Обучение глухих за пределами столицы
В стране, где абсолютная власть сконцентрирована в руках одного человека (самодержца), где нет гражданских прав и свобод, где деятельное призрение не стало привычным, а грамотность не признается ценностью, не следует ожидать многочисленных частных инициатив по открытию специальных школ. Опытное учебное заведение вне зависимости от уровня демонстрируемых им достижений, личных возможностей организаторов и учредителей (даже если это монарх) остается экспериментальной моделью до тех пор, пока не сложатся все необходимые предпосылки для ее воспроизводства в других регионах страны. В этом еще раз убеждает отечественная история появления заведений для глухонемых за пределами Санкт-Петербурга.
Российским образованием ведало Министерство народного просвещения, тогда как детей с нарушением слуха курировало Ведомство по управлению благотворительными заведениями. Дети с физическими и умственными недостатками оказались перепорученными «сиротскому» ведомству, чья активность в деле расширения сети богоугодных заведений зависела от интенсивности пожертвований. Возглавив по смерти самодержицы Екатерины II Попечительство над Воспитательными домами Санкт-Петербурга и Москвы, императрица Мария Федоровна ограничила число воспитанников в них до 500 в каждом. Сирот, поступавших в приюты «сверх нормы», стали отправлять в семьи казенных крестьян. Более всего пострадали от этого решения «родительские» дети: не являясь сиротами, они не интересовали Ведомство Марии Федоровны, а будучи глухими, не интересовали Министерство просвещения, правда, проблема обучения детей-инвалидов не заботила и российских родителей. Образовался замкнутый круг, разорвать который могла исключительно инициатива снизу. Проанализируем данные о развитии в Российской империи сети учреждений для глухих детей с 1806 по 1870 г. (см. табл. 2).
Таблица 2
Развитие сети учреждений для глухих (1806—1870)
№ п/п | Год открытия | Тип учреждения | Населенный пункт | Организатор | Год закрытия |
Училище | Павловск | Императрица Мария Федоровна | 1809, переведено в Санкт- Петербург | ||
Школа | Рига (Лифляндия) | Пастор К. Якоби | |||
Школа | Варшава | Ксендз Я. Фальковский | |||
Школа | Вильно | Университет Вильно, педагог Кароль Малоховец | |||
Училище | Москва | Бывший надзиратель Санкт-Петербургского училища А. Кореи при поддержке генерал-губернатора Москвы А. Г. Щербатова | |||
Школа | Рига (Лифляндия) | Т. Зенс (глухой) | |||
Школа | Вильно | Виленское благотворительное общество, педагог Кароль Малоховец | |||
Училище | Рига (Лифляндия) | «Литературно-практическое общество граждан» при поддержке остзейского дворянства (с разрешения Министерства народного просвещения). Директор Ф. Платц (1847—1864), первый педагог Ф. Арнольд | |||
Школа (для девочек) | Одесса | Бывший директор Санкт-Петербургского училища Г. А. Гурцов при поддержке генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии М. С. Воронцова | |||
Училище | Або (Финляндия) | Карл Оскар Мальм при поддержке местной евангелисской лютеранской общины | |||
Училище | Москва | И. К. Арнольд (глухой) | |||
Училище | Куопио (Финляндия) | Местная евангелистская лютеранская община | |||
Училище | Якобштадт, Борго (Финляндия) | Местные евангелистские лютеранские общины | |||
Училище | с. Феннерн (Эстляндия) | Пастор Залковский, местная евангелистская лютеранская община при подержке остзейского дворянства. Первый педагог И. Эглон | |||
Отделение для мальчиков | Одесса | Семья Г. А. Гурцова при поддержке одесской городской Управы | |||
Училище | Кирхгольм (пригород Риги, Лифляндия) | Инициатор Neiken Ubbenormy. Местная евангелистская лютеранская община при поддержке остзейского дворянства. Попечители- пасторы Мольтрехт и Шульц. Первый педагог Аболинг | 1873, переведено в Митаву, Курляндия | ||
Училище | Вольмар (Лифляндия) | На средства графини Э. Меллин, попечители А. Эттингер, Гулике, пастор Мольтрехт. Первый педагог Ф. Шведе (Philip Schwede) |
Из семнадцати попыток открыть специальные школы вслед за столичным училищем тринадцать пришлись на западные провинции империи. В течение шестидесяти лет с момента открытия опытного учебного заведения для глухих детей большинство подобных ему возникло в тех территориях Российской империи, где сильна была духовная связь с западным христианством и европейской культурой. На вновь обретенных Россией землях — в Лифляндии, Курляндии, Царстве Польском, Великом княжестве Финляндском — специальные школы открывались по инициативе католических и протестантских священников, евангелических лютеранских общин. Обучение там велось на немецком, польском, финском, эстонском и шведском языках. Учебные заведения западных провинций скорее являлись географически удаленными от метрополии «филиалами западноевропейской школы», нежели российскими школами.
История возникновения и распространения специального обучения на территории Лифляндии вершилась по уже известным нам общеевропейским канонам — сначала как практика индивидуального обучения глухонемых детей, затем через попытки немногочисленных (не контактирующих друг с другом) энтузиастов создавать небольшие частные школы и, наконец, как совместное действие местной столичной аристократии, Церкви и официальных властей. Вместе с тем политические и социально-культурные условия, в которых зарождались национальные системы специального образования стран Восточной Балтии (ныне Латвии, Литвы, Эстонии, Финляндии), несколько отличались от тех, в которых формировалась западноевропейская специальная школа, поскольку эти страны не обладали в ключевой момент суверенитетом.
Население Лифляндии на протяжении долгих столетий делилось на правящую элиту, состоящую исключительно из иностранцев (немцев, поляков, шведов), и местных жителей — латышей-простолюдинов. По понятным причинам ни те, ни другие не задумывались об организации обучения детей с нарушением слуха и речи, впрочем, и экономика разграбленной страны не позволяла это сделать. Не могла прийти помощь и со стороны христианской церкви. Несмотря на насаждаемое Тевтонским, а затем Ливонским орденом католичество, население Риги и Видземе хранило верность языческим традициям. Для коренных жителей церковная служба, которая проходила на латыни, оставалась малопонятной, и неудивительно, что население Ливонии легко приняло протестантизм. Вне пределов Германии Рига оказалась первым городом, где лютеранство получает широкое распространение. Лютеранская церковь перевела богослужение на родной язык местных жителей, для чего на латышский переводятся церковные песнопения и религиозная литература. Активность протестантских миссионеров способствовала как созданию латышской письменности, так и распространению грамоты среди простонародья. Первые латышские лютеранские приходы возникли в Риге. Польско-литовское владычество знаменуется стремительными католическими контрреформами в Риге и Видземе, а в XVIII столетии Лифляндия оказывается частью империи, где официальной религией являлось православие.
