Судебный Следователь по особо важным 3 страница

ГА РФ, ф. 1837, оп. 4, д. 1, л. 189 – 190

К о п и я

П Р О Т О К О Л

1918 года, ноября 13 дня, в Верх-Исетском арестном доме, Член Екатеринбургского окружного суда И. А. Сергеев допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля с соблюдением 443 ст. уст. угол. суд. и он показал:

Я, Прокопий Владимирович Кухтенков, 51-го

года, кр. Александровской вол. и завода, Соли-

камского уезда, православный, грам., не судился.

Уже более 10 лет я живу в В.-Исетском заводе; служил я десятником каменных работ. После октябрьского переворота, в ноябре 1917 года когда были смещены многие из состава высшей заводской администрации, Управляющим заводом был назначен б. помощник Управляющего инженер Дунаев и для контроля его действий по управлению заводами фабрично-заводский /так!/ комитет назначил особого комиссара; выбор почему-то пал на меня, хотя я и указывал на свое недостаточное знакомство с конторской и технической стороной заводского дела. В должности комиссара я пробыл месяца полтора, а затем был освобожден от этого звания и стал работать каменщиком в прокатном цехе. В партию большевиков формально я вступил в январе 1918 года, но членский взнос уплатил всего лишь за один месяц. После заключения Брестского договора, признанного большинством сознательных рабочих вредным и позорным, я записался в красную армию, чтобы воевать против немцев. Очень короткое время нас, записавшихся в красную армию, обучали военному строю, а затем отправили на фронт, но не на борьбу с немцами, а на борьбу с контр-революционером Дутовым – в гор. Троицк. Командовали этим фронтом комиссары Малышев и Мрачковский. На фронте я пробыл дней 20 и затем был эвакуирован по болезни; борьба наша с Дутовым была трудная: при отступлении приходилось делать переходы верст по 70 и в самой тяжелой обстановке, так-что в Троицк меня привезли без памяти. В Верх-Исетск я возвратился перед Пасхой и некоторое время находился в больнице на излечении. Выписавшись из больницы, я был освидетельствован и освобожден от службы в красной армии. В мае месяце я был выбран на должность заведывающего хозяйственной частью рабочего клуба и оставался в этой должности до отхода красной армии из Екатеринбурга. Клуб был учрежден партией большевиков /коммунистов/, но его посещали и не состоявшие членами партии. Квартиру я имел при клубе; делами клуба управлял президиум в составе семи членов. Из состава президиума я могу назвать: Председателя Ивана Парамоновича /или Парменовича – не помню хорошенько/ Сибрина и членов – Ивана Федоровича Фролова и Александра Егоровича Костоусова; имен и фамилий остальных – не знаю. Члены клуба имели право посещать его и в течение всей ночи: ввиду этого было установлено ночное дежурство членов президиума. Числа 18-19 июля с/г. /н. ст./, часа в четыре утра в клуб пришли: Председатель В.-Исетского Исполнительного Комитета Совета Р. К. и Красноарм. Деп. Сергей Павлович Малышкин, военный комиссар Петр Ермаков и видные члены партии Александр Егорович Костоусов, Василий Иванович Леватных, Николай Сергеевич Партин и Александр Иванович Кривцов. Все они прошли в так называемую партийную комнату; когда я зашел было к ним в комнату, чтобы погасить электрические лампочки, кто-то из собравшейся компании сказал мне: “Товарищ Кухтенков, уходи, у нас деловой разговор”, и я вышел из комнаты, а затем вскоре уехал на рынок за покупками; вернувшись с рынка, я уже никого из них в клубе не застал. На следующую ночь, также часа в четыре, те-же самые лица, за исключением Малышкина, пришли в клуб; вид у них, как и в прошлый раз, был “воинственный”. Любопытство мое было сильно затронуто и я решил, насколько возможно, узнать, о чем они совещаются. Было уже светло, и я подошел к “партийной