Серебристый луч надежды 8 страница
Непросто рассказать о том, как я выучил придуманный Тиффани номер и стал превосходным танцором. В основном потому непросто, что репетиции у нас были долгие, изнуряющие и ужасно скучные. Мы бесконечно повторяли одни и те же движения, вплоть до мельчайших деталей, снова и снова. Например, если во время танца мне нужно было всего лишь поднять палец над головой, Тиффани заставляла меня поднимать палец тысячу раз, каждый божий день, пока я не научился это делать так, как ей нужно. Поэтому избавлю вас от утомительных подробностей. К тому же Тиффани запретила описывать наши репетиции, чтобы другие не воспользовались ее методикой. Она хочет когда-нибудь открыть собственную танцевальную студию и поэтому тщательно оберегает свои приемы и хореографические идеи. К счастью, начиная писать эту главу, я вспомнил, что в каждом из фильмов про Рокки обычно наступает момент, когда ему нужно улучшить свои боксерские навыки, и тогда показывают нарезку из сменяющих друг друга кадров: Рокки отжимается на одной руке, бежит по пляжу, колотит мясные туши, взбегает по ступенькам художественного музея, с любовью смотрит на Эдриан или получает нагоняй от Микки, Аполло Крида или даже Поли — и все это время играет главная тема саундтрека, величайшая песня всех времен и народов, по-моему, — «Я собираюсь взлететь». В фильмах про Рокки в несколько минут умещаются недели тренировок, но зрители все равно понимают, что Рокки потратил много времени и приложил кучу усилий, чтобы стать лучшим боксером, хотя нам показывают лишь отдельные картинки того, как Итальянский Жеребец упорно готовится к бою. Во время сеанса я спросил у Клиффа, как называется такой прием. Он не знал, и ему пришлось позвонить жене Соне по мобильному. Монтаж, ответила та. Именно это я и собираюсь вам показать — монтаж моего кино. Если у вас есть диск под рукой, можете слушать «Я собираюсь взлететь» — или любую другую вдохновляющую вас песню — и читать под музыку. Впрочем, музыка не так уж важна. Итак, вот он, мой монтаж. В преддверии нашегос Тиффани выступления мы с каждым днем бежим все быстрее и быстрее, а добравшись до парка, последнюю милю одолеваем со всей скоростью, на какую только способны. Я всегда прибегаю первым — я же мужчина и к тому же отличный бегун. А вот я качаю мышцы:силовая скамья, подъемы ног, подъемы корпуса на «Стомак-мастере-6000», велотренажер, приседания, отжимания на кулаках, скручивания — все, что полагается. — Ползи! — орет Тиффани. И я ползу по дощатому полу в ее студии. — Ползи, как будто у тебя совсем ног нет! И ты не ел две недели, а в середине комнаты лежит яблоко, одно-единственное, и к нему уже ползет какой-то другой безногий мужик. Тебе нужно двигаться быстрее, но ты не можешь, ты калека. Отчаяние разливается у тебя по лицу, словно пот! Ты ужасно боишься, что не успеешь добраться до яблока раньше того, другого. А он не поделится с тобой, нет-нет. Стоп! Ты все делаешь не так. Пэт, чтоб тебя! У нас всего четыре недели! — Джини, объясни мне, — слышу я голос отца. Он на кухне, завтракает. А я стою на ступеньках, ведущих в подвал, и прислушиваюсь. — Почему Пэт закрывает глаза и начинает гудеть всякий раз, стоит мне только упомянуть «Иглз»? Может, он опять свихнулся? Может, мне следует беспокоиться? — Что еще за новости? То есть как это не будешь смотреть матч против «Сэйнтс»? — допытывается Джейк. Мы разговариваем по телефону, уже после одиннадцати. Он звонил два вечера подряд, и мама оставила мне на подушке записку: «Обязательно перезвони брату, в любое время. ЭТО ВАЖНО». — Неужели тебе не интересно, как покажет себя Баскетт? Почему ты гудишь? — Танцор может класть рукина любое место на теле своего партнера. В этом нет ничего сексуального. И когда ты делаешь первую поддержку — да, твои руки должны держать меня за задницу и промежность. Ну чего ты расхаживаешь туда-сюда? Пэт, это не секс — это современный танец! А вот я качаю мышцы:силовая скамья, подъемы ног, подъемы корпуса на «Стомак-мастере-6000», велотренажер, приседания, отжимания на кулаках, скручивания — все, что полагается. — Со мной все в порядке, Пэт. Я в полном порядке, черт возьми. Ты меня еще пару раз уронишь, пока разучишь поддержки, но это вовсе не потому, что тебе силы не хватает. Основание твоей ладони должно находиться прямо на моей промежности. Если тебе нужно, чтобы я конкретнее объяснила, я объясню. Иди сюда, покажу. Дай руку. — Твоя мать сказала, ты перестал обсуждать «Иглз» со своим… Почему ты