Перейдя в XVII в. под Российскую корону, Лифляндия, казалось бы, должна была полностью выпасть из социально-культурного контекста жизни германского протестантского общества. Де-юре Лифляндии надлежало воспроизводить петербургский опыт обучения глухих и слепых детей, де-факто этого не случилось, поскольку в сфере общественной (не политической) жизни привилегированному населению Балтии была предоставлена значительная свобода, благодаря чему удалось сохранить максимальную независимость.
Не принимая православную традицию отношения к убогим и российский опыт в сфере практической сурдопедагогики, остзейское дворянство и евангелические общины Лифляндии (братство гернгутеров1) следуют немецкой традиции. Учебные заведения для глухих, открываемые в землях, населенных латышами и эстонцами, долгое время оставляли за своими стенами детей, принадлежавших к титульной нации. Изначально эти учебные заведения создавались для немецких глухих детей и воспроизводили немецкую традицию. Характеризуя специальную школу Лифляндии образца XIX столетия, было бы неверно именовать ее «русской», «латышской» или «эстонской» моделью, поскольку она в прямом смысле слова «немецкая».
Западная губерния долгое время обходилась двумя учебными заведениями для глухонемых: одно располагалось непосредственно в губернской столице — Риге, другое — в ее предместье Кирхгольм. С 1809 по 1870 г. граждане Риги четырежды предпринимали попытки открыть специальную школу. Согласно архивным данным, индивидуальное обучение глухонемых детей из состоятельных остзейских семей получает распространение на территории Лифляндии еще в конце XV в. Однако последовавшая череда войн и тотального разорения, длившаяся в землях Восточной Балтии около двух столетий, не способствовала делу обучения инвалидов. Не могло стремительно возродиться индивидуальное обучение и после вхождения балтийских земель в состав России (1721). Пройдет 90 лет, прежде чем пастор Карл Якоби на личные средства попытается открыть частную школу для глухонемых (1809). К сожалению, его детище не проживет и года. Через двадцать лет столь же неудачный эксперимент осуществляет глухой подвижник по фамилии Зенс, вероятно получивший обучение либо на дому, либо в одной из школ Пруссии. И это учебное заведение просуществует недолго (1832—1833), поскольку материально независимые немецкие родители из круга дворянства, купечества или крупного чиновничества не нуждались в услугах частных школ, коренному населению обучение глухих не представлялось важным, а метрополия не озаботилась социальными реформами в территориях Балтии. Результативной оказалась третья попытка (1840). Почему именно ей выпал счастливый жребий? Почему рижские бюргеры, не удостоившие вниманием сурдопедагогические эксперименты начала XIX в., по прошествии тридцати лет сами инициируют создание школы для глухих в главном городе Лифляндии? Что изменилось за время жизни одного поколения? Официальная политика Российской империи оставалась прежней, не случилось в регионе и экономического подъема, способного привести в движение частную благотворительность, традиционное отношение коренного крестьянского населения к глухим также не могло поменяться столь стремительно. В чем причина счастливого рождения рижской школы для глухих детей, действующей, кстати, по сей день?
Потенциальный заказчик особых образовательных услуг в западных губерниях имелся, то были состоятельные бюргерские семьи, в которых росли глухие дети. Какое-то время родители могли посылать своих отпрысков на обучение в сопредельные немецкие земли, однако в условиях неприязненного отношения российского правительства к подобным контактам делать это становилось все труднее. Возникла потребность иметь нужное учебное заведение в границах Лифляндии. Желание родителей, безусловно, разделяли и поощряли и лютеранские пасторы, и католические священники, которые, как мы знаем, считали обучение глухих грамоте возможным и полезным. Кроме того, немецкое дворянство и бюргерство старалось сохранить свою культуру, а потому охотно поддерживало в Восточной Прибалтике инициативы в сфере образования и благотворительности, созвучные тем, что осуществлялись в фатерлянде.
Создание школы для глухих в Риге (1840) стало возможным благодаря совпадению интересов разных привилегированных групп образованного населения Лифляндской губернии, и прежде всего вмешательству влиятельных политических сил. На этот раз за спиной частного лица стояло некое «Литературно-практическое общество граждан», одним из устремлений которого являлось распространение культуры немецкого протестантизма в Лифляндии, Курляндии и Эстляндии. Члены «Литературного общества», прогерманского по своей сути, не могли не знать о сурдопедагогических успехах в сопредельной Пруссии и иных немецких землях. Школьное обучение и катехизация глухонемых детей соответствовали базовым целям объединения лифляндских немцев, вот почему идею открытия училища для глухих поддержало ранее индифферентное остзейское дворянство. Полагаем, не без участия влиятельных россиян немецкого происхождения удалось добиться согласия Министерства народного просвещения на открытие в Риге учебного заведения прозападной ориентации. Финансовые проблемы специальной школы оказались решаемыми, нашелся филантроп, страстно желающий сохранить протестантские ценности и пожертвовавший начальный капитал на приобретение помещения и обустройство училища. Закономерно, что педагога в рижскую школу приглашают из «мекки немецкой сурдопедагогики» — прусского города Вессенфельде. История не сохранила подробностей жизни первого учителя, но того, что мы знаем, достаточно, дабы оценить его профессиональный уровень: Ф. Арнольд прошел подготовку у ярого сторонника идей Песталоцци и Дистервега, харизматического реформатора немецкой сурдопедагогики Фридриха Гилля, считавшего целью обучения и глухих, и слышащих воспитание их нравственными и трудолюбивыми гражданами.
Итак, третья попытка открытия школы для глухих на территории Лифляндии в Риге в 1840 г. оказалась успешной потому, что совпали интересы разных привилегированных групп населения. По тем же причинам возник и лечебно-педагогический частный институт для слабоумных детей и идиотов Фридриха Платца (открыт до 1847 г.). Выпускник Кенигсбергского университета доктор Платц перебрался в Ригу из Восточной Пруссии. Заметим, рабочим языком персонала был немецкий, в 1878 г. в приюте появятся две группы русских детей, что же касается латышей, то за все время существования пансиона, а он закроется в начале Первой мировой войны, в него попадут только два ребенка из латышских семей!
В 1847 г., когда рижская школа осталась без учителя, доктору Платцу поручили ее курирование (руководство и преподавание). Изначально далекий от сурдопедагогики и не предполагавший бросать ранее начатое дело, Платц объединил глухонемых с пятнадцатью умственно отсталыми детьми в одном учреждении, помещавшемся в его собственном доме. Испытывая недостаток в профессиональных знаниях, носитель западной культуры, вчерашний кенигсбержец, не обратился в российское (петербургское) училище, а прошел соответствующую подготовку в Пруссии и впоследствии успешно руководил объединенной школой (1847—1864), которая, по словам М. В. Богданова-Березовского, имела в ту пору «цветущий вид».
