дрожь. Он будит во мне желание почувствовать Ронана всем телом, от головы до пят и каждой клеточкой между.
Наконец мы медленно отрываемся друг от друга. Он смотрит на меня, я на него, мы тяжело дышим, пространство меж нами как магнитное поле, куда меня, как в водоворот, затягивает сила его взгляда, прервать зрительный контакт невозможно.
— Фак, — выдыхает он. — Вот это поцелуй.
— Вау, — только и получается вымолвить у меня. Внутри словно взорвался фейерверк.
Долго-долго он смотрит на меня, потирая большим пальцем мою чувствительную нижнюю губу.
— Как же я хочу поцеловать тебя еще раз... ты не представляешь.
Я улыбаюсь. Оглядываюсь по сторонам, проверяя, одни мы еще или нет. Потом встаю и сажусь верхом к нему на колени. Когда наши тела интимно соприкасаются, мои щеки обжигает горячим, как адское пламя, огнем; распространившись дальше по телу, он сосредотачивается в центре моего естества. Я — живой костер вожделения, ярко полыхающий для него. Глаза Ронана прикованы к моим, он кладет на мои обнаженные бедра ладони, но вопреки моим ожиданиям не двигается туда, где смыкаются ноги, а делает нечто
удивительное. Одергивает мое платье и надежно укрывает меня от посторонних взглядов. Мое сердце начинает таять, тронутое этим заботливым, рыцарским жестом.
Благодарная, возбужденная, я обнимаю его за шею и подтягиваюсь, скользя по его бедрам, вверх, пока не упираюсь коленями в спинку сиденья. Сквозь тонкий слой хлопка чувствую очертания его очень твердого члена, он толкается в меня, подо мной, и, боже… как же это заводит.
— Кстати, о том поцелуе… — Улыбаюсь ему вызывающе смело. — Чего ты ждешь? Усмешка уголком рта превращается на его лице в полноценную, широкую,
будоражащую улыбку.
— Господи боже. С удовольствием, красавица.
И он целует меня. Целует так, что на время в целом мире для меня остается существовать только он. Мы — два тела, дрейфующие в океане страстного, головокружительного желания, у которого нет ни конца, ни края. Я забываю о том, кто я и как меня зовут, я забываю, что всего этого нельзя допускать, и самое важное…
Я забываю, что со мной этого быть не может.
***
Мы прощаемся у двери моей квартиры. Одна рука Ронана по-хозяйски лежит на моем бедре, другая ласкает мою припухшую нижнюю губу, большой палец легонько задевает маленькую царапину, оставшуюся от одного из его поцелуев.
— Кажется, нас слегка занесло. — Он лениво улыбается.
Я тоже улыбаюсь, чувствуя, как мою разгоряченную кожу покалывает от его прикосновений — и от воспоминаний о том, что случилось в поезде.
— Кажется, да.
Он наклоняется и нежно целует меня в нос.
— Что это было? — спрашиваю. Усмехнувшись, он ерошит волосы.
— Просто захотелось поцеловать тебя в нос.
— Ненормальный, — шучу я.