гудишь? — Клифф обрывает себя на полуслове. — Я же не упоминал того саксофониста. Что с тобой? — Вот уж не ожидала, что придется такое сказать, но, может, тебе стоит прервать свои репетиции ненадолго и посмотреть матч с Джейком и с отцом? — говорит мама. — Ты же знаешь, я ненавижу футбол, но вы с отцом только-только начали снова разговаривать, и с Джейком ты едва помирился. Пэт, перестань гудеть, пожалуйста. — Перед второй поддержкойты должен поднять на меня глаза. Особенно перед тем, как я уйду в сальто. Тебе не обязательно смотреть на мою промежность, но ты должен быть готов вытолкнуть меня наверх, чтобы я прыгнула выше. Если не дашь мне толчок, когда согну колени, я не смогу завершить сальто и, скорее всего, разобью себе башку об пол. — Пэт, я знаю, что ты меня слышишь, можешь гудеть, пожалуйста! Только посмотри на себя! — ярится отец. — Забрался в кроватку и гудит как маленький. «Птицы» проиграли Новому Орлеану всего три очка, а твой Баскетт вообще ни одного мяча не поймал. Шиш с маслом. Это все из-за твоих танцев, можешь быть уверен! — Хватит из себя корчитьзаторможенную змею! Ты должен ползти на руках, а не извиваться, или вихлять, или какого хрена ты еще делаешь. Вот, смотри на меня. В преддверии нашегос Тиффани выступления мы с каждым днем бежим все быстрее и быстрее, а добравшись до парка, последнюю милю одолеваем со всей скоростью, на какую только способны. Я всегда прибегаю первым — я же мужчина и к тому же отличный бегун. — Чем это Тиффанитебя так держит? — спрашивает Ронни. Мы в подвале. Я заметил, что он выжал штангу весом шестьдесят фунтов всего один раз, еле-еле, и теперь отдыхает. Он пришел без предупреждения, якобы потренироваться. — Я ведь говорил, что надо быть с ней осторожнее. Даже не представляю, на что способна эта женщина, — а моя невестка способна на все, что угодно. На что угодно! — Ты показываешь солнце руками. Стоишь посреди сцены и изображаешь собой солнце. И когда описываешь большой круг, твои руки должны двигаться плавно и неспешно — как настоящее солнце. Наш танец — это один день, от восхода до заката. Ты взойдешь и закатишься, как солнце, и все на сцене — под музыку. Понятно? — Я хочу, чтобы ты поговорилс Тиффани и объяснил ей, как важно для тебя смотреть матчи «Иглз» вместе с отцом, — говорит мама. — Да не гуди же, Пэт! Пожалуйста, перестань! — Вторая поддержка —самая сложная, потому что тебе надо выпрямиться, поднявшись с корточек, а я при этом буду стоять у тебя на руках, на уровне чуть выше плеч. Как думаешь, у тебя хватит сил? Если нет, можем придумать что-нибудь другое, но давай хотя бы попытаемся сейчас, а там поглядим. — Почему этоттанцевальный конкурс так важен для тебя? — недоумевает Клифф. Я поднимаю глаза на солнце, нарисованное на потолке его кабинета, и улыбаюсь. — Что такое? — спрашивает он. — В танце я становлюсь вот этим. — Я показываю наверх. Клифф следит за моим пальцем. — Ты становишься солнцем? — Именно. — Я снова улыбаюсь, потому что мне нравится быть солнцем, — ведь это благодаря ему у облаков появляются серебряные ободки. К тому же, став солнцем, я смогу писать письма Никки. — Перестань гудетьв трубку, Пэт. Я на твоей стороне. Понимаю, что ты хочешь научиться чему-то прекрасному у женщины. Помнишь, как я играл тебе на пианино? Но вся разница в том, что Кейтлин не заставила бы меня пропустить ни единого матча «Иглз», потому что она знает: это для меня больше чем футбол. Я все равно слышу твое гребаное гудение, Пэт, но я не замолчу и скажу все, что думаю! Неужели ты не понимаешь, что ведешь себя как ненормальный? И если завтра «Иглз» проиграют «Бакканирз», папа точно решит, что ты сглазил «Птичек». — Ладно, свою частьты запомнил, хотя бы приблизительно. А теперь посмотри на мою. Я буду говорить «поддержка» каждый раз, когда нужно будет делать поддержку, просто чтобы ты представлял, как мой танец увязывается с твоим. Но не волнуйся, главное — танцуй свое, а о связках я позабочусь. Хорошо? Тиффани в облегающем трикои майке, как обычно, но прежде, чем она нажимает кнопку воспроизведения на стереосистеме, ее лицо преображается. Оно становится очень серьезным, почти мрачным. Грустные звуки фортепиано и переплетающиеся голоса наполняют комнату, и Тиффани начинает танцевать — прекрасно и печально. Ее тело движется так грациозно, что только теперь до меня наконец доходит, что она имела в виду, говоря про превращение плача в движение. Она прыгает, кружится, бежит, скользит. — Поддержка! — выкрикивает она и падает