В 1870 г. Курляндия и Лифляндия получают высочайшее дозволение открыть два училища — одно в Елгаве (Курземе), другое в Вольмаре (Видземе). Решающую роль в судьбе последнего сыграла владелица поместья графиня Эмма Меллин, которая из газеты (!) узнала о том, что в губернии проживает не менее 700 детей и подростков, лишенных слуха и речи. Факт публикации подобной информации наводит на мысль о том, что необходимая статистика в данном регионе Российской империи, во-первых, собиралась, во-вторых, своевременно предоставлялась широкому кругу местных жителей, в-третьих, находила отклик в сердцах читателей. В 1870 г. Меллин решает помочь глухим детям родного уезда, находит для этого средства и обращается за поддержкой к попечителю Рижской школы пастору Мольтрехту.
Следуя западным правилам, провинциальный проект начали с организации кураторства (попечительства) будущего учебного заведения. Вошли в него люди известные и влиятельные — вице-губернатор Лифляндии Икскуль фон Гильденбандт, генерал-суперинтендант; мэр и судья города Вольмар, пасторы Мольтрехт и Нейланд, а также учитель Шведе. Последнему учредители предложили совместить функционал сурдопедагога и руководителя создаваемого училища. В распоряжение новоиспеченному попечительству графиня Меллин передает 30 000 р., рекомендуя впоследствии тратить банковский процент от их хранения на содержание необычного заведения. Со своей стороны, оба пастора предполагают пополнять школьный бюджет целевыми отчислениями от денег, собираемых приходами. Ратуша же планирует выделить разовые субсидии из городской казны. Подобная схема нам хорошо знакома по опыту Германии и Скандинавских стран.
Что касается выбора учителя, то и здесь реализуется известная мам модель. За плечами молодого Шведе на момент его приглашения и Вольмар семинария, небольшой практический опыт учительства и приходской школе и ознакомительное путешествие по Германии, Австрии и немецкоязычным кантонам Швейцарии (1872). За границей педагог изучал опыт работы городских школ. В 1874 г. Шведе командируют на специальные курсы в Рижское училище глухонемых для овладения азами сурдопедагогической науки. Следующим «тапом подготовки становится поездка в Германию и Швейцарию (1875), теперь уже на предмет детального ознакомления с работой специальных учебных заведений для глухонемых. По возвращении па родину Шведе получает лестное предложение от попечительства стать сурдопедагогом и руководителем учебного заведения Видземе. Пять лет понадобилось обстоятельным прибалтам, чтобы реализовать официальное разрешение на создание специальной школы, ее дата рождения —30 июля (по старому стилю) 1875 г.
Стартовало учебное заведение скромно, всего с одного класса, в который собрали 8 глухих мальчиков. Двумя годами позже набрали еще класс и пригласили второго сурдопедагога (Якоба Федерса). В 1879 г. комплектуется третий класс, а ушедшего Федерса сменяют выпускники Цинзесской семинарии Энкманис и Инзельберг. Все они до начала работы в Вольмаре в обязательном порядке знакомились с постановкой дела в Рижской школе глухонемых. Заботясь о квалификации своих коллег, Шведе еженедельно проводит для них открытые эталонные уроки. Со временем и давно работающие, и вновь принимаемые учителя получают возможность стажироваться в Риге, Санкт-Петербурге и, конечно, в Западной Европе. Профессиональную жизнь сурдопедагогов не назовешь легкой: рабочий день начинался с пяти утра и тянулся до позднего вечера, кроме того, через день приходилось дежурить по школе, отдавая ей еще и каждое второе воскресенье месяца.
Финансовое положение Вольмарской школы, как любого частного заведения, оставалось неустойчивым. Достаточно сказать, что через четверть века после открытия (1900/01 учебный год) его бюджет составлял не более 8000 рублей. На тот момент в четырех классах школы пребывал 41 ученик. Годичное содержание каждого, как нетрудно подсчитать, обходилось в 195 р. Для сравнения: в Варшавском институте слепых и глухих эта сумма составляла в ту пору 323 р., в Московском Арнольдо-Третьяковском училище глухих — 420 р., в Санкт-Петербургском училище ВУИМ — 843 р. Отвлечемся, однако, от материальной стороны дела и вернемся на четверть века назад, к моменту рождения школы глухих в городе Вольмар.
Инициирует создание школы остзейская дворянка, чувства и устремления которой находят отклик у лютеранской церкви и немецкой администрации края. По разным мотивам проект равно не вызывает интереса ни у верховной российской власти (государя и правительства), ни у местного населения. Согласно архивным данным, и в Риге, и в Вольмаре специальные учебные заведения официально долгое время именовались как немецкие школы глухонемых. Для того чтобы в специальные школы пошли дети из латышских семей, требовалось изменить умонастроение местного населения, что станет возможным в контексте роста национального самосознания прибалтов в конце XIX в., всплеска интереса к национальной культуре, родному языку. Сурдопедагог Шведе оказывается в гуще событий, он способствует созданию в Вольмаре Латышского общества (1882) и почти 20 лет руководит им, организует окружной Праздник песни, инициирует открытие в родном городе театра, музея, библиотеки, Общества сбережений и займов. Вовлеченное в социальную жизнь население начинает материально помогать школе глухих. Той уже не хватает имеющихся помещений, встает вопрос о строительстве специального здания. Графиня Меллин жертвует на его постройку 30 ООО р., а городское мещанство передает принадлежащий ему участок земли. Живущие натуральным хозяйством жители окраин Вольмара отдают самое дорогое, что есть у крестьянина, — землю. В 1881 г. здесь проходит последний покос, после чего торжественно закладывается первый камень на месте будущего входа в школьное здание, и всего через год оно открывает двери. С этой поры в училище вместе идут немецкие и латышские дети.
В конце XIX в. генерал-суперинтендант Холман предлагает создать Общество обучения глухонемых детей, которое курировало бы все специальные заведения края. Глава лютеранский церкви Лифляндии, как носитель немецкой культуры, полагает полезным максимальную «германизацию» обучения и выступает противником латышских нововведений. Вмешательство губернатора Икскуля фон Гильденбандта, занявшего сторону графини Меллин, которая всецело доверяла Шведе, сохраняет школу такой, какой видел ее сурдопедагог. Но вот уже и пастор Мольтрехт предлагает Шведе сделать выбор между руководством школой и Латышским обществом Вольмара. Подтекст этого предложения состоял в том, что клирики настаивали на введении глухого ребенка, проживающего в Лифляндии, в немецкую культуру, но не в латышскую. Шведе смиряется, он выбирает место директора и главного сурдопедагога Вольмарской школы, которая переходит под начало Лифляндского общества обучения глухонемых детей. Вплоть до Первой мировой войны глухие латышские дети, подданные России, будут учиться в классической немецкой специальной школе! Подобного прецедента Западная Европа не знала, в России же он оказался не только возможным, но и не единичным.
Особое место в ряду специальных школ, родившихся на территории Российской империи в первой половине XIX в., занимает Варшавский институт глухонемых и слепых, чья история полна загадок и недомолвок. В отечественной литературе по дефектологии до настоящего времени нет объяснений, почему па территории, доставшейся России в результате поражения Наполеона, при поддержке Александра I открылась маленькая частная школа для глухонемых, которая вскоре превратилась в богадельню, но впоследствии возродилась, подобно фениксу, и стала крупнейшим образовательным заведением для глухих и слепых.
