Совместное обучение
Еще в начале ХХ века во многих странах Западной и Центральной Европы девочки, девушки готовились к роли жены, матери и домохозяйки, поэтому в перечне изучаемых ими школьных дисциплин, кроме уроков словесности и изучения иностранных языков, было лишь домоводство, танцы да занятия рукоделием. К тому же господствовало мнение о том, что знания с развитой логической компонентой, требующие свободы обращения с абстракциями пространственно-временных и причинно-следственных взаимодействий, представляют собой область, в которой слабо ориентируется женщина. Поэтому она в принципе не способна к овладению многими науками, в частности, точными и техническими дисциплинами, занятиями философией, политикой. Доступным ей признавались лишь те отрасли культуры, в которых доминировали ассоциативные связи. Не случайно и система обучения строилась по раздельному принципу. Сегодня, напротив, культурной нормой стало совместное обучение полов.
В России переход к совместному обучению начинается с первых лет Советской власти. Уже программа РКП(б), принятая VIII съездом в марте 1919 г., ставила задачей: «Полное осуществление принципов единой трудовой школы, с преподаванием на родном языке, с совместным обучением детей обоего пола, безусловно светской, т. е. свободной от какого бы то ни было религиозного влияния, проводящей тесную связь обучения с общественно-производительным трудом, подготовляющей всесторонне развитых членов коммунистического общества»[518]. Нет нужды говорить о том, что Программа партии в те годы была руководящим документом для всех органов государственной власти. Впрочем, Программа РКП(б) только закрепляла уже свершившиеся в стране преобразования, поскольку Наркомпрос вводит совместное обучение еще раньше, Постановлением от 31 мая 1918 года[519].
Бытует мнение, что сменившее его летом 1943 года раздельное стало если не всеобщим, то по меньшей мере преобладающим и сумело заложить в советском обществе известные культурные традиции. Это не вполне так, ибо, с одной стороны, оно существовало совсем не долго, с другой, вводилось отнюдь не повсеместно. Постановление СНК СССР о введении раздельного обучения мальчиков и девочек касалось только «областных, краевых городов, столичных центров союзных и автономных республик и крупных промышленных городов»[520]. Реформа затронула лишь 81 город Советского союза. На территории же РСФСР в 1943/1944 учебном году ею охватывался 71 город. В соответствии с Постановлением в этих городах было организовано 1372 средних и 683 семилетних мужских и женских школы. Для сравнения, только в Москве, по данным на конец 2010 года, насчитывалось 1727 общеобразовательных школ (1588 государственных и 139 частных). Численность учащихся в них составляла 782,4 тыс. человек. В 1954 году раздельное обучение было ликвидировано.
Таким образом, непродолжительность действия нового порядка обучения и неполнота эксперимента не позволяют провести квалифицированное сравнение образовательных систем; для этого необходима более основательная статистическая база. Поэтому анализ может опираться только на общие закономерности развития ребенка. Между тем они показывают, что совместное обучение не способно создать комфортные условия для формирования будущего мужчины. Известно, что девочки в своем развитии значительно опережают мальчиков, до десяти лет они лучше запоминают цифры и решают логические задачи, превосходят мальчиков в ряде речевых способностей. Правда, у них быстрее завершается развитие памяти. К тому же мальчики уже в шесть лет свободней ориентируются в системе пространственно-временных связей. Другими словами, у мальчиков более развито правое полушарие, у девочек — левое. Но в школе доминируют ценности того ряда, за которые отвечает второе. Пусть с возрастом юноши начинают превосходить девушек в тех отраслях культуры, которые требуют «левополушарного» развития, но это будет потом. В первые же годы своего формирования мальчик оказывается среди более успешных девочек, и это не может не порождать в нем ощущение собственной второсортности. Не забудем и о том обстоятельстве, что до него не могут не доноситься отзвуки повсеместного славословия женщины как представительницы «лучшей половины» человечества. Правда, одновременно ему внушается, что он — сильный, но ежедневно ощущаемое превосходство «слабого» пола над ним, кто, согласно этому внушению, всегда должен быть хозяином положения, не может не порождать комплекс неполноценности, сомнение в том, что он не отвечает обычной для мужчины норме. Это тем более травмирует психику ребенка и, так или иначе, сказывается на развитии. «Педагогически запущенные» мальчики, число которых неуклонно возрастает от класса к классу, во многом результат именно такой организации обучения.
