Колонна особого назначения 3 страница

Если авторы писем и те, кто согласен с ними (а таких - десятки тысяч), в чем-то неправы, если все было сделано идеально, то надо это убедительно доказать и разъяснить. Боюсь, однако, что сделать это трудно, если не невозможно.

Я не беру на себя роль судьи или обвинителя - теперь, после аварии, легко махать кулаками. Не хочу вставать в позу всеведущего прокурора. Но пытаюсь все-таки понять - что произошло? Многие припятчане никогда не забудут совещания, проведенного утром двадцать шестого апреля в Припяти вторым секретарем Киевского обкома партии В. Маломужем, который дал указание делать все для того, чтобы продолжалась обычная жизнь города, словно ничего не произошло: школьники должны учиться, магазины работать, молодежные свадьбы, намеченные на вечер, должны состояться. На все недоуменные вопросы встревоженных людей был дан ответ: так надо.

Кому - «надо»? Во имя чего - «надо»? Давайте спокойно обсудим. От кого «надо» было скрывать несчастье? Какими правовыми или этическими соображениями руководствовались те, кто принимал это более чем сомнительное решение? Знали ли они о подлинных размерах катастрофы? Если знали, то как могли отдавать подобное распоряжение? А если не знали - то почему поспешили взять на себя такую серьезную ответственность? Неужели утром двадцать шестого апреля еще неизвестны были уровни радиации, резко возраставшие в результате выброса продуктов деления и топлива из АЭС?

 

 

 

 

 

Из информации, представленной Советским Союзом в МАГАТЭ:

«С начала аварии на IV блоке и во время последовавшего за этим пожара ветер сносил радиоактивные продукты мимо г. Припять. В последующем, когда высота подъема выбрасываемых продуктов из аварийного реактора существенно снизилась, из-за флуктуации направления ветра в приземном слое радиоактивный факел в некоторые интервалы времени захватывал территорию города, постепенно загрязняя его. До 21.00. 26.04.86 г. на отдельных улицах города мощность экспозиционной дозы гамма-излучения, измеренная на высоте 1 м от поверхности земли, находилась в пределах 14-140 миллирентген/час (что в 700-7000 раз превышает естественный фон - авт.).

В последующем радиационная обстановка в городе стала ухудшаться. 27.04.86 г. к 7.00 в районе, ближе всего находящемся к АЭС (ул. Курчатова), мощность экспозиционной дозы гамма-излучения достигла 180-600 миллирентген/час, а на других улицах 180-300 миллирентген/час.

Для подавляющего большинства населения г. Припять в качестве вероятных уровней облучения можно принять значения 1,5 - 5,0 рад по гамма-измерению и 10-20 рад по бета-излучению на кожу» («Авария на Чернобыльской АЭС и ее последствия». Часть II. Приложение 7, 1986, с. 52).

Я вспоминаю женщину, жительницу Припяти, которую довелось увидеть в одной из киевских больниц в майские дни. В роковую субботу, как и тысячи других горожан, работала она на приусадебном участке вблизи «Рыжего леса» - о нем я уже рассказывал. У нее были диагностированы лучевые ожоги на ногах. Кто объяснит ей - во имя чего перенесла она эти страдания?

А школьники, которые, ничего не ведая, резвились в субботу на переменах? Неужели нельзя было уберечь их, запретить находиться на улице? Разве кто-нибудь осудил бы руководителей за такую «перестраховку», даже если бы она была излишней. Но эти меры не были излишни, они были крайне необходимы. По иронии судьбы за три дня до аварии в школах Припяти проводились учения по гражданской обороне. Детей учили, как надо пользоваться средствами индивидуальной защиты - ватно-марлевыми масками, противогазами, проводить дезактивацию. В день аварии никакие - даже самые простейшие меры не были приняты.