замертво, чтобы тут же ринуться вверх вместе с музыкой. Ее танец — одна из самых прекрасных вещей, что я когда-либо видел. Целую вечность любовался бы, и странное дело: глядя, как она взмывает и парит над танцполом, я будто снова качаюсь на волнах с малюткой Эмили. Так хорошо танцует Тиффани. — Твой отецбольше не ужинает со мной. И гулять мы тоже перестали. После того как «Иглз» проиграли «Бакканирз», он снова… Пэт, ну не гуди, пожалуйста! В преддверии нашегос Тиффани выступления мы с каждым днем бежим все быстрее и быстрее, а добравшись до парка, последнюю милю одолеваем со всей скоростью, на какую только способны. Я всегда прибегаю первым — я же мужчина и к тому же отличный бегун. — Я не уверена, что ты понимаешь, как много это значит для моей сестры, — говорит Вероника, пока я силюсь обрести дар речи: у меня просто челюсть упала, когда они с Эмили появились на ступеньках, ведущих в мой подвал. — Ты знаешь, что с тех самых пор, как умер Томми, она никогда не просила нас, свою семью, прийти посмотреть, как она танцует? Да что там, она вообще запрещала нам появляться на ее выступлениях, все два года. Но сейчас она считает, что станцует безупречно, так, что не стыдно и родственникам показать, — собственно, она твердо в этом убеждена, — и, хотя я очень рада за нее, мне страшно даже подумать, что она может сделать, если вы провалите выступление. Она не самый уравновешенный человек, Пэт. Ты же понимаешь это? Ты понимаешь, что неудачное выступление приведет к нескольким месяцам серьезной депрессии? Поэтому я должна спросить тебя, как на самом деле проходят ваши репетиции? Ты действительно считаешь, что вы сможете победить? Честно? Прежде чем выключитьсвет, я долго смотрю в глаза Никки на фотографии. Изучаю ее веснушчатый нос, пшеничные волосы, спелые губы. Целую ее много-много раз. — Уже скоро, — говорю я ей. — Я делаю все, что могу. Я не подведу тебя. Помни: «вечность начнется сегодня». А вот я качаю мышцы:силовая скамья, подъемы ног, подъемы корпуса на «Стомак-мастере-6000», велотренажер, приседания, отжимания на кулаках, скручивания — все, что полагается. — «Азиатский десант»подберет тебя… — Клифф с улыбкой кивает. — Ага, снова гудим, значит. Твоя мать говорит, ты ни с кем не хочешь обсуждать футбол, но ты же не собираешься в самом деле пропустить домашний матч? — Самое важное в поддержках —они должны смотреться так, будто ты вообще не прикладываешь никаких усилий, точно воздух держишь. Должно казаться, что я парю. Ты понял? А раз понял, прекрати трястись во время танца. Блин, такое ощущение, что у тебя болезнь Паркинсона! — Как может команда, у которой всего одно поражение в пяти матчах, проиграть три раза подряд? — гремит отец, стоя на верхней ступеньке. — Команда, которая так круто разгромила «Даллас ковбойз»? Команда, у которой первоклассные атакующие, в которой защитники отбирают мяч еще на линии розыгрыша чаще, чем в любой другой команде лиги? Пэт, можешь гудеть сколько влезет. Но ты не можешь отрицать, что забрал удачу у «Птичек» и испортил нам весь сезон! А вот я качаю мышцы:силовая скамья, подъемы ног, подъемы корпуса на «Стомак-мастере-6000», велотренажер, приседания, отжимания на кулаках, скручивания — все, что полагается. — Ладно. Сойдет. Как ползти, ты понял, и даже одна из поддержек больше не выглядит ужасной. Но у нас всего неделя осталась. Мы сможем это сделать? Сможем?! — Я купила тебе подарок, — говорит Тиффани. — Иди в ванную и примерь. Зайдя в ванную, достаю из пакета желтое трико. — Что это? — кричу я Тиффани. — Твой костюм. Надевай, проведем генеральную репетицию. — А рубашка где? — Еще раз, — командует Тиффани, хотя на часах уже 22:45,а локти у меня болят так, точно вот-вот отвалятся. Я танцую на обнаженных нервах. Я танцую на костях. — Еще раз! 23:45. — Еще раз, —командует Тиффани и занимает свое место в левой части зала. Знаю, что спорить бесполезно, поэтому падаю на пол и готовлюсь ползти. — Может быть немного щекотно, — предупреждает Тиффани и проводит розовой женской бритвой по моей груди, а потом показывает чашку, в которой смачивает лезвие, — сколько волос она сбрила. Я лежу на коврике для йоги посреди танцевального зала. Моя грудь намазана каким-то зеленоватым гелем с алоэ — он белеет, когда вспенивается. Оттого что Тиффани меня бреет, как-то не по себе: меня никогда раньше не брила женщина, да что там, мне вообще никогда не брили волосы на теле. Когда она намыливает мою кожу, я закрываю глаза; пальцы рук и ног нещадно щиплет. Я нервно