Серийный убийца без прикрас
ФАКТ: по оценке ФБР, в США на данный момент действуют 50 еще непойманных серийных убийц.
В среднем я получаю около трех писем в день от людей, интересующихся психопатией. Я стараюсь отвечать на все и направлять людей в ту сторону, где они могут получить ответы на свои вопросы. Летом 2009 года я получил одно письмо, которое меня особенно заинтриговало. Оказалось, что оно изменит мою жизнь.
Мне писал доктор Джим Кавана, директор чикагского Центра имени Айзека Рея, он хотел обсудить со мной дело, над которым работал. Я предложил ему поговорить по телефону, но он сам вызвался прилететь в Альбукерке ради личной встречи. В ответ я назвал несколько подходящих дат в ближайшие две-три недели; он тут же написал, что хочет увидеться на следующий день. Я согласился, потому что мне стало интересно, из-за чего такая срочность.
Мы встретились за завтраком в моей любимой кофейне.
После обмена любезностями Джим сразу же приступил к делу.
– Я судебный психиатр. В основном я работаю с обвинением, даю оценку вменяемости и процессуальной правоспособности, провожу психиатрические обследования и тому подобное, – начал он. – Но в данном случае, о котором я хочу с вами поговорить, я согласился работать с защитой. Наш клиент – мистер Дуган. Он серийный убийца. Вы о нем не слыхали?
Я порылся в памяти и медленно покачал головой, исчерпав список известных мне серийных убийц.
– Нет, я не знаю никого по имени Дуган.
– Тогда позвольте рассказать. В начале 1980-х Дуган изнасиловал и убил по меньшей мере трех жертв – одну взрослую женщину и двух девочек. В 1984 году его арестовали по подозрению в одном из убийств, и он признал себя виновным по всем трем. В общем… – Джим нерешительно помолчал, – обвинение согласилось, что он виновен по двум убийствам, и он получил два пожизненных срока. Но последнее… с последним возникла некоторая путаница.
Он отпил кофе и пристально посмотрел на меня.
– В 1983 году десятилетнюю девочку выкрали из дома средь бела дня, изнасиловали и убили. Это случилось в богатом пригороде Чикаго – Нейпервилле, округ Ду-Пейдж. Чудовищное преступление. За убийцей шла настоящая охота. Полиция несколько месяцев не могла найти подозреваемых. На нее и прокуратуру оказывалось мощное давление со стороны журналистов и обычных людей.
Через несколько месяцев полиция арестовала троих мужчин. Двоих признали виновными и приговорили к смерти; по третьему присяжные не пришли к согласию.
Впоследствии Верховный суд штата Иллинойс отменил вердикт по двоим осужденным, так как на процессе обвинение не смогло опровергнуть сведения, которые могли их оправдать.
Джим опять помолчал и хлебнул кофе.
– Этих двоих судили еще раз, снова признали виновными и снова приговорили к смерти. То есть, кажется, один получил смертную казнь, а другой – пожизненный срок. На самом деле эти подробности не имеют значения, – сказал он, махнув рукой.
Было видно, что он старается как можно быстрее добраться до сути.
– И тогда Верховный суд штата опять отменил смертный приговор, в первый раз в истории Иллинойса. – Он покачал головой, как бы говоря «какое нелепое дело». – Но в осуждение этих двоих было вложено уже столько сил и времени, что прокуроры решили обвинить их в убийстве и в третий раз. В Чикаго вокруг этого дела был большой шум.
Я старался осознать всю серьезность того, что он мне говорил. Ведь это был не пересказ какого-то голливудского триллера, а настоящая история преступления.
– На третьем процессе судья постановил, что обвинение не смогло доказать виновность, и снял обвинение, прежде чем защита даже успела выступить. Из-за этого дела многие полетели со своих мест. Оно тянулось больше двадцати лет. Кто-то подсчитал, что с учетом всех расходов это самое дорогостоящее дело в истории США…
Я перебил его:
– Простите, если у обвинения было признание Дугана, почему они так упорно пытались осудить тех двоих?
По-моему, в этом не было никакого смысла. Преступления подобного рода почти всегда совершают преступники-одиночки. Я разговаривал со многими осужденными по таким же статьям. К тому же Дуган признался в аналогичных преступлениях, и добровольно. Разумеется, он должен был рассказать какие-то подробности, которые мог знать только убийца. Что-то тут не сходилось.
– Сейчас я до этого дойду. Но как раз здесь дело становится интересным, – прибавил Джим.
Можно подумать, я еще не успел заинтересоваться. Он поймал меня на серийного убийцу, как на крючок.
– После третьего суда было назначено специальное расследование о роли полицейских и обвинителя по этому делу. Следователи занимались этим год, и в итоге большое жюри присяжных постановило, что семеро полицейских и прокуроров должны предстать перед судом более чем по сорока случаям лжесвидетельства, манипулирования свидетелями и подделки улик. Этот процесс называли «Семерка из Ду-Пейджа».
– Черт возьми, – вырвалось у меня. Пришлось извиняться за грубость.
У меня четверо двоюродных братьев работают в полиции Феникса, штат Аризона, и я знаю, каким тяжелым бременем такие дела могут ложиться на полицейский департамент. Иногда очень тяжелым.
– Правление округа Ду-Пейдж проголосовало за то, чтобы оплатить адвокатов для семерых полицейских и прокуроров. Но им не разрешили заключить сделку со следствием. По-моему, это против законов штата, чтобы средства округа использовались для защиты в уголовном суде его же служащих. Всех семерых судили, и это обошлось округу в миллионы долларов, и в конце концов всех сочли невиновными. Присяжные после вердикта пошли выпивать с обвиняемыми в ближайшем баре.
– Какая-то невероятная история.
Мне казалось, что сейчас из-за кассы выскочит Эштон Кутчер и скажет, что меня разыграли.
Джим улыбнулся:
– Те двое, которых осудили за убийство девочки, десять лет просидели, дожидаясь смертной казни, пока все считали их насильниками-педофилами и детоубийцами, – сказал он.
Мы оба знали, что это значит. Такие преступники в тюремной иерархии стояли на самой низкой ступени. Другие заключенные считают, что насильники, особенно педофилы, недостойны даже презрения. Несправедливо осужденные, наверное, пережили настоящий ад.
Я спросил:
– А эти двое подали в суд на округ Ду-Пейдж?
– Да, – сказал он. – Им присудили 3,4 миллиона от округа в возмещение ущерба.
Я задумался об этой сумме. Слишком малая цена. Три судебных процесса, два смертных приговора, десять лет в камере смертников – и все из-за ошибок полиции и прокуратуры. История меня разбередила.
– Но вернемся к мистеру Дугану. Он пытался заявить о своей виновности в убийстве десятилетней девочки в 1984 году, когда признался в двух других убийствах, хотя в первом его не подозревали. Но только к тому времени в округе уже осудили двух человек по этому делу. Вот прокурорские и заявили, что не поверили Дугану.
«Ну разумеется, – подумал я. – Ведь уже столько сил было вложено в обвинительный приговор».
– Однако на втором суде обвинители передумали и заявили, что двое осужденных убили девочку вместе с Дуганом. Но Дугану обвинения так и не предъявили. И он отказался давать показания, потому что прокурорские не хотели заменить ему смертный приговор на срок в тюрьме. Это очень запутанная история. В конце концов в 1995 году провели анализ ДНК, и он доказал, что именно Дуган убил девочку. Само собой, по убийству нет срока давности, и некоторое время назад окружной прокурор предъявил Дугану обвинение в убийстве девочки. По всему выходит, что Дуган – психопат. Обвинение утверждает, что это делает его опасным для общества, и настаивает на смертном приговоре.