Следует назвать вещи своими именами: гражданская оборона города и республики показала свою полную неподготовленность к событиям. Отсутствовали средства индивидуальной защиты, не было дозиметров. И это в городе атомщиков! Из-за обстановки секретности, воцарившейся в Припяти сразу после аварии, дело дошло до того, что даже ответственные работники горисполкома и горкома комсомола не знали истинных уровней радиации в течение двух суток. Довольствовались слухами, ползшими по городу, неясными намеками знакомых, многозначительными взглядами дозиметристов... А ведь активу города приходилось вести работу в тех местах, где уровень радиации был уже недопустимо высок. Удивительно ли, что в такой обстановке полной «заглушки» информации многие, поддавшись слухам, бросились уходить через «Рыжий лес». Свидетели рассказывают, как по этой дороге, уже «светившей» в полную силу радиации, шли женщины с детскими колясками...

Может, учитывая необходимость и неожиданность ситуации, иначе нельзя было поступить? Нет. Специалисты говорят, что можно и надо было поступить иначе: стоило только объявить в городе по местному радио о возможной опасности, мобилизовать актив города на проведение ограничительных мероприятий, не выпускать на улицы тех, кто не был занят на работах по ликвидации аварии, закрыть окна, назначить немедленную йодную профилактику населения. Почему же не было это сделано?

Видимо, потому, что доктрина всеобщего благополучия и обязательных и всенепременных побед, радостей и успехов, въевшаяся за последние десятилетия в плоть и кровь ряда руководителей, сыграла здесь роковую роль, приглушила у них и голос совести, и веление профессионального, партий ного, гражданского долга: спасать людей, делать все, что только в человеческих силах, чтобы предотвратить беду.

Неприглядна в этой ситуации роль бывшего директора АЭС Брюханова, который прежде других и лучше других понимал, ЧТО в действительности произошло на станции и вокруг нее. Степень его вины установили органы правосудия. Но нельзя на одного Брюханова сваливать грехи других должностных лиц.

Есть ведь и правосудие моральное: как могло случиться, что припятские врачи, руководители медсанчасти В. Леоненко и В. Печерица, одними из первых узнавшие о крайне неблагополучной радиационной ситуации (ведь к утру в больницу поступили уже десятки людей с тяжелой формой лучевой болезни), не начали бить во все колокола, кричать с трибуны совещания утром в субботу о надвигающейся беде? Неужели ложно понятые соображения субординации, безоговорочного и бездумного выполнения «указаний свыше», следование несовершенным и жалким служебным инструкциям заглушили в их душах верность клятве Гиппократа - клятве, которая для врача является высшим моральным законом? Впрочем, сказанное относится не только к этим, в общем-то, рядовым врачам, а и ко многим медикам повыше - упомянем хотя бы бывшего заместителя министра здравоохранения СССР Е. Воробьева.

Как бы там ни было, но сегодня ясно, что механизм принятия ответственных решений, связанных с защитой здоровья людей, не выдержал серьезной проверки. Он громоздок, многоступенчат, излишне централизован, медлителен, бюрократичен и неэффективен при стремительно развивающихся событиях. Бесчисленные согласования и увязки привели к тому, что почти сутки понадобились, чтобы принять само собою разумеющееся решение об эвакуации Припяти.

Эвакуация Чернобыля и сел района была оттянута на еще более долгий срок - восемь дней. До второго мая ни один из самых высоких руководителей республики - ни первый секретарь ЦК Компартии Украины В. В. Щербицкий, ни Председатель Совета Министров УССР А. П. Ляшко не побывали на месте аварии.

Почему же люди, облеченные большой властью, большими привилегиями, но еще большей моральной ответственностью, привыкшие во дни торжеств и юбилеев быть на виду, почему же они не разделили со своим народом его несчастье, почему такими непреодолимыми оказались для них те немногие километры, что отделяют Киев от Чернобыля? Откуда такая нравственная черствость по отношению к своим землякам?

Много позже Чернобыля произошло несчастье на одной из шахт Донбасса. И руководитель республиканского уровня, приехавший туда А. И. Ляшко, выступая по ЦТ, не нашел в себе простых, человеческих, сочувственных слов о большом горе, а сообщил, что шахта работает в «нормальном трудовом ритме»... Что с нами произошло? И когда же мы вновь станем людьми?

Как бы там ни было, но в Москве быстрее, чем в столице Украины, осознали, что в Чернобыле происходит что-то очень тревожное и из ряда вон выходящее, и предприняли решительные, столь необходимые действия.