Осенью 1817 г. ксендз Фальковский, имевший в прошлом опыт индивидуальной работы с глухими, организовал в польской столице школу для глухих детей. Незадолго до этого события, по условиям Венского конгресса (1815), большая часть герцогства Варшавского отошла к России, обретя административный статус Царства Польского. Страны связала уния, по которой поляки могли иметь выборный сейм, собственное правительство и армию. Заинтересованный в установлении добрососедских отношений, смягчении присущих Польше антирусских настроений, Александр I первоначально вел себя подчеркнуто либерально. Неудивительно, что незадолго до своего выступления в сейме, которое состоялось в марте 1818 г., самодержец не только одобрил замысел Фальковского, но и пожаловал на его школу 18 ООО р. Благодаря финансовой помощи российского царя и поддержке городских властей в 1826 г. учебное заведение обрело новое здание на площади Трех Крестов в центре Варшавы. К 1830 г. в нем обучалось 60 детей (в том числе и девочки). Фальковский, успешно совмещая работу в костеле Св. Александра с преподаванием в школе, находил время на написание научных трактатов по сурдопедагогике. Из-под его пера вышло несколько работ, посвященных проблеме педагогической помощи глухим, а также практическим вопросам жизнедеятельности руководимого им заведения.
На землях, прежде входивших в состав Речи Посполитой, варшавяне преуспели в деле обучения глухих более других, однако следует упомянуть и об инициативах граждан города Вильно. Мечта Станислава Августа Понятовского и Непомук-Коссаковского создать в королевстве институт глухонемых при жизни епископа не осуществилась. Реализовать ее в границах Виленской губернии Российской империи попытаются клирикуниат Поголис и ректор императорского Виленского университета профессор Ян Снядецкий. К 1823 г. университет Вильно считался одним из крупнейших университетов Европы, превосходя численностью студентов Оксфорда. Преподавание на четырех факультетах велось преимущественно на польском языке и на латыни.
Инициативная группа, в которую наряду с Поголисом и ректором Снядецким вошел возвратившийся из Санкт-Петербурга уже знакомый нам Анзельм, приступила к делу весьма серьезно. Православный монастырь Святого Духа передал под устройство училища небольшой дом, ректор предоставил ссуду на его ремонт и оборудование, затребовав предварительно проект реконструкции и учебные программы. Анзельм тем временем организовал частное обучение глухих виленских детей. Война 1812 г. внесла свои коррективы, но в 1820 г. энтузиасты возобновили свою деятельность. Ректорат университета находит добровольца (им станет второкурсник нравственно-политического факультета Кароль Малоховец) и посылает его на стажировку в Варшавский институт глухонемых. После года обучения Кароль, дабы расширить знания в области сурдопедагогики, последовательно знакомится с постановкой дела в специальных школах Лейпцига, Праги и Вены, а затем возвращается в Варшаву, где и завершает свое образование. Новоиспеченному специалисту Виленский университет предоставляет помещение и средства для организации занятий с глухими детьми и одновременно создает комиссию (Лелевель, Бобровский, Герберский) для разработки проекта открытия Виленского института глухонемых. Если бы проект состоялся, Российская империя получила бы оригинальную модель специального образовательного учреждения, разработанную прекрасно осведомленным учителем глухих в содружестве с университетской профессурой. Однако энтузиастов из Вильно вновь поджидала неудача. В наказание за участие студентов и преподавателей университета в восстании 1831 г. Николай I повелел учебное заведение упразднить (1832). Монарший указ содержит упоминание и о действовавшем в составе университета институте глухонемых. Что же касается фонда, учрежденного епископом Непомук-Коссаковским, то ему граф Новосильцев, осуществлявший управление Царством Польским от имени императора, без труда находит применение, предложив передать в пользование Петербургскому училищу глухонемых. Граждане Вильно сумели сохранить целевые деньги и добиться их передачи в руки местной благотворительной организации, дело не заглохло (1833). Правда, занятия Малоховец вел всего с четырьмя глухими учениками, благотворительное общество имело недостаточные средства. Чуть позже ситуация, полагаем, нормализовалась, поскольку сурдопедагог приглашает себе в помощь образованного горожанина — Т. Мицкевича, а число воспитанников вырастает до десяти человек. Финал виленской истории печален, но закономерен: с кончиной учителя (1843) закрывается и частная школа. Волонтер Мицкевич не был специалистом, сурдопедагогами край не располагал. Для воплощения мечты Непомук-Коссаковского и его единомышленников об открытии в Вильно государственной школы для глухих детей понадобилось почти столетие, подобное заведение появится лишь в 1925 г.! Впрочем, на этом злоключения не закончатся, вскоре город войдет в состав иного государства — Литвы и станет называться Вильнюсом (1939). Выстраданная поляками школа войдет в историю как первое литовское учебное заведение для глухих!
После Польского восстания 1830 г. отношение самодержца к беспокойным подданным резко ухудшается, в 1831 г. русские войска штурмом берут Варшаву, население Царства Польского подвергается репрессиям. Польша лишается не только армии, Сейма, но и конституции. Победители предпринимают ряд усилий, дабы сломить польский национальный дух, для чего, в частности, закрывают лицей в Кременце, университеты в Вильно и Варшаве (1831—1833). В 1836 г. объединенные русские, австрийские и прусские войска оккупируют вольный город Краков. Обострение военно-политической ситуации пагубно отразилось на судьбах специальных школ: Виленский институт умер «в младенчестве», Варшавский балансирует на грани выживания, его бессменный ректор ксендз Фальковский лишается места (1831). И все же Варшавский институт, несмотря на все гонения и притеснения, действует, мало того — обучение ведет на польском языке. Российский император Николай I более не оказывает финансовую помощь учебному заведению из строптивой провинции, приходится существовать на частные пожертвования и за счет платного обучения. Резкое ухудшение материального положения приводит к тому, что институт все более напоминает богадельню. Возможно, в силу этого обстоятельства с 1843 г. местные власти наряду с глухонемыми отправляют туда и слепых детей. Причины обнищания института очевидны, но почему его попросту не закрыли? Русские военные власти, коих трудно заподозрить в либерализме, не воспринимают редкое для империи учебное заведение ни как попытку морального противостояния петербургскому училищу, ни как очаг поддержания национального духа. Они отнеслись к необычному учреждению не как к «польской школе», а как к «школе убогих», а с инвалидами русский человек никогда не воевал. Да и Николай I, вошедший в отечественную историю как монарх-реакционер, ребенком вместе с любимой матушкой Марией Федоровной, старшим братом Александром I и другими близкими и милыми его сердцу людьми многократно бывал в Петербургском училище глухих. Детские воспоминания и личное, эмоционально окрашенное отношение к глухим, полагаем, главная причина официального допущения специальных школ в Риге и Варшаве, ибо иных объективных предпосылок к тому не было.