хихикаю всякий раз, когда она выбривает полосу у меня на груди. Нервно хихикаю, когда она выбривает полосу у меня на спине. — Эти мускулы должны сиять на сцене, прямо как солнце! — Может, я просто рубашку надену? — спрашиваю я, хотя втайне наслаждаюсь бритьем, пусть и какое-то странное это удовольствие. — Разве солнце носит рубашку? Желтого трико солнце тоже не носит, думаю я, но вслух не говорю. В преддверии нашегос Тиффани выступления мы с каждым днем бежим все быстрее и быстрее, а добравшись до парка, последнюю милю одолеваем со всей скоростью, на какую только способны. Я всегда прибегаю первым — я же мужчина и к тому же отличный бегун. За два дня доконкурса, когда мы готовимся прогнать весь номер двадцать пятый раз за день (двадцать пять у Тиффани любимое число), она говорит: — Мы должны это сделать безупречно. Я стараюсь изо всех сил и, ловя отдельные моменты нашего танца в окружающих зеркалах, понимаю: господи, мы и правда безупречны! Когда заканчиваем, я взбудоражен до крайности, я уверен: победа будет за нами. Еще бы, с такими жертвами и упорными тренировками. Моему фильму точно обеспечен хеппи-энд! Однако в перерыве, пока мы пьем воду, я замечаю, что Тиффани держится как-то странно. Не кричит на меня, не ругается крепкими словами. — В чем дело? — спрашиваю. — Сколько человек ты позвал на наше выступление? — Всех, кого знаю. — Вероника говорит, твоя семья сердится на тебя за то, что забросил футбол. — Мама не сердится. — Пэт, я волнуюсь, а вдруг слишком мало людей придет болеть за нас? Тогда других танцоров будут поддерживать громче, и судьи могут склониться на их сторону. Если мы проиграем, я не смогу быть твоим посредником. — Если у вас нетпланов на завтрашний вечер, может, придете с женой и детьми на наше выступление? — говорю я Клиффу. — Мы подготовили очень хороший номер, есть шансы на победу, но нам нужна поддержка зрителей, а отец с братом вряд ли появятся, так что… — А после выступления ты покончишь с этими бесконечными репетициями? — Ну да. — То есть сможешь пойти на матч против «Редскинс»… — Мм… — Скажи вот что, если я выполню твою просьбу, ты в воскресенье пойдешь с нами на матч? «Азиатскому десанту» не хватает тебя, и, если честно, нам кажется, будто ты здорово подвел «Птичек», бросив их в середине сезона. Бедняга Баскетт всего два мяча принял за последние три игры, а на прошлой неделе вообще ни одного не поймал. «Иглз» три матча подряд проиграли. Пэт, ты нужен на «Линкольне». — До завтрашнего выступления я не могу все это обсуждать. Скажу только, что мне нужно привести с собой как можно больше людей, чтобы они болели за нас с Тиффани и повлияли на жюри. И еще вот что скажу: для меня много значит эта победа, а Тиффани утверждает, что судейское решение часто зависит от того, как хлопают зрители. — Если я приду, мы сможем поговорить о том, о чем тебе нельзя говорить, после выступления? — Клифф, до выступления я не могу об этом говорить. — Ну, в таком случае и я не могу сказать, приду или нет, — отвечает Клифф. Поначалу кажется, мой психотерапевт просто пугает меня, но до конца нашей встречи он не возвращается к этой теме, и потихоньку закрадывается мысль, что я упустил шанс зазвать Клиффа с женой на конкурс. Я впадаю в уныние. — Привет, вы дозвонилисьдо Джейка и Кейтлин. Нас сейчас нет дома. Можете оставить сообщение после гудка. Би-ип. — Джейк, извини, что звоню так поздно, но я только пришел с репетиции. Знаю, ты злишься на меня, считаешь, что я сглазил — ну, этих людей, из-за которых мне приходится сейчас гудеть, — но, если вы с Кейтлин придете на мое выступление, есть надежда, что я снова смогу… снова смогу делать то, что мы всегда делаем по воскресеньям, особенно если вы будете громко болеть за нас с Тиффани. Нам нужна зрительская поддержка, потому что зрители иногда влияют на судейское решение. Нам нужна эта победа. Джейк, я тебя как брата прошу: пожалуйста, подходите к отелю «Плаза» в… Би-ип. Вешаю трубку и снова набираю номер. — Привет, вы дозвонились до Джейка и Кейтлин. Нас сейчас нет дома. Можете оставить сообщение после гудка. Би-ип. — К отелю «Плаза» в… — Алло? Все в порядке? Это Кейтлин. Я нервничаю и бросаю трубку, полностью отдавая себе отчет, что упустил единственную возможность заманить Джейка на мое выступление. — Пэт, ты же знаешь, что я приду. И буду болеть за тебя изо всех сил, но победа — не самое главное, — говорит мне мама. — Одно то, что ты выучился танцевать за считаные недели, уже впечатляет. — Просто спроси папу, хорошо? — Спрошу. Но не хочу давать тебе ложных надежд. Танцевальное выступление — не то событие, на которое твой отец с радостью согласился бы пойти, даже если б «Иглз» победили в последних трех матчах. Накрыла меня, словно тень, и не отпускает