Только посещение второго мая района Чернобыля Е. К. Лигачевым и Н. И. Рыжковым сыграло решающую роль в развертывании дополнительных мероприятий по ограничению и преодолению размеров аварии.

Мы сегодня много говорим о новом мышлении. Им должны проникнуться не только избранные, творящие международную политику, но и те, кто находится в гуще повседневной народной жизни - и власть предержащие всех уровней, и рядовые граждане. Воспитывать это новое мышление следует со школьной скамьи. И в основу его должны быть положены как глубокие специальные познания, умение быстро оценивать обстановку и оперативно реагировать на ее изменения, так и твердые нравственные начала, умение отстаивать свои взгляды, не боясь гнева «вышестоящих».

Как же «вышестоящие» отреагировали на эти мои слова?

Едва я начал печатать свой «Чернобыль» в журнале «Юность», из Киева поспешило опровержение. Во избежание возможных обвинений в искажении смысла сего послания привожу его полностью:

«Само по себе обращение столь популярного, особенно среди молодежи, издания, как журнал «Юность», к случившемуся на Чернобыльской атомной станции, желание правдиво, на основе фактов рассказать читателям о происшедшем можно только приветствовать.

Такой подход к освещению аварии и работ по ее ликвидации продемонстрировали многие советские, да и зарубежные журналисты, литераторы, кинопублицисты, побывавшие на станции и в прилегающих к ней районах. Достоверностью, глубоким пониманием всей сложности решаемых в тот период проблем, высокой гражданственностью отличались, к примеру, корреспонденции М. Одинца, О. Игнатьева, В. Губарева в «Правде», Ж. Ткаченко в «Социалистической индустрии», С. Прокопчука в «Труде», многих других журналистов. Обобщив собранные материалы, серьезную, действительно документальную книгу «Репортаж из Чернобыля» выпустили известинцы А. Иллеш и А. Пральников.

Не знаю, чрезмерное ли тщеславие, стремление к сомнительной

популярности или что-либо другое не позволили Ю. Щербаку, судя по

опубликованным главам повести «Чернобыль», удержаться на таком же высоком

уровне правдивости, честности и ответственности. Видимо, все же жажда

доказать всем, что он дорос уже «до понимания... очень важных истин»,

вынудила этого безусловно способного публициста ступить на путь

сенсационности и предложить читателю и впрямь «своеобразный монтаж

документов и фактов»

Как известно, еще В. И. Ленин предостерегал от легковесного отношения к подбору фактов. «В области явлении общественных, - писал он, - нет приема более распространенного и более несостоятельного, как выхватывание отдельных фактов, игра в примеры...» Произвольный подбор фактов, к тому же зачастую непроверенных, приводит к тому, что «вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится «субъективная» стряпня для оправдания, может быть, грязного дела». Об этом, очевидно, Ю. Щербак забывает.

Своеобразие его «монтажа» заключается, конечно, не в самих свидетельствах очевидцев. Каждый из них, и это вполне естественно, откровенно рассказывал о постигших его бедах, своих проблемах, делился своим восприятием происшедшего. Своеобразие состоит в ряде домыслов, которые делает сам автор, противопоставляя действия союзных и республиканских органов и обвиняя последние в бюрократизме, бездушии, нравственной черствости.

Если бы автор, прежде чем делать такие далеко идущие выводы, проявил хотя бы малейший интерес к тому, чем без громких фраз и показухи занималось республиканское и местное руководство, он бы без труда мог убедиться в абсолютной беспочвенности своих заявлений.

О деятельности республиканских и местных партийных, советских и хозяйственных органов в те первые, тревожные дни после аварии общественности известно достаточно хорошо. Об этом сообщалось на пресс-конференциях для советских и иностранных журналистов, рассказывалось в газетных и телевизионных репортажах. Поэтому позволю себе лишь вкратце напомнить некоторые данные о работе, которая проводилась правительством республики.