В 1861 —1863 гг. Царство Польское вновь потрясают массовые волнения. Очередное восстание подавляется столь жестоко, что Франция разрывает отношения с Россией (1863), вслед за ней из-за репрессий против католиков рвет отношения Ватикан (1865), до того долгие годы выступавший в поддержку российской короны. Наследнику Николая 1 — Александру II приходится решать одновременно две задачи: продолжать энергичную русификацию западной провинции и при этом демонстрировать милосердное отношение к полякам. И вот тут, полагаем, козырем в политической игре неожиданно становится хиреющая школа- приют. В 1866 г. правительство присваивает ей статус Варшавского института для глухонемых и слепых и переводит в ведение и на бюджет Министерства народного просвещения. Из всех специальных учреждений дореволюционной России только Варшавское финансировалось из государственного бюджета — случай беспрецедентный.
Организация и реорганизация специальных образовательных учреждений от сиюминутных политических резонов может зависеть больше, чем от официальной идеологии в сфере образования. Подтверждает сказанное незавидная судьба двух других российских специальных учебных заведений, являвшихся, кстати, прямыми наследниками придворного училища Санкт-Петербурга. Частные школы глухих попытались организовать в Москве (1831) и Одессе (1843) бывшие сотрудники опытного императорского заведения, что в Европе могло бы стать гарантом успеха. Проработавший некоторое время воспитателем в Павловском училище хорват Антон Кореи вознамерился создать частную школу для глухих в Москве (1831). Мечтая строить ее по западным образцам, энтузиаст на личные средства предпринимает ознакомительную поездку в Европу (1844), искренне веря в возможность успешного переноса тамошних моделей на русскую землю. Попытка оказалась безуспешной, в 1845 г. учебное заведение закрывается. Почему прожект Кореи потерпел фиаско, если московский генерал-губернатор князь А. Г. Щербатов отнесся к нему благосклонно? Да потому, что в самодержавной стране даже покровительство влиятельного градоначальника не гарантировало успеха начинаниям, рождавшимся не по прямой воле монарха. Де-факто в лице сановника высокого ранга энтузиаст получил официальную поддержку государства, но де-юре требовалось благословение дела первым лицом страны. Государь же отнесся к прошениям сурдопедагога и его покровителя более чем формально, а потому, как и в случае с Гаюи, служащие госаппарата усердие имитировали, но положительного результата ожидать не стоило. Генерал-губернатор, не смея действовать через голову царя, прежде всего, обратился к почетному опекуну Петербургского училища графу М. Ю. Виельгорскому, дабы тот «исходатайствовал перед Государем императором ежегодную субсидию из сумм московского Воспитательного дома». Реакция Николая I последовала незамедлительно: «Государь император отказал в выдаче субсидий, но, признавая несомненную пользу Московского училища глухонемых, повелел предложить г-ну Кореи под его частное училище здание Ортопедического института в Москве, если такое окажется свободным». Ни одно начинание не может осуществиться без благословения самодержца, впрочем, и оно не является залогом успеха. Между педагогом-энтузиастом и монархом стояла длинная вереница бюрократов различного калибра. На просьбу о финансовой помощи Николай I ответил разрешением забрать здание, которое, увы, одним из предшествующих монарших повелений уже было передано под полицейскую арестантскую больницу. Обескураженный московский градоначальник осмелился вновь побеспокоить монарха, император вторично снизошел до рассмотрения прошения и поручил чиновинкам подготовить обоснование решения. Те, в свою очередь, не замедлили доложить, что проблемы обучения глухонемых в России успешно решены. В служебной записке сообщалось, что в Санкт-Петербургской губернии всего 11 глухих детей, а в Московской — 29, действующее же Опытное училище способно охватить всех нуждающихся. Доверяя словам чиновников, которые на Руси от века охраняли безмятежный покой верховной власти, император вынес высочайшее повеление: «Основание в Москве особого училища глухонемых отложить впредь до того времени, как Санкт-Петербургское для помещения всех кандидатов окажется недостаточным». После волеизъявления самодержца рассчитывать в обозримом будущем на правительственную поддержку не приходилось, «частной помощи прийти было неоткуда, и училище закрылось, не оставив нам после себя никаких следов, никаких воспоминаний, кроме разве того факта, что в училище воспитывалось 30 учеников».
Анализируя историю развития сети учреждений для глухонемых в России, мы не можем не заметить негативных тенденций периода правления Николая I (1825—1855), времени наивысшего расцвета абсолютной монархии в военно-бюрократической форме.
«Николай I был совершенно не похож на своего старшего брата Александра. Он был довольно примитивной натурой, имел более ограниченные интересы, в его политических взглядах не было и тени либерализма». Г. В. Вернадский.
В Николаевскую эпоху упразднен институт при Виленском университете, Варшавское училище пришло в упадок, а его основатель Фальковский уволен. Попытки открыть частные школы, предпринятые Кореи в Москве и Зенсом в Риге, завершились безрезультатно.
За тридцать лет царствования Николая I появляется всего два заведения для глухих — уже упоминавшееся Рижское училище (1840) и школа для девочек в Одессе (1843). Официальные мотивы их возникновения становятся понятными, как только мы соотнесем исторические факты с политикой, осуществляемой монархом в землях Балтии и Причерноморья. Инициативы отечественных подвижников, сколь бы прогрессивными они ни являлись, без государственной протекции не приводили к созданию стабильно работающих учреждений. Финансовые субсидии и общественная поддержка были важны, но решающее слово в России всегда оставалось за монархом, все зависело от его личной воли. В одних случаях, как это произошло с московским градоначальником и сурдопедагогом Кореи, самодержец мог отказать, в других, когда, например, просителями выступали приближенные к императору представители остзейского дворянства, государь проявлял милость.
Неожиданным и случайным может показаться высокое четвертое место южного порта Одесса в списке городов, первыми открывших учебные заведения для глухих (см. табл. 2). Но и этот факт вполне объясним при его рассмотрении в культурно-историческом контексте. Судьба одесской школы и ее основателя Георгия Гурцова почти точно воспроизводит судьбу петербургского училища слепых и Гаюи.
В 1823 г. генерал-губернатором далекой российской провинции Новороссии и Бессарабии назначается князь М. С. Воронцов. Под рукой блестяще образованного, хороню знакомого с европейским укладом жизни высокопоставленного государственного деятеля край за двадцать лет достигает невиданного экономического и культурного расцвета. Одним из важнейших направлений деятельности М. С. Воронцова становится развитие образования, науки и культуры. На всей подведомственной территории князь открывает сеть училищ, не забывая об образовании тех, кто в метрополии не всегда мог на это рассчитывать. Так, при Симферопольской гимназии создается татарское отделение, в Одессе — еврейское училище. Генерал-губернатор печется и об обучении детей-иноверцев, и о женском образовании. По его инициативе женские учебные заведения открываются в Одессе (1829), Керчи (1833). Одновременно в крае появляются приюты и дома призрения для сирот, покровительницей коим становится супруга генерал-губернатора княгиня Елизавета Ксаверьевна Воронцова. Ее же стараниями создается в Одессе училище для глухонемых девочек (1843).