комнате”, чтобы погасить электричество; дверь в комнату была не притворена, и, подходя, я услышал сказанную кем-то отрывочную фразу: “всех их было тринадцать человек, тринадцатый доктор”. Сказал это не то Партии, не то – Леватных. Увидев меня, они сказали: “уходи”, а потом один из них /кто именно – не помню/ сказал: “ну, ладно, старик, прибирайся, мы в сад пойдем”. Я сделал вид, что занимаюсь уборкой помещения и унес в ванную комнату драпировки, а затем вслед за ними потихоньку пробрался в курятник; из курятника я вышел к огороду и через огородную дверь в огород, смежный с клубным садом. В огороде я подполз к земляничной грядке и стал подслушивать разговор упомянутых в моем показании лиц; они сидели на скамейке, в расстоянии нескольких сажен от меня. Прежде всего я услышал следующую сказанную Александром Костоусовым фразу: “второй день приходится возиться; вчера хоронили, а сегодня перехоранивали”, при этом Костоусов “заматюкался” и утерся платком. Восстановить полностью и в связной форме весь происходивший в саду разговор я не могу, так как до меня доходили только отдельные фразы. Из всего мною слышанного я понял, что Леватных, Партии и Костоусов принимали участие в погребении тел убитого Государя и членов его семьи и своими впечатлениями делились с Александром Кривцовым и комиссаром Ермаковым. Вопросы больше предлагал Кривцов, а объяснения давали и хвастались своими поступками Леватных и Партии. Так, Василий Леватных, между прочим, сказал: “когда мы пришли, то они еще были теплые, я сам щупал Царицу - и она была теплая”; тот-же Леватных, похваляясь, сказал: “теперь и умереть не грешно, щупал у Царицы.......” Далее следовали вопросы, как были одеты убитые, красивы-ли они, сколько их. Про одежду убитых, кажется, Партии сказал, что они все были “в штанах”; далее кто-то говорил, что в одежде были зашиты драгоценные камни; пояс подобрал – глядеть не на что-, а в нем тоже камни были зашиты. На вопрос, красивы-ли были.- последовал ответ: “красивых не было”, а другой кто-то добавил: “у мертвых красоту не узнаешь”. Про Царя говорили, что пальтишко у него было “некорыстное” и сам он оброс бородой. Про Наследника также был разговор: кто-то из собеседников сказал: “про Наследника говорили, что он умер в Тобольске, ан и он тут”. О месте погребения убитых было сказано, что сначала их похоронили в двух местах за вторым Екатеринбургом, а затем увезли дальше и похоронили в разных местах. Где именно – этого сказано не было; я, по крайней мере, не слышал. Кто-то из собеседников начал перечислять убитых; до моего слуха дошли след. имена: “Никола, Сашка, Татьяна, Наследник, Вырубова”; называли еще другие имена, но я их не расслышал; тогда же еще раз было сказано: “тринадцатый доктор”. На вопрос: “да знаегь-ли /так!/ ты всех-то, и которая из них она”, Леватных ответил: “как не знать, когда я сам щупал”. Этот ответ был покрыт смехом. Дальше подслушивать я опасался, боясь быть замеченным, и ушел из огорода. Приник я к гряде с земляникой с той целью, чтобы объяснить свое присутствие в огороде, если-бы меня заметили, тем, что я вышел полоть грядку. Все названные мною лица выбыли из города перед занятием его чешскими и казачьими войсками. Я также уехал с красной армией, но близ дер. Палкиной, когда я вышел в деревню за молоком, поезд, в котором я ехал, поспешно ушел, в виду наступления чехов и я оставлен был на произвол судьбы. Добравшись до В.-Исетска, я здесь был через некоторое время опознан и меня хотели убить, а потом побили и арестовали. По делу я показал Вам чистую правду. Показание мне прочитано. Записано верно. Прокопий Владимирович Кухтенков. Член Екатеринбургского Окружного Суда Ив. Сергеев.

Товарищ Прокурора Н. Остроумов.

С подлинным верно:

Судебный Следователь по особо важным делам Н. Соколов