Электронная агора» или «электронный рынок»?

Двусмысленность «калифорнийской идеологии» наиболее наглядно проявляется в противоречивости ее воззрений на цифровое будущее. Развитие гипермедиа становится главной составляющей следующей стадии капитализма. Как указывает Зубофф, внедрение медиа, компьютерных и телекоммуникационных технологий на промышленном предприятии и в офисе представляет собой кульминацию долговременного процесса отстранения рабочей силы от непосредственного участия в производстве. Если руководствоваться только соображениями конкурентоспособности, то тогда все ведущие промышленные экономики в конце концов будут вынуждены подключить все свое население, чтобы добиться увеличения производительности цифрового труда. Не ясно, какими будут социальные и культурные последствия предоставления гражданам возможности производить и обмениваться почти неограниченными объемами информации в мировом масштабе. Прежде всего, кому именно, новым левым или новым правым, пришествие гипермедиа позволит реализовать свои утопии? Будучи гибридной верой, «калифорнийская идеология» благополучно справляется с этой головоломкой, возлагая надежды на ту и другую перспективы одновременно и не подвергая критике ни одну из них.

С одной стороны, антикорпоративная чистота новых левых была сохранена сторонниками «виртуального сообщества». По утверждению их гуру, Говарда Рейнгольда, ценности контркультурных детей бэби-бума определяют развитие новых информационныхтехнологий. Как следствие, общественные активисты медиа смогут воспользоваться гипермедиа для замещения корпоративного капитализма и «большого правительства» высокотехнологичной «экономикой дара». Электронные доски объявлений, Интернет-конференции в реальном времени и чаты уже сориентированы на добровольный обмен информацией и знаниями между участниками. С точки зрения Рейнгольда, члены «виртуального класса» все еще находятся на переднем крае борьбы за социальное освобождение. Несмотря на лихорадочную коммерческую и политическую деятельность по построению «информационной супермагистрали», электронная агора непременно одержит победу над своими корпоративными и бюрократическими противниками.

С другой стороны, другие идеологи с Западного побережья воспользовались идеологией laissez-faire63 своего былого консервативного оппонента. К примеру, Wired—ежемесячная библия «виртуального класса» — некритически воспроизвела воззрения Ньюта

Гингрича, лидера ультраправых республиканцев в палате представителей конгресса США, и Тоффлеров, являющихся его ближайшими советниками. Игнорируя их курс на урезание программ социального обеспечения, журнал зачарован энтузиазмом этих деятелей в отношении либертарианских возможностей, которые предоставляют новые информационные технологии. Тем не менее, даже позаимствовав у Маклюэна его концепцию технологического детерминизма, Гин-грич и Тоффлеры отнюдь не стали сторонниками электронной агоры. Напротив, они заявляют, что слияние медиа, компьютерных технологий и телекоммуникаций приведет к созданию электронного рынка: «...в киберпространстве... технологический прогресс преобразовывает рынок за рынком из "естественной монополии" в такую ее форму, где конкуренция является нормой».

В этой версии «калифорнийской идеологии» у каждого члена «виртуального класса» есть перспектива стать преуспевающим высокотехнологичным предпринимателем. Согласно приводимой аргументации, информационные технологии наделяют индивида соответствующими полномочиями, повышают уровень личной свободы и радикально ослабляют мощь национального государства. Существующие общественные, политические и правовые структуры власти зачахнут, и их заменят ничем не стесненные взаимодействия между независимыми индивидами и их программными средствами. Последователи Маклюэна новой волны энергично доказывают, что «большое правительство» должно отстать от находчивых предпринимателей, поскольку только они достаточно хладнокровны и смелы для того, чтобы рисковать. Вместо составления контрпродуктивных инструкций склонные к фантазиям инженеры занимаются разработкой инструментария, необходимого для создания «свободного рынка» внутри киберпростран-ства: криптографической защиты, цифровых денег и процедур верификации. В самом деле, попытки воспрепятствовать новым проявлениям этого технологического и экономического влияния (предпринимаемые, в частности, правительством) бьют только лишь по тем, кто достаточно глуп, чтобы игнорировать фундаментальные законы природы. По мнению исполнительного редактора Wired, «невидимая рука» рынка и слепые силы дарвиновской эволюции — это, по существу, одно и то же. И в научно-фантастических романах Хайнлайна и Азимова дорога в будущее, похоже, оказывается дорогой, ведущей назад, в прошлое. Информационная эпоха двадцать первого века станет временем реализации либеральных идеалов Томаса Джефферсона восемнадцатого столетия: «...создание новой цивилизации, основывающейся на вечных истинах Американской идеи».