В субботу Вероника высаживает нас перед отелем «Плаза», желает ни пуха ни пера и уезжает. Вслед за Тиффани иду в вестибюль, где из огромного фонтана поднимаются четыре столба воды не меньше десяти футов высотой. В бассейне плавают живые рыбки, а рядом табличка: «Монеты в фонтан не бросать». Тиффани здесь уже бывала, поэтому она бодрым шагом проходит мимо стойки информации и устремляется в лабиринт из гостиничных коридоров, где стены оклеены золочеными обоями и увешаны большими помпезными светильниками в виде бронзовых рыб с лампочками в пасти. Наконец мы приходим в нужный зал. Просторную сцену обрамляет красный занавес. Под потолком висит огромный плакат: «Прогони депрессию танцем!» Пытаемся зарегистрироваться, и оказывается, что мы пришли самыми первыми, а толстая женщина, которая должна всех отмечать, заявляет, что регистрация начнется только через час. Мы садимся в зале, в последнем ряду; я осматриваюсь. Прямо над нами висит громадная люстра, а потолок не простой, он украшен всевозможными цветами, ангелочками и прочими лепными штуками. Тиффани явно нервничает — хрустит суставами пальцев не переставая. — Ты как? — спрашиваю. — Не говори со мной перед выступлением, пожалуйста. Это плохая примета. Так что я сижу и сам уже немного нервничаю; если уж Тиффани, с ее опытом, волнуется, то мне и подавно надо бояться. Пытаюсь гнать мысли о том, что рискую единственным шансом отправить Никки письмо, но только об этом и могу думать, разумеется. Начинают прибывать другие участники конкурса, и я с удивлением отмечаю, что большинство из них, судя по виду, еще даже школу не окончили, но вслух ничего не говорю — все равно Тиффани запретила к ней обращаться. Мы регистрируемся, отдаем запись с нашей песней звукооператору — он явно помнит Тиффани с прошлого года. — Снова участвуешь? — спрашивает он.
Тиффани кивает, мы идем за сцену и переодеваемся. К счастью, я успеваю влезть в свое трико до того, как за кулисами появляются другие конкурсанты. Сижу рядом с Тиффани в дальнем углу, никого не трогаю, и вдруг к нам приближается какая-то уродина и обращается к моей партнерше: — Я знаю, что вы, танцоры, без комплексов, но вы же не думаете, что я позволю своей несовершеннолетней дочери переодеваться в присутствии полуголого мужчины? Да, теперь Тиффани точно нервничает по-настоящему — даже не огрызается на эту тетку, похожую разом на всех медсестер из психушки своей толщиной и дурацкой старушечьей стрижкой. — Ну? — упорствует мамаша. Я замечаю кладовку в другом конце комнаты. — Могу подождать там, пока все не переоденутся, согласны? — Идет, — отвечает женщина. Мы заходим в кладовку. Она набита одеждой, оставшейся с какого-то детского праздника, — бесформенными костюмами всех сортов: наденешь такой и превратишься в льва, тигра или зебру. Рядом пылится коробка с разнообразными ударными инструментами: тамбуринами, треугольниками, цимбалами, деревянными палочками, которыми нужно бить друг о дружку, — она напоминает о музыкальном классе в психушке и сеансах музыкальной терапии, которые я посещал, пока меня оттуда не выперли. Тут же пронзает страшная мысль: а вдруг кто-нибудь из конкурсантов танцует под музыку Кенни Джи? — Ты должна выяснить, под какую музыку выступают другие танцоры, — говорю я Тиффани. — Я же сказала: не дергай меня перед выступлением! — Просто узнай, не танцует ли кто-нибудь из них под какую-либо мелодию одного джазового музыканта, его инициалы «К» и «Д». Секунду она соображает: — Кенни… Я закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти, очищая разум. — О господи! — рявкает Тиффани, но все-таки встает и выходит. Она возвращается через десять минут. — Никто под него не танцует, — говорит она и садится. — Точно? — Я сказала, не будет никакого Кенни Джи. Закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти, очищая разум. К нам стучатся. Тиффани открывает дверь, и я вижу, что за кулисами собралось уже порядочно мам. Постучавшаяся женщина говорит, что все танцоры уже переоделись и зарегистрировались. Выходим из кладовки, и я с ужасом понимаю, что мы с Тиффани старше всех остальных участников лет на пятнадцать, не меньше. Нас окружают девочки-подростки. — Пусть невинный вид тебя не обманывает, — говорит мне Тиффани. — Они