Сразу после звонка из Чернобыля ночью 26 апреля, когда еще не были даже приблизительно известны ни масштабы, ни характер случившегося, на станцию выехали и приняли непосредственное участие в работах по локализации аварии и выяснению ее причин министр энергетики и электрификации УССР В. В. Скляров, начальник штаба ГО республики Н. С. Бондарчук, заместитель министра внутренних дел УССР Г. В. Бердов.

На основании предварительной информации специалистов Минэнерго СССР союзным правительством была срочно образована комиссия под руководством заместителя Председателя Совета Министров СССР Б. Е. Щербины. В ее состав был включен и я как заместитель Председателя Совета Министров республики и вместе с товарищем Щербиной в тот же день, 26 апреля, прибыл на станцию.

Одновременно с созданием Правительственной комиссии были сформированы и приступили к работе оперативная группа по ликвидации последствий аварии в Совете Министров УССР, которую возглавил его председатель товарищ А. П. Ляшко (постановлением Верховного Совета Украинской ССР от 10 июля 1987 г. тов. Ляшко А. П. освобожден от обязанностей Председателя Совета Министров УССР в связи с уходом на пенсию), а также оперативные группы практически во всех министерствах и ведомствах республики. Важнейшим направлением деятельности этих групп явилась организация выполнения распоряжений Правительственной комиссии, обеспечение безопасности населения, забота о здоровье людей Еще до принятия комиссией решения об эвакуации населения из г Припяти республиканскими и местными органами была проведена большая работа по приведению в готовность на этот случай автотранспорта (около 2000 автобусов и автомобилей), мобилизации водительского состава, определены оптимальные маршруты движения автоколонн, намечены и подготовлены места для возможного расселения людей. Следует заметить, что все это было проделано в первые же сутки после аварии. А ведь это был выходной день и многих вызывать пришлось на работу из дома, с мест отдыха.

Автор повести возмущается тем, что с момента аварии никто не кричал об угрожающей здоровью людей радиации. Верно, такого крика не было. Не было потому, что радиационная обстановка в городе 26 апреля не представляла по заключению специалистов такой угрозы, а чрезмерные эмоции в оценке ситуации могли привести лишь в панике.

Эвакуация началась 26 апреля точно в установленное Правительственной комиссией время, и менее чем за 3 часа из города было вывезено почти 50 тысяч человек. Тогда же начали осуществляться крупные меры по обеспечению медицинского, торгового, бытового и культурного обслуживания эвакуированных, создания всех необходимых условий для их нормального проживания на новых местах.

Спрашивается, возможно ли было без всей этой подготовительной работы, без схемы вывоза, как это утверждается в повести Ю. Щербака, провести эвакуацию столь оперативно и организованно?

После получения данных радиационной разведки и заключения Правительственной комиссии 28 апреля так же четко была проведена эвакуация людей из населенных пунктов, расположенных в 10-километровой зоне, а затем, в первых числах мая, - и в 30-километровой. Причем население многих сел было эвакуировано прежде всего ввиду оправданной в тех условиях подстраховки.

Можно, конечно, сейчас, по прошествии длительного времени со дня аварии, выискивать отдельные недостатки в организации эвакуации и рассуждать на тему о том, «идеально» ли она была проведена.

Не буду вдаваться в дискуссии. Отмечу только, что о своевременности эвакуации населения неоспоримо свидетельствует тот факт, что ни у одного из десятков тысяч жителей Припяти и прилегающих районов, не занятых в момент аварии на атомной станции, не выявлено признаков лучевой болезни.

Разумеется, не только решением множества сложных вопросов эвакуации занимались в те дни республиканские и местные органы. По распоряжению Правительственной комиссии было организовано взаимодействие всех видов транспорта, погрузка и непрерывная поставка к месту аварии необходимых для ее ликвидации материалов, машин и механизмов, изготовление на предприятиях республики уникального оборудования. Разворачивались работы по дезактивации территории, автотранспорта, дорог, осуществление целого ряда мер подстраховочного характера на случай радиоактивного заражения воды в реке Днепр. Создавались дополнительные пункты контроля за радиационной обстановкой на всей территории республики, и т. д.