Известно, что самодержец предоставил городу-порту Одессе особый экономический и политический статус, благодаря чему горожане пользовались большой свободой в сфере частных инициатив и предпринимательства. В вольном портовом городе проживало немало чужеземного и российского люда, хорошо понимавшего ценность образования. Есть основания полагать, что нашлись родители, знакомые с европейским опытом обучения глухих и пожелавшие организовать обучение своих неслышащих дочерей. Княгиня Е. К. Воронцова, как высокородная образованная светская дама и супруга генерал-губернатора, могла без затруднений выписать из столицы необходимого специалиста. История повторилась: так же как в свое время Александр I призвал для организации Опытного училища Гаюи из Франции, супруги Воронцовы вызвали педагога из Санкт-Петербурга. Отметим особо, что благодаря тридцати пяти годам активной деятельности столичного училища хороших сурдопедагогов уже не требовалось искать за границей, они существовали в России. Так бывший директор столичного училища надворный советник Георгий Александрович Гурцов стал одесситом.
Частная школа поначалу приняла 15, затем — 20 детей исключительно женского пола, содержание училища обеспечивалось субсидиями города, а также поступлениями из казны Херсонской, Таврической и Бессарабской губерний. Благоволил к бывшему сослуживцу и почетный опекун, управляющий Петербургским училищем граф М. Ю. Виельгорский. Достаточно сказать, что из бюджета ВУИМ Одесское училище ежегодно получало 1000 р. «квартирных денег» да 3000 р. от петербургского и московского Воспитательных домов на 10 стипендий для учениц. Напомним, практически в те же годы М. Ю. Виельгорский не позволил московскому генерал-губернатору А. Г. Щербатову и педагогу А. Кореи позаимствовать из средств московского Воспитательного дома 6000 р. на поддержание школы глухих. Двойной стандарт, по которому действовал почетный опекун Петербургского училища, не должен вызывать недоумения — Гурцов, в отличие от Кореи, являлся для ВУИМ «своим». Находясь в фаворе, талантливый сурдопедагог сумел сделать для глухих одесситов достаточно много, причем не только как учитель. В 1849 г. он на собственные деньги купил в черте города участок земли и выстроил на нем удобное школьное здание, истратив на все 20 000 рублей.
В 1858 г. педагог-филантроп скончался, и училище, с этого момента руководимое родственниками Гурцова, медленно, но неумолимо стало приходить в упадок. Знакомясь с отечественной историей обучения глухонемых детей в первую половину XIX столетия, невольно подумаешь, что Россия, словно морская раковина, на короткое время раскрылась, схватила песчинку в виде европейской модели обучения глухих и вскоре захлопнулась, выращивая из нее жемчужину.
В феврале 1855 г. на российский престол вступает Александр II, с его воцарением политический климат в стране заметно смягчается. По случаю коронации объявляется амнистия декабристам и участникам Польского восстания 1830—1831гг. Приход к власти просвещенного монарха, воспитанного В. А. Жуковским и М. М. Сперанским в духе либерализма, обусловил изменение российской политики, а том числе в сфере благотворительности и призрения инвалидов. Александр II прославился как реформатор, как «царь-освободитель». В стране произошли события, хотя и не изменившие самодержавного строя, но заметно модернизировавшие его. В период либерального правления идея обучения глухонемых набирает силу, наконец, и первопрестольный град Москва получает право открыть специальную школу. На этот раз инициативу взял на себя потерявший слух в раннем возрасте И. К. Арнольд, кстати, случится это знаменательное событие в 1860 г., через пятьдесят четыре года (два поколения) после открытия первого Опытного столичного училища. Судьба Ивана Карловича Арнольда (1805—1891) заслуживает подробного рассказа. Его отец — Карл Арнольд (1775—1845) — родился и вырос в Пруссии, окончил Берлинский университет, поработал бухгалтером в Риге, а в 1804 г. перебрался в Москву, где организовал учебное коммерческое заведение с целью «образовать юношей, желающих вступить в купеческое звание». Одновременно Карл Арнольд служит банковским ревизором и осуществляет свою профессиональную деятельность столь успешно, что получает приглашение перебраться в Петербург и поступить в Министерство финансов. Карьерные успехи омрачает домашняя трагедия: двухлетний сын Арнольда в результате болезни теряет слух. Оказавшись в российской столице (1810), несчастный отец определяет сына в недавно открытое Училище для глухих (1811). Вероятно, что-то не устроило образованного немца, и через два года он забирает сына, предпочитая заниматься с ним лично. Вскоре, используя связи в прусской столице, Арнольд отправляет туда на учебу трех своих сыновей, в том числе неслышащего Ивана в Берлинское училище глухонемых (1816), обучение в котором способный к рисованию подросток умудряется совмещать с занятиями в Берлинской академии художеств. Затем вместе с двумя младшими (слышащими) братьями Иван получает образование в частном пансионе доктора К. Ланге близ Дрездена (1819—1822). Чему и как учил Ланге, мы не знаем, но случай Ивана Арнольда допустимо признать успешным опытом интегрированного обучения глухого. В 1822 г. И. К. Арнольд поступает в Дрезденскую академию художеств и оканчивает двухлетний курс «с серебряной медалью и дипломом на звание художника», однако карьера живописца не прельщала молодого человека. «Я, — позже напишет в автобиографии И. К. Арнольд, — давно задумал и лелеял в своем сердце другую, более полезную и гуманную цель: это — по возвращении в Россию заняться обучением и развитием несчастных, подобно мне, существ — глухонемых детей, которых, как мне известно, было из путешествия по России, родится в империи очень много и которые, за неимением для них образовательных учреждений, в большинстве случаев остаются на всю жизнь как бы отвергнутыми от мира и людей».
Около двух лет Арнольд ездит по Германии, изучая устройство училищ для глухонемых в Берлине, Дрездене, Лейпциге, Штутгарте и других городах. Отец не разделял гуманистических устремлений сына и всячески отговаривал от занятий сурдопедагогикой, а потому по возвращении на родину (1825) помогает ему устроиться художником при императорском Эрмитаже. Впоследствии И. Арнольда переведут на должность топографа в Департамент государственных имуществ. Лишь после смерти отца уже зрелым человеком Иван Карлович вступает на педагогическую стезю. Не оставляя основную работу, он принимает предложение стать «гувернером при глухонемом сыне Почетного гражданина Сазонова». Успех, достигнутый в результате двухлетних занятий, настолько воодушевил И. К. Арнольда, что в 1852 г. он нанимает квартиру и организует индивидуальные занятия с пятью учениками. Четверо из них не в состоянии оплачивать обучение, но небогатого филантропа и начинающего сурдопедагога это не смущает.