просто гремучие змейки, все до единой, и необычайно талантливые притом. Пока не пришли зрители, нам разрешают порепетировать на сцене. Все движения мы выполняем идеально, но большинство других конкурсантов тоже танцуют безукоризненно, да и номера впечатляют. Я уже не на шутку беспокоюсь, как бы не остаться без победы. Перед самым началом конкурса всех участников выводят на сцену, чтобы представить публике. Когда объявляют нас с Тиффани, мы выходим вперед и машем. Хлопают нам довольно жидко. Меня слепит свет, но в переднем ряду я различаю родителей Тиффани, а рядом с ними Эмили, Ронни, Веронику и какую-то женщину средних лет — я догадываюсь, что это доктор Лайли, психотерапевт Тиффани; моя партнерша говорила, что она придет. Я пробегаю глазами остальные ряды, пока мы идем обратно за кулисы, но маму не вижу. Джейка тоже нет. И папы. И Клиффа. Ловлю себя на том, что расстроился, хотя на самом деле не ждал, что придет хоть кто-то, кроме мамы. Может, мама вышла куда-то, успокаиваю я себя. За сценой я слушаю аплодисменты, которыми встречают других конкурсантов, и признаю, что хлопают им громче, — стало быть, и группы поддержки у них больше. Между тем женщина, которая нас объявляла, произносит вступительную речь и говорит, что это вовсе не конкурс, а только показательные выступления, однако я все равно беспокоюсь, что Тиффани не получит свой кубок, а я лишусь возможности писать Никки. Мы должны выступать самыми последними, и пока девочки танцуют свое, я прислушиваюсь к аплодисментам: всем хлопают по-разному, кому-то вяло, кому-то восторженно; это меня удивляет, ведь на репетиции все танцевали просто превосходно, на мой взгляд. Мы как раз готовимся выходить, когда маленькая Челси Чень заканчивает свой балетный номер, и аплодисменты, которыми ее провожают, просто оглушительны. — Что она сделала, что ей так хлопают? — интересуюсь я. — Не разговаривай со мной перед выступлением, — шипит в ответ Тиффани, и я снова нервничаю. Ведущая объявляет наши имена. Теперь нам хлопают несколько живее, чем в начале. Перед тем как лечь на пол в задней части сцены, я кидаю взгляд в зал: вдруг Джейк или Клифф все-таки пришли, — но вижу только обжигающий белый свет от направленных на меня софитов. Больше я ни о чем не успеваю подумать, потому что играет музыка. Звуки фортепиано, тягучие и печальные. Я начинаю свое медленное, мучительно медленное продвижение к середине сцены, работая только руками, перемещаясь ползком. «Обернись», — поет мужской голос. «Иногда мне одиноко, а ты все не приходишь», — отвечает ему Бонни Тайлер. В этот миг Тиффани устремляется на сцену и перепрыгивает через меня, точно газель или какое-то другое грациозное и быстроногое животное. Голоса продолжают петь по очереди, а Тиффани бежит, прыгает, падает, вращается, скользит — словом, танцует модерн. Когда вступают ударные, я поднимаюсь и рисую руками огромный круг, показываю зрителям, что я солнце, которое взошло. Движения Тиффани становятся еще более пылкими. Перед самым припевом, когда Бонни Тайлер поет: «Вместе мы сможем пройти до конца; любовь к тебе накрыла меня, словно тень, и не отпускает», мы выходим в первую поддержку. «Я не знаю, что делать, я постоянно во тьме». Я держу Тиффани над головой; я тверд как камень; я безупречен. «Мы как будто живем на пороховой бочке и высекаем искры». Начинаю разворачиваться, Тиффани разводит ноги в шпагат, а Бонни Тайлер продолжает: «Ты нужен мне сегодня, по-настоящему! Вечность начнется сегодня! Вечность начнется сегодня». Я кружу Тиффани; мы делаем полный оборот, а потом, под строку «Когда-то я влюблялась, теперь же только теряю голову», она соскальзывает ко мне на руки, и я опускаю ее на пол, точно она умерла — а я, солнце, оплакиваю ее. «Что тут говорить — это полное затмение сердца». Музыка снова звучит крещендо, Тиффани устремляется вверх и кружит по всей сцене, так что глаз не оторвать. Песня продолжается, и я снова описываю круги руками, изо всех сил стараясь быть солнцем. Все движения я помню наизусть, так что во время танца могу отвлечься на разные мысли. Сначала я думаю, до чего легко мне все это дается и ужасно жаль, что моя семья и друзья не пришли посмотреть, как замечательно я танцую. Может, мы и не сорвем самые громкие аплодисменты — учитывая, что Челси Чень, похоже, привела на конкурс всю свою родню, — однако появляется ощущение, что мы все равно победим. Тиффани просто великолепна, и, глядя, как она проносится мимо меня то туда, то обратно, я восхищаюсь ею как-то