 

Миф о «свободном рынке»

 

После победы партии Гингрича на парламентских выборах 1994 года правая версия «калифорнийской идеологии» стала доминирующей. И тем не менее, священные принципы экономического либерализма вступают в противоречие с фактической историей развития гипермедиа. Так, например, ключевые компьютерные и сетевые технологии удалось разработать только благодаря массированным государственным субсидиям и энтузиазму занимавшихся этим непрофессионалов. Немаловажную роль сыграло и свободное предпринимательство, но лишь в качестве одной из составляющих смешанной экономики.

К примеру, первый компьютер — «дифференциальная машина» — был спроектирован и изготовлен частными компаниями, однако его разработка оказалась возможной только благодаря дотации британского правительства в размере 17 470 фунтов стерлингов, что для того времени (1834 год) составляло весьма приличную сумму. Развитие компьютерных технологий — от Colossus до EDVAC[220], от имитаторов полета до виртуальной реальности — в решающие моменты зависело от государственных пожертвований на исследовательские работы или выгодных контрактов с общественными организациями. Первая программируемая цифровая ЭВМ была изготовлена корпорацией IBM только по запросу министерства обороны США во время войны в Корее. С тех пор разработки очередных поколений компьютеров прямо или косвенно субсидировались за счет американского военного бюджета*25. Помимо государственной поддержки, на прогресс компьютерной техники оказывало свое влияние и культура «сделай сам». К примеру, персональный компьютер был изобретен технарями-самоучками, жаждавшими конструировать собственные недорогие вычислительные машины. «Дарственная экономика», характерная для увлеченных своим хобби фанатиков, стала необходимой предпосылкой для успеха продукции компаний Apple и Microsoft. И даже сейчас условно-бесплатные программы продолжают играть весьма важную роль в разработке передового программного обеспечения.

Вся история Интернета также противоречит догмам идеологов свободного рынка. На протяжении первых двадцати лет развитие Сети почти полностью зависело от столь поносимого всеми федерального правительства. Немалые средства, собранные с налогоплательщиков США, через посредство военного ведомства и университетов пошли на создание инфраструктуры Интернета и компенсацию расходов по использованию его услуг. В то же самое время многие ключевые для Сети и прикладные приложения разрабатывались либо любителями, либо профессионалами, занимавшимися этим в часы своего досуга. К примеру, программа MUD, позволяющая проводить сетевые конференции в реальном времени, была создана группой студентов для игр в духе фэнтези по компьютерной сети.

Наиболее странным и непонятным в этом правом уклоне «калифорнийской идеологии» является то, что само Западное побережье как таковое представляет собой детище смешанной экономики. Выделяемые правительством доллары расходовались на сооружение ирригационных систем, автомагистралей, школ, университетов и других элементов инфраструктуры, способных обеспечить Калифорнии высокий уровень жизни. Помимо этих государственных субсидий, высокотехнологичный промышленный комплекс Западного побережья на протяжении вот уже нескольких десятилетий питается из самой щедрой в истории страны «кормушки». Правительство США потратило миллиарды долларов налогоплательщиков на закупку самолетов, ракет, электроники и ядерного оружия, производимых калифорнийскими компаниями. Людям, не находящимся в плену догм свободного рынка, было совершенно ясно, что у американцев всегда существовало государственное планирование: они называют это военным бюджетом. В то же время основные элементы образа жизни обитателей Западного побережья связаны с их давней традицией культурной богемы. И хотя позже они подверглись коммерциализации, общественные медиа, спиритуализм «нью-эйджа», серфинг, здоровая пища, наркотики, поп-музыка и многие другие формы культурной гетеродоксии возникли в силу явно некоммерческих обстоятельств, сопутствовавших жизни университетских кампусов, объединений художников и сельских общин. Не будь у Калифорнии ее культуры «сделай сам», ее мифы не имели бы того глобального резонанса, который наблюдается в наши дни.