Будучи человеком немецкого воспитания и европейского образования, Иван Карлович полагал, что ему следует проявить гражданскую инициативу, а все остальное возьмут на себя соответствующие службы. Без робости и сомнений бывший ученик Петербургского училища обращается к его директору — В. И. Флёри. Свою просьбу энтузиаст формулирует следующим образом: «Нельзя ли мне устроить при училище приготовительный пансион, с тем, чтобы глухонемые дети младшего возраста поступали сначала ко мне, а затем уже, после достаточной подготовки, они переходили для дальнейшего развития в училище». В автобиографии Арнольд с недоумением напишет: «господин Флёри отклонил мое предложение без всяких мотивов». Все понимающий, но не имеющий возможности это обнаружить член Попечительского совета о глухонемых ВУИМ, директор Петербургского училища М. В. Богданов-Березовский через полвека напишет: «Скудное казенное жалованье не позволяло ему [И. К. Арнольду] заниматься благотворительностью в столь широких размерах. Естественно, что ему волей-неволей приходилось искать помощи и поддержки в обществе». Об обращении к В. И. Флёри ни слова. В отличие от М. В. Богданова-Березовского мы отдалены от участников событий полутора веками, а потому постараемся взглянуть на ситуацию беспристрастно.
К директору опытного учебного заведения обращается частное лицо с предложением изменить структуру училища, устав которого собственноручно написан императрицей. Заявитель — немец, протестант, глухой. Исполнитель — француз, католик, сурдопедагог. Время встречи — последние годы правления Николая I. Если принять во внимание все нюансы и обстоятельства, то отрицательный ответ Флёри становится объяснимым. Ситуация напоминает мытарства англичанина Дж. Булвера, чей прожект создания Академии глухих также был отвергнут Королевским научным обществом, правда, в отличие от англичан попечители российского Опытного училища, уже хорошо понимающие ценность специального обучения, не назвали проект Арнольда бессмысленным. Они просто не видели причин, по которым следовало бы вести дискуссию об изменении структуры учреждения, изначально установленной монархом.
Иван Карлович не смутился и, коль скоро Попечительство ВУИМ не поддержало его, обратился в Министерство народного просвещения. Министр — князь П. А. Ширинский-Шихматов — переадресовал прошение Попечителю Санкт-Петербургского учебного округа М. Н. Мусину-Пушкину. Последний пригласил И. К. Арнольда и его учеников, дабы проэкзаменовать их. Результатом экзамена высокий сановник остался доволен и, как пишет сам И. К. Арнольд, «с чувством пожал мне руку и сказал, что «такие результаты дают мне полное и законное право открыть училище», а потому мое ходатайство будет непременно удовлетворено».
В феврале 1853 г. разрешение на открытие училища было получено, но не подкрепленное финансово оно мало чего стоило. Поиск средств отнимал у сурдопедагога немало сил и времени. Людей, готовых материально поддерживать частное училище глухонемых, нашлось не много. Реально помогли подвижнику глухой П. А. Веймарн, граф В. Ф. Адлерберг, генерал Я. И. Ростовцев и статс-секретарь ВУИМ Н. А. Шторх. Разовое вспомоществование оказала государыня, правда, подаренных ею 300 р. могло хватить на годичное содержание одного ученика, тогда как в пансионе их находилось 11. Таким образом, разрешение на действие частного пансиона имелось, увлеченный педагог работал без устали и зарплаты, единоверцы — друзья отца оказывали всяческую поддержку, даже императрица отнеслась к начинанию глухого учителя благосклонно, но все это не могло обеспечить частной школе стабильную жизнь. Понял это и Арнольд, а потому задумал перебраться с учениками в Москву.
Просьбу о разрешении перевести учебное заведение московский генерал-губернатор П. А. Тучков удовлетворил, и зимой 1860 г. И. К. Арнольд с пятью учениками и двумя сотрудниками оказался в Москве. Одним из первых руку помощи протянул земляку-единоверцу пастор Генрих фон Дикгоф, незадолго до того получивший приход храма Апостолов Петра и Павла евангелически-лютеранской общины. Познакомившись с успехами глухих учеников, молодой клирик призвал прихожан всячески содействовать «обучению и призрению глухонемых». Вскоре московская Городская дума разрешила И. К. Арнольду открыть желаемое училище, но от материальной помощи воздержалась. В 1863 г. усилиями людей, лично симпатизировавших энтузиасту, создается Попечительное общество во главе с О. И. Левенштейном. К сожалению, предприниматель-фи- лантроп вскоре скончался, но Попечительство свою миссию продолжило. Вошли в него вдова Левенштейна Маргарита Агапитовна, дочь купца Мамонтова 3. Н. Якунчикова, знаменитые московские купцы-филантропы М. А. Горбов, Д. П. Боткин, П. М. Третьяков, глухой сын сенатора П. А. Веймарн, скульптор А С. Кампиони.
На собранные пожертвования под школу покупается дом (1873), затем строится специальное здание, куда и переезжает (1876) заведение Арнольда. После смерти отцов-основателей И. К. Арнольда и П. М. Третьякова опеку над учреждением взяла на себя Городская дума (1900), переименовав его в Арнольдо-Третьяковское училище глухонемых. В пику столице купеческая Москва поддержала намерения выходца из «немецкой слободы», радушно приняла детище И. К. Арнольда и помогла встать на ноги. Есть основания думать, что попечители из русских купеческих семей поддержали глухого энтузиаста в память о блестящих коммерческих уроках, некогда полученных от его отца. Со временем Московское и Петербургское училища станут главными и конкурирующими между собой законодателями сурдопедагогической моды в России.
В царствование Александра II прибалтийские территории получают большую свободу, что незамедлительно приводит к открытию училищ в финских городах Або, Куопио, Якобштадт и Борго.
В 1858 г. в городе Або (ныне Турку) по инициативе и на средства Карла Оскара Мальма открывается училище для глухонемых детей с финским языком обучения. Последнее обстоятельство особенно важно. Дело в том, что организация школы пришлась на время роста национального самосознания финнов, вышедших из-под долгого шведского гнета, борьбы за признание финского языка государственным. Кстати, дом, в котором Мальм разместил свое частное учреждение, расположен в сердце города в трех минутах ходьбы от кафедрального собора и почти на территории университета. Да и улица, где до сего дня сохранилось старинное деревянное здание школы, носит имя почитаемого в этих краях реформатора Михаэля Агриколы.
Следующее училище, где преподавание также велось на финском языке, появляется в портовом городе Куопио (1862). Через год в Борго и Якобштадте возникают учебные заведения, в которых обучение глухих ведется уже на шведском языке. Все четыре училища рождались при активной поддержке местных общин и городских мэрий, существовали они преимущественно за счет городской казны, а впоследствии получили помощь от сейма.