по-новому. Для конкурса она отточила свое мастерство до совершенства; эту ее грань я раньше не замечал. Весь месяц, пока мы репетировали, она неустанно превращала слезы в танец, но сегодня ее тело сотрясается от неудержимых рыданий, и надо быть каменным, чтобы не проникнуться ее чувствами. А затем Бонни Тайлер поет: «Вместе мы сможем пройти до конца», — это значит, что настало время второй поддержки, самой трудной. Я приседаю на корточки и прижимаю руки к плечам. Тиффани встает на мои раскрытые ладони и на словах «ты нужен мне сегодня, по-настоящему» сгибает колени, а я изо всех сил напрягаю мышцы ног и резко толкаю себя вверх, выпрямляя руки и поднимая ладони. Тиффани высоко взмывает, делает сальто и падает в мои объятия. Под стихающие звуки припева мы смотрим друг друга в глаза. «Было время, когда я влюблялась, нынче же я только схожу с ума. Ничего не поделать — это полное затмение сердца». Она выскальзывает из моих рук и опускается на пол, словно падает замертво, и солнце — в лице меня — заходит. То есть я ложусь обратно и медленно ползу прочь со сцены, работая только руками. Это занимает почти минуту. Музыка затихает. Тишина. Целую секунду мне страшно. А ну как вообще не будут хлопать? А потом зал взрывается аплодисментами. Тиффани встает, я тоже. Многократно отрепетированным движением беру ее за руку и раскланиваюсь — а овации еще громче, и все зрители поднимаются с кресел. Я взбудоражен, опьянен успехом и все же грущу, что никто из родных и близких не пришел меня поддержать. И тут… — И! Г! Л! З! Иглз! Я в жизни не слышал ничего громче! Поднимаю глаза на дальние ряды и вижу не только Джейка, Кейтлин и маму, но еще и Скотта, и толстяков, и Клиффа, и «Азиатский десант» в полном составе. Они все в футболках «Иглз», я смеюсь, а они принимаются скандировать: — Баскетт! Баскетт! Бас-кетт! Ронни в переднем ряду с гордостью улыбается мне. Когда мы встречаемся взглядом, он показывает большие пальцы. Вероника тоже улыбается, и малютка Эмили, а миссис Вебстер плачет и улыбается одновременно — вот тогда я понимаю, что наш танец был действительно прекрасен, раз уж растрогал ее до слез. Мы уходим за сцену, где нас тут же окружают школьницы. — Господи, это было просто изумительно! — говорят они наперебой, широко распахнув глаза. Видно, что они все восхищаются Тиффани — еще бы, ведь она превосходный танцор и талантливый хореограф. Наконец Тиффани поворачивается ко мне: — Ты был великолепен! — Да нет же, это ты была великолепна! — возражаю. — Как думаешь, мы выиграли? Она улыбается и смотрит под ноги. — Что такое? — Пэт, я должна сказать тебе кое-что. — Что? — Нет никакого золотого кубка. — Что?! — В «Прогони депрессию танцем» нет победителей. Это просто показательные выступления. Я выдумала про призы, чтобы ты выложился по максимуму. — Ах вот как. — И это сработало! На сцене ты просто блистал! Спасибо тебе. Вот теперь я согласна быть твоим посредником, — добавляет Тиффани, а потом целует меня прямо в губы и долго держит в объятиях. Поцелуй соленый на вкус, и мне ужасно неловко оттого, что Тиффани обнимает меня так страстно перед несовершеннолетними девчонками, тем более что я без рубашки и со свежевыбритым торсом. Я уже молчу о том, что мне не нравится, когда ко мне прикасается кто-либо, кроме Никки. — Раз мы закончили с танцами, могу я снова говорить об «Иглз» и футболе? Просто меня там целая толпа фанатов ждет. — После такого танца ты можешь делать все, что тебе захочется, — шепчет мне Тиффани, и я еще долго стою, дожидаясь, когда она меня отпустит. Я переодеваюсь в кладовке и сижу там, пока Тиффани не объявляет, что раздетых подростков за сценой больше не осталось. Тогда я выхожу поприветствовать свою группу поддержки. Спрыгиваю со сцены, и тут же подходит миссис Вебстер, хватает за руки и заглядывает в глаза: — Спасибо. Она все смотрит и смотрит на меня не отрываясь и ничего больше не говорит, так что становится не по себе. — Мама хочет сказать, что сегодняшний вечер очень много значит для Тиффани, — в конце концов подает голос Вероника. — Пэп! — кричит крошка Эмили, показывая на меня. — Точно, Эми, — радуется Ронни. — Это дядя Пэт. — Пэп! Пэп! Пэп! Мы все смеемся, а потом до меня доносится дружный рев пятидесяти индийцев: — Баскетт! Баскетт! Баскетт! — Не мешало бы тебе поздороваться с буйными поклонниками, — улыбается Ронни, так что я поворачиваюсь и иду по проходу туда, где колышется море зеленых футболок. По пути меня хлопают по спине другие, незнакомые зрители, и