На ежедневных заседаниях оперативной группы в Совете Министров республики приходилось рассматривать по 20-30 самых разных вопросов, связанных с ликвидацией последствий аварии. По каждому из них принимались конкретные решения, определялись исполнители. Любое задание Правительственной комиссии выполнялось в полном объеме и в установленные сроки.

Где же должны были находиться руководители республики в те, крайне напряженные, первые после аварии дни? Сама обстановка их обязывала быть на рабочих местах, чтобы в кратчайшее время задействовать для ликвидации аварии все необходимые силы и средства.

Полагаю, большинству читателей ясна несостоятельность инсинуации Ю. Щербака относительно республиканских органов. В тесном контакте с ЦК КПСС, Советом Министров СССР, Правительственной комиссией они в тех сложных условиях делали все от них зависящее. Приводить подробные доказательства этого нет необходимости.

Выступая 14 мая по советскому телевидению, товарищ М. С. Горбачев отметил, что огромную долю работы и ответственности в ходе ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС взяли на свои плечи партийные, советские и хозяйственные органы Украины и Белоруссии.

Можно, конечно, не соглашаться с такой оценкой, но для заявления об этом, тем более с претензией на документальность, надо опираться не на мнимые факты и домыслы, а на весомые аргументы.

Столь же бездоказательны, но тенденциозны и некоторые другие приводимые в повести заявления. Ни Ю. Щербак, ни авторы цитируемого им письма не называют фамилий тех «высоких руководителей», которые якобы отправили своих детей в крымские санатории уже 1 мая. Такое «свидетельство» нельзя оценить иначе как попытку опорочить в глазах общественности руководителей республиканских и местных органов. Спрашивается - зачем? Кому на руку такие огульные обвинения?

Если кто-то из руководящих работников и поступил бесчестно, недостойно, то об этом нужно сказать открыто и прямо, не прибегая к неблаговидным намекам.

В прошлом году, как известно, по решению правительства республики во время летних каникул в санатории, пионерские лагеря Украины и других братских республик в организованном порядке было вывезено около 220 тысяч школьников из районов Киевской, Житомирской, Черниговской областей и г. Киева. В профсоюзных здравницах отдохнули свыше 300 тысяч матерей с детьми. Относительно же внуков «высоких руководителей республики» для полной ясности отмечу, что на каникулы они выехали в самую последнюю очередь.

Не совсем понятно, с какой целью автор данного сочинения походя вспоминает об аварии на одной из шахт Донбасса. Как известно, Правительственную комиссию по расследованию причин этой аварии возглавил Председатель Совета Министров республики А. П. Ляшко. И вот, выхватив из контекста его краткого ответа на вопрос телекорреспондента программы «Время» одну фразу о том, что на шахте восстановлен нормальный рабочий ритм, Ю. Щербак предпочел «не услышать» и не упомянуть ни о помощи, которая была оказана пострадавшим, ни о внимании, которое уделила комиссия семьям погибших.

Отмечу, что глубокие соболезнования пострадавшим товарищ А. П. Ляшко выразил и выступая перед коллективом шахты, и принимая каждую семью погибшего горняка, и посетив в больнице спасенных шахтеров. Для каждого у него нашлось теплое слово сочувствия и сострадания. Были решены все вопросы пенсионного и материального обеспечения, улучшения жилищно-бытовых условий семей, потерявших своих близких. Ни одна просьба не осталась неудовлетворенной.

Могу утверждать это со всей определенностью, так как мне довелось быть в это время на шахте. Автор же «документальной повести», не побывав здесь ни одной минуты, не зная, чем занималась комиссия, не побеседовав ни с кем из шахтеров, язвительно, спекулируя на людской беде, рассуждает о нравственных принципах и делает скоропалительный вывод о бесчеловечности руководства.

Авария на Чернобыльской атомной станции, связанные с ней трагические и одновременно героические события, ее последствия еще долгое время будут объектом пристального внимания всех людей на Земле. Появится на эту тему и много новых публицистических произведений.