Дуган признал вину, осталось только вынести приговор. Решение, что получит Дуган: третий пожизненный срок или смертельную инъекцию, – будут принимать присяжные округа Ду-Пейдж. Обвинение должно продемонстрировать отягчающие обстоятельства, например, что он представляет опасность для общества, вот почему они упирают на то, что Дуган психопат. Защита должна представить смягчающие обстоятельства. – И тут Джим выложил, зачем приехал: – Я хочу спросить, не согласитесь ли вы съездить в Чикаго, побеседовать с Дуганом и подтвердить, что он отвечает критериям психопатии, и рассказать его адвокатам о последних данных науки в области психопатии. Еще мы хотели бы получить снимок мозга Дугана, если это сыграет на руку защите.
Я допил свой четверной эспрессо.
Джим продолжал:
– В 1982 году я работал с обвинением по делу Джона Хинкли-младшего – который совершил покушение на Рейгана. Защитники сделали компьютерную томографию мозга Хинкли в доказательство того, что у него психоз и он не отдает отчета в своих действиях. Присяжные согласились с защитой и сочли его невиновным по причине невменяемости. Хинкли отправили в психиатрическую больницу.
Я был знаком с делом Хинкли, но впервые встретил человека, который фактически по нему работал. Я рассматривал это дело в ознакомительных лекциях для судей и правоведов, поскольку это был первый случай в США, когда в суде использовались снимки мозга в поддержку психиатрического диагноза.
У Хинкли была бредовая идея, что убийством президента Рейгана он привлечет к себе внимание актрисы Джоди Фостер (и этого он добился) и в конце концов завоюет ее любовь (а с этим ничего не вышло).
В мозге есть участки, называемые бороздами и желудочками, у Хинкли они оказались крупнее обычного. На тот момент исследования показывали, что увеличенные борозды и желудочки связаны с шизофренией. Защита утверждала, что Хинкли отвечает диагнозу «шизофрения».
Однако увеличенные борозды и желудочки не позволяют диагностировать шизофрению. То есть не у всех шизофреников они увеличенные, и не все, у кого они увеличены, больны шизофренией. На тот момент наука говорила, что увеличенные борозды и желудочки – лишь факторы риска .
Рассказывая о своем участии в процессе Хинкли, Джим сказал:
– Психиатры, которых пригласили соперничающие стороны, спорили, был у Хинкли психоз или нет. По-моему, снимки мозга склонили чашу весов в пользу защиты.
За 25 лет после покушения на Рейгана стало ясно, что Хинкли действительно страдает шизофренией. Благодаря вердикту о невменяемости он оказался в психиатрической больнице, где получал хороший медицинский уход. Однако в то время представление снимков мозга в качестве доказательства психиатрического диагноза вызвало много споров.
В наше время довольно просто использовать сканирование мозга для подтверждения диагноза «шизофрения». Наша лаборатория в сотрудничестве с нашим коллегой доктором Винсом Калхуном опубликовала множество исследований, свидетельствующих, что возможно отличить пациентов с шизофрений от здоровых людей по снимкам мозга, если сканирование проводилось с очень высокой чувствительностью и четкостью. В 2012 году мы опубликовали данные исследования, которые показали, что мы отличаем шизофреников от здоровых людей по снимкам мозга с 98-процентной точностью[102]. Мы можем даже отличить типы психических заболеваний по изображениям мозга, например шизофрению от биполярного расстройства[103].
Наша работа может облегчить раннюю диагностику психических болезней и, следовательно, сделать их лечение более эффективным. В последнее время этими открытиями заинтересовались и в судебно-правовой системе.
– Может быть, понадобится сделать МРТ, чтобы показать присяжным, на что похож мозг психопата, если это поможет аргументировать смягчение наказания, – сказал Джим.
Многие ученые исследовательской сети при Фонде Макартуров полагали, что нейронауки изменят всю систему права; другие были не так уверены в этом. Но одно я знал точно: в проекте не участвовал ни один практикующий юрист, ведущий дела со смертной казнью или с серийными убийцами – психопатами. Я подумал, что хорошо было бы узнать, что требуется юристам на передовой, и потом рассказать участникам проекта. Это могло вызвать широкую дискуссию.
– Да, – ответил я Джиму. – Я охотно расскажу о психопатии вашей команде. – А еще я сказал ему: – Пожалуй, нам не нужна томография, чтобы подтвердить диагноз психопатии, раз обвинение уже признало, что он отвечает ее критериям. Но для томографии могут быть другие основания, например травма головы в прошлом. Мне нужно будет изучить документы по делу, прежде чем дать какие-то рекомендации.
За несколько последних лет я просмотрел сотни дел, где данные сканирования мозга предъявлялись в качестве доказательства на суде. У адвокатов было множество причин прибегать к томографии: от подтверждения показаний психиатра до наглядной иллюстрации серьезной патологии, такой как опухоль или травма.
– Отлично, – ответил Джим. – У меня только есть пара вопросов. Речь идет только о смягчении наказания, а не об уголовной ответственности. Дуган отвечает за преступление; он уже признал вину. Единственный вопрос – как его наказать. Вынося вердикт, присяжные должны взвесить все смягчающие и отягчающие обстоятельства и проголосовать за пожизненный срок в тюрьме или смертную казнь. По смертной казни голосование должно быть единогласным. Итак, прежде всего, считаете ли вы, что психопатия – это эмоциональное расстройство? – спросил он.
– Да. Психопатия связана с эмоциональным дефицитом, проявляющимся практически во всех сферах жизни; любой мой коллега по этой области согласится с такой оценкой. – Я помолчал. – То есть любой согласится, что у психопатов есть проблемы с эмоциями, единственное, нам неизвестна точная причина.
– А есть ли серьезные научные публикации об этом эмоциональном дефиците?
– Да, и много, – ответил я.
– Вы считаете, что у психопатов аномалии мозга?
– Да, – честно ответил я. – Наука явно показала, что у психопатов аномалии мозга.
При этих словах я подумал: интересно, может быть, суд и юристы по-другому определяют аномалию , не так, как я у себя в аспирантуре?
– Вы полагаете, что у психопатов врожденные аномалии мозга?
– В основном данные науки указывают в этом направлении, – сказал я.
Я поймал себя на том, что начал отвечать уклончиво. Джим словно допрашивал меня в суде. Я старался ничего не преувеличить и не сказать ничего такого, что можно было бы неверно интерпретировать.
– В Иллинойсе, если подзащитный страдал сильным психическим или эмоциональным расстройством в момент совершения преступления, это считается смягчающим обстоятельством, и присяжные должны учитывать его при вынесении вердикта, – сказал Джим. – Так по-вашему, психопатия – эмоциональное расстройство? – повторил он.
– Да. Это эмоциональное расстройство, которое длится всю жизнь, – вновь честно ответил я.
Потом я рассказал Джиму о нашем исследовании эмоционального интеллекта у психопатов.
– Эмоциональный интеллект, – объяснил я, – это способность распознавать, оценивать и контролировать эмоции: собственные, чужие и общие. Есть разные способы оценки эмоционального интеллекта, в том числе опросники для самоотчета, тесты и личные беседы. В Йельском университете я работал с доктором Питером Сэловеем, который всю свою жизнь в науке разрабатывал тест на эмоциональный интеллект на основании способностей – MSCEIT. С помощью Сэловея мы применили тест к большой выборке заключенных, многие из которых были психопатами[104]. Психопаты показали большой недостаток эмоционального интеллекта по сравнению с преступниками-непсихопатами. При этом у психопатов обычный уровень интеллекта.
Джим откинулся на спинку стула и задумался о наших открытиях. Я видел, что он пытается в уме провести сравнение коэффициентов интеллекта и эмоционального интеллекта.