все поздравляют. — Как же хорош ты был на сцене! — восхищается мама, обнимая меня. Она, похоже, удивлена моими танцорскими способностями. — Я так горжусь тобой! Я обнимаю ее в ответ. — А папа здесь? — Забудь про папу, — отвечает Джейк. — Тут шестьдесят с лишним диких мужиков ждут не дождутся, чтобы отвезти тебя на самую феерическую предматчевую тусовку в твоей жизни. — Надеюсь, ты сегодня не планировал спать, — говорит Кейтлин. — Ну что, готов положить конец проклятию Пэта Пиплза? — спрашивает Клифф. — Чему? — С тех пор как ты перестал следить за матчами, «Птички» вообще ничего не выиграли. Так что сегодня мы примем самые крутые меры, чтобы покончить с этим проклятием, — отвечает за него Скотт. — Будем ночевать в автобусе «Азиатского десанта», прямо возле парковки у комплекса «Ваховия», а на рассвете, как проснемся, сразу же начнем готовиться к матчу. — Ашвини уже ждет нас за углом, — добавляет Клифф. — Ты готов? Я в легком ступоре: столько новостей вывалилось на меня разом, и к тому же я ведь только-только закончил блестящее выступление. Конечно, хотелось бы насладиться триумфом несколько дольше десяти минут. — Но у меня подходящей одежды с собой нет. На что мама вынимает из спортивной сумки, которую я раньше не приметил, баскеттовскую футболку. — Здесь все, что тебе нужно. — А как же лекарства? Клифф поднимает пакетик со всеми моими бутылочками. Не успеваю я и рта раскрыть, как «Азиатский десант» принимается еще громче скандировать: — Баскетт! Баскетт! Баскетт! Толстяки поднимают меня и на руках выносят из зала. Мы проходим мимо фонтана с живыми рыбками и дружно вываливаемся из отеля «Плаза» на улицы Филадельфии. И вот я уже в зеленом автобусе, пью пиво и пою: «Вперед, орлы, вперед, к победе прямиком». Добравшись до Южной Филадельфии, делаем остановку «У Пата», чтобы купить сырных сэндвичей. Готовят долго — нас же шестьдесят с лишним ртов, — но никому и в голову не приходит пойти в соседнюю забегаловку, «У Джино», ведь всем известно, что сэндвичи там гораздо хуже. И вот мы уже у комплекса «Ваховия». Останавливаемся прямо у ворот, чтобы утром первыми рвануть на парковку стадиона, — можно считать, что счастливое парковочное место нам гарантировано. Мы пьем пиво, поем, бросаем мяч, слоняемся туда-сюда; раскатываем рулоны искусственной травы и играем в кубб при свете уличных фонарей; и хотя я выпил всего две или три бутылки пива, я всем подряд признаюсь в любви, ведь они пришли на мое выступление, и еще раскаиваюсь вслух, что пришлось забросить футбол в самый разгар сезона, но так было надо, просто я не могу объяснить почему — а в следующий миг я уже в автобусе, и меня будит Клифф. — Ты забыл принять лекарства. Проснувшись утром, обнаруживаю, что моя голова лежит на плече у Джейка; тот все еще спит. Как хорошо, когда рядом брат! Я тихонько встаю и осматриваюсь: Скотт, Клифф, толстяки, индийцы — все до одного спят в автобусе. На каждом сиденье по двое или трое, полусидят, положив головы на плечи друг к другу. Мы все здесь братья. На цыпочках прохожу мимо Ашвини, который дрыхнет на водительском сиденье с широко открытым ртом. Выбравшись наружу, устраиваюсь на клочке газона между улицей и тротуаром и делаю те же отжимания и приседания, которые привык выполнять каждое утро в психушке, когда у меня еще не было ни собственной штанги, ни велотренажера, ни «Стомак-мастера-6000». Примерно через час пробивается первый луч солнца. Во время последней серии приседаний я чувствую, что сжег все калории от сырных сэндвичей и выпитого накануне пива, однако чего-то как будто не хватает — хочется пробежаться. И я бегу несколько миль, а когда возвращаюсь на парковку, мои друзья все еще спят. Останавливаюсь рядом с Ашвини и смотрю на всех. Словами не передать, как мне радостно оттого, что у меня так много друзей — целый автобус. Тут я вспоминаю, что ушел из отеля, не попрощавшись с Тиффани. От этого мне немного стыдно, хоть она и сказала, что теперь, после такого прекрасного выступления, я могу делать все, что хочу. А еще мне не терпится написать первое письмо Никки. Но впереди важный матч, о нем тоже надо подумать; к тому же понятно, что победа «Иглз» — единственное, что может сгладить острые углы между мной и отцом, на нее только и надежда. Я даже тихонько молюсь Богу — наверняка Он впечатлен моим вчерашним танцем; может, даст поблажку хотя бы на сегодня. Глядя на лица спящих, я осознаю, как же мне не хватало зеленых братьев, и предвкушаю новый день. Письмо № 2, от 15 ноября 2006 г