Хотелось бы надеяться, что наши советские писатели сумеют объективно и всесторонне, без ажиотажа отразить в своих работах полную правду о происшедшем. Убежден, что среди всего написанного и опубликованного о Чернобыле допущенные Ю. Щербаком субъективные оценки как были, так и останутся досадным исключением. Член Правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, заместитель Председателя Совета Министров УССР Н. Николаев (в августе 1987 г. т. Николаев был освобожден от занимаемой должности в связи с уходом на пенсию).

Я не буду ни комментировать, ни опровергать этот выразительный документ: он говорит сам за себя. Принимаю его как еще один голос Чернобыля, голос, достаточно характерный для определенной категории людей. Замечу только, что т. Николаеву следовало бы весь свой пафос и все свое знание вырванных из контекста цитат В. И. Ленина обратить на тех, кто своими действиями нанес прямой вред престижу нашей страны: речь идет о дезинформаторах станционного, городского, областного, республиканского и повыше уровней, которые, забыв, что живут все-таки в XX веке - веке научно-технической революции, - думали, что чернобыльский джинн, выпущенный из аэсовской бутылки, не пойдет бродить по миру, останется нераспознанным.

Какая безграмотность и тупая наивность!

 

Далеко от Чернобыля

 

...Когда утром 28 апреля 1986 года сотрудник шведской атомной электростанции Форсмарк, расположенной в 100 км к северу от Стокгольма, прибыл на АЭС, прибор, определяющий уровень радиации, дал сигнал тревоги. «Светили» пластиковые бахилы, надетые на туфли сотрудника. По сигналу тревоги были немедленно эвакуированы все 600 сотрудников станции. Но тревога оказалась ложной - никаких аварий на станции не было обнаружено, а по всей территории Швеции зарегистрировано повышение уровня в 100 раз выше нормы.

Через несколько часов шведские ученые, проведя экспресс-анализ радиоактивного облака, пришли к выводу, что смесь радионуклидов характерна для аварии на атомном реакторе. Ветры дули со стороны Советского Союза, и первоначально шведы заподозрили, что инцидент произошел в Прибалтике.

Из сообщений прессы:

Вашингтон, 3 мая (ТАСС). «Вашингтон пост» поместила статью Дэвида Хофмана, в которой, в частности, говорится:

По словам высокопоставленных должностных лиц из Белого дома, президент Рейган и его главные советники все больше раздражаются по поводу медлительности Советского Союза в том, что касается сообщения всему миру подробностей об аварии на атомной электростанции в Чернобыле.

Свидетельством этого раздражения стало заявление на пресс-конференции государственного секретаря Джорджа Шульца о том, что Соединенным Штатам уже «известно гораздо больше, чем то, что русские говорят нам и, если на то пошло, собственному народу».

По словам должностных лиц из Белого дома, президент и другие главные советники в частном порядке все больше критикуют то, как Москва ведет себя в данном случае.

«Сначала мы были настроены благожелательно, - сказал высокопоставленный сотрудник Белого дома, принимавший участие в дискуссиях.

- Мы не видели смысла в том, чтобы на них нападать... но, когда русские

отказались сообщить дополнительные подробности, отношение к ним быстро

изменилось»

«Европейцы возмущены, и мы тоже...» - сказал упомянутый чиновник.

По словам одного должностного лица, в промежутках между встречами с министрами иностранных дел стран Юго-Восточной Азии и президентом Индонезии Сухарто Рейган задает своим помощникам вопрос, почему русские «не сказали нам раньше и не сказали нам больше».

Рейган и Шульц начали открыто критиковать русских за то, что они объявили об аварии с опозданием на три дня и не сообщили миру дополнительной информации после выброса радиоактивных веществ в атмосферу.

«Что ж, в таких случаях они обычно держат язык за зубами, и это не исключение», сказал Рейган местным корреспондентам перед началом встречи с Сухарто.

По словам официального представителя Белого дома Лэрри Спикса, советские власти «скрывают информацию об аварии». Он и Шульц неоднократно обвиняли русских в уклонении от своей обязанности сообщать соседним странам об опасностях, связанных с выбросом радиоактивных веществ в атмосферу.

«Мы усиливаем нажим», - сказал один сотрудник Белого дома.

«В действительности из собственных источников мы знаем больше, чем Советский Союз рассказал нам или другим странам», - сказал Шульц.

