Евразийство как политическая философия: дробь человеческая
Теперь о значении политической философии евразийства.
Я недавно читал на эту тему в ЛГУ на философском факультете лекцию студентам, которые были более открыты и внимательны, чем преподаватели, которые наоборот бредили, а студенты нет, не бредили, просто чесались,просто сидели. Когда я им хотел проиллюстрировать, что такое политическая философия евразийства, то привел им такую картинку. Представим себе, что политическая философия – это не один этаж, а два, в ней есть «числитель» и «знаменатель», как в дроби.
Человеческая дробь в точности соответствует паре – структура и керигма.
Есть царистская политическая философия, где есть керигма (самодержавие, православие, народность) и есть русская – сновидческая – структура внизу, в знаменателе, которая по-своему все это воспринимает и перетолковывает. Есть другая дробь, политическая философия советизма. Она имеет ту же русскую структуру под собой, в знаменателе, который (еще в большей степени) перетолковывает эту новую керигму, теперь советскую. И то, и другое есть археомодерн, но с совершенно разными числителями.
Политическая философия евразийства заключается в том, чтобы понять, что в этих дробях общего и привести их к общему знаменателю. А знаменатель у них и так общий; это – русская структура; она проникает сквозь разделительную черту и в советскую философию, и в царистскую. Но не царистская политическая философия является структурой, а что-то общее, что есть и в царизме, и в советизме.
Евразийцы как структуралисты и политические акторы призывали именно к этому. Они говорили: «Давайте, найдем общий знаменатель; этот общий знаменатель находится в глубине, там же, где иррефлексивные принципы или архетипы коллективного бессознательного Юнга или импульсы Фрейда. Так давайте подвергнем их рефлексии, - говорили евразийцы, - давайте создадим политическую философию евразийства, на базе общего знаменателя, давайте спустимся глубже, чем другие, чтобы подняться выше, чем другие ».
Почему нас и не понимают, когда мы обращаемся с нашим евразийским дискурсом. Мы предлагаем спуститься глубже, чтобы подняться выше. И то и другое вызывает у плоских людей оторопь… Но сегодня я раскрыл карты…
Нас всегда воспринимают за что-то другое. Мы всегда находимся ниже черты банального сознания, и выше черты интеллигентской рефлексии. Но в археомодерне все так перемешано, что этой черты-то уже нету, потому что часть модерна (и его керигмы) обвалилась ниже этой черты.
Эта черта между керигмой и структурой – это и есть рацио. Вот эта дробь, рацио, ratio, рассудок, он и прогнил, он провалился.
Между керигмой и структурой функционируют свободные потоки, когда мы говорим: давайте возьмем русскую структуру в качестве общего знаменателя белой и красной модели (мы оперируем здесь примитивными категориями – это «высшая математика» для кошек). Мы призываем не к белой и не к красной керигме, мы призываем к русской структуре, к тому, что является общим по отношению к знаменателю. Но… этот знаменательникогда не имел своей собственной керигмы, своего собственного числителя. Он имел какие-то чуждые керигмы. И уж совершенно точно общий знаменатель не подходит к либеральной западной керигме.
Задача, которую поставили перед собой первые евразийцы и которую они начали решать, - это предать этомувеликому русскому немому язык, но не кукуйский, на котором он обычно говорит, а настоящий – евразийский,настоящий русский язык. Он будет странен, он тоже будет напоминать что-то сновиденческое, но от сновидения мы никуда не уйдем ни в Консервативной Революции, ни в археомодерне, ни в постмодерне.
Однако эта работа сновидений должна быть упорядочена, открыта, она должна свободно и спокойно проникать в наш национальный рассудок и возвращаться назад в свои теневые сферы.
Вы знаете, какую энергию мы освободим, когда сделаем хотя бы один шаг в этом направлении? Первый шаг по-настоящему, в этой политико-философской евразийской практике? То, что вы не видите этой энергии, означает, что мы еще этого шага не сделали.