Немалую роль играет и тот факт, что под давлением культурных норм еще задолго до первого класса мальчику начинают прививать мысль, что он должен во всем уступать противоположному полу. Здесь же, в школе, на каждом шагу убеждаясь в его превосходстве (нередко даже физическом, поскольку после десяти лет физическое развитие девочки ускоряется и даже по массе тела она какое-то время опережает мальчика), уступка воспринимается им не как свободный дар сильного, но как обязанность слабого, как дань униженного. Ко всему прочему, он уже хорошо знает, что в любом конфликте с девочкой виновным всегда будет признан он, и даже собственные родители никогда не встанут на его сторону. Если он будет еще и побит ею, над ним станут смеяться все мальчики.
Все годы учения школа воспитывает честолюбие будущего мужчины на великих завоеваниях александров, цезарей, наполеонов, судьбоносных открытиях эвклидов, ньютонов, эйнштейнов, творениях рафаэлей, моцартов, пушкиных… мужские имена, как вехи, размечают для него историю социума и его культуры. Но вместе с тем все годы учения дают мальчику понять, что именно он — из совершенно иного ряда, ряда ущербных, ибо во всем уступает своим сверстницам. Об этом свидетельствует даже такой приводимый И.С. Коном факт: «В советское время от двух третей до трех четвертей всех секретарей школьных комсомольских организаций составляли девочки. Властные и одновременно послушные взрослым девочки-подростки <…> подавляли спонтанную, неорганизованную мальчишескую энергию, вытесняя мальчиков на периферию официальной школьной жизни в различные неформальные уличные сообщества»[521] (проще говоря, выталкивая их «в бандиты»). Правда, здесь не следует забывать, что на выбор школьников решающее влияние оказывал учитель, поэтому дело, конечно же, не в одних особенностях девичьих и мальчишечьих характеров.
Вспомним слова Л.Демоза: «Детей били, они вырастали и в свою очередь били собственных детей. Так повторялось век за веком.<…> История детства — это кошмар». Пусть психоисторик добавляет к ним, что от этого кошмара мы «недавно стали пробуждаться», в действительности все продолжается. Просто (во всяком случае по отношению к мальчику) физическое насилие сменяется моральным, и если он растет в неполной материнской семье, негативный эффект давления культурных норм только возрастает. Не в последнюю очередь по этой причине мужчины более склонны к самоубийству. По данным Уоррена Форрелла, одного из самых известных борцов за права мужчин в США (сегодня существует и такая), мужчины совершают самоубийства приблизительно в 4 раза чаще, чем женщины. До девяти лет частота самоубийств у мальчиков и девочек одинаковая. С 10 до 14 мальчики совершают самоубийства в два раза чаще, чем девочки, с 15 до 19 — в четыре, а с 20 до 24 — в шесть. Среди мужчин старше 85 лет на одну женщину приходится более 13 мужчин, совершивших самоубийство[522].
(Впрочем, глубокой ошибкой было бы считать, что это создает более благоприятные условия для развития девочки.)
Строго говоря, решающих доводов в пользу совместного или раздельного обучения школьников нет, и можно согласиться с И.С.Коном, который считает, что совместное вовсе не так страшно, «как его малюют». Однако дело совсем не в том, кто сидит в школьном классе. Какие ценности господствуют в нем — вот что определяет развитие и мальчика, и девочки. Определенные достоинства есть, разумеется, и в действующей форме обучения, вот только совместность должна предусматривать и равное представительство полов среди учителей, только в этом случае они могли бы реализоваться в полной мере. В реальной же действительности ребенок в школе оказывается под монопольным контролем женщины.