– Джим, почти у всех есть знакомые с низким КИ, и большинство интуитивно полагает, что, если он совершил преступление, он несет за него меньшую ответственность, чем человек с обычным интеллектом. Как вы, наверное, знаете, в 2002 году Верховный суд США вынес свое эпохальное решение по делу «Аткинс против штата Вирджиния», что люди с низким интеллектом не должны приговариваться к смертной казни. Это дело в Верховном суде представлял профессор права Нью-Мексиканского университета Джим Эллис. Когда я переехал в Нью-Мексико, мы встретились с профессором Эллисом, и я познакомил его с нашим исследованием эмоционального интеллекта у психопатов. По мнению профессора Эллиса, в делах со смертной казнью ту же логику можно применить и к людям с низким эмоциональным интеллектом.
Когда я договорил, Джим удивленно поднял брови и сказал:
– Вот это да! Как я рад, что прилетел с вами повидаться. Эти исследования эмоционального интеллекта – очень важный вопрос, нам обязательно нужно изучить его для разработки плана защиты Дугана, потому что если какое-то дело способно дойти до самого Верховного суда и установить прецедент, то это дело Дугана.
– Джим, Айзек Рей верил, что эмоциональная и интеллектуальная стороны психики одинаково важны в вопросе юридического определения невменяемости. Идеи Рея сыграли огромную роль в суде над Шарлем Гито, – добавил я.
Джим покраснел и спросил:
– А кто такой Шарль Гито?
Судебный центр, которым руководил Джим, носил имя выдающегося психиатра Айзека Рея, и он смутился оттого, что знаком не со всеми делами, на которые Рей оказал заметное влияние.
– Гито убил президента Гарфилда в 1881 году. Теории Рея о нравственном помешательстве, как в то время называли психопатию, стали ключевыми на его процессе, – пояснил я.
Джин задумался об исторических параллелях между Гито и Дуганом. Эпохальное столкновение судебной системы и психиатрической идеи нравственного помешательства в 1800 году повторялось двести лет спустя уже с новыми открытиями психологии и нейронауки о психопатии.
Именно так, как и предсказывали многие ученые, работавшие в исследовательской сети по изучению связи между правом и нейронаукой при Фонде Макартуров.
Гринберг
Доктор Джим Кавана прислал мне подшивки документов о Дугане. Они так подробно фиксировали всю его жизнь, что мне не требовалось даже лично разговаривать с ним, чтобы поставить ему баллы по Перечню психопатических черт. Команда его адвокатов переговорила практически со всеми, с кем он контактировал, включая родственников, друзей детства, соседей, учителей и работодателей.
Но я не собирался отказываться от возможности побеседовать с Дуганом. Я стал заниматься психопатией, потому что хотел знать, как остановить преступников вроде Теда Банди еще до того, как они совершат преступление, и вот наконец-то я получил возможность лично пообщаться с серийным убийцей, не так уж отличающимся от Банди. Я хотел узнать о нем все, понять, почему он убивал. Я забронировал билет до Чикаго.
Команду защиты Дугана на предстоящем процессе возглавлял адвокат Стив Гринберг. Гринберг предложил встретиться за ужином. Он сказал, что принесет с собой последние данные их изысканий, чтобы я просмотрел их перед интервью с Дуганом. Мы договорились пообедать в Чикаго накануне моего интервью с Дуганом.
Один из моих лучших друзей – Эзра Фридман, экономист и юрист, недавно переехал в Чикаго и преподавал право в Северо-Западном университете. Я написал Эзре и пригласил его поужинать вместе с нами.
Мы с Эзрой и Гринбергом договорились встретиться в стейк-хаусе «Гибсонс» оживленным субботним вечером. Ресторан был забит посетителями. Подходя к стойке бара и выискивая Гринберга в толпе, я вспомнил, что забыл зарезервировать столик.
Гринберга было несложно заметить. У него единственного у бара были заняты обе руки. В правой руке он держал большую папку, в левой – бокал мартини размером с футбольный мяч.
После знакомства Гринберг передал мне папку и предложил сесть за стол, чтобы уже приватно поговорить о деле.
– На какое имя резервировали? – спросил он.
– Я забыл, – признался я.
Гринберг подмигнул и направился в стойке метрдотеля.
Когда он подошел, метрдотель улыбнулась и обняла Гринберга. Она посадила нас за угловой столик на веранде, выходившей на Раш-стрит. Это было лучшее место в ресторане.
Через несколько минут она вернулась с новым бокалом мартини для Гринберга.
– За счет заведения, – сказала она.
Потом она что-то шепнула ему на ухо, и он ответил:
– Без проблем. Просто скажите, если ему понадобится что-нибудь еще.
Я взглянул на Гринберга. Он объяснил, что помог ей с «маленьким арестом ее двоюродного брата».
Пока Гринберг объяснял стратегию защиты, нас то и дело прерывали люди, проходившие мимо по улице. Они останавливались, приветствовали Гринберга, благодарили его за решение проблемы или за совет. Все эти короткие встречи он завершал радушным рукопожатием.
В конце концов ему пришлось встать и передвинуть стул, чтобы сидеть спиной к улице, надеясь, что его будут узнавать пореже.
Когда принесли закуски, за соседний столик село несколько игроков НБА. Как по сигналу один из них наклонился к Гринбергу и сказал:
– Спасибо, что решили мою проблемку.
На наш столик принесли бутылку вина. Официант разлил его по трем бокалам. Гринберг поднял бокал, благодаря одного из игроков.
Несмотря на такую известность, Гринберг оказался простым парнем. Он мне сразу же понравился.
К концу ужина мы уже звали друг друга по имени. Стив рассказал нам немало историй о юридических баталиях по делу Дугана. Это была настоящая сага, в которой ярко проявилось все лучшее и все худшее, что есть в судебной системе.
Несколько коллег Эзры по юридическому факультету Северо-Западного университета тоже участвовали в спасении от смертной казни двоих несправедливо осужденных по этому делу.
После интересного разговора и обильного ужина я попрощался и удалился в гостиничный номер, чтобы прочитать папку, которую мне принес Гринберг. Мое первое интервью с Дуганом должно было состояться следующим утром.
Изучая подробности его преступлений, я понял, что это будет тяжелое интервью. Он не менее трех раз похищал жертв средь бела дня, увозил их в безлюдное место, где насиловал и потом просто забивал до смерти. Две жертвы были маленькими девочками, а третья – двадцатидвухлетней медсестрой. Трудно было себе представить более ужасное преступление.
Интервью с Дуганом
Я рано проснулся, выпил четверной эспрессо в ближайшей кофейне и поехал в окружную тюрьму, где содержался Дуган. Проходя сквозь металлодетекторы и досмотры, я мысленно репетировал вопросы, которые хотел задать Дугану во время интервью. Меня проводили в удобную комнату, и потом охранник пошел за Дуганом.
Он вернулся с заключенным средних лет, седоволосым, одетым в ярко-оранжевый комбинезон и белые кеды. Он казался бледноватым, но в остальном был в хорошей форме. Охранник снял с него ручные и ножные кандалы, не спрашивая, хочу ли я, чтобы заключенного освободили.
Как только охранник вышел из комнаты, заключенный встал и протянул мне руку через стол.
Я встал, пожал его руку и сказал:
– Мистер Дуган, меня зовут доктор Кил, и ваши защитники попросили меня с вами поговорить.
Он сел и сказал:
– Зовите меня Брайан.
Брайан
На нашем первом интервью с Брайаном Дуганом я провел четыре часа. Мы начали с того, что поговорили о разных аспектах его жизни до того момента, когда его приговорили к пожизненному сроку за два убийства.
И дома, и в школе, и на работе, и в романтических отношениях жизнь Брайана до тюрьмы была в полном беспорядке, как вы уже знаете из предыдущих глав (да, это тот самый Брайан, которого вы впервые встретили в главе 6), и это подтверждалось показаниями родственников, учителей, работодателей и бывших подружек.
Когда я получил ответы на все основные вопросы, мне стало совершенно ясно, что Брайан получит высокий балл по шкале психопатии. Психопатические черты присутствовали во всех аспектах его жизни. Брайан был образцовым психопатом, хоть вставляй в учебник.