По словам должностных лиц из Белого дома, растущее раздражение Рейгана по поводу медлительности Советского Союза в том, что касается предоставления информации об аварии, отчасти вызвано опасениями по поводу возможных опасностей, связанных с распространением радиации. Тем не менее, по словам должностных лиц, Рейган считает, что русские продемонстрировали то, что он называет недостатками закрытого общества. «Это представляет собой разительный контраст по сравнению с тем, как подобная информация распространяется в Соединенных Штатах в отличие от Советского Союза, сказал Шульц, поскольку, случись такая авария в США, информированность была бы огромной...»

Вашингтон, 3 мая, (ТАСС). «Вашингтон пост» опубликовала также редакционную статью, в которой, в частности, говорится:

В свете аварии на Чернобыльской атомной электростанции американская общественность может разочароваться в советском подходе к контролю над вооружением. В данном случае искренность и откровенность были бы естественны: о событии не могли не узнать, ни с каким нарушением договора или государственной тайной это связано не было, а незамедлительная исчерпывающая информация была необходима и сторицей бы окупилась в смысле здоровья людей и дипломатии, и тем не менее Советский Союз хранил полное молчание до тех пор, пока иностранцы не спросили его о радиоактивных осадках. После этого он представил лишь самые сжатые и неполные объяснения, некоторые из которых настолько натяну ты (они не могли известить шведов, потому что это был конец недели), что, не будь они трагическими, их можно было бы назвать смехотворными.

Часто говорят, что в области контроля над вооружениями Соединенные Штаты исходят из теории, что могут полагаться лишь на собственную способность проверять выполнение обязательств и устанавливать факт нарушения, а не на «доверие». Тем не менее вызывает большую тревогу то обстоятельство, что правительство, с которым американцы хотят заключить соглашение, не может вовремя сказать простую правду, хотя очевидно, что это в его собственных интересах. Пожалуй, в этом случае следует говорить не о приобретенных новых знаниях, а о подтвержденных старых убеждениях. Тем не менее это знаменательное событие, которое не может не сказаться на готовности американцев иметь с Советским Союзом серьезные дела.

Вот какими серьезными международными последствиями оборачивалась в первые дни наша маниакальная страсть к секретности.

А вот какова «эффективность» этой секретности:

«Нью-Йорк, 4 мая 1986 г. (ТАСС). Корреспондент агентства Ассошиэйтед Пресс передает из Стокгольма:

Как сообщил эксперт из Швеции, фотографии советской атомной электростанции, где произошла авария, сделанные из космоса, подтверждают сообщения русских, что ее реакторы остановлены. Михаэль Штерн, сотрудник шведской космической корпорации, распространившей эти фотографии, принятые одной из наземных станций слежения в Северной Швеции, заявил, что с помощью вычислительной техники сравнил снимок Чернобыльской АЭС, сделанный до аварии, которая произошла в конце прошлой недели, с фотографиями, снятыми после аварии. На снимке от 21 марта 1986 г., который демонстрировался по телевидению Швеции, резервуар неподалеку от станции получился в красном цвете, и это доказывало, что вода нагрелась в результате охлаждения реактора. Однако на снимке, сделанном после аварии, вода была голубой, и это свидетельствует, что она холодная. По телефону Штерн заявил корреспонденту агентства Ассошиэйтед Пресс, что сравнение снимков, сделанных с американского спутника «Лэндсат», объясняет две точки перегрева, из-за которых он ранее предположил, что из строя выведен второй реактор. Он указал, что на снимках, сделанных как до, так и после аварии, были две точки перегрева. Штерн сказал: «Эти две точки перегрева - нормальное явление, не имеющее никакого отношения к аварии» .

Штерн также подчеркнул, что в пятницу вечером один из комментаторов, выступавших по второй программе шведского телевидения, ошибочно заявил, что, как свидетельствовала фотография АЭС, сделанная в четверг утром со спутника, над ней еще виден дым. Штерн сказал, что этот комментатор работал со снимком, сделанным ранее на этой неделе, когда над атомной электростанцией еще был виден дым. Он сказал: «В четверг утром дыма уже не было».