Энергия пробуждающихся структур – это энергия способная изменить ход мировой истории, все обрушить или наоборот, все создать с нуля.
Только криво и косо затронув это, Советский Союз сумел создать грандиозные конструкции. И это еще находясь в болезни, в бреду: гигантские технические прорывы, огромные волевые импульсы, мобилизация масс, которые шли бесконечными потоками на фронт и стройки. Для этого была нужна энергия, гигантская энергия, но эта энергия тут же и дала о себе знать, как только русскую структуру чуть-чуть пошевелили.
Русский Ereignis
Задача, которая стоит перед Консервативной Революцией – это осуществить национальный взрыв. Рождение русского субъекта – это таинство, это то, чего в нашей истории не было. Сделать это, значит – сделать все.
Православная керигма нам, честно говоря, не очень помогает это сделать, потому что она говорит: привет, все закончено, теперь по нашим циклам вы все сгниете, археомодерн ли или постмодерн – это все царство антихриста. Абсолютно правильно говорит православная керигма, но, к сожалению, она лишает нас надежды осуществить то, о чем мы говорим.
Тут я предлагаю, полностью сохранив православную керигму, и утвердив ее, обратиться все же к другим консервативно-революционным методологиям, в частности, к Хайдеггеру, к его учению об Ereignis или о Втором Начале (Zweite Anfang).
Я думаю, что фундаментально отождествив народ с хайдеггерианской категорией Dasein, мы открыли для себя возможность будущего, потому что по Хайдеггеру, время Dasein течет иначе, чем время рассудка. Время Dasein течет из будущего в прошлое.
В горизонте будущего Dasein есть Sein, то есть собственно бытие. Мы сказали в четвертой лекции о Хайдеггере, что у нас, русских, вместо европейского Dasein’a - народ. Таким образом, народ, в своем наиболее подлинном и аутентичном бытии живет в будущем. Хайдеггер называл это «онтологическим будущим», когда Dasein становится Sein, Er-Eignis, т. е. событием. Он воспринимал это событие как финальный выбор подлинного и верного после того, когда будет осмыслена цепочка заблуждений. Вся западная философия по Хайдеггеру – это накопление заблуждений, которые ведут к эсхатологической терапии. Когда заблуждения накопятся до последней высшей нигилистической модели ницшеанского толка, произойдет переворот, и не то, чтобы все вернется на свои места, но Dasein выйдет к вечному и неотменимому измерению бытия.
Наша задача в таком случае осуществить русский Эрайгнис, то есть, сделать так, чтобы русский народ сбылся. Русский народ может и должен сбыться в акте появления русского субъекта.
Русский народ не сбылся – пока не сбылся. И это промыслительно. Возможно, накопление ошибок и само явление археомодерна не является временным и случайным искажением нашей судьбы. Это не простуда, которую мы где-то подхватили. Это фундаментальная, фатальная, роковая болезнь, которая призвана очистить нас к высшему свершению.
Я думаю, что в этом консервативно-революционном действии и в тематизации археомодерна в качестве основного объекта исследования лежит реальный путь к тому, что можно назвать русским Эрайгнисом.
Если мы хотя бы отдаленно догадываемся, о чем сейчас идет речь, памятуя о значении Политического и Государственного, которое было изъяснено в той же четвертой лекции о Хайдеггере и которое заменяет русским полноценную философию (поэтому, когда мы говорим о керигме в России, мы обычно говорим о Государстве), мы понимаем, что речь не может идти просто о философском движении, о направлении мысли. Любое подлинноемышление, любой даже самый маленький шажок в духе, в этом направлении автоматически повлечет за собой фундаментальные потрясения социально-политического плана. И наоборот: главные социально-политические процессы актуальности – пусть даже по обратной логике, пусть даже с обратной теневой стороны – вот-вот соприкоснутся с теми философскими проблемами, которые мы обсуждаем.
То-то будет весело…