Но я хотел, чтобы Брайан раскрыл мне, почему он совершил эти убийства.
Я изучил разнообразные теории о том, почему люди совершают убийства на сексуальной почве. Рассматривая мотивы и образ действий Брайана, я надеялся, что смогу помочь правоохранительным органам поймать других серийных убийц. Я уже нашел несколько важных подсказок в фоновых сведениях о Брайане и надеялся, что он расскажет мне подробности, которые дадут мне представление о его методах и образе мыслей.
Большинство психологов придерживается мнения, что взрослые, совершившие преступления на сексуальной почве, в детстве сами были жертвами сексуального насилия. То есть в данном случае мы можем иметь дело с порочным кругом. Хотя, пожалуй, невозможно подсчитать, как могла детская травма воздействовать на Брайана или тысячи других подвергшихся насилию детей, трудно себе представить, что пережитое в детстве насилие никак не повлияло на их развитие.
Пока мы с Брайаном говорили о его жизни, между нами установилась хорошая связь. Тогда я стал задавать ему трудные вопросы о сексуальном насилии в детстве. Но оказалось, что мне задавать их труднее, чем ему отвечать.
– Брайан, из документов следует, что в детстве вас похитил взрослый мужчина и заставил произвести с ним действия сексуального характера.
– Да. Я был мальчишкой. Тот тип ехал на грузовике, он меня забрал, отвез в безлюдное место и заставил ему отсосать, – заявил Брайан. – Потом отвез обратно в город, дал двадцатку, высадил на заправке и уехал.
Брайан чуть ли не посмеивался, рассказывая об этом. Его странное поведение нарушило ход моих мыслей. Отклоняясь от списка вопросов, я спросил:
– Этот случай заставил вас переживать?
– Да нет, не особо. То есть я хочу сказать, ну и что с того. Это все быстро кончилось, к тому же я получил двадцатку, – сказал Брайан, пожав плечами.
Кажется, событие не оказало на него никакого эмоционального воздействия, по крайней мере такого, которое он смог бы выразить словами. Он говорил об этом даже с какой-то симпатией, почти улыбался. Это было странно.
– И вы потом узнали этого мужчину по газетной статье? – спросил я.
– Да. Когда это случилось, я рассказал воспитателю в детском доме, а потом показал того типа на снимке в газете, когда его арестовали за другое. Только ничего не вышло. Полиция не приходила, обвинения никому не предъявили.
– Но вы знаете, кто это был, правда? – спросил я.
– Да, Джон Уэйн Гейси. Я прочитал в газетах, пока шло его дело. Он многих мальчиков убил. Так что мне, пожалуй, повезло, – сказал Брайан с подобием улыбки на лице.
Джон Уэйн Гейси убил по меньшей мере тридцать трех мальчиков в Иллинойсе в начале 1970-х. Брайану было четыре, когда произошел тот случай. Он описывал нападение Джона Уэйна Гейси таким же тоном, каким мог бы рассказывать, как надевал утром ботинки, – с полным отсутствием аффекта. Отсутствие у него эмоций было еще заметнее, чем у других заключенных, с которыми мне приходилось говорить.
Брайан также признал, что в детстве его насиловали в исправительном учреждении для мальчиков в Менарде.
– Эти случаи как-то изменили вашу жизнь?
Брайан посмотрел на меня с недоумением:
– А почему из-за них у меня должны были быть проблемы?
– Вы не думаете, что эти случаи имеют какую-то связь с убийствами, которые вы совершили? – спросил я.
– Не-а, – ответил он.
Он так посмотрел на меня, будто я сморозил какую-то глупость. Он просто не представлял себе, что эти детские травматические переживания могли повлиять на его поступки в зрелом возрасте.
Однако на это отсутствие аффекта у Брайана можно посмотреть с разных точек зрения. С одной стороны, у Брайана могла быть просто хорошая сопротивляемость к детским переживаниям. В конце концов, большинство детей, с которыми происходит что-то похожее, не становятся преступниками и уж тем более серийными убийцами. В основном дети способны оправиться от стрессовых ситуаций или сопротивляться им и не приобретают серьезных психических проблем в зрелом возрасте. Это процесс выживания. Мы пересиливаем и идем вперед.
С другой стороны, Брайан может просто не понимать, как эти события повлияли на его развитие. У него явно были проблемы с пониманием во многих сферах жизни. Однако является ли такое непонимание психологическим механизмом преодоления травмы или врожденным нейрофизиологическим дефектом, сказать нельзя.
Последние данные наук позволяют предположить, что ответ на эту загадку состоит в той или иной комбинации обоих факторов. Согласно генетическим исследованиям, не менее 50 процентов того, что наличествует у Брайана, – врожденные. Эта большая генетическая нагрузка в виде психопатических черт, включая отсутствие аффекта, может быть результатом недоразвитой паралимбической системы мозга, что привело его к психопатии в зрелости. Более того, сексуальная травма, которую он пережил, скорее всего, еще больше нарушила уже атрофированную паралимбическую систему, из-за чего Брайан стал еще менее способен испытывать эмоции, свойственные обычным людям.
Адвокатская команда составила полную историю эмоциональных и поведенческих проблем Брайана с самого раннего возраста. Скудость, недостаточность чувств была типична для Брайана в детстве и юности. И сейчас было совершенно ясно, что у пятидесятидвухлетнего мужчины, сидевшего передо мной, полностью отсутствовал аффект. Брайан был хронически неспособен оценить значение его поступков для окружающих или их поступков для него.
Надо сказать, отсутствие аффекта у Брайана было настолько неестественное, что это в какой-то степени сбило меня с толку. Он оказался одним из тех редких заключенных, которые, видимо, не в состоянии оценить или понять чужие эмоции на любом уровне.
Я быстро набросал заметки у себя в блокноте и перешел к следующему набору вопросов – о планировании убийств. Если сексуальное насилие в детстве не связано с тем, что заставило его убивать, тогда, может быть, что-нибудь другое подтолкнуло его к убийствам.
– Вы планировали преступления? – спросил я.
– Да нет, не особо, – сказал он. – Вообще я их никогда не планировал.
– А как же быть с тем, что при вас нашли изоленту, монтировку и нож? – спросил я.
Многие серийные убийцы держали при себе набор вещей, нужных им для того, чтобы похищать и убивать. Из полицейских протоколов следовало, что полиция нашла эти предметы в машине Брайана, когда его арестовывала.
– А, ну да. Я брал их на тот случай, если полезу в дом, но я никого не планировал убить; так просто получалось само собой, – заявил он. – А изолентой я заклеивал сиденья в тачке, она была у меня паршивая.
Слова Брайана соответствовали документам. Видимо, он был неспособен к долгосрочному планированию чего-либо, в том числе и преступлений.
– Значит, когда вы нападали на женщин или пытались их похитить, вы просто брали первую попавшуюся?
– Ну да. Я ездил по округе, выбирал, какой бы дом взломать. Курил травку, кружил в машине часами. Иногда ничего не находил, что бы мне понравилось, и ехал домой. Иногда влезал в пять-шесть домов. А если натыкался на симпатичных девиц, иногда затаскивал в машину и трахал.
Я готовился к этому интервью несколько недель, но у меня в голове возникали все новые вопросы.
Я поймал себя на мысли, что страшнее – бояться того, кто преследует тебя, или знать, что на свете существуют люди, которые могут напасть на тебя просто так, потому что ты подвернулся им под руку.
Брайан продолжал:
– Я затаскивал их в машину, ехал в какое-нибудь безлюдное место, мы занимались сексом, потом я отвозил их домой и отпускал. Одна женщина даже предложила мне встретиться еще раз.
Я был ошарашен. Неужели он правда думал, что женщина захочет иметь с ним отношения, после того как он ее похитил и изнасиловал? Больше того – и это невероятно – он назвал свое имя и телефонный номер жертве, над которой только что надругался.