Тогда же Рижская школа начинает играть роль регионального центра в Лифляндии, Курляндии и Эстляндии. С 18б6 г. ею руководит приверженец немецкого (устного) метода обучения швейцарец Штюнзе [Stunzi]. Усилиями пастора Залковского и упомянутого сурдопедагога Штюнзе, людей, страстно желавших распространить в Прибалтике практику обучения глухих, принятую на тот момент в немецких землях, Рижская школа окрепла. Теперь она сама способствует появлению в крае новых учебных заведений. Одно возникает в пригороде Риги — Кирхгольме (1870), в 1873 г. его переведут в Митаву, другое — в Вольмаре (1875). Вскоре в губернии проводится съезд учителей глухих (1876), а также по инициативе Штюнзе учреждается Лифляндское общество образования глухонемых. Отношение тогдашнего населения российских прибалтийских территорий к глухим вряд ли отличалось от отношения к ним в сопредельных немецких землях. В момент политической оттепели развитие сети специальных учебных заведений в прибалтийской части Российской империи шло по уже знакомым нам западным правилам. На базе Рижского училища Штюнзе организует целенаправленную подготовку сурдопедагогических кадров, к началу 70-х гг. как минимум 11 его стажеров учительствуют в местных школах. Все они работают по единой программе, используя единый (немецкий) метод обучения, что позволяет школам находить общий язык, оказывать друг другу методическую помощь.
Энергия пастора Залковского способствовала появлению училища глухих и в Эстляндии, оно открылось в декабре 1866 г. в селе Феннерн Пярнусского уезда. Всего через полтора десятка лет (1882) в крае будет создано Пярнусское общество обеспечения глухим эстонцам образования — «Hephata». Активному распространению идей обучения глухих в Прибалтике равно способствовали служители протестантской и католической церквей. Кроме уже известного нам пастора Залковского, упомянем пасторов Мольтрехта и Шульца, попечителей училища в Кирхгольме — Митаве. Пастор Мольтрехт также являлся одним из трех попечителей училища в Вольмаре.
Благотворительный порыв духовных отцов принимался паствой как должное, находил он отклик и у остзейского дворянства. Вспомним, графиня Меллин сначала пожертвовала 3000 р. на организацию обучения глухих детей в Вольмаре, а по прошествии десяти лет еще столько же на постройку в живописном месте на берегу Гауи собственного здания для школы.
Заканчивая рассказ об истории специальных школ Прибалтики в годы либерального правления Александра II, отметим, что самодержец не ограничивал порывы тамошнего дворянства в деле призрения глухих. Протестантское и католическое духовенство активно участвовало в организации специальных школ. Население же прибалтийских провинций России, сознавая ценность грамотности, без удивления воспринимало попытки обучения неслышащих детей.
А на Юге России продолжало действовать Одесское училище. В эпоху Александра II оно немного расширилось за счет открытия отделения для мальчиков (1869), правда, общее число учащихся едва превышало два десятка человек. В отличие от жителей прибалтийских городов население Новороссии в массе своей не видело пользы в обучении глухих. Принимать мальчиков, вероятно, пришлось из-за дефицита учениц. Как бы то ни было, но небольшое частное учебное заведение пользовалось благосклонной поддержкой графа П. Е. Коцебу, назначенного в 1862 г. генерал-губернатором Новороссии и Бессарабии. Личные же контакты с администрацией ВУИМ после кончины А. Г. Гурцова оказались утраченными, что породило финансовые проблемы, особенно обострившиеся после отъезда графа Коцебу из Одессы к новому месту службы (1874).
Существовать учебному заведению, лишенному сановного покровительства, оказалось весьма непросто. «Частному лицу, — пишет М. В. Богданов-Березовский, — при небольших его материальных средствах нелегко было создать училище глухонемых для всего юга России, особенно если принять в соображение те взгляды на обучение глухонемых, которые коренились в тогдашнем обществе. Как народ, так и образованные классы в огромном большинстве своем не только не признавали пользы обучения глухонемых, но даже не считали это за серьезный общественный вопрос: не думали и не говорили об этом».
Пытаясь сохранить училище, его администрация, а в этой роли после смерти основателя выступали члены семьи Гурцова, согласилась открыть учебные места для приходящих учеников (1882), по и эта мера не спасла училище от закрытия. Численность учащихся достигла 30 человек, а школьный бюджет продолжал оскудевать, теперь субсидии Одесского городского общественного управления стабильно составляли 2100 р. (для сравнения: Петербургскому училищу в такую сумму обходилось годичное содержание трех воспитанников). Без моральной и финансовой поддержки ВУИМ и региональных властей училище было обречено, а потому вполне закономерным представляется его закрытие в 1896 г. Об этом событии М. В. Богданов-Березовский написал с грустной иронией: «Тихо, без шума окончил свои земные дни единственный рассадник просвещения глухонемых всего юга России на 53-м году своего существования». С утратой руководством учебного заведения высоких покровителей события стали развиваться традиционным для России образом. ВУИМ и генерал-губернатор потеряли интерес к училищу, и тотчас начало сокращаться финансирование из местных источников. Городская дума более не видела смысла в существовании школы для инвалидов, а одесситы массового интереса к обучению глухих не проявляли.
Определяя условия, благодаря которым росла сеть специальных учебных заведений в странах — лидерах специального образования, мы проследили ряд возможных сценариев развития событий. Так, в Англии основными причинами стали: расширение гражданских прав населения и последствия промышленной революции, открытие народных школ, бурный расцвет филантропии, в Германии — военно-политические устремления государства, принявшего закон о введении всеобщего начального обучения в совокупности с ценностями протестантизма, исповедуемого населением страны. Во Франции двигателем событий первоначально оказалось совпадение интересов просвещенного монарха и педагогов-подвижников, а затем Великая французская революция и обретение массой населения гражданских прав и свобод. Реставрация же абсолютизма затормозила строительство сети специальных школ, а затем привела к ее свертыванию. В Дании, Норвегии, Швеции эта сеть ширилась в соответствии с ценностными установками протестантизма (лютеранства) и развитием гражданского права.
Подобных условий не было в крепостнической России, где все зависело от воли самодержца, а православная церковь понимала благотворительность как милость к страждущим. Здесь все началось с личной инициативы императрицы Марии Федоровны, одобренной ее сыном — государем Александром I. Последующий ход событий определялся политической конъюнктурой и благорасположенностью монарха к просителю, заинтересованному в открытии конкретного заведения. В тогдашней России немногие оказались готовы признать за глухими право на школьное обучение, среди них Мария Федоровна и некоторые члены царской семьи, незначительная часть дворянства, по крови или образованию связанная с европейской культурой, подданные из западных территорий да группа горожан из имеющей особый экономически-правовой статус Одессы.
Сдерживало развитие сети специальных школ в России не столько безденежье или, как часто подчеркивают отечественные исследователи, противодействие официальных властей, но прежде всего отсутствие какой бы то ни было заинтересованности общества в организации обучения детей-инвалидов. «Низы» («народ», «почва») испытывали неприятие идеи специального образования, а подавляющая часть «верхов» («цивилизации») — равнодушие к делу обучения глухих. Нужны были исключительные события, вследствие которых российское общество изменило бы свое отношение к инвалидам, делу их призрения и образования. Такими событиями стали Отечественная 1812 г. и Крымская (1853—1856) войны, повлекшие за собой политические реформы и вызвавшие в стране всплеск частной деятельной благотворительности.