Все эти виды государственного финансирования вместе с соответствующей общественной активностью оказали чрезвычайно благоприятное — пусть даже неподтвержденное и неоцененное — воздействие на развитие Силиконовой долины и других высокотехнологичных отраслей промышленности. Предприниматели-капиталисты зачастую имеют гипертрофированное представление о своих способностях по части разработки новых идей, и поэтому они склонны преуменьшать значение вклада, вносимого государством, их собственной рабочей силой либо более широким сообществом. Любой технологический прогресс по своей сути является кумулятивным: он определяется результатами коллективного исторического процесса и должен рассматриваться (по крайней мере, частично) в качестве коллективного достижения. Следовательно, как и в любой другой про-мышленно развитой стране, американским предпринимателям при построении планов и развитии своих производств приходилось полагаться на государственное вмешательство и инициативы типа «сделай сам». Когда со стороны японских компаний возникла угроза захвата американского рынка микросхем, либертариански настроенные калифорнийские производители компьютеров не стали изводить себя идеологическими сомнениями по поводу вхождения в поддержанный государством картель, созданный для отражения посягательств с Востока. До включения сетевых программ, допускающих общественное участие в киберпространстве, Билл Гейтс полагал, что у Microsoft нет иного выхода, кроме как повременить с выпуском Windows'95 на рынок. По аналогии с любыми другими секторами современной экономики вопрос, стоящий перед зарождающейся индустрией гипермедиа, заключается не в том, будет ли она организована по образу и подобию смешанной экономики, а в том, какой вид смешанной экономики она будет собой представлять.

 

Свобода есть рабство

Если священные заповеди «калифорнийской идеологии» опровергаются мирской историей, то почему же тогда мифы свободного рынка столь сильно повлияли на сторонников этой идеологии? Существуя в условиях контрактной культуры, мастера высоких технологий ведут шизофреническое существование. С одной стороны, они не могут оспорить главенства рынка по отношению к их собственным жизням. А с другой стороны, они негодуют по поводу посягательств власти предержащей на их индивидуальную автономию. Объединив новых левых с новыми правыми, «калифорнийская идеология» мистически разрешает противоречие в позициях, занимаемых членами «виртуального класса». Главным здесь является то, что антиэтатизм предлагает средства для согласования радикальных и реакционных представлений в отношении технологического прогресса. В то время как новые левые возмущаются по поводу финансирования правительством военно-промышленного комплекса, новые правые критикуют государство за вмешательство в стихийный процесс распространения новых технологий, обусловленный рыночной конкуренцией. Игнорируя главенствующую роль общественного вмешательства в развитие гипермедиа, калифорнийские идеологи проповедуют антиэтатистскую доктрину хайтечного либертарианства — причудливую мешанину из анархизмахиппи и экономического либерализма, обильно сдобренную постулатами технологического детерминизма. Вместо постижения реально существующего капитализма гуру как новых левых, так и новых правых предпочитают выступать пропагандистами конкурирующих между собой вариантов цифровой «джефферсонов-ской демократии». К примеру, представляющий новых левых Говард Рейнгольд полагает, что электронная агора даст людям возможность добиться именно такой свободы СМИ, за которую ратовали «отцы-основатели». Аналогичным образом новые правые утверждают, что устранение всех регулятивных препон в отношении частного предпринимательства позволит обеспечить свободу медиа, достойную «джеф-ферсоновской демократии».

Триумф подобного ретро-футуризма явился результатом провала попытки обновления Соединенных Штатов в конце 1960 — начале 1970-х годов. После столкновения в Народном парке противоборство между американским истеблишментом и контркультурой вошло в спираль яростной конфронтации. В то время как вьетнамцам ценой огромных человеческих страданий удалось изгнать американских агрессоров из своей страны, хиппи и их союзники в борьбе за гражданские права негров были в конце концов подавлены государственными репрессиями в сочетании с культурной кооптацией.

«Калифорнийская идеология» идеально передает последствия этого поражения для представителей «виртуального класса». Хотя они и пользуются завоеванной хиппи культурной свободой, большинство из них уже не принимают активного участия в борьбе за построение «экотопии». Вместо открытого противостояния с системой мастера высоких технологий теперь соглашаются с тем, что индивидуальной свободы можно добиться только при работе в условиях ограничений, налагаемых технологическим прогрессом и «свободным рынком». Во многих киберпанковских романах подобное асоциальное либертарианство персонифицируется в образе главного героя — хакера, в одиночку борющегося за выживание в виртуальном мире информации.