– Брайан, вы давали свой телефон женщинам, которых изнасиловали? – не веря, спросил я.
– Ну да. Я часто говорил им свое имя и просил звонить, – сказал он. Потом добавил: – Теперь это кажется глупым, но в то время я думал, что мы оба получили удовольствие.
Брайан просто не понимал. Я подозревал, что он может оказаться рекордсменом по недостатку эмоционального интеллекта.
И потом мы перешли к убийствам.
– Брайан, почему вы убили этих девочек?
Он посмотрел на меня, покачал головой и сказал:
– Сам не понимаю почему. Мне самому жаль, но я не знаю, почему делал многое.
Этот ответ меня совершенно не удовлетворил.
Но таков был его ответ. Я столько времени планировал, как влезу в глубины его психики, попробую найти события в жизни, которые заставили его насиловать и убивать, выясню, что толкнуло его на это. Мне даже не приходило в голову, что он сам не знает почему.
Я переговорил с десятками убийц, многие из них были серийными. У всех были причины. Обычно мне называли такие: «я разозлился», «я хотел отомстить», «я пытался скрыть преступление», «нужно было убрать свидетеля», «я убил за деньги», «я просто хотел узнать, как это». Некоторые серийные убийцы лишают жертву жизни и потому, что их это заводит. Фактически многие серийные убийцы – садисты, помимо того что психопаты. Садизм – это сексуальное расстройство, парафилия. Садисты сексуально возбуждаются, причиняя боль, а иногда и смерть.
Брайан стал первым убийцей на моей памяти, который не мог ответить, почему убивал. Он даже не пытался найти предлог. Он не пытался возложить вину на кого-то еще. Он просто не знал почему.
– Брайан, может быть, вы их убили, потому что хотели убрать свидетелей, чтобы они не дали против вас показания в суде? – спросил я.
– Нет, – сказал он, качая головой. – Я даже не думал про свидетелей.
Видимо, он говорил правду. В конце концов, Брайан изнасиловал гораздо больше женщин, чем убил. Если бы он убивал ради устранения свидетелей, мертвых жертв было бы гораздо больше. Но Брайан, напротив, как это ни странно, думал, что изнасилованным женщинам это понравилось.
– Вы убивали их ради возбуждения? – спросил я.
– Нет. Я просто забивал их быстро, как только мог, не знаю почему, так уж получилось, – повторил он, снова пожав плечами.
У его убийств не было мотива. Это было трудно понять. Это не имело смысла. Я сделал перерыв и попросился выйти в туалет, чтобы плеснуть в лицо холодной воды.
Уставясь на себя в зеркало, я вспомнил фундаментальный труд о психопатах, написанный доктором Херви Клекли, – «Маска нормальности». Я мысленно повторил симптомы, характеризующие психопатов по Клекли. Один из самых озадачивающих Клекли назвал «неадекватно мотивированное антиобщественное поведение».
Этот симптом, можно сказать, содержит внутреннее противоречие. Меня учили, что у всякого поведения есть мотив. Но, глядя в это зеркало, я впервые в жизни осознал, что именно имел в виду Клекли, когда включил этот симптом в описание психопатии.
Психопаты не способны понять, почему они совершают антисоциальные поступки. У них в буквальном смысле слова отсутствуют мотивы, которые могут быть у других людей.
Я не чувствовал ни раздражения, ни злости, оттого что Брайан не смог сказать, почему он совершил эти жуткие злодеяния. Теперь я понимал, что он был не в состоянии этого понять. Он никогда не сможет дать нормальный ответ на вопрос «почему»[105]. Он никогда не попытается оправдать свои чудовищные поступки каким-нибудь логичным объяснением.
Когда Брайана спрашивали, почему он убил своих жертв, его мозг просто не реагировал. Возможно, так мы, обычные люди, почувствовали бы себя, если бы нас попросили решить эйнштейновские уравнения поля для общей теории относительности, – никак.
Психологи хотят понять, что заставляет Брайана и миллионы других психопатов, подобных ему, совершать агрессивные антисоциальные поступки. Но иногда психопаты действуют без причины, без мотива. Мы ищем какую-то логику, пусть даже морально извращенную, которая помогла бы разобраться почему. Но мне пришлось принять тот факт, что на загадку многих преступлений, совершенных подобными Брайану людьми, нет ответа, несмотря на разочарование.
Глядя в зеркало, я понял, что делать теперь. Может быть, сам Брайан и не в состоянии ответить, почему он сделал то, что сделал, но можно спросить его мозг.
Мной овладело острое желание привезти туда мобильный томограф и заглянуть в мозг Брайана, чтобы найти ответ на вопрос, который не давал мне покоя. Я знал, что Брайан не может назвать причины своих действий, но, может быть, я расшифрую секреты его мозга и получу ответ, которого Брайан сам не знает. Где-то в его голове сидела разгадка того, почему он стал настолько ненормальным. И я обязательно должен был ее найти.
Плохие мозги
Мысль расшифровать тайну преступлений Брайана, заглянув в его мозг, возможно, кому-то покажется довольно нелепой. Однако многие люди с психическими расстройствами не могут сказать, почему они сделали то или иное.
Один из моих излюбленных примеров – человек, которого я назову Брэд. Брэд был типичным сорокалетним мужчиной. Он не страдал душевными болезнями, у него не было проблем дома, на работе или в школе. Он окончил университет со степенью магистра, работал школьным учителем и недавно женился на женщине с маленькой дочерью.
Примерно два года назад Брэд стал испытывать непреодолимую страсть к порнографии. Он часами собирал порножурналы и искал порно в Интернете. Потом он стал ходить по массажным салонам в надежде заняться сексом с работавшими там женщинами. Потом, по словам Брэда, он стал испытывать такое сильное вожделение, что едва мог себя контролировать. Однако он считал такое поведение аморальным и поэтому скрывал его от жены. Потом однажды вечером он стал приставать к своей малолетней падчерице.
Она рассказала об этом матери, которая добилась его ареста. Брэда признали педофилом и прописали ему лекарство (медроксипрогестерона ацетат) для так называемой химической кастрации. Брэд совершил такое преступление впервые, и суд постановил, что он должен пройти программу избавления от сексуальной зависимости в стационаре под надзором.
Сексуальное поведение Брэда все усугублялось даже во время лечения. Он приставал к другим пациентам и даже персоналу. В конце концов его оттуда выгнали. Поскольку Брэд не прошел программу реабилитации, судья решил отправить его в тюрьму. Вечером перед отправкой в тюрьму Брэд пожаловался на сильную головную боль. Врачи направили его на МРТ и обнаружили огромную опухоль в лобных долях мозга над самыми глазами. Этот участок – глазнично-лобная кора – осуществляет контроль над импульсивным поведением и управляет эмоциональными реакциями.
Опухоль Брэда успешно удалили. После выздоровления у него не отмечался интерес к порнографии, проституции или дочери жены. Его выпустили из больницы, и жена снова впустила его в дом. Все шло хорошо больше года. Потом у Брэда снова появились предосудительные мысли. Ему сделали томографию, и оказалось, что у него опять стала расти опухоль. Ему провели вторую успешную операцию[106].
Что я хочу сказать. Легко понять, что серьезные мозговые нарушения, например опухоли, могут радикально изменить поведение человека. Однако те, с кем это произошло, не могут объяснить, почему они так себя ведут. На интервью еще до того, как Брэд узнал об опухоли, он просто сказал, что испытывает сильную тягу к сексу. Брэд не знал, что причина этого в том, что опухоль буквально раздавливает его мозг. И только после обнаружения опухоли Брэд смог узнать, почему он вел себя таким непристойным образом.
Некоторые правоведы полагают, что тем не менее Брэда следует считать виновным в развратных действиях по отношению к падчерице, независимо от того, что его на это толкнуло, опухоль или нет. Некоторые ученые утверждают, что Брэд был бы виновен, даже если бы зеленые человечки с летающей тарелки телепатически заставили его это сделать; иными словами, они уверены, что если обнаружение процесса, который заставляет человека вести себя недолжным образом, снимает с него уголовную ответственность, то тогда не может быть вообще никакой уголовной ответственности, раз любой поступок вызван какой-то причиной. Профессор права из Пенсильванского университета Стивен Морс называет этот каузальный парадокс «фундаментальной психоправовой ошибкой».
Какую бы интересную полемику ни вели теоретики вокруг философских следствий концепции уголовной ответственности, большинство, включая и судей Верховного суда США, считает, что, даже если лица с аномальным или отличающимся мозгом не могут быть освобождены от всех уголовных санкций, наличие подобных аномалий все же хотя бы отчасти снимает с них личную ответственность. Именно этими доводами руководствовался Верховный суд, отменяя смертную казнь для несовершеннолетних (дело «Томсон против Оклахомы» и «Ропер против Симмонса») и лиц с низким коэффициентом интеллекта («Аткинс против Вирджинии»)[107].
По сути, позиция Верховного суда состояла в том, что лица с нестандартным поведением и, следовательно, нестандартным психическим профилем могут считаться менее виновными, чем здоровые, нормальные люди, в том, что касается смертной казни. Несовершеннолетние, мозг у которых еще не успел полностью сформироваться, и лица с низким коэффициентом интеллекта, у которых существенный недостаток серого вещества мозга, менее виновны, чем здоровые, взрослые люди, поскольку их мозг отличается. Эту позицию убедительно подтверждают обширные научные данные, которые показывают, что несовершеннолетние и лица с низким КИ коренным образом отличаются от здоровых взрослых, и новые исследования в этой области еще больше подкрепляют это мнение.
Верховный суд также постановил, что в вопросе возмездия – то есть стремления к тому, чтобы преступник получил заслуженную кару, так сказать, око за око, – суровость надлежащего наказания должна зависеть от степени виновности преступника[108]. Это вполне логично. Мы наказываем детей не так строго, как взрослых, и людей с низким интеллектом не так строго, как с нормальным, потому что чувствуем, что они менее ответственны за свое поведение.
Кроме того, по заявлениям Американской психиатрической ассоциации и Американской психологической ассоциации, новые исследования нейронаук подтверждают, что несовершеннолетние и люди с низким интеллектом не должны нести суровое наказание, поскольку своим поведением и структурой мозга они отличаются от взрослых, здоровых людей. Сторонники этого мнения раз за разом участвуют в судебных разбирательствах, которые постепенно заставляют общество отказаться от суровых наказаний, например от пожизненного заключения без права на досрочное освобождение – фактически смертный приговор, для несовершеннолетних преступников. Они утверждают, что такая строгая мера наказания не должна использоваться по тем же причинам, которые указывались в делах Томсона, Ропера и Аткинса. Их усилия окончились успехом, и Верховный суд США несколько раз последовательно выносил решение об отмене некоторых самых тяжких уголовных наказаний для несовершеннолетних при определенных обстоятельствах. Есть много еще нерешенных дел, когда реформаторы ювенальной юстиции пользуются новейшими данными нейронаук, чтобы аргументировать свою позицию в пользу ограничения уголовной ответственности для несовершеннолетних.
Я нахожу эту логику убедительной и, однако, очень сложной для общества в целом и судебной системы в частности. Новые данные нейронаук неуклонно свидетельствуют о том, что психические болезни связаны с аномалиями мозга. Исследования мозга раз за разом показывают, что посттравматическое стрессовое расстройство, обсессивно-компульсивное расстройство, шизофрения, биполярное расстройство, пограничное расстройство личности и большинство других серьезных психических заболеваний связаны с нарушениями в структуре, функции и связях мозга. И одно такое расстройство, в частности, по которому данные нейронаук вызывают интерес юристов, – это психопатия.
Мозг Брайана
Юристы, работающие с делами, где подсудимому грозит высшая мера наказания, должны всесторонне изучить его историю жизни, чтобы найти потенциально смягчающие обстоятельства, чтобы присяжные учли их, принимая решение. Если адвокат упустит какие-то смягчающие факторы, имеющие отношение к делу, это может дать его подзащитному возможность успешно обжаловать приговор на основании неэффективной защиты. Ни адвокатам, ни прокурорам это не нужно, потому что первые могут лишиться адвокатской лицензии, а вторым придется снова поддерживать обвинение в суде.
Я выступил перед командой защитников Дугана о том, как данные нейронаук могут использоваться в суде в настоящем и в будущем. Они сразу же решили, что у них есть основания сделать томографию мозга Брайана.
История жизни Брайана полна фактов, которые могут указывать на мозговые аномалии. Осложнения при родах, травмы головы в раннем детстве, когда он бился ею о стену, чтобы заглушить мучительные головные боли, их тяжесть и продолжительность, многочисленные сотрясения в детстве и по меньшей мере одно в зрелом возрасте, а также нарушения мозга в результате приема наркотиков и алкоголя – это далеко не все факторы, которые вместе или по отдельности могли причинить повреждения мозгу.
После моего выступления о последних данных нейронаук по психопатии защитники Брайана попросили меня определить, совпадает ли структура и функции мозга Брайана с профилем сотен других психопатов, просканированных моей лабораторией. Они хотели представить тот аргумент, что психопатия – это расстройство эмоционального развития, и новые данные науки могли бы помочь им это доказать. Адвокаты считали, что присяжные должны учесть этот фактор, и было бы упущением не сказать об этом на процессе.
Судья без промедлений одобрил томографию для Брайана по ходатайству адвокатов. Он и даже обвинители согласились с тем, что есть множество причин заглянуть в его мозг. Я думаю, судье и обвинителям, как и мне, хотелось узнать, что такого необычного в мозге Брайана.
Получив разрешение, я должен был найти место, где Брайан мог бы пройти процедуру сканирования. Я сказал адвокатам, что для проведения фМРТ нам потребуется много специальной аппаратуры, которой не оснащены обычные сканеры. К счастью, мои поиски оказались несложными. Я знал, что в медицинском кампусе Северо-Западного университета в Чикаго есть МРТ-система «Сименс» для научных исследований, аналогичная той, что использовали мы. Поэтому я позвонил тамошнему ведущему физику доктору Тодду Пэрришу.
По телефону я объяснил Тодду, что адвокаты хотят просканировать мозг осужденного серийного убийцы.
– Класс, – сказал он. – Я еще никогда не видел мозга серийного убийцы.
Я спросил Тодда, есть ли у него какие-то возражения.
– Нет, – ответил он. – Это может даже оживить обстановку.
– Нам придется перепрограммировать сканер под наши задачи на вашей проекционной системе, – сказал я.
– Без проблем, – уверенно ответил Тодд.
У нас был довольно сложный код. Он очень глубоко влезал в программное обеспечение «Сименс», чтобы извлечь оттуда исходные данные нейровизуализации на самом раннем этапе. Под конец разговора с Тоддом я рассказал ему о последовательности визуализаций и коде для извлечения данных, который нам понадобится ввести.
Тодд – один из тех редких физиков, которые могут в два счета заставить томограф плясать под свою дудку. Он за считаные минуты перепрограммировал его под наши потребности.
Это произвело на меня впечатление.
Потом Тодд установил все программы, нужные для предъявления эмоциональных и когнитивных задач, которые должен был выполнять Брайан во время сканирования. Тодд даже установил нашу аппаратуру, чтобы мы могли следить за мозгом Брайана в реальном времени.
Ему удалось впечатлить меня еще больше.
Главной целью сканирования было установить, что у Брайана нет серьезного нарушения, например кисты или опухоли. Следующим вопросом, на который мог ответить сканер, – это наличие у Брайана каких-либо заметных аномалий мозга из-за перенесенных сотрясений.
Адвокаты также попросили меня сравнить плотность серого вещества у Брайана с теми аномалиями, которые мы нашли у других психопатов. И наконец, я хотел проверить, совпадает ли схема функциональной активности мозга Брайана во время решения задач на эмоции и внимание с профилем психопатов, который мы установили в прошлых исследованиях.
Вопрос состоял в следующем: наблюдается ли у Брайана недостаточная плотность и неполноценное функционирование паралимбической системы?
После многочисленных переговоров с офисом шерифа округа Ду-Пейдж и службой безопасности Северо-Западного университета нам удалось организовать доставку Брайана Дугана из окружной тюрьмы в Нейпервилле, находящейся в 50 километрах от Чикаго, чтобы просканировать его на новейшем университетском томографе «Сименс».
Тодд попросил нас запланировать это на субботнее утро, когда в лаборатории пусто. Он не хотел, чтобы аспиранты, зайдя туда, наткнулись на серийного убийцу.
Я прилетел в Чикаго накануне и поужинал с Тоддом. Мы просмотрели протоколы, и Тодд заверил меня, что все работает отлично.
Тодду понравился наш код, который взаимодействовал с программным обеспечением томографа и извлекал данные из него в 32-битном формате высокого разрешения, и он спросил, нельзя ли ему оставить его у себя. Инженеры «Сименс» сконструировали МРТ-системы таким образом, чтобы они собирали чрезвычайно детализированные изображения. Но в США для МРТ-сканеров принят стандарт DICOM – стандарт радиологических изображений с 12-битным низким разрешением. Человеческий глаз может различать всего двести оттенков серого, поэтому радиологи сочли, что им не нужно все это лишнее разрешение, раз они не могут разглядеть такие подробности, чтобы поставить диагноз. Однако алгоритмы, которые мы использовали для анализа данных функциональной нейровизуализации, различают гораздо больше оттенков серого, чем человеческий глаз, и результат получается гораздо лучше, если пользоваться данными высокого разрешения. Я собирался пустить в ход новейшие и самые сложные алгоритмы, которые имелись у меня в арсенале, чтобы разобраться, что же не так с мозгом Брайана Дугана.
В субботу 5 сентября 2009 года Брайан Дуган прибыл в МРТ-центр Северо-Западного университета одетый в оранжевый комбинезон и белые кеды. Его сопровождали два помощника шерифа округа Ду-Пейдж.
Я был удивлен, увидев всего двух помощников. Потом я спросил у одного из них, стандартная ли это процедура, когда серийного убийцу сопровождают всего два сотрудника. Они сказали, что Брайан не представляет риска. Он пробыл в тюрьме больше двадцати пяти лет и ни разу не нарушил дисциплины. Его считали образцовым заключенным.
Брайан очень интересовался сканированием. Ему было любопытно, что оно может сказать о его мозге. Он задавал много неглупых вопросов об анализе и процедурах, которые мы собирались выполнять. Видимо, он прочитал об МРТ и фМРТ в книгах и статьях, которые дали ему адвокаты, и стал довольно компетентным.
Мне пришлось напомнить себе, что коэффициент интеллекта у Брайана 122, то есть находится в диапазоне выше среднего, потому что каждый раз, глядя на него, я мог думать только о его низком эмоциональном интеллекте. Как я и предполагал, по тесту на эмоциональный интеллект MSCEIT Брайан набрал очень низкий балл.
Я повторил с Брайаном, как будет проходить сканирование, дал ему тренировочные задания, такие же, как те, которые ему придется выполнять. После тестирования мы отвели Брайана к томографу и уложили на стол. Тодд с поразительной эффективностью подготовил Брайана всего за несколько минут. Он отрегулировал головную катушку и мягкую опору, чтобы помочь Брайану не двигать головой во время сканирования. Перед началом оставалось только одно.
Тодд передал Брайану устройство аварийного сигнала и сказал, что его нужно нажимать только в том случае, если он запаникует или ему будет нужно, чтобы к нему подо шли сотрудники из операторской. Брайан спокойно держал его в левой руке.
Я с нежностью вспомнил о Ричи-Шокере и его выходке в первый день, когда мы сканировали психопатов больше десяти лет назад. Мне показалось, что это было вчера.
Брайан лежал спокойно и знаком – выставив большой палец вверх – показал, что готов. Я посмотрел на его глаза в зеркало, прикрепленное к головной катушке. Они были пусты и не выражали никаких признаков беспокойства.
Я задумался: может быть, спокойствие Брайана связано с его возрастом? Может быть, психопаты с годами становятся менее импульсивными? Пожалуй, надо провести академический отпуск во Флориде и посмотреть, нет ли там каких-нибудь престарелых психопатов для изучения.
После того как мы покинули комнату, помощник шерифа проверил, все ли там в порядке, и присоединился к нам в операторской.
– Будет интересно, – заявил он.
По-моему, всем присутствующим, включая помощников шерифа и Брайана, хотелось узнать, что у него в голове.
Тодд сел у консоли, задал последовательность, связался с Брайаном по громкой связи, и аппарат знакомо запикал и загудел.
В операторской стояло буквально ощутимое напряжение.
Когда на экране возникли первые снимки мозга Брайана, Тодд рассмотрел их и заявил:
– Хм. С виду все совершенно нормально!
Стоявший рядом помощник шерифа усмехнулся и сказал:
– Не может быть, чтобы у этого типа были нормальные мозги.
Остаток сеанса прошел быстро. Брайан выполнил все положенные задания. Однако я заметил, что он сделал несколько любопытных ошибок во время одного теста на эмоции.
В этом задании я попросил Брайана расставить картинки по тяжести изображенных на них нарушений морали. Например, картинки с самыми тяжкими нарушениями изображали сцены с общественными беспорядками или человеком, который злобно орал на съежившегося от страха ребенка; к легким нарушениям относились картинки с зеваками, глядящими на разбитую машину, или с хирургической операцией. Эту задачу разработала одна из моих сотрудниц Карла Харенски.
Мы опубликовали исследование, которое показало, что при оценке подобных изображений у непсихопатов задействуется миндалевидное тело. Но у психопатов эта часть паралимбической системы мозга не активируется. Миндалевидное тело дает своего рода толчок к распознанию морального содержимого, но у психопатов этого не происходит, в отличие от непсихопатов. Это согласуется с хорошо известной неспособностью психопатов принимать моральные решения[109].
Брайан посчитал некоторые серьезные моральные нарушения гораздо менее аморальными, чем их считали остальные. В частности, Брайан оценил картинку с человеком, который держит нож у горла женщины, как несерьезное нарушение. Позднее, во время обсуждения, Брайан признался, что знал, что большинство оценит ее содержание как чрезвычайно аморальное, но, по его мнению, это не является каким-то особенным нарушением. Как он ни старался, было совершенно ясно, что у Брайана отсутствуют эмоциональные связи, которые мы считаем чем-то само собой разумеющимся.
Мы закончили сканирование. Все прошло идеально; установленный Тоддом код работал безупречно.
Пока я загружал данные на свой сервер в Нью-Мексико, Тодд помог Брайану выбраться из сканера. Ему дали передохнуть и накормили легким обедом. После загрузки я инициировал обработку данных. Алгоритмы будут работать всю ночь, расшифровывая их. Я воспользовался кодом нашего программиста, чтобы запараллелить обработку данных на нескольких компьютерах, так чтобы результаты были готовы к моему возвращению в Нью-Мексико на следующий день. Как только я убедился, что процесс пошел, я сохранил данные на флешке и взял свои заметки.
Я договорился, что проведу с Брайаном еще одно интервью прямо там же, в университетском здании, в отдельном кабинете. Брайан сел на офисный стул и посмотрел на снимок мозга, который я ему дал.
Я пытался расшифровать выражение, с которым он глядел на снимок.
Он поднял глаза и заметил, что я смотрю на него.
– Это мозг психопата? – спросил он.
Мне не нужен был снимок мозга, чтобы знать, что я сижу рядом с психопатом. Но я ответил:
– По одному снимку нельзя сказать, что человек психопат. Надо, чтобы компьютер подробно проанализировал данные и сравнил ваши результаты с другими психопатами. Моя лаборатория обнаружила у психопатов пониженную плотность участков мозга, которые обрабатывают эмоциональную информацию. Мозг похож на мышцу, – продолжал я, – и у некоторых людей мышцы слабее, чем у других. Слабые мышцы могут быть врожденными, а может быть, они атрофировались из-за неиспользования. Вот и с мозгом то же.
Брайан кивнул, соглашаясь.
Я продолжил:
– Из новейших данных науки можно сделать вывод, что психопаты уже рождаются с недостаточностью тканей мозга в тех частях, которые управляют эмоциями. У детей, которые проявляют такие симптомы, как отсутствие эмпатии, уплощенный аффект и слабый поведенческий контроль , уже в 12 лет такая же пониженная плотность эмоциональных участков мозга, как у взрослых психопатов.
Адвокаты попросили меня объяснить Брайану, какие следствия может иметь сканирование для его дела.
– Брайан, эта мозговая ткань у психопатов, видимо, не настолько атрофирована или повреждена, чтобы психопаты совсем не обладали способностью контролировать поведение. Но, вероятно, это сказывается на принятии ими решений. Мы пока не знаем точно, почему этот недостаток ткани вызывает эмоциональный дефицит, импульсивность и прочее. То есть это исследование не означает, что психопаты не несут ответственности за совершенные преступления. Но в вашем случае адвокаты хотят понять, подтверждает ли анализ вашего мозга их аргумент о том, что у вас эмоциональное расстройство. Они собираются заявить, что оно у вас с детства, может быть даже с рождения. Последние данные науки подтверждают эту точку зрения. Вот что ваши адвокаты хотят сказать присяжным.
– Мне все это очень интересно, – сказал Брайан. – Я всегда знал, что отличаюсь от остальных. Я часто думаю, почему я сделал то, что сделал. В тюрьме много времени для размышлений. – Он помолчал и продолжил: – Я много чего прочитал о психопатии с нашего прошлого разговора. Я прочитал список симптомов и могу сказать, что они почти все у меня есть.
Первый раз в моей жизни психопат нашел симптомы сам у себя, без посторонней помощи.
– Но я все равно не стал чувствовать по-другому. То есть я очень хочу чувствовать по-другому насчет того, что сделал, но не могу, – сказал Брайан.
Закончив, он посмотрел на меня своими невыразительными глазами. Я знал, что он старается, но не может. Брайан, видимо, был неспособен осознать тяжесть совершенных деяний. Даже после десяти лет работы с психопатами мне по-прежнему было очень сложно принять этот факт.
Я еще около часа расспрашивал Брайана о подробностях его жизни, о том, что он думает о людях, о его преступлениях. Он был очень настроен на сотрудничество. Он позволил мне понять многое о том, как действуют и думают психопаты. Я исписал десятки страниц.
Выйдя из кабинета, я пошел в помещение с томографом. Тодд и два помощника шерифа склонились над компьютером, глядя на снимки мозга Брайана.
Я услышал, как Тодд сказал:
– Это выглядит несколько странно… ой, подождите. Это не аномалия. Ничего особенного. Извините.
После этих слов все трое в унисон отодвинулись от экрана.
– НАШЛИ ЧТО-НИБУДЬ? – громко спросил я, напугав всех троих.
– Господи! – воскликнул Тодд. – Разве можно так подкрадываться к людям, когда в здании серийный убийца?
Мы все засмеялись.
Когда Брайана забирали, я спросил Тодда, нашел ли он что-нибудь ненормальное в его мозге.
– Нет. Выглядит вполне нормально. Жду не дождусь, что покажет BOM-анализ.
BOM – это значит воксель-базированная морфометрия, анализ плотности, который производили мои компьютеры в Нью-Мексико в тот самый момент, когда мы говорили.
– Я тоже, – отозвался я.
Результаты
На следующее утро, дожидаясь в аэропорту обратного рейса, я залогинился на сервере, чтобы проверить статус анализа данных Брайана Дугана. Анализ плотности мозга приближался к завершению; четыре анализа данных функциональной томографии были сделаны всего на 30 процентов. Я потягивал эспрессо и смотрел, как планка на шкале анализа плотности паралимбической системы ползет к концу.
Тут, к сожалению, объявили посадку на мой рейс. Придется ждать до приземления в Нью-Мексико, чтобы узнать результат. Но прежде чем выключить компьютер, я написал одной из своих аспиранток, Лоре Коуп, и попросил ее заняться этим случаем. Я сказал, где находятся данные, и попросил ее проделать независимый анализ, чтобы проверить результаты.
Во время обратного полета я работал над расшифровкой записей, которые наскоро делал во время разговора с Брайаном. Я собирался перенести все в компьютер, пока они еще были свежи у меня в голове. Я поставил ноутбук на колени, а листы с заметками воткнул в карман на переднем кресле.
Я неплохо продвигался вперед, но тут девушка, сидевшая в середине, встала и задела мои старательно заправленные заметки, рассыпав их по полу. Она поспешно извинилась и направилась в хвост самолета к туалету.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы разобрать листы и снова взяться за работу. Я как раз собирался начать, когда стюардесса объявила о скорой посадке. Я закрыл ноутбук и убрал в сумку.
Шасси коснулись земли, я включил смартфон и пошел посмотреть, что на сервере. Анализ плотности был закончен. Мне не терпелось добраться до дома и узнать результаты. Я чуть не бегом выскочил из самолета и понесся прямо к выходу на парковку, где стояла моя машина.
Проходя металлодетектор, я почувствовал, что кто-то крепко сжал мою левую руку. Я повернулся и оказался лицом к лицу с полицейским в форме. На его лице изображался сущий ужас. В растерянности я стал оглядываться, пытаясь узнать, что могло вызвать такой страх.
– Не могли бы вы пройти со мной, сэр? – спросил он.
– А что случилось? – Он меня озадачил.
– Не могли бы вы пройти со мной? – повторил он.
– Мм, конечно, – проговорил я.
Мне очень хотелось поскорей оказаться дома и посмотреть на результаты сканирования Брайана. Но я знал, что лучше не связываться с полицией аэропорта.
Мы прошли в небольшой кабинет, где полицейский жестом велел мне сесть на стул. Я заметил, что он сел на стул, ближайший к двери. В комнату вошел второй полицейский, гораздо крупнее первого.
– Позвольте посмотреть вашу сумку, сэр, – сказал он.
– Пожалуйста, – ответил я.
Здоровяк подошел, открыл мою сумку для ноутбука и достал вещи. Я немножко барахольщик. У меня там скопились всякие счета из разных научных поездок, которые я еще не отдал в бухгалтерию для возмещения расходов, журналы с недочитанными статьями и много страниц с заметками из интервью с Дуганом. Когда полицейский доставал бумаги из моей сумки, несколько листов упали на пол. Я тут же инстинктивно потянулся, чтобы их подхватить, и оба полицейских разом отпрянули.
Здоровяк выставил руку вперед, как бы блокируя атаку, а тот, что поменьше, шагнул к двери. Неловкий получился момент.
Я снова сел на стул и спросил:
– Что происходит, ребята?
– Сэр, прошу вас сидеть неподвижно, пока мы не закончим досмотр, – сказал здоровяк, и только.
Я сел поудобнее и постарался успокоиться.
Здоровяк протянул пачку бумаг из моей сумки маленькому, потом достал из нее флакон с таблетками. Это был миорелаксант на случай, если заболит спина. Он внимательно осмотрел флакон, убрал в сумку и продолжил обыск.
Маленький встал и вышел из комнаты с моими записями. Я не возражал; я решил, что он хочет проверить их на взрывчатку или еще что-нибудь.