Дрейфу калифорнийских идеологов вправо способствует безоговорочное принятие ими либерального идеала самодостаточной личности. В американском фольклоре государство создают из дикой природы флибустьерского типа личности: охотники, ковбои, проповедники и колонисты-первопроходцы. Да и целью самой американской революции была защита свободы и собственности отдельных лиц от жестоких законов и несправедливых налогов, взимавшихся иностранным монархом. Как для новых левых, так и для новых правых первые годы американской республики представляют собой убедительную модель для их конкурирующих версий индивидуальной свободы. Однако в этой исконно американской мечте заключено глубокое противоречие: благополучие одних в тот период строилось исключительно за счет страданий других. Лучшей иллюстрацией для этого может служить жизнь Томаса Джефферсона — кумира калифорнийских идеологов. Этот человек вписал в Декларацию о независимости вдохновенный призыв к демократии и свободе — и в то же время он был владельцем почти двух сотен человек, использовавшихся им в качестве рабов. Как политик он защищал право американских фермеров и ремесленников самим определять свою судьбу без каких-либо ограничений со стороны феодальной Европы. Подобно другим либералам своей эпохи, он полагал, что защиту политических свобод от посягательств авторитарных правительств может обеспечить только широкое распространение индивидуальной частной собственности. Права граждан представлялись ему производными от этого основополагающего естественного права. Для поощрения стремления соотечественников к самостоятельности он предложил выделить каждому американцу не менее пятидесяти акров земли, что позволило бы гарантировать экономическую независимость. В то время как Джефферсон идеализировал мелких фермеров и предпринимателей-пионеров новых земель, сам он фактически оставался виргинским плантатором, жившим за счет труда своих рабов. И хотя «специфический институт» Юга будоражил его совесть, он, тем не менее, полагал, что естественные права человека включают в себя право владеть людьми как частной собственностью. В «джефферсоновской демократии» свобода для белых оборачивалась закабалением черных.

 

Вперед в прошлое

Несмотря на окончательное освобождение от рабства и успехи движения за гражданские права, проблема расовой сегрегации по-прежнему остается главным вопросом американской политики, и особенно на Западном побережье. На проводившихся в 1994 году выборах губернатора Калифорнии республиканцу Питу Уилсону удалось одержать победу в результате злобной кампании против иммигрантов. Триумф республиканской партии Гингрича на парламентских выборах в общенациональном масштабе основывался на мобилизации «разгневанных белых мужчин» в ответ на мнимую угрозу со стороны чернокожих попрошаек государственных пособий, нелегальных иммигрантов из Мексики и прочих «наглых» меньшинств. Этим политикам удалось извлечь электоральную выгоду из возрастающей поляризации между белыми состоятельными жителями пригородов, большинство из которых участвуют в выборах, и «цветными» бедняками из центральных городских районов, большая часть которых не голосует.

Хотя калифорнийские идеологи хранят верность некоторым идеалам хиппи, они посчитали невозможным занять четкую позицию по отношению к сеющей распри политике республиканцев. Дело здесь в том, что высокотехнологичная промышленность и медиа-индустрия являются ключевым элементом электоральной коалиции новых правых. И капиталисты, и высокооплачиваемые работники, в частности, опасаются, что открытое признание государственного финансирования их компаний послужит оправданием для повышения налогов с целью возмещения крайне необходимых расходов на здравоохранение, защиту окружающей среды, жилищное строительство, общественный транспорт и образование. Еще более существенным моментом является то, что многие представители «виртуального класса» жаждут оказаться соблазненными либертарианской риторикой и технологическим энтузиазмом новых правых. Работая на высокотехнологичные и медийные компании, они заставляют себя верить, что «электронный рынок» окажется в состоянии решить хотя бы часть неотложных социально-экономических проблем Америки без какого-либо ущерба для них самих. «Пойманный» на противоречиях «калифорнийской идеологии», Гингрич, по выражению одного из авторов Wired, является для них «и другом и врагом»[221].

Существенное перераспределение материальных ценностей представляется крайне необходимым для обеспечения долговременного экономического благополучия большинства населения США. Однако это идет вразрез с краткосрочными интересами богатых белых американцев, включая многих представителей «виртуального класса». Вместо того чтобы делиться со своими бедными чернокожими или испаноязычными соседями, яппи предпочитают ретироваться в свои богатые пригороды под защиту вооруженной охраны, где есть собственные службы социального обеспечения. Вся роль малоимущих в эпоху информации сводится лишь к поставкам неорганизованной дешевой рабочей силы для вредных производств компаний Силиконовой долины — изготовителей микросхем. Даже сама структура киберпространства может стать неотъемлемой частью фрагментации американского общества на антагонистические, разделенные по расовому признаку классы. Обитателям бедных центральных городских районов, уже пострадавшим от практики «красной черты»[222], теперь грозит недоступность новых онлайновых служб из-за недостатка денег. В то же время представители «виртуального класса» и другие профессионалы могут спокойно играть в киберпанков в пределах гиперреальности, не опасаясь встречи с кем-либо из своих обедневших соседей. В дополнение к углубляющемуся социальному расслоению между «информационно богатыми» и «информационно бедными» складываются отношения апартеида иного уровня. В этой высокотехнологичной «джефферсоновской демократии» взаимоотношения господ и их